Не хвастай время властью надо мной
Шекспир
Доктор перебирал в руках маленькие листки с результатами психологических тестов, изредка бросая взгляды на сидящего в кожаном кресле молодого человека в добротном сером костюме. Пациент явно нервничал, но доктора это не удивляло. Все больные нервничают в кабинете главного врача клиники.
Эти тесты не выявили больших отклонений от нормы ни по одному параметру кроме одного. Показатель интеллекта был намного выше среднего.
«Ну, что ж… Умненький этот мальчик. Сильно умненький».
Доктору было уже под шестьдесят, и все люди младше тридцати лет были для него мальчиками и девочками. – «Мозги у него точно есть. И если кому-то будет нужно выбить эти мозги, то надо будет стучать по голове, а не пинать под зад».
В очередной раз просмотрев столбики цифр, доктор отложил в сторону листки.
– Здесь всё нормально. Не вижу патологий, – произнес доктор, повернувшись к пациенту. Тот сидел, положив ногу на ногу, и носок его дорогого ботинка чуть покачивался, пиная воздух в сторону доктора. Это немного раздражало, но доктор в своём кабинете видел и не такое. Он уже давно привык никак не реагировать на подобные мелочи.
– Мне сказали, что вы настаиваете на полном обследовании, – продолжил доктор через секунду.
– Я бы очень хотел, чтобы вы этим занялись. Лично.
Доктор побарабанил пальцами по столу.
– Вы догадываетесь - во сколько может обойтись это обследование?
– Да, я знаю. И я могу себе это позволить.
Мысленно пожав плечами, доктор ещё раз бросил взгляд на листки со столбиками цифр. Пациент настаивает, чтобы обследование продолжалось и при этом он в силах платить по счетам. Не было никакой необходимости отговаривать его.
– Что ж, начнем, – сказал доктор, доставая из ящика стола шахматные часы. Устанавливая красный флажок на один час, он заметил недоуменный взгляд со стороны кресла.
– У меня вчера сломался таймер, – не поднимая глаз от часов, как-то виновато пробормотал доктор. – А новый мне принесут только после обеда. Надеюсь, нам это не помешает?
Его пациент махнул рукой, словно говоря – делайте то, что считаете нужным.
Установив часы на столе так, чтобы они были видны им обоим, доктор включил лампу и надел очки. Чуть развернувшись в своём крутящемся кресле, он дотянулся до стопки разлинованной бумаги, лежащей на низком сейфе сбоку от стола.
– Иванов Иван Иванович? – произнёс доктор, устанавливая ручку на первую строчку пустой странички. Двое из пяти его пациентов были абсолютными тёзками, а остальные трое были просто однофамилицами.
– Нет, не угадали – улыбнулся пациент. – Корольков Сергей Александрович.
Носок ботинка пнул воздух ещё раз, и кресло чуть скрипнуло, когда Сергей поменял позу. Чуть вытянув вперёд длинные ноги, он развалился в кресле, сцепил руки на животе и закрыл глаза.
Доктор недовольно поморщился. Этот пациент явно насмотрелся фильмов про психоаналитиков. Если бы здесь стоял диван, то он, наверное, развалился бы в нём, задрав ноги.
«Пусть», – подумал доктор. – «Только бы таймером не стал бросаться. Как тот… вчера».
– Корольков Сергей Александрович, – негромко бормотал доктор, аккуратно заполняя строчку бланка. – Полных лет жизни двадцать восемь, разведен, детей нет, алкоголиков и душевнобольных в семье не было, травм головы не было. Так?
Сергей кивнул головой, не открывая глаз.
– Обратился в клинику неделю назад, – читал доктор, на секунду бросив взгляд на лежащий под толстым стеклом стола маленький календарик. – По поводу… так… по поводу частичной потери памяти.
– Частичных потерь, – поправил его Сергей.
– Хорошо, частичных потерь, – согласился с ним доктор и переписал что-то в папке. – Так это было с вами не один раз?
Сергей резко переменил позу, поставив ноги на пол и уперевшись в коленки локтями.
– Именно это меня и беспокоит, очень сильно беспокоит. Это случается всё чаще и чаще.
– А почему, заполняя анкету неделю назад, в графе «место работы» вы поставили прочерк? – спокойно продолжил доктор, как будто не расслышал Сергея Александровича. – Да, анкета анонимная и вы могли поставить там всё, что угодно. Но, может быть, сейчас поговорим именно о вашей работе?
Сергей смотрел на доктора, а тот терпеливо ждал.
– Нет, – наконец-то решился Сергей. – Скажем так – я работаю в государственной компании и у меня на работе нет таких проблем из-за которых у меня могли бы возникнуть эти… провалы.
– А что вас беспокоит в них больше всего, Сергей Александрович? Ну, естественно, кроме самого факта их существования.
– Их регулярность. И…. – немного помедлил Сергей, – закономерность, какая-то.
– Расскажете? – оттолкнув листок, негромко спросил доктор.
Сергей вздохнул и, посмотрев на черный корпус шахматных часов, начал говорить.
– Вот, например, в пятницу вечером я ложусь спать, – голос его звучал спокойно и ровно. Он уже рассказывал об этом много раз другим врачам. – А когда утром просыпаюсь, то обнаруживаю, что проснулся я в воскресенье. И я не помню, как я провёл субботу. Что я делал, где был, с кем говорил. Весь день как бы выпал из моей памяти.
– А быть может вы просто проспали весь этот день? – доктор отложил папку в сторону и выпрямившись на своём крутящемся стуле, посмотрел Сергею прямо в лицо.
– Я так и подумал, когда это произошло со мной впервые, – голос Сергея немного задрожал. – Но потом… потом оказалось, что я в те дни встречался с кем-то, что-то делал. Однажды, после такого случая, я проснулся с легким похмельем, а в другой раз у меня был большой синяк на ноге. Иногда исчезали деньги с кредитки.
– Большие суммы? – приподнял брови доктор, чуть-чуть раскачиваясь на своём кресле.
– Нет. Мелочь... Хотя, смотря что стоит назвать мелочью, а что большой суммой. Год назад такая сумма была моей месячной зарплатой. А теперь... Я брал распечатку счёта в банке. Оказывается, что тогда я пообедал в суши-баре и расплатился кредитной карточкой. А, знаете, что во всём этом самое удивительное? - спросил он, понижая голос и чуть наклоняясь в сторону доктора.
– Что? – абсолютно бесцветным голосом спросил доктор.
– Я ненавижу суши. Меня тошнит от запаха сырой рыбы. А судя по счёту, я ел там за троих.
– А может быть вы были там не одни?
– Один. Я ездил туда. Расспрашивал. Я сидел там один и жрал сырую рыбу, которую терпеть не могу.
Сергей замолчал. Молчал и доктор, снова черкая что-то на бумаге. Через минуту, поняв что пациента надо толкать дальше, он проговорил.
– Значит, вы пробовали… узнать. Да, именно так. Узнать о том, что же вы делаете в эти дни.
– Пробовал, – вздохнул Сергей. – Несколько раз я даже ставил камеры в своей квартире.
– И что же? – заинтересовался доктор.
– Ничего. Просматривая потом пленку я увидел, как я просыпаюсь и первым же делом выключаю эти камеры. Я так и не узнал, чем же я занимался в субботу.
– В субботу, – как-то протяжно проговорил доктор. – Вы опять сказали в субботу?
– Разве я не говорил? – удивился Сергей. – Это случается со мной ТОЛЬКО в субботу. В остальные дни ничего похожего не происходит.
Доктор откашлялся и толчком большого пальца поправил очки на носу.
– Сейчас я стану говорить, а Вы поправьте меня, если я ошибусь, хорошо? Итак, вас беспокоит то, что у вас бывают провалы в памяти. Так? – Сергей кивнул, а доктор снова заглянул в папку. – Вы не можете удержать в памяти события целого дня. И это бывает всё чаще и чаще. Но только в субботу? – уточнил он последний факт.
– Да, всё верно. И что мы теперь будем делать?
– Сегодня четверг, – сказал доктор, останавливая часы и записывая в папку время сеанса. – А давайте-ка, Сергей Александрович, мы с вами встретимся послезавтра? В субботу, – уточнил он. – Нет, правда, приезжайте ко мне сюда в субботу и мы ещё раз обговорим Ваши проблемы. А я к тому времени посмотрю кое-какую литературу, позвоню коллегам, покопаюсь в Интернете. Встречу вас, так сказать, во всеоружии.
Сергей как-то болезненно улыбнулся.
– Боюсь, что я не могу вам этого обещать, – сказал он. – Я же говорил вам как раз о том, что я не знаю, что я делаю по субботам.
– А вы запишите себе это, – сказал доктор таким тоном, как будто именно в этом и заключалось лечение. – В пятницу вечером напишите о нашей встрече на маленьких таких бумажечках и повесьте их у себя по всей квартире. На холодильник повесьте, на зеркале в ванной комнате, на дверь входную. Даже на свои ботинки положите. Тогда уж вы точно этого не забудете. Ну, до субботы? А я вам, Сергей Александрович, потом обязательно расскажу о том, что же у нас с вами было в субботу.
Когда Сергей вышел из кабинета, доктор достал из ящика стола обычную школьную тетрадку в клетку.
"Ярко выраженный синдром Джеккила-Хайда", - написал он на первой странице. Секунду помедлив, он поставил рядом большой знак вопроса.
"Что-то скрывает. Надо разговорить его о работе и попытаться вытащить его другую сторону".
Исписав таким образом целую страничку, доктор большой скрепкой прицепил тетрадку к листу анкеты. Развернувшись в кресле, он написал мелкие буквы "К.С.А." в квадратике субботы на календаре у себя за спиной. После этого он отложил в сторону очки и нажал маленькую кнопку на нижней поверхности стола.
- Вика, кто там ещё у нас есть? Давай следующего.
* * *
Выйдя из кабинета, Сергей, вместо того, что направиться к выходу из клиники и сесть в свою машину, забежал в какой-то кафетерий. Ему нужно было успокоиться, прежде чем сесть за руль.
Из пяти столиков в кафетерии был занят только один. Какой-то мальчишка лет шестнадцати разочарованно смотрел на стоящий перед ним большой пластиковый стакан с молочным коктейлем. В кафетерии клиники не продавали даже пива. Минералка, соки и молочный коктейль. Остановив свой выбор на маленькой бутылочке сока, Сергей, на ходу отворачивая крышку, пошел к выходу. В дверях он столкнулся плечами с другим мальчишкой в майке цвета хаки, который входил в кафетерий.
– Извините, – одновременно сказали они друг другу, а потом каждый пошёл своей дорогой. Сергей к выходу на улицу, а мальчишка уселся за стол к своему другу.
– Здравствуй, Константин, – сказал он, осматриваясь.
Тот кивнул ему, не выпуская соломинки изо рта.
– Как добрался?
Константин ещё раз кивнул, давая понять, что у него всё замечательно.
– Это был Саныч? – кивнул он в сторону двери. – Настоящий или замещенный?
– Настоящий, – Константин поставил на стол полупустой стакан. – Он сюда замещается только по субботам.
– А сегодня что? – спросил мальчишка, поднося к своему носу пустое запястье левой руки.
– Четверг сегодня, уважаемый, – улыбнулся Константин. – А часы ты себе как-нибудь потом купишь. Не дуйся, – добавил он, заметив обиженный взгляд друга. – Я тут тоже постоянно пытаюсь очки поправить, которые мне только три года назад понадобились.
– А он … Саныч … нас… не заметил?
Константин усмехнулся.
– Вячеслав, что ты в время так боишься Саныча? А хоть бы он нас сейчас и заметил. Познакомимся-то мы все только потом.
Вячеслав поёжился и нервно улыбнулся.
– Слушай, у меня тут никогда денег не было. Ты мне купюру не подкинешь? А я тебе там отдам.
Отбросив в сторону соломинку из бокала, Константин залпом допил коктейль и полез в карман джинсовой куртки. Вытащив оттуда толстую пачку бумажного хлама, он стал перебирать его в руках. Сложенные тетрадные листки, какие-то кассовые чеки, обрывки газет, пара использованных телефонных карточек. И между всем этим болталось несколько купюр разного достоинства.
– Кошелек бы себе купил, член-корреспондент, – пробормотал Вячеслав, внимательно наблюдая за пальцами Константина.
– Куплю, обязательно куплю. Через четыре года и куплю. Как только Саныч нас с тобой на работу возьмет. Цифры с мониторов списывать и за пирожками бегать. А вернешь-то с процентами? – улыбнулся он, пододвигая другу одну из купюр. – За все тридцать пять лет?
Потом он молча поднялся из-за столика и пошёл к кассе. Вернулся он оттуда с бумажной тарелочкой, на которой лежали три разных пирожных. Отложив в сторону пластмассовую ложечку, он взял одно пирожное рукой и откусил от него сразу половину.
– Значит всё таки у тебя диабет, – сказал Вячеслав, смотря как жуёт его друг. Тот мрачно кивнул с полным ртом. – Всё подтвердилось? И ты мотаешься сюда, чтобы… пожрать пирожные?
– Знаешь, я всегда был равнодушен к сладкому. До тех пор, пока врачи диагноз не поставили. И тогда я сразу понял, какая на свете самая лучшая еда, – сказал Константин, водя пальцами над тарелочкой, выбирая себе следующее пирожное. – А ты сюда к Светке?
Вячеслав кивнул и его длинные, спутанные волосы качнулись.
– Мы с ней сегодня в первый раз поцелуемся.
– Откуда ты знаешь? Ты же этот день ещё не прожил.
– Светка-то прожила. Она же потом все двадцать лет обижалась, что я этого не помню. А как я мог помнить, если я сюда только что заместился.
Они помолчали, пока Константин покончил с пирожными.
– Слушай, умник, – сказал он, протягивая руку к стоящей на столике вазочке с салфетками, – ты же знал всё. Не мог не знать. Что ж ты, не рассказал ей обо всём, а?
– Рассказывал. Уговаривал. Убеждал. Ну ты же её знаешь, она двадцать лет этого хотела. А тут ещё и упёрлась - буду рожать и всё. И плевать ей было на то, что я ей тогда советовал. И на то, что врачи ей говорили.
– Мотаться сюда в свой законный отгул, чтобы жену свою поцеловать, – негромко проговорил Константин, вытирая руки о салфетку. – Рассказать кому – так ведь не поверят. Ты б собой лучше занялся, некрофил ты долбанный. Ты замечал, что у нас в институте полно женщин незамужних?
– Замечал. Но они все какие-то… не такие.
– А ты кольцо своё обручальное попробуй с руки снять, а? Пять лет всё таки прошло, как ты Светку похоронил. Может быть, тогда и разглядишь кого-нибудь? Катаракту-то свою ведь вырезал?
– Вырезал. Новая растет. На другом глазе, – Вячеслав машинально откинул прядь волос, свесившуюся на один глаз. – Слушай, а ты не знаешь как там у Саныча с нобелевской.
– Знаю. Не пустили. Потому как, недоказуемо, – произнес мальчишка, важно подняв указательный палец с обгрызенным ногтем. – А как тут докажешь? Только сознание, только назад и только в своё собственное тело. Ты ж молекулу простую на секунду не сдвинешь, ибо материальная она, зараза. И в чужое тело тебе не замеситься, потому что, ну, не «помнит» твоё сознание другого тела. И попробуй доказать пижонам из комитета, что этих пирожных, которые я тридцать пять лет назад съел, мне только вчера захотелось. Так что не будет наш Саныч гением. Так ведь и помрёт простым министром.
Константин скомкал салфетку и бросил её на тарелочку. Потом он отправил туда же ложечку, соломинку и накрыл всё это перевернутым стаканом от коктейля.
– Ты в отгуле? – резко спросил он, внимательно рассматривая своего соседа.
– Нет, – как-то робко произнес он. – В самоволке. Только ты Санычу об этом не говори. Мы с ним последнее время плохо ладим. Как бы до скандала не дошло.
– Не дойдет, – уверенно сказал Константин. – Я на месяц дольше тебя отсюда. Я это уже прожил и знаю, чем там всё закончится.
– И чем же?
– Да не возьмут этого Матвиенко. Развернут его обратно из нашего института. Так что, Вячеслав Сергеевич, на работе вы ещё задержитесь. По крайней мере ещё на месяц. Про дальнейшее не скажу – не знаю.
– Матвиенко не возьмут? – почти ужаснулся Вячеслав. – У него же регалий научных как грязи. А патентами его можно всю стенку как обоями оклеить. И Саныч его не возьмёт? Это ещё почему же?
Константин откинулся на спинку пластмассового стула, закинув руки за голову. Массивный металлический череп, на тонкой серебряной цепочке, закачался на его шее.
– Он лет пять назад в двух казино в один день по джекпоту взял. Саныч решил, что тут без его замещения не обошлось. Ну и отшил его. Ты же сам знаешь, как Саныч к парадоксам относится.
– Знаю, – съежился мальчишка, постоянно поправляя непослушную причёску. – Ну, а если он… про пирожные и Светку…
– Дурак ты, Вячеслав, даром что лауреат, – перебил его Константин. – Ты что, до сих пор ни о чём не догадался?
– О чём? – глупо пробормотал Вячеслав.
Константин быстро переменил позу, чуть нагнувшись к столу.
– Давай честно, а? Мы с тобой конечно не дауны полные, и свою работу худо-бедно делаем. И патентов у нас на двоих никак не меньше, чем у Матвиенко этого. Но ведь доход-то экономический с тех патентов какой, а? – Вячеслав открыл было рот, но Константин перебил его, – Ноль в шестой степени. И не спорь, мы с тобой не на кафедре. Они же, патенты эти, только как сам факт интересны. Да и то, таким же как и мы с тобой, очкарикам. И как ты думаешь, почему же это нас с тобой Саныч тридцать лет в своей богадельне на таких окладах терпит, а умницу Матвиенко в шею гонит? Думаешь из-за своего альтруизма гипертрофированного?
Вячеслав молчал.
– Да потому что мы с тобой, два научных оболтуса, в свой законный выходной сюда мотаемся, чтобы пирожное слопать, да с девочкой, с любимой поцеловаться. А Матвиенко… Того только к ампулам допусти, он тебе через месяц следующую стенку своими патентами обклеит. Да вот только не его эти открытия будут, не его, – понизил голос Константин, – а пацанов тех, которые в этот месяц в песочнице друг друга совочками лупят. Он их там…. в их будущем, встретит-приветит. И ведь, что самое обидное, никто, в том числе и эти гении из детского сада, даже и не узнают, что их обворовали. Ты же сам свои законы причинно-следственные открывал, помнишь?
Холщевая сумка на длинном ремне, с крупной бахромой и вышитым чёрным бисером пацификом, шлёпнулась на стол, прервав их разговор. Брелок-львенок рассерженно закачался на ней.
– Славка, привет, – весело сказала девочка в коротких, до колен, кремовых штанишках и ярко-оранжевой маечке с тонюсенькими бретельками на коричневых от загара ключицах. Взъерошив шевелюру мальчишке, она положила свои тонкие ладошки ему на плечи, протискиваясь за его спиной к свободному месту за их столиком. – Пироженками давитесь, да? – спросила она и качнула свою головку в сторону тарелочки с мусором. Длинная зеленая прядка на её коротких иссиня-черных волосах при этом весело качнулась. – А я тоже хочу.
Два пятидесятилетних профессора с юношескими прыщами и нежным пушком на подбородках тепло улыбнулись. Только что начавшийся их выходной день обещал быть замечательным.
|
|