***
Был день нелеп и неприлично тих,
как будто Аннушка не проливала масла.
И лампочка горела и не гасла,
И с ней не приключался нервный тик.
Не сыпал снег. Не поводил плечом
озябший продавец кофейных зерен.
Проем окна был беспросветно черен.
И Аннушка была здесь ни при чем.
***
Рыжие птицы выходят из комы,
тянут усталые рыжие шеи,
щурят глаза, привыкают к дурдому,
каждая мнит себя Галатеей,
каждой хотелось бы так немного:
проса, воды и любви до гроба.
Но: диатезы, мигрень, изжога
и воспаление среднего зоба.
Рыжие птицы кусают крылья.
Рыжие птицы не спят полночи.
Бьются о стены. Правда, несильно.
И умирают. Правда, не очень.
***
Солнце на двоих,
на своих двоих,
лезет мимо крыш,
мимо недобитых окон.
Рыжие зонты
прикрывают рты,
прикрывают лбы,
как бы им не вышло боком.
Лучше б потерпеть.
Только льется медь
с желтых фонарей
на холодные ладони.
Пятые углы.
Ниточка смолы.
Я иду на вы.
Солнце постоит на стреме.
***
А снег такой, что, кажется,
я даже вижу тебя
в холодных хлопьях,
в чашке кофе,
в расписании снов на четверг,
в рисунке пыли на стекле,
и в отражении света на лбах
не ожидавших снегопада
и приготовившихся спать фонарей.
Ты в незастегнутом пальто
Тебе – ты знаешь – так идет Петербург
и эти тени на щеках
и тонкость пальцев
и намеренно замедленный шаг.
Я даже верю. В мокрый снег.
На миллионы километров вокруг.
И пью взахлеб холодный кофе.
А ты идешь сквозь этот снежный бардак.
***
Маленький мельник в моей голове
крутит и крутит свои жернова,
ищет и ищет в неровной траве
к маленькой печке сухие дрова.
В дальней низине сгустился туман.
Мельница крылья полощет в воде.
Месяц уселся на старый диван,
плачет и тихо дудит на дуде.
Маленький мельник нальет керосин
в лампу и станет грустить о вдове
пекаря, грызть золотой апельсин.
Маленький мельник в моей голове.
***
Мой песочный человек ходит рядом,
Бреет брови, курит черный табак.
Убедительно кричит "Буду гадом!"
И стреляет в подворотне собак.
Мой песочный человек глушит виски
на неделе. В воскресенье – коньяк.
Носит розы третьесортной актриске.
И звереет, если что-то не так.
И не то чтоб был плохим или лишним,
Просто где-то не сложилось слегка.
Он повесится на тоненькой вишне.
Третьим справа. Где светлей облака.
***
Тихо падает день
на подставленные ладони.
В переулке таксист
выбирает монетку из двух.
В опрокинутом небе
плывет дирижабль и не тонет.
В опрокинутых окнах
дрожат силуэты старух.
Запах солнца на паль-
цах продержится ровно неделю.
А потом – зарядит,
и останется только смотреть
на размокший июнь,
на соседский раздолбанный велик,
на сырые дома,
погруженные в воду на треть.
***
Читаю знаки на стекле
от инея.
А на далеких берегах
гнездятся бабочки.
И небо там не белое,
а синее.
А младший мой ушел гулять
без шапочки.
На закопченном потолке
с усердием
рисуют мухи катера
да лодки-яхточки.
И тихо ноет что-то там,
в предсердии.
И очень хочется пойти
без шапочки.
Опять смеются надо мной
прохожие.
А я привыкла, мне они
до синей лампочки.
Ведь на далеких берегах деньки
погожие
и можно запросто гулять
без шапочки.
***
Я поднимаюсь на цыпочки,
играю болванчика.
Передо мной расступаются
собаки и нищие.
Мои ботинки цепляются
за пух одуванчика.
А город душит асфальтом
и давит домищами.
Моя звезда темно-синяя.
Ты куришь на лестнице.
И дым, пропахший черемухой,
струится над крышами.
И по всему получается,
что скоро повесится
зеленоватое солнце.
И ладно. Повыше бы.
***
Моей игре не выдержать критики.
В моем углу горят самолетики.
Возможно, это вопрос политики.
Но я устала. До рыжих чертиков.
А у тебя над губой родинка.
А я – сильнее. И я выдержу.
Сегодня снова зима. Вроде бы.
И Санта Клаус идет с лыжами
по площадям, золой припорошенным.
И полынья заросла. Холодно.
А я уже на стене, хороший мой.
Шалтай-Болтай. С игрушечным молотом.
***
Пусто-пусто.
В черном небе – белый дым.
Беглый ветер
Засыпает за трубой.
На три счета
отрываюсь от земли –
за тобой.
Жили-были
Да остались не у дел.
Пробираюсь
По ногам в калашный ряд.
Низко-низко
глупый ангел пролетел.
Бел и свят.
***
То ли полнолуние,
а может, просто не сложилось слегка.
Ледяными лапами
ветер обнимает меня за плечо.
Сыплется за шиворот
прицельно с разлету сухая труха –
то ли снег,
а может, просто пыль, а может, что-то еще.
День идет к финалу,
значит, скоро будет известен баланс.
Тридцать пять падений,
две предельно дурацких попытки взлететь.
Птицы пьют мартини
и упрямо проплывают на юг мимо нас.
И под видом света
тихо капает с небес раскаленная медь.
***
И все бы ничего,
да ветер дует с юга
и шелестит травой
и ищет паруса.
И мы с тобой сошли
с наезженного круга
и вышли на квадрат.
И слышим голоса.
И, в общем, все равно,
кто встанет на подачу,
а кто откроет счет,
а кто взорвет плиту.
Ведь в небе – как всегда –
пустоголовый мячик
висит и смотрит вниз.
Ату его, ату.
***
Мы танцуем этот танец.
Мы застряли в этом мире.
Мы считали, что прорвемся.
Оказалось, дело швах.
Не смотри за подоконник.
Выше ногу. Три-четыре.
Те, кто выбился из ритма,
дремлют в розовых кустах
Что бы там ни показалось,
это просто паранойя.
Не придумывай вопросов.
Не расшатывай каркас.
Мы забудем все, что было,
все мечты и все такое.
Выше голову. Мы вместе.
Начинаем. Три, два, раз.
***
Нас разбудит тихий звон.
Время вышло на охоту.
Прячьте лица. Дигидон.
Начинается суббота.
За балконами – балкон.
Я пройду по парапету.
Это просто страшный сон.
Воздух сух и пахнет летом.
Снег лежит белей белил.
С неба сыплется известка.
А мне милый подарил
Сердце из свечного воска.
***
А самолет летит. И, как ни странно,
не машет крыльями,
не пристает с вопросами.
Мой ангел впал в маразм. Или в нирвану.
И шлет меня всю ночь
к метро за папиросами.
А завтра будет день. И мокрый ветер.
И две ступеньки вверх
по скользкому и хлипкому.
А ангел пьет вино. Фальшив и светел.
И требует цыган.
С медведями и скрипками
***
Я опускаю уголек
в конверт из рисовой бумаги.
А доктор собирает шпаги
в огромный джутовый мешок.
Меня несет ночной экспресс
на дикий юго-юго-холод.
А лес растерзан и расколот
и разнесен под стипль-чез.
И провода гремят отбой.
И я играю на волынке.
А проводник в одном ботинке
наутро кажется тобой.
***
Слишком уютно и очень по-детски
пахнет. Зимой. Предвкушением чуда.
Я собираю сюжеты для нэцкэ:
скрепка, подсвечник, пустая посуда,
плюшевый ежик, замерзшие пальцы.
Лед на стекле непременно растает.
Елка к утру перестанет казаться
пагодой в недостижимом Китае.
Будет февраль. Будет ветер. И тонкий-
тонкий фарфор. И сугробы – по пояс.
Солнечный глаз. Тихий шелест поземки.
Холод собачий. И утренний поезд.
|
|