Немеркнующие звезды
Увидев знакомое имя в программке спектакля «Дядюшкин сон», который привез в Торонто Русский театр имени Варпаховского из Монреаля, я подумал, что это простое совпадение - в иммиграции подобное часто случается, но, как только актриса появилась, сразу узнал ее: да, это была та самая Валерия Рижская, очаровательная звезда советского телевидения.
Потом, когда зрители покидали зал, я услышал, как две дамы оживленно обменивались впечатлениями, и одна из них сказала восторженно: «Надо же! Рижская совсем не изменилась – такая же молодая и красивая, как и прежде!». «А ведь прошло немало лет...», - вздохнув, заметила та, что была постарше.
Признаться, и меня это впечатлило, но заговорить об этом с Валерией, с которой раньше не довелось быть знакомым, я не решился, хотя задать традиционный вопрос «В чем секрет Вашей молодости?» возможность была: по окончании спектакля удалось пообщаться с актерами театра. Но я все же попросил у Валерии ее координаты для того, чтобы взять эксклюзивное интервью. Когда мы встретились вновь, я не пожалел: разговор получился откровенным, дружеским, и предо мной предстала Личность. Впрочем, судите сами.
...Обстановка располагала к приятному общению: уютная гостиная, чашка капучино и доверительный тон, который задала разговору моя собеседница.
- Так в чем он, Ваш секрет, Валерия?
- Секрета никакого нет. Я могла бы, конечно, порассуждать о правильном питании, умеренной косметике и постоянной физической тренировке, и, хотя это немаловажные факторы, главное в другом: в жизни надо оставаться самим собой, но при этом нельзя позволять себе гаснуть, а наоборот - стараться излучать жизнелюбие и оптимизм и думать, прежде всего, о собственной душе. Это очень важно. Ну, и положительные эмоции, естественно, - без них нельзя. И все это должно быть на фоне непреходящей любви и взаимности в общении с близкими и друзьями.
- И как Вам это удается? Ведь за прошедшие годы эмиграции не все было так гладко и красиво? И многое изменилось в жизни?
- Безусловно, изменилось, да еще как. В последние годы у меня было немало встреч с людьми, которых я знала раньше по Москве, и эти встречи сначала были радостные... Но потом я как бы стала понимать, что все это, в общем-то, уже ушло. Люди-то другие, здесь, в иммиграции они изменились, и, может, я сама тоже другая, и как бы нет прежних точек соприкосновения, а больше - проблем, и не стало таких прекрасных моментов, когда можно просто посидеть, просто поболтать по душам...
- Вы говорите «люди изменились». Я думаю, что они просто «проявились» и стали активно показывать то, что прежде не лежало на поверхности...
- Можно сказать и так. Вероятно, это все хранилось и таилось годами, и мы этого не замечали в силу того, что у нас работы было безумно много. Я, например, как правило, трудилась по восемнадцать часов в сутки. Надо было везде успевать: телевидение, радио, концертные залы... А здесь, вроде бы, как некуда бежать, и тебя нигде не ждут. Приходится все начинать с нуля, то есть зарождается новая жизнь. Точка отсчета нулевая. Здесь все равны, понимаете? Поэтому, когда обо мне говорят «знаменитость», это приятно, но все в прошлом.
- Как-то это звучит не очень радостно. Где же он, Ваш оптимизм?
- Я очень стараюсь быть оптимистичной. У меня есть чувство долга, у меня есть совесть. И пытаюсь чаще разговаривать с этими своими чувствами. Вообще, я очень часто бываю наедине с собой, потому что достаточно закрытый человек, как это ни странно покажется. Ведь я всю жизнь работала на публику и имела имидж этакой, знаете ли, всегда доступной и коммуникабельной. На самом деле это не так. Мне намного удобнее в своей собственной «раковине», стараюсь туда никого не пускать, потому что тогда контакт сама с собой потеряю. Я это поняла именно сейчас, когда появилось много времени на самооценку, на самоанализ. Многое передумано, через многое пройдено. Человек мудреет, очевидно, с возрастом.
- Что-то Вы рано заговорили о возрасте. Может быть, потому что мучает ностальгия?
- Вполне возможно. Честно сказать, никогда не думала, что я такая патриотка. Да, нам было нелегко, даже очень, но почему я с таким удовольствием смотрю одни и те же старые фильмы в тысячный, в двухтысячный раз?! Потому что в них та атмосфера, вот та самая жизнь, вот те самые взаимоотношения, непосредственные и искренние, которых нам порой теперь не хватает...
- Но в кино одно, в жизни часто совсем другое. А что, именно здесь, в Канаде, хуже?
- Да нет, не хуже, просто многое по-другому. Например, когда я стала учительствовать в школе, знаете, поняла, что душила в себе талант преподавателя все эти годы, пока жила в России. Мне это безумно нравилось. Я преподавала мой любимый предмет - риторику, учила детей правильно говорить, правильно рассуждать, правильно излагать свои мысли, иметь свое мнение. У меня началась новая жизнь, состоялись встречи с новыми людьми на радио, в театре, новые какие-то пробы, удачи и промахи, но, тем не менее, продолжение последовало. Я открыла в себе и другие новые способности и, успешно пройдя все непростые канадские испытания, стала... медиком. Я еще с детства мечтала об этом, так меня привлекал гуманизм этой профессии, и вот теперь, когда я почувствовала, что нужна больным людям, их благодарные слово, взгляд – самая высокая для меня оценка.
- Ну, так что, можно считать, адаптация в новую жизнь проходит успешно?
- Вы думаете, это успех? Просто сейчас я живу нормальной полноценной жизнью. Это скорее удовольствие, удовлетворение - моральное, духовное. Что произошло со мной в иммиграции? Я созрела, может, это произошло в силу пережитого, и мне кажется, что я выросла из девчонки совершенно бездуховной, ни разу не побывавшей в Божьем храме. Я преобразилась в совершенно другого человека. Человек приходит к Богу всегда в какие-то очень сложные обостренные моменты своей жизни, и не оттого, что ему хорошо.
- Поделитесь с нашими читателями, пожалуйста, историей Вашей «исхода». Насколько я знаю, начался он не с Канады...
- Вначале я жила и работала в Японии. Потом эмиграция в Израиль – меня пригласили открыть там русское телевидение. Открывалось оно долго, с всякими разными препонами и проблемами. Наконец, оно стало реальностью, но я успела поработать на нем всего месяц, потому что в России ринулся к власти ГКЧП. У меня там остались родители, и я первым же самолетом прилетела в Москву. А потом, когда, слава Богу, все закончилось, вернулась в Израиль. В это время туда приехал редактор Би-Би-Си, он со мной долго беседовал, даже своеобразный экзамен попросил сдать. Вскоре он прислал приглашение, и я очутилась в Лондоне, поработала по контракту где-то около года, и настало время возвращаться в Израиль, чтобы дождаться следующего приглашения из Би-Би-Си. И тут пришло решение уехать в Канаду.
- Почему? Чем Израиль Вам не подошел?
- Израиль – прекрасная страна, я говорю это совершенно искренне, но она не для меня. Очень интересное место на Земле, с потрясающим сильным биополем. Израиль или принимает человека, или выталкивает его. Я поняла, что мы не нашли общего языка с этой страной, хотя, я уверена, на всю жизнь остались с ней друзьями.
- В Канаде Вы, наконец, чувствуете себя дома?
- Не совсем. Поверьте, я не кокетничаю: и Канада будет для меня несколько чужой, как и любая другая страна, кроме России, конечно. Для меня и язык этот будет чужим, потому что я никогда не смогу говорить на английском или французском так, как я говорю на русском. Но работа в русской редакции Radio Canada International, в русских школе, театре и студии меня вполне удовлетворяет. Я просто поняла, что обожаю русский язык, и жить без этого не могу.
- И обожаете Россию?
- Да, я считаю, что это моя родина, и это естественно. Она для меня как больной ребенок, которого вы никогда не перестаете любить. Я люблю ее за все недостатки и за все достоинства.
- Так в чем же дело? Разве путь обратно заказан?
- Не заказан, но вернуться было бы просто глупо, хотя я иногда работаю там и в театре, и на телевидении. Вторая половина моей жизни началась с нуля, и мне здесь нравится, но Канада всегда будет для меня на втором месте. Было бы, наверное, странно, если бы я говорила одно, а думала другое.
- Как Вы относитесь к канадской русскоязычной прессе?
- Я считаю, что это неотъемлемая и очень важная составная часть нашей иммиграции. Я вижу, как здесь расхватывают русские газеты, Вашу, к примеру, читают от корки до корки, и не потому, что они не знают английского или французского, им нужно свое, родное тепло, понимаете? Издание профессиональной, грамотной газеты – это подвиг, как и вся успешная интеграция в новую жизнь, которая, увы, создает немало трудноразрешимых проблем. Поэтому, когда Ваша газета связывает этих разделенных иммиграцией людей, побуждает в них какие-то чувства - жалости, скорби, или, может быть, радости за кого-то, или, ну хоть, какой-то эмоциональный подъем, - это замечательно. И это нужно, обязательно нужно.
- Вы же давно дружите с прессой, телевидением, театром?
- Я профессиональная актриса, закончила ВГИК. Но, еще учась в институте, прошла конкурс на телевидении, потому что перед нами перспектива была очень размытой: грозило свободное распределение, что самое страшное для актера, который вынужден стучаться в любую театральную дверь, предлагая себя. Я никогда не умела этого делать. Поэтому когда моя мама услышала о конкурсе на ТВ, посоветовала мне: «Пойди, попробуй, Лерочка! Вдруг поступишь, у тебя будет замечательная работа!». Я прошла все три конкурсных тура и была зачислена в штат. Так я впервые соприкоснулась с журналистикой. Радость была омрачена тот час же. Это когда меня «без меня женили» и назначили диктором. И как только я появилась на всесоюзном телеэкране, стало ясно, что о театре мне надо забыть, так как с диктором, даже самым артистичным, ни один режиссер - ни театральный, ни «киношный» - не захочет иметь дело. Тогда это было почти законом.
- Неужели Вам не льстило, что Вы вдруг стали такой знаменитой?
- Это только зрителям могло показаться, что наша работа – вершина славы. Все было гораздо прозаичнее. Когда я пришла на ЦТ, этакая студенточка с варежками на веревочке, очень характерная и какая-то, очевидно, не в меру открытая, меня сразу «успокоили»: «Значит так, детка! Все это снять, немедленно снять, и ты теперь не девушка, не женщина, а только диктор, правильно выговаривающий слова». Вот такая была политика на телевидении при небезызвестном товарище Лапине. И это было ужасно: женщинам не разрешалось ходить в брюках, нам не позволялось менять текст. Если редактор нам приносил листок, на котором было написано «Здравствуйте, товарищи!», мы обязаны были это отчеканить. Поэтому когда я однажды просто, по-человечески сказала: «Доброе утро, дорогие друзья!», знаете, сколько нареканий я выслушала?!
- Ну, нарекания – это не так страшно...
- Послушайте дальше, Геннадий. Перед первым выходом в эфир, меня так причесали, сделали такой модный тогда «начес», что я, взглянув на себя в зеркало, ужаснулась. И куда это я без своей любимой челки? Ответ последовал незамедлительно: «Никаких челок – категорически! Какая еще там челка?! Советский «начес», и никаких разговоров!». Поэтому мы, дикторы, стали, как близнецы. Когда я попыталась запротестовать, мне «популярно» объяснили: «Нам твоего лица не надо. Твое лицо никого не интересует. Ты - диктор, ты – робот, ты должна выглядеть так, как все дикторы!». Когда я вернулась домой, моя расстроенная мама сказала: «Солнышко мое, что же с тобой сделали? Я же тебя по голосу только и узнала...».
- И как же случилось так, что Вы все же стали яркой индивидуальностью?
- Первое что я сделала, - отстригла волосы. Чтобы меня больше не начесывали никогда и ни за что! За это меня перевели с основного канала на дублирующий. Потом я решила всем редактором наперекор убрать все искусственное, все, понимаете? И я постепенно стала вводить новшества. Челка на экран пришла со мной. Но что я только не выслушивала в свой адрес по этому поводу! Мне кричали, что это дешевка, что это безобразие, что меня выгонят с работы, потому что диктор не имеет право на индивидуальность. Где-то год я боролась, и постепенно даже такие ведущие дикторы, как Валентина Печорина, Светлана Моргунова тоже стали менять свой внешний вид и «нести отсебятину». В это время «ушли» Лапина, и многое стало меняться – наступало другое время.
- Тогда Вы и пришли в популярную передачу «Спокойной ночи, малыши»?
- Да, это была единственная возможность почувствовать себя актрисой, не роботом, а человеком, таким, какая я есть. С куклой я могла общаться как с живым созданием, как с ребенком. Это уже было творчество. Я получала много благодарных писем от детей. Кстати, «Мишутка» – моя первая кукла. Когда мне его принесли, он был весь покрыт пылью. К тому времени все куклы из передачи были разобраны, а тут со мной решили попробовать Мишутку. Мы сразу полюбили друг друга. Он такой трогательный, такой нежный, такой славный мужчина... Мы с ним нашли общий язык, и это была самая моя любимая передача, потому что она была творческая.
- Я помню, как после «тети Вали» (Леонтьевой), «тети Лины» (Вовк), «тети Тани» (Веденеевой) появилась «тетя Лера», которая всех очаровала – и детей, и взрослых.
- Спасибо за добрую память. Мы все помнили одно неписаное правило: когда ты сидишь перед камерой, то, как бы тебя ни причесывали, как бы ни пудрили и как бы ласково ни представляли зрителям, ты все равно, как на рентгене. Если у тебя злые глаза, если есть неприязнь к работе, ко всему окружающему, да ты еще вдобавок кого-то ненавидишь, ничего этого не скрыть и не загримировать, а люди, которые смотрят на тебя, ни в чем не виноваты, им хочется положительных эмоций. Поэтому мы старались говорить им доброе, приятное, стремились поднять им настроение. И были счастливы, когда это нам удавалось.
- А кто в Вас воспитал эти ценные качества? Родители?
- Мама с папой, конечно, но в большей степени моя бабушка Мария Петровна, солистка знаменитого хора имени Пятницкого. Она мне напевала чудесные колыбельные. А я в благодарность ей тоже запела, и мой дебют состоялся, когда мне было всего два года. И где бы Вы думали это произошло? В полупустом вечернем московском троллейбусе.
- Чем же вы тогда порадовали своих первых слушателей?
- Модной в то время песней «В жизни раз бывает восемнадцать лет»!
- Очень вовремя Вы это запели... И что, были аплодисменты?
- Еще какие! Бабушка мне потом рассказывала, как уставшие и хмурые москвичи вмиг приободрились и одарили меня целой россыпью «Золотого ключика».
- Так Вы еще вдобавок и певица со стажем? Давайте споем. Я тоже очень люблю петь.
- С удовольствием. Только не сейчас, в другой раз, хорошо?
- А почему Вы, собственно, не стали певицей, если был такой талант?
- А почему Вы серьезно не учились вокалу и стали журналистом?
- Так сложились обстоятельства...
- Вот и у меня – кино и театр взяли верх.
- Кстати, о театре, Валерия. Что он значит в Вашей жизни?
- Работа в монреальской труппе и московском театре Армена Джигарханяна – значительный этап в моей «трудовой биографии». Я росла в семье профессиональных актеров, моих родителей, и с раннего детства впитала в себя эту неповторимую, богемную атмосферу. Я сыграла немало ролей, которыми, по утверждению критиков, могу гордиться как актриса. Вот на этом пике творческого подъема я и решила, что пора и честь знать: уходить надо вовремя. Теперь я – вся в медицине и считаю, что это второй, не менее важный этап в моей жизни.
- Несколько неожиданная смена ориентиров, не правда ли?
- Напротив. Я совершенно не удивлена таким поворотом, потому что давно шла к этому и знаю: всё будет так, как должно быть. Главное - быть нужной людям, любить и быть любимой своими близкими – родителями, сыном, внуками...
- Внуками? Так Вы уже бабушка?
- Да, я горжусь и этой новой ролью. У еще у моих внуков теперь рядом прабабушка и прадедушка – мои родители, и я счастлива, что они в Канаде. И дорожу их мнением; кто, как ни они, укажет на мои недостатки?..
- Как, у Вас они есть?!
- Не смейтесь, пожалуйста, они есть у всех. Я могу быть вспыльчива, а это надо уметь стерпеть, могу замкнуться в себе, это тоже надо понимать, люблю чувствовать себя свободной и иметь право принимать самостоятельное решение.
- Знакомые канадские феминистские настроения...
- Вовсе нет. Главное, соблюдать чувство меры во всем. Я не приемлю, когда женщина борется за право быть... мужчиной. Женственность, даже какая-то детскость, если хотите, - вот что должно отличать нас. Пусть нам подают руку, когда мы выходим из транспорта, не грех, если уступят нам место. Мы готовы быть слабыми и отдавать пальму первенства мужчинам в принятии важных решений. Вероятно, это кому-то покажется старомодным, но я совершенно уверена в своем мнении.
- А как Вы относитесь к комплиментам? Здесь, в Канаде, мужчины стараются их не делать, себе же дороже...
- Извините, ерунда какая-то. Я, например, обожаю комплименты, они бывают иногда просто необходимы.
- Можно на прощание Вам сказать, что я полностью разделяю мнение тех самых дам, которых процитировал вначале?
- Спасибо Вам большое.
- Благодарю и Вас за откровенность и красоту.
|
|