(рассказ старца)
К Пасхе 1953 года верующие N-ского красноярского лагеря готовились с особенной радостью: в малый десятый барак на воскресные собрания к «сектантам» стал приходить прибывший недавно по этапу, но посаженный ещё до войны, православный священник отец Герман. За ним потянулись другие зеки, тоскующие по христианскому общению. Вся небольшая община, включавшая в себя теперь около двенадцати человек, сразу же условилась не касаться вопросов, разделяющих верующих на разные группы, оставив богословские споры до лучших времён. На всех у них было одно Евангелие, разорванное по страничкам на случай обыска. Провести утреннее пасхальное богослужение поручили отцу Герману, для причастия ещё с вечера приготовили кусочек чёрного хлеба, из зековской пайки, и кружку чая – вместо чаши с вином. Проповедь должен был сказать также баптистский диакон Савелий Дубинин. Однако начальство лагеря, в последнее время смотревшее сквозь пальцы на собрания «божников», на этот раз приготовило им неприятный сюрприз.
Утром в воскресенье, вместе с первым ударом в рельс у штабного барака, на весь лагерь было объявлено, что день будет рабочим. План, дескать, до конца не выполняется, дело нужно поправлять, а потому все – марш на «воскресник», на общие работы, на лесоповал, и никому никаких поблажек! Сам начальник лагеря майор Зубов, в начищенных до блеска сапогах, в тёплой шинели, ладно сидевшей на его широкой и сильной фигуре, в сопровождении двух своих любимых немецких овчарок на длинных поводках, прохаживался между бараками и мрачно наблюдал за неспешным построением на развод. Заключённые нехотя слазили с нар, и хотя всеобщее недовольство было налицо, бунта в лагере ничто не предвещало, и не такое видали зеки...
Сразу же после подъёма несколько «братьев» собрались вместе и задали вопрос Савелию (его лагерный номер был Д-184) и Герману (С-522), как быть. Лица у пастырей были встревоженные, о чём-то они уже успели переговорить между собой.
– Поступайте, как... велит вам сердце, – с трудом подбирая слова, сказал Савелий, – а мы с Германом идём на пасхальное служение!
Когда всё население лагеря, наконец, выстроилось на развод, чтобы шагать в лес по своим делянам, в малом десятом бараке сошлись пятеро заключённых для празднования Пасхи.
– Пятеро отказчиков в десятом! – тут же донесли Зубову.
– Ах, вот как, – начальник лагеря недобро усмехнулся, – отправляйте мужиков на работу, а с недовольными я разберусь сам...
Спустя пятнадцать минут майор Зубов с собаками и трое вызванных им караульных с автоматами вошли в мятежный десятый барак. Из дальнего угла доносились слова древнего песнопения:
Христос воскрес из мёртвых, смертию смерть поправ
И сущим во гробах живот даровав...
– Так это наши смиренные божники бузят! – громко и презрительно оборвал поющих Зубов. – Про какой-то «живот» распевают, когда все лес валят... А ну, выходи во двор строиться!
Пятеро заключённых послушно вышли из барака. Им было видно, как через широкие лагерные ворота проходила последняя колонна идущих под конвоем на работу зеков. Всходило солнце, стояло чудесное пасхальное утро.
– Вы знаете, что я рассусоливать н е л ю б л ю: кто идёт на работу – отходи налево, кто не желает работать – направо, к стенке!
Солдаты для большей убедительности слов начальника лагеря передёрнули затворы автоматов. Один из христиан, опустив голову и молясь про себя, тут же отошёл налево. Остальные стояли не шелохнувшись.
– Направо, к стенке, я сказал! – заорал Зубов.
Овчарки, услышав интонацию хозяина, злобно залаяли. Он их ласково потрепал за загривки. Между тем, все четверо братьев встали у бревенчатой стены барака.
– Ты поп, – Зубов указал пальцем на отца Германа, и три автомата одновременно развернулись в его сторону, – пойдёшь работать?
– Нет.
– Ты? – палец вместе с автоматами переместился на молодого зека по имени Василий.
По лицу юноши было видно, что он колеблется. Тогда Зубов достал свой пистолет и приставил его к виску отказчика.
– Будешь работать?
– Да! – не выдержал Василий и отбежал в сторону.
– Хорошо, – лицо начальника лагеря просияло, – кому ещё синод разрешает работать на Пасху? Как насчёт тебя, Ф-319? – он ткнул пистолетом в грудь третьего заключённого.
Тот молча отошёл к двум оробевшим прежде него друзьям.
– И остался у нас ещё один смелый диакон, так, кажется? – четыре ствола посмотрели чёрными отверстиями на Савелия.
– Я н е л ю б л ю работать в праздники, – тихо, но решительно ответил он.
– Итак, было у нас пятеро отказчиков, а теперь только двое, на весь лагерь! – подвёл итог Зубов. – Передумавшие сейчас пойдут с конвоиром на деляну, там их ожидает честный трудовой день вместе со всеми, а этих двух лентяев нам придётся сегодня хоронить...
Начальник лагеря кивнул головой одному из автоматчиков и тот повёл, посмеиваясь, троих братьев в лес, на самую тяжёлую и унизительную работу.
Зубов в упор смотрел на оставшихся убеждённых отказчиков и гнев стремительно разгорался в нём с новой силой. Ах, с каким бы удовольствием он сейчас пристрелил этих Д-184 и С-522! Двумя безликими номерами стало бы меньше, невелика потеря. Но Сталин уже умер... Старый мир, в котором майор Зубов всегда столь явственно чувствовал свою необходимость и значимость, начинал рушиться на глазах. Уже многие выдвиженцы Хозяина потеряли свои места, уже пошли слухи о скорой массовой амнистии заключённых в стране, а новая секретная инструкция строго предупреждала против самовольных расстрелов в лагерях. И что он теперь может сделать этим религиозным фанатикам, всего-то отправить в БУР?* Но вкусивший крови волк уже едва ли станет вегетарианцем... Зубов испытующе посмотрел на своих овчарок: красавицы Веста и Стела, сильные, послушные ему. Ведь могли же они сами сорваться с поводка? Такое иногда случается... Отказчики, скажем, выбегали из десятого барака, пытаясь скрыться, он в это время разговаривал с караульными о необходимости закрытия упорствующих заключённых в БУРе. Тут овчарки неожиданно сорвались с поводка, и пока к ним подбегали, всё уже было кончено... Такой вот несчастный случай!
Зубов оглянулся по сторонам и нежно улыбнулся караульным, он знал этих солдат давно, они лишнего не скажут. «А ну, заглянем за барак!» – загадочным голосом сказал он заключённым и охране. Все вместе прошли на мрачный задний двор. Сюда ещё не проникли лучи солнца, и потому здесь было довольно сумрачно и холодно. Вдоль барака тянулись ряды старой колючей проволоки. Начальник лагеря вновь распорядился Савелию и Герману встать к стене. Те, готовясь к расстрелу, принялись молиться. «Воскресивший Господа Иисуса воскресит и нас!..»** – по памяти процитировал Савелий слова апостола и протянул руку отцу Герману.
«Взять!» – в ту же секунду ожесточённо выкрикнул Зубов. Наученные по этой команде перегрызать горло, Веста и Стела, грозно зарычав, бросились на христиан. Измождённые тяжёлым трудом и недоеданием тела заключённых, казалось, были для них лёгкой добычей. Однако, в два прыжка достигнув своих жертв, овчарки затем почему-то остановились, закружили на одном месте, скуля, а ещё через мгновение – вдруг завиляли хвостами и мирно улеглись у ног отказчиков.
– Вот оно, чудо Божье! – открыв глаза, удивлённо и радостно воскликнул Савелий.
– Велик Господь! – подтвердил Герман. – Готовься, сейчас будут стрелять!
Вскоре, действительно, раздались выстрелы – разъярённый Зубов стрелял в своих любимых собак, никогда прежде его не подводивших. Те с безразличием приняли пули, которые их хозяин мысленно посылал в непокорных христиан. Остаток пасхального дня (и ближайшую неделю) Савелий с Германом провели в БУРе, на хлебе и воде, без горячей пищи. Но разве это могло уже сколько-нибудь омрачить их великую радость, проистекавшую от реального Божьего присутствия с ними!
Христос воскрес из мёртвых, смертию смерть поправ
И сущим во гробах живот даровав...
_____________
* Барак усиленного режима, лагерный штрафной изолятор.
** 2 Кор. 4.14.
|
|