Он был писателем, актером, режиссером. Он был матросом Балтийского и Черноморского флотов.. И Его не стало... Смерть если прибавила Василию Шукшину известности, то только самую малость. В то время, когда вокруг живого Шукшина велись разноречивые споры — зачастую его упрекали во всех литературных грехах,— народ уже принял его, признал своим. Принял как своего писателя, понял мудрую простоту его рассказов и мужественную художественную точность.
Во всяком случае, книги молодого Василия Шукшина, еще не известного широкому читателю, мы обсуждали на заседаниях севастопольского городского литературного объединения имени Ивана Новикова-Прибоя и Иосифа Уткина, в котором я был бессменным заместителем чуть ли не тридцать последних лет!
У меня хранятся письма и воспоминания: матери Василия Макаровича, товарищей по службе на Черноморском флоте — свидетелей его становления как личности, видевших и любивших живого Шукшина. И им сегодня первое слово. ( Сейчас письменные свидетельства находятся в Севастопольском государственном архиве – М.Л.)
Начнем с письма матери—Марии Сергеевны Шукшиной. К сожалению, я начал переписку с матерью Василия Макаровича в последние годы ее жизни, когда узнал, что Василий Шукшин служил радиотелеграфистом в Севастополе – в то время я писал свою «СЕВАСТОПОЛИАНУ», то есть, писал своеобразную «СЕВАСТОПОЛЬСКУЮ ЭНЦИКЛОПЕДИЮ», в которую вошли писатели и поэты, в судьбе которых был Севастополь – гордость русских моряков.
На первом письме, датированном 9 января 1976 г., стоит обратный адрес: «г. Бийск, ул. Кр. Армейская, 176—71, Шукшиной-Куксиной М. С.»
Вот само письмо:
«Добрый день, дорогой Михаил Леонидович! С приветом к вам мать Шукшина Василия Макарыча Мария Сергеевна!
Вася от отца остался, было ему два с половиной года и дочери четыре месяца. Я их одна растила.Вот вы спрашиваете о Васе, в каких годах
служил. Я вот знаю, когда призван, а там понятным будет, сейчас совсем осталась десятая доля человека от меня, все эабыла, убитая великим горем, Я вот знаю, в каком году он был призван — 49 г. — в сорок девятом году. Вот письма все хранила, а когда нэ Сростков стала переезжать в Бийск. я их не взяла, а они были на вышке на чердаке в коробке. Ваше письмо долго путалось, вы прислали на Сростку, а я сейчас живу в Бийске. Четвёртый год, как на грех, переехала. Знала бы это горе, никогда бы не тронулась с места.
Ну, а там я одна жила дочь в Бнйске живет, а Вася в Москве. Им меня жалко, что я одна живу, они меня все время заговаривали. Ну, я решила переехать. Мне дали квартиру двухкомнатную, вот я живу одна, но дочь недалеко. Больная я стала, вот к празднику получила около сотни открыток. Милый ребятенок любил, дорожил матерью и как будто наказал людям:- умру, не забывайте мою мать. Откуда только нет писем, и я думаю: как же все люди знают, что он любил народ, мнлый сын, да он. правда, за народ, за правду он душеньку свою отдавал. Он жил для народа, себя он не берег, лишь бы сделать людям побольше. Не спал ночами, работал, торопился. Когда у меня бывал, вроде приедет отдохнуть, а сам сидит день и ночь. Скажу зайду «Вася, да ты хоть часика два отдохни Некогда, мама, милая, ждут меня с материалом!. Так и не выдержало его сердечко, остановилось...
Я не могу о нем писать через великую силу, полны глаза слез. В каждом слове гольные ошибки делаю, да и так та грамота три класса, ну все же, когда не было этого горя, я лучше писала. Молодая потеряла мужа, дети маленькие были. Мать моя молодая умерла, брата два — тоже, вот эта дочь, какая была четырех месяцев, она тоже закончила педагогический институт, математик, она тоже овдовела, двое детей-блнзнецов — мальчик и девочка, Сережа и Надя, им было по три годика, когда муж умер от менингита, он был главветврач. Вот тоже горе, думала, большее этого горя не будет.
Вот пришла какое горе, всем горям горе Я-то раньше горя все забыла, как и не было, а вот это горе оглушило мою головушку, я себя забываю, не приведи, боже, такого горя никому.
Вот дочь живет тоже 16 лет одна, детей растила. Дети удачные, умные, сейчас уже на третьем курсе института в Новосибирске, Сережа в... »
Видно, дрогнула рука у Марии Сергеевны – письмо так и осталось недописанным..
Но вернемся вновь к письмам Марии Сергеевны Шукшиной-Куксиной:
На этом письме дата - 9 марта 1977 г.
«Мать Шукшина М. С.
Добрый день, уважаемый М. Л. На днях получила письмо (несколько строк не могу разобрать по сегодняшний день — М. Л.), так была рада за газету с фотографией.
Господи, я с радости как будто в другом мире живу — весь день был радостный.
А еще я получила большой портрет из Будапешта. Если это все от вас, то спасибо. (Нет, никаких портретов В М. Шукшина, а тем более из Будапешта, в котором я никогда не был, не высылал. А вот очерк о Василии Макаровиче с его фотографией высылал — М. Л.).
Вот уже есть фотографии. Я думаю показать нх по телевидению, многие могут откликнуться: чужие моряки, товарищи, друзья, служивцы.
Вот а хочу вас отблагодарить за все, за все. До свидания, дорогой. Будь здоров. С глубоким уважением Мария С.
Пару слов о себе: совсем стала больная, всю зиму болею».
От 19 сентября 1977 г.
«Добрый день, Михаил Л получила ваше письмо уже с неделю, я отписать не могла, лежала, болела сильно. В постели месяц. Сей час немного получше стала, хожу по избе. Фотографии я вышлю вам только в октябре Сейчас некогда: подходит день поминания милого сыночка. Сейчас некогда, а на фотографии нету адресов. Сейчас можно просто поглядеть, дак, по-моему, можно узнать, на каком корабле он служил... ведь газета была у вас. Там напечатано все».
(Не было у меня в то время этой газеты. Мария Сергеевна перепутала, ведь в то время сразу появилось множество публикаций о Шукшине — М. Л.).
Плохая я совсем стала, не могу рассказывать. Вот вышла книга «До третьих петухов». В этой книге он сам пишет: где работал, когда был маленьким, и что делал».
Книга Шукшина «До третьих петухов» вышла в Барнауле, и мне ее ,позднее, с дарственной надписью сотрудников Дома-музея В. М. Шукшина, филиала Алтайского краеведческого музея прислали из Сростков — М. Л.).
Но меня интересовал "севастопольский период" в многотрудной судьбе писателя. В краткой же автобиографии самого Шукшина об этом отрезке времени сказано очень коротко;
"...служил радиотелеграфистом в Севастополе" - и всё!. Без подробностей. И мать не помнила эти самые подробности: В другом письме она писала, что хотела потом взять эти письма, но в Сростках, в их бывшем доме, был ремонт и все, что находилось на чердаке, сожгли...
Исчезли бесценные письма Василия Шукшина из Севастополя, письма, которые в деталях могли осветить пребывание Василия Макаровича в городе-герое. ( в 2004 году письма были найдены в Сростках и думается, теперь севастопольский период будет освещён наиболее полно - М.Л.)
Мария Сергеевна не помнила, что было в тех письмах,-ни номера части, ни корабля, на котором служил ее сын. Помнила только:
"...Были присланы благодарности... Был он старший матрос, морзист... Корабль звать эсминец... Благодарности, они где-нибудь лежат, но не могут найти, а они прибраны..."
В 1977 году в нескольких номерах журнала "Смена" печаталась работа молодого тогда критика Владимира Коробова - первая попытка более полно исследовать биографию Шукшина. Но и тут "севастопольский период" лишь отмечен. И отмечен не совсем точно:
"...Когда его призвали на действительную военную службу, попал он (Василий Шукшин - М. Л.) в военно-морской флот. В "учебке" освоил специальность радиста. В этом качестве плавал по морям..."
"По морям" Василий Шукшин не плавал. Служба его протекала в Севастополе, на суше. Морякам, видимо, очень хотелось, чтобы их считали бывалыми "морскими волками". В шутку свое жилье называли "крейсером". Этот термин у них настолько вошел в обиход, что в него могли поверить и родные, и друзья.
Не это ли название "крейсер" и нередко сбивает биографов Василия Шукшина, привнося в материалы о нем фразу "плавал по морям"?
Хочу заметить, когда я начинал поиск о пребывании Василия Шукшина в Севастополе, данных, кроме строчки самого Шукшина "служил радиотелеграфистом в Севастополе", не было. Я обратился к газете Краснознаменного Черноморского флата "Флаг Родины", и в поиск включился журналист Анатолий Марета.
Первое официальное сообщение было получено из Центрального военно-морского архива:
"Василий Макарович Шукшин в 1949 году призван Ленинским РВК Московской области, службу проходил в Балтийском флотском экипаже, в 1950 году закончил по 1-му разряду специальные радиокурсы и в 1950 - 1952 гг. служил в одной из частей Черноморскоо флота в качестве радиста".
Нашелся в Севастополе и бывший командир отделения, в котором служил Василий Шукшин, Николай Филиппович Шмаков.
Николай Шмаков рассказал:
"В июле или, может быть, в августе 1950 года к нам прибыла группа молодых матросов, окончивших радиокурсы. Двое или трое из них были зачислены в мое отделение, и среди них - Шукшин. Он сразу обратил на себя внимание своей серьезностью, взрослостью. Был исполнителен, трудолюбив, работал молча, сосредоточенно. Несмотря на отсутствие большого опыта, нес радиовахты наравне с лучшими специалистами. Не удивительно, что вскоре он повысил классность, его назначили на должность старшего радиотелеграфиста, присвоили звание старшего матроса.
Выделялся он среди сослуживцев и характером. В общении с товарищами был краток, пустословия не любил, но суждения его имели авторитет. Много читал, посещал Морскую библиотеку, ( уже после выхода моей книги
« ПРИЧАСТНЫЕ ЛИЧНО», где был в сильно урезанном виде и очерк о Василии Шукшине, я узнал от этой библиотекарши, множество подробностей - М.Л.), а вот писал ли что-либо, сказать не могу. Может, и пробовал в те годы, но мы об этом не знали. Вообще Василий Макарович был несколько замкнут, задумчив. Между собою мы иногда говорили, что наш Вася далеко пойдет, но никто, конечно, и не догадывался, в каком направлении разовьется его самобытный талант.
Прослужил я с ним год, затем уехал на офицерские курсы, и с тех пор больше не видел его. Спустя десять лет встретился с мичманом Владимиром Жупыной, который когда-то прибыл к нам вместе с Шукшиным.
"А Вася наш киноартистом стал",- с нескрываемой гордостью сказал Владимир Семенович.
Я, конечно, уже знал об этом, смотрел с его участием "Два Федора" и "Золотой эшелон", даже прочитал в журналах несколько его рассказов. Приятно было, что наш сослуживец нашел себя в искусстве. Гордость за него крепла с каждым годом... Много раз, вспоминая о нем на встречах ветеранов, мы высказывали мысль о том, что неплохо было бы написать ему письмо, пригласить на флот посмотреть, как сейчас несут службу молодые черноморцы. Но, зная об огромной загруженности Василия Макаровича, не решались беспокоить его".
Из интервью, данного А. Марете Н. Ф. Шмаковым.
После того, как это интервью было опубликовано в газете "Флаг Родины", один из сослуживцев Василия Шукшина В. А. Мерзликин написал Николаю Филипповичу Шмакову:
"...Ни от Сашки (Маевского), ни от меня у него не было секретов. Мы знали тогда очень многое, чего многие из вас не знали. Не знали, что он... пишет. Что он мечтает стать писателем и актером. Наконец, о том, что он разучивает Гамлета - принца Датского...
Не обижайся, дружище, я тебя считал и считаю отличным товарищем, но в чем-то ты ему, может быть, не показался, а может быть,- разница в "чинах и рангах". Мы же в то время были однодумцами и одноверцами: все трое хотели учиться и учились, все пытались писать, все стремились понять и осмыслить жизнь... Он писал... и читал мне свои три первых рассказа: "Разыгрались же кони в поле", "Двое в телеге", а третий как назывался, я не помню. Прежде чем они были опубликованы, прошло семь лет. Первые два я узнал не по названиям, а по сюжетам. А третий... я только помню, что речь шла о каком-то пьянчуге, который целый день толок то ли лен, то ли коноплю за ведро водки. Эту сцену, но только сильно переработанную, я встречал у него в романе "Я пришел дать вам волю".
Правильно ли ты охарактеризовал корреспонденту личность старшего матроса Шукшина? Мне кажется, правильно. Это был действительно очень искренний, честный, немного замкнутый, но разудально обаятельный человечище! Он был немного скрытен с теми, кого не знал, и с распахнутой душой - с теми, кто был искренен с ним. Тому он дарил всю любовь и теплоту своего большого человеческого сердца".
Значит, Шукшин писал? И Гамлета - принца Датского разучивал? И в мыслях он давно числил себя актером и режиссером. Вот яркий пример тому.
У Марии Сергеевны Шукшиной сохранился старый номер журнала "Советский воин" за 10 за 1955 год, а в нем заметка: "Решил стать кинорежиссером". Вот что сообщалось в этой корреспонденции:
"На палубе стоявшего на рейде военного корабля шел концерт художественной самодеятельности. Особенно большой успех выпал на долю матроса Василия Шукшина. Он выступал с декламацией, с пляской, играл главную роль в одноактной пьесе... Скоро ему доверили руководство драмколлективом, и матрос выступил уже не только как исполнитель, по и как режиссер".
Что ж, пером журналиста из "Советского воина" водило воображение Шукшина. Он придумал на ходу актерскую и режиссерскую биографию. Попадись эта заметка на глаза его товарищам, она бы, кроме улыбки, ничего не вызвала: в письмах сослуживцев ничего не говорится об участии Василия Шукшина в коллективах художественной самодеятельности. Да еще на уровне режиссера! Хотя нам известно из одного письма, что Гамлета он репетировал. Но для себя.
И еще одно подтверждение, точнее, опровержение той, старой, за 1955 год заметки.
Дело в том, что журналист Анатолий Марета пришел работать во флотскую газету в тот же самый год, когда на "крейсере" появился новый радиотелеграфист Василий Шукшин. И за годы службы Шукшина Анатолию Марете пришлось побывать на нескольких концертах, которые давали радиотелеграфисты.
Корреспондент отметил, что репертуар, мягко выражаясь, облегченный и, кроме досады, ничего не вызывает. Тогда же и появилась в газете "Флаг Родины" заметка под недвусмысленным названием "Неполноценный концерт". Фамилии Шукшина там не было. И в записных книжках, которые вел тогда журналист, фамилии Шукшина тоже не значилось.
Но, снова обратимся к письмам МАТЕРИ, точнее, к выдержкам из её писем:
«… Ну, о Васе что я больше могу сказать: служил, у меня были присланные благодарности —старший матрос, специальность морзист, корабль знаю, как звать,—«наш эсминец», ну. больше не могу сказать про службу. Благодарности, они где-нибудь лежат, ну, не могу найти, а онн были прибраны, ну он же был спокойный, он послушный, обидеть он никого в своей жизни не обидел.
Ну вот пока все. Что уж так будет нужно еще, спросите, теперь адрес знаете. Ну вот, до свидания. Будь здоров. С уважением, Мария Сергеевна.
Может быть, что еще вспомнила бы, ну не. утешимое горе терзает сердце, точит глаза, горькие слезы заливают, ничего не вижу.
Еще раз, до свидания».
Конечно, я тотчас направил ей новое письмо, меня интересовали письма, которые были отправлены в Сростки из Севастополя. Очень хотелось узнать, что писал Василий Шукшин о нзшем городе, о своей службе. Ведь писем—целая коробка! Это же клад бесценный! Получил ответ. На письме дата: 29 января 1976 г.
«...Письма в Сростках оставила. Когда Вася умер, я сразу хватилась, думала, они живые, целые. Она их сожгла, дура какая-то, помешали на карнизе в коробке. Стояли, говорит, всю обувь покидала в огород и коробку, с письмами тоже стянула и зажгла.
Сама я виновата, людей нечего винить, что не надо — собирала, а вот самое ценное оставила. Никогда же я об этом не думала, что он, дитенок, умрет. Я уже об этих письмах не раз плакала. Ну, что можно сделать? »
Во всех письмах Мария Сергеевна подчеркивает свою малограмотность, но вот что по этому поводу писал ей сам Василий Шукшин!
«Живу очень интересно, мама. Очень доволен своим положением (письмо написано после службы на Черноморском флоте, когда Шукшин приехал Москву на учебу — М. Л.). Спасибо тебе эа все, родная моя. Успехи в учебе отличные. У нас не как в других институтах, т. е. о результатах обучения известно сразу. Ну вот пока и все. Итак, мама, повторяю, что я всем решительно обеспечен. Недавно у нас на курсе был опрос, кто у кого родители... У всех почти писатели, артисты, ответственные работники и т. д. Доходит очередь до меня. Спрашивают: кто из родителей есть? Отвечаю: мать. Образование v нее какое? — Два класса, отвечаю. Но понимает она у меня не менее министра...»
В своё время, лучшую и наиболее полную книгу о Шукшине, с моей точки зрения, написал критик Владимир Коробов. Во всяком случае, он предпринял первую попытку творчески исследовать биографию Василия Шукшина. Но и у него "севастопольский период" лишь отмечен. И отмечен не совсем точно:
"...Когда его призвали на действительную военную службу, попал он (Василий Шукшин - МЛ.) в военно-морской флот. В "учебке" освоил специальность радиста. В этом качестве плавал по морям...".
"По морям" Василий Шукшин не плавал. Служба его протекала в Севастополе, на суше. Морякам, видимо, очень хотелось, чтобы их считали бывалыми "морскими волками". В шутку свое жилье называли "крейсером". Этот термин у них настолько вошел в обиход, что в него поверили не только друзья, но и родные.
Когда я написал матери Василия Макаровича, что ее сын служил на берегу, на хуторе Лукомский, что входит в черту Севастополя (об этом мне написали товарищи ее сына, служившие вместе с ним), Мария Сергеевна мне "гневно" ответила, что не могли товарищи так написать, а если так написали, то это не его товарищи.
Владимиром Коробовым убедительно доказано, что литературная деятельность Шукшина началась еще до призыва на флот, в Сростках. Что он тогда не только писал, но и посылал свои рукописи в издательства. Но что помешало развернуться таланту в полную силу?
А помешали ему, как это не парадоксально, герои его будущих рассказов, люди, которые сейчас гордятся тем, что дышали с Шукшиным одним воздухом.
Об этом тоже нужно говорить в полный голос, если мы хотим понять причину позднего прихода в литературу и в мир кино этого самобытного писателя.
Я не разделяю точку зрения Г.Бочарова ("Непобежденный", "Молодая гвардия", 1978 г., стр.134), написавшего:
"...Если говорить о Шукшине, то следует, видимо, подавить сожаления по поводу его позднего прихода в искусство. Мне кажется, приди он в искусство, допустим, кино, привычным путем, его мощный талант проявился бы в ином качестве. Наверняка! Он был бы лишен именно шукшинской пронзительности, шукшинского драматизма, мужества, нежности, которые придала ему трудная, поздняя, переполненная личным опытом жизнь...".
Таким манером можно оправдать что угодно!
Однажды с группой крымских поэтов и прозаиков мне довелось выступать в Евпатории, в Клубе любителей поэзии. Зашёл разговор и о Василии Шукшине. Вдруг поднимается мужчина пенсионного возраста и говорит:
- Я знал Васю Шукшина. Я родился и долгое время жил в Сростках. Вы знаете, почему Васю призвали на флот на несколько лет позже его сверстников?
Нет, этого я не знал.
- А потому, - сказал мужчина, - потому что Васю все в Сростках считали... недоразвитым,
- Это как же?
- А вот так. Недоразвитым и всё. Официально!
- Потом я долго беседовал с этим мужчиной, Ладкиным Александром Степановичем, и он мне рассказал:
- Жизнь Васе Шукшину мы делали тяжкую...Я всю жизнь потом мечтал встретиться с Васей и повиниться перед ним, попросить прощения за все, что я сделал, а вернее, не сделал для него.. Был я в те давние времена старшим на рыбацком сейнере, и Вася Шукшин пришел ко мне проситься: порыбалить, и заработать себе на харчи. А я его не взял: работа рыбака требует не только физической подготовленности, но и гибкого ума. А зачем я буду брать к себе в бригаду... недоразвитого!
И я сказал ему тогда об этом. А за мной - и вся команда сейнера.
Стыдно вспомнить, как уходил он от рыбаков, втянув голову в плечи. Как побитый..
Теперь, когда я многие годы посещаю Клуб любителей поэзии, не без косвенного влияния писателя Шукшина, понимаю, что его недоразвитость, с сельской точки зрения - это проявление ума, такого, что мы и в святых снах предположить не могли.
Но, надо признаться, злил нас Вася основательно... Чем злил?.. А говорил о нас то, что мы заслуживали. Кто правду о себе любит?.. Ему было больно за нас, а нам за него - нет...
Александру Степановичу Ладкину стыдно и больно за содеянное. Когда я спросил, можно ли написать о нашем разговоре, он тотчас, не задумываясь, ответил:
- Обязательно надо написать. Пусть и моя слезинка упадет на его могилу. Ему, Васе, конечно, это ни к чему, а мне надо очиститься...
Мы разговаривали, не глядя друг на друга, и ему, и мне было стыдно, но... Ведь это всё было, было, было!
Было, даже несмотря на то, что Василий Шукшин одно время преподавал в Сросткииской школе русскую литературу. И даже стал директором школы.
Но в личном деле его же рукой написано в графе "Выговоры": "Да. За драку с милиционером".
За драку...
А подрались-то они с милиционером не на почве неразделенной любви, не во хмелю! Просто милиционер -власть! - сказал ему с милицейской непосредственностью о его шукшинской недоразвитости.
Да, нелегкая жизнь была у будущего писателя.
И недаром Рябиков из Омска написал после смерти Василия Макаровича:
"Он был сыном нашего сложного века... Он бил мерзость прямо в ее обличье. Но и она ему мстила, где могла...".
О том же написал и Поморов из Архангельска (я привожу письма, процитированные Геннадием Бочаровым):
"...Он сгорел в борьбе за правду. Правда всегда, видимо, трудно дается людям. исстари, из веков идет, что люди гигантской воли, честности и прямоты бросают свою жизнь на борьбу с ложью, подлостью, леностью - во имя живущих".
И я не могу "подавить сожаления по поводу его позднего прихода в искусство" -пользуюсь бочаровской терминологией.
Для литературы и кино было бы лучше, если б в нее пришел писатель Василий Шукшин раньше и не с истрепанными нервами.
Трудности трудностям - рознь. А если из-зо дня в день принижается человеческое достоинство - недоразвитость! - то, он как трудно выбраться из этого засасывающего омута.
На флоте, в отличие от допризывных времен, Шукшина окружали прекрасные товарищи, отношения были искренние и чистые. Он был равным среди равных.
Да что я за них говорю! Предоставлю слово его флотским товарищам. Эти свидетельства я собирал много лет.
ВСПОМИНАЕТ МИЧМАН ЗАПАСА В.С.ЖУПЫНА:
"...Я часто обращаюсь к фотографиям тех лет, вглядываюсь в лица старых товарищей и думаю о том времени, когда вместе с Василием Макаровичем служили на "Крейсере Лукомском"... И на фотографиях, посылаемых родным и близким на память, делали надпись: "Крейсер Лукомский".
Мама Василия Макаровича пишет, что на Васиной фотографии тоже было написано название корабля, на котором служил ее сын. Я не знаю, наименование какого корабля написано на фотографии, высланой Васей своей маме Марии Сергеевне, но думаю, что не ошибусь, если скажу: у него, как у многих из нас, была надпись "Крейсер Лукомский"...".
Не это ли название -"Крейсер Лукомский" - нередко сбивает биографов Василия Шукшина, привносся в исследования фразу "плавал по морям"?
ВСПОМИНАЕТ В.С.ЖУПЫНА:
"...О том, чем занимался Василий Макарович Шукшин, будучи матросом, старшим матросом, а потом и командиром отделения, в подробностях по понятным причинам не расскажешь (ох, уж эти всем известные военные тайны! - М.Л.). Я попытаюсь сделать это в общих чертах...
С Васей Шукшиным я познакомился после того, как попал в группу радиотелеграфистов старшины 2-й статьи Василия Ермилова. Нам, молодым, в апреле 1951 года была присвоена квалификация "третий класс", а Васе Шукшину - "второй" и звание "старший матрос" с назначением на должность командира отделения - старшего радиотелеграфиста...
Василий Макарович прибыл в Севастополь из города Ломоносова, Ленинградской области, после окончания радио курсов... Вот тогда-то он и был направлен в группу Василия Ермилова..".
ИЗ ПИСЬМА БЫВШЕГО КОМАНДИРА ОТДЕЛЕНИЯ Н.Ф.ШМАКОВА И СТАРШЕГО МАТРОСА ЗАПАСА В.А. МЕРЗЛИКИНА:
"...Василий Матвеевич Ермилов был дружен с Шукшиным. Эта дружба, родившаяся в Севастополе, продолжалась затем долгие годы в Москве, когда Шукшин уже стал известным актером и писателем. Это, возможно, была не только дружба, но и слияние родственных душ, так как Василий Ермилов - самобытный талант. С флота Ермилов ушел в звание старшего лейтенанта, работал в московском объединении "Фотон" наладчиком токарно-револьверных станков. Он же - художник-портретист, работы которого неоднократно экспоировалиеь на выставках.
Но главное достоинство Василия Ермилова - его добрая, большая и отзывчивая душа. Это он - наш Вася Ермилов - явился прообразом Пашки Колокольникова в киносценарии Василия Макаровича "Живет такой парень", о чем свидетельствует собственоручная надпись на книге, подаренной "другу Василию Ермилову"...
СЛОВО - МИЧМАНУ ЗАПАСА В.С.ЖУПЫНЕ:
"...Василий Ермилов был очень толковым младшим командиром. Благодаря его работе и его стараниям никто из нас не чуствовал себя в чем-то ущемленным. И, может быть, то обстоятельство, что Вася Шукшин был сельским парнем, знал в жизни хорошее и плохое, видел и испытывал трудности, сблизило нас всех и повлияло на наши отношения...
При первом знакомстве Вася Шукшин произвел на меня впечатление мрачного и на редкость молчаливого парня. На самом деле, как мне потом пришлось убедиться, он хоть и был немного замкнутым, но и был по-деревенски добрым, чутким и отзывчивым человеком…
(Ох, мичман запаса, мичман запаcа, если б ты знал, что в деревне живут не только добрые и чуткие! Пораспросил бы старшего матроса Василия Шукшина, он бы многое мог рассказать на эту тему - М.Л.)
Хочется отметить его исключительное трудолюбие. Ему не отдавали одно приказание дважды, и, будьте уверены, работу его никогда не переделывали...".
ИЗ ИНТЕРВЬЮ, ДАННОГО БЫВШИМ КОМАНДИРОМ ОТДЕЛЕНИЯ Н.Ф.ШМАКОВЫМ ЖУРНАЛИСТУ АНАТОЛИЮ МАРЕТЕ:
"В июле или, может быть, в августе 1950 года к нам прибыла группа молодых матросов, окончивших радиокурсы. Двое или трое из них были зачислены в мое отделение и среди них - Шукшин.
Он сразу обратил на себя внимание серьезностью, взрослостью. Был исполнителен, трудолюбив, работал молча, сосредоточено. Несмотря на отсутствие опыта, нес радиовахты наравне с лучшими специалистами. Не удивительно, что вскоре он повысил классность...
Выделялся он среди сослуживцев и характером. В общении с товарищами был краток, пустословия не любил, но суждения его имели авторитет. Много читал, посещал морскую библиотеку, а вот писал ли что-либо, сказать не могу. Может, и пробовал в те годы, но мы об этом не знали.
Вообще иногда говорили, что наш Вася далеко пойдет, но никто, конечно, и не догадывался, в каком направлении разовьется его самобытный талант...".
После публикации этого интервью в газете "Флаг Родины" другой сослуживец Шукшина, Валентин Александрович Мерзликин, написал Николаю Филипповичу Шмакову:
"...Ни от Сашки (Маевского), ни от меня у него не было секретов. Мы знали тогда очень многое, чего многие из вас (командиров - М.Л.) не знали. Не знали, что он... пишет, что он мечтает стать писателем и актером... Наконец, о том, что он разучивает "Гамлета" - принца Датского.
Не обижайся, дружище, я тебя считал и считаю отличным товарищем, но в чем-то ты ему, может быть, не показался, а может быть, разница в "чинах и рангах". Мы же в то время были однодумцами и одноверцами: все трое хотели учиться, все пытались писать, все стремились понять и осмыслить жизнь:.. Он писал и читал мне свои первые три расказа: "Разыгрались же кони в поле", "Двое в телеге", а третий как назывался, я не помню. Прежде, чем они были опубликованы, прошло семь лет. Первые два я узал не по названиям, а по сюжетам, а третий... Я только помню, что речь шла о каком-то пьянчуге, который целый день толок то ли лен, то ли коноплю...".
ВСПОМИНАЕТ В.С.ЖУПЫНА:
"...В редкие часы отдыха (мы их исчисляли минутами) Вася любил уходить в район нашего стадиона или танцплощадки. С тетрадкой, а иногда и с отдельными листами бумаги он уединялся и, насколько позволяло время, писал.
Вначале никто не обращал внимания на то, чем занят матрос Шукшин - могие так же уходили в заросли и писали там письма родным и близким! - но со временем в кругу сослуживцев пошли разговоры, что Вася "заболел писательством.
Доверившись мне, Вася читал короткие рассказы, штрихи и наброски из сельской жизни. Писал о себе, о своих односельчанах.. Делалось это так: мы усаживались на траву, и Вася говорил: "Послушай". И читал, лишь желваки передвигались по скулам. Прочитав несколько маленьких расказов, он никогда не интересовался моим мнение о них.
Mнe кажется, читал больше для того, чтобы с голоса услышать свой рассказ. А меня он выбрал для роли слушащего только потому, что знал, я не стану смеяться и не стану критиковать его писания.
Но, надо признаться, что такие моменты доверительного чтения были исключительно редкими.
Слушать его было приятно. Мне нравился его спокойный голос с этаким характерным цоканьем или причмокиванием левой частью губ. Очень любил Василий Макарович писать, несмотря на то, что некоторые моряки подшучивали над ним, называя его с язвинкой "писателем" или "поэтом". Ведь невдомек тем "заумным'', да и его друзьям было, что в этом парне растет и выкристаллизовывается огромный талант питсателя, актера, режиссера, талант огромной человеческой души...".
ИЗ ПИСЬМА СТАРШИНЫ 2-й СТАТЬИ ЗАПАСА В.Ф.МИРОНЕНКО:
"...В один из дней я с Виктором Камневым и с Толей Юрьевым был в наряде по охране запретной зоны нашего "крейсера Лукомск",.примерно в четыре часа ночи в районе танцплощадки заметили огонёк - . он посверкивал. Нам показалось, что работает радиопередатчик...
Срочно доложили дежурному по посту капитану Финкельштейну, что нами замечена работа подозрительного радиопередатчика.
- Наблюдать! – приказал капитан и поднял отряд по тревоге.
Мы окружили погреба и кусты, а Василий Шукшин вытащил свой пистолет, подобрался к самым кустам и громким прокричал:
«Хенде хох! Хенде хох!»
Конечно, никакого вражеского радиопередатчика нe было в кустах, просто двое влюбленных - он и она -попыхивали сигаретами. Вот тогда-то и сказали Василию Шукшину:
- Это у тебя здорово получилось "Хенде хох!" Как в кино. Ты, Вася, настоящий артист... С того времени и пошло-поехало: "Артист!"…
У нас на «крейсере Лукомск» была футбольная команда «Гроза», которая играла на первенство среди частей флота. Наша команда была действительно грозой для многих. У нашей «дворовой сборной» редко кто выигрывал… За нас, когда мы играли, редко кто выигрывал… За нас, когда мы играли, болела вся часть. А на трибунах стоял гул, почти как на Маракане или в Рио-де-Жанейро… Играл за «Грозу» и Вася Шукшин…»
ВСПОМИНАЕТ В.С. ЖУПЫНА:
"... В конце 1951 года был организован эстрадный кружок под началом главного старшины Саши Степанова из Казани и Сергея Титова из Реутово. Однажды после очередного выезда на концерт в подшефную организацию - на швейную фабрику …»
Вот тут-то я вклинюсь в разговор. Дело в том, что на этой Севастопольской швейной фабрике, которая носит славное имя героической Нины Ониловой, погибшей в Великую Отечественную войну, я проработал несколько лет электриком и мои товарищи, - механики, слесари, электрики, да и сами мастерицы, - зная, что я собираю материалы для своей «севастополианы» , намекнули, что на фабрике этой работает бывшая «зазноба Васи Шукшина».
И однажды, по пьяному делу, а мы часто выезжали на пикники, одна красивая мастерица, - к тому времени у меня было несколько изданных книг и я сотрудничал нештатно в нескольких газетах, - созналась мне "по секрету", что именно она "шефствовала над Васенькой"... Женские секреты я всегда хранил и ни словом не упомянул о их связи... К тому времени, Она была замужем и имела двух детей...
Но, прервём это лирическое отступление и снова предоставим слово ВАСИЛИЮ ЖУПЫНЕ:
« Саша Степанов сказал, что Васе Шукшину надо всерьез заняться сценическим искусством. И предложил Васе принять участие во флотском ансамбле. Но Шукшин не принял это предложение.Из-за болезни.
Василий Макарович никогда не жаловался на здоровье, хотя по его внешнему виду было заметно, что с нашим товарищем творится что-то неладное.
Однажды корабли Черноморского флота готовились к походу в Болгарию и Албанию с дружественным визитом - это был один из первых выходов наших боевых кораблей за пределы своих вод в послевоенный период... Группу лучших радистов откомандировали на один из уходящих кораблей для испытания нового вида поступившей передающей техники. В числе радистов был и В.М.Шукшин.
Но не суждено было Василию побывать в Болгарии и на Адриатике. Он не прошел медицинский осмотр, был снят с корабля и направлен в госпиталь...
Процитирую ещё одну выдержку из письма МАТЕРИ ВАСИЛИЯ ШУКШИНА:
« …Получила ваше письмо к пакет с кннжкой, большое вам спасибо, дай вам бог цепкого здоровья, дорогой Михаил.
У меня есть комиссионный акт, храню его когда с корабля комиссовали. Ему служить нужно было пять лет, а ои отслужил четыре года.
От, кстати, один прислал письмо нэ Харькова и рассказывает в нем, что Василий служил береговым моряком, что и служить и служить бы 4 года, тогда береговые служили 4 Да. Мне даже не по себе стало: зачем путать, не знает человек! ( Это было письмо от Мерзликина с которым и у меня была активная переписка, которая тоже хранится в Севастопольском государственном архиве – М.Л.) Надо спросить у ( слово не мог разобрать) …дных. Я даже знаю, на каком корабле он служил. У него был большой приступ, они … на чужой земле и его иа шлюпке от-зли в чужой город, и лежал он в госпитале на чужой земле два месяца. У него признали язву желудка. И его комиссовали. Этот документ я храню...»
Смерть помешала Марии Сергеевне прислать мне этот документ, но я, - с Толей Маретой! – обнаружил его в севастопольском госпитальном архиве.
ВЫДЕРЖКИ ИЗ "СВИДЕТЕЛЬСТВА О БОЛЕЗНИ", ХРАНЯЩЕЙСЯ В АРХИВЕ ВОЕННО-МОРСКОГО ГОСПИТАЛЯ В СЕВАСТОПОЛЕ:
"...НАЗВАНИЕ БОЛЕЗНИ (по-русски) язвенная болезнь двенадцатиперстной кишки.
На основании ст.34 гр.1 "Расписания болезней" приказа МВС СССР за N 130 от 1951 года негоден к поенной службе с исключением с учета.
Председатель военно-врачебной комиссии полковник м/с Семко.
Секретарь военно-врачебной комиссии Позднякова".
Изучая сейчас биографию Василия Шукшина, замечаешь, что он умел наводить "тень на плетень", выдумывая детали биографии даже в ущерб себе и тем самым сбивая с толку сегодняшних биографов.
Вот что однажды рассказал своему товарищу писателю Юрию Скопу сам Шукшин:
"Автомобильный техникум бросил из-за непонимания поведения поршней в цилиндрах. Нам лекцию говорят, а мне петухом, крикнуть хочется...".
Ю.Скоп опубликовал это высказывание еще при жизни Шукшина, и все, вроде бы, с этим согласились: "Не дано чистому гуманитарию высшая алгебра техники!»
Но старший матрос Шукшин изучал гораздо более сложную технику, чем «поршни и цилиндры»! Он по косточкам мог разобрать сложнейшую радиотехническую аппаратуру, став радиотехником по самому высшему разряду
Служба в армии и на флоте никогда не была легкой в физическом и психологическом отношениях. Но именно на флоте укреплялась вера Шукшина в справедливость. Вера, израненная в детстве.
Есть в Василия Шукшина биографический рассказ "Самолет":
"...Мы шли с сундучками в гору, и с нами вместе - налегке - городские. Они тоже шли поступать (в техникум - МЛ,). Наши сундучки не давали им покоя.
Чьяво там, Ваня? Сальса шматок да мядку туясок? Сейчас раскошелитесь, черти! Все вытряхнем! Гроши-то куда запрятали?.. Куркули, в рот вам
пароход!
Откуда она бралась, эта злость, - такая осмысленная, не
четырнадцатилетняя, обидная? У них тут хоть карточки какие-то, о них думают, нам-то ничего, как хочешь, так и выживай. Мы молчали, изумленные, подавленные столь открытой враждебностью. Проклятый сундучок, в котором не было ни "мядку". ни "сальса", обжигал руку -так бы пустил его вниз с горы...".
На Черноморском флоте, в отличие от тех времен, Василия Шукшина окружали прекрастные товарищи. Можно смело сказать, что па флоте Василий Макарович оттаял душой.
Летом 1977 года черноморские моряки выслали Марии Сереевне в Бийск бескозырку. Какой это был для матери подарок, лучше всего сказал она сама:
"Большое спасибо вам за бескозырку. Поплакала я над ней, приставила к бескозырке рубашку матросскую суконную... Вот бы приставить еще к ним головушку дитеныша милого... Большой поклон всему Военно-морскому флоту от матери Василия Макаровича!"
Нет в живых Марии Сергеевны Шукшиной, и ничего она больше не расскажет о сыне. Но я уверен, что люди, любящие и помнящие писателя, киноартиста и режиссера Василия Шукшина, совместными усилиями допишут его полную биографию. И не последнюю страницу займут в шукшиниане Черноморский флот и Севастополь.
|
|