Паспорт горел трудно. Плотная бумага плохо поддавалась, тёмно-красная обложка с золотистым советским гербом, подобно могучей власти рабочих и крестьян, никак не хотела умирать. На дворе стоял памятный для семьи Демидовых 1973-й год. «Давай же, давай, отродье сатанинское! – приговаривал Кондратий Савельевич, подталкивая кочергой свой опостылевший паспорт ближе к горящим в печи поленьям. – Уж лучше смерть или тюрьма, чем милость от проклятого государства!..» Слабые языки пламени отражались в горящих глазах седого крепкого старика, в поношенной телогрейке и калошах на босу ногу приплясывавшего на давно небеленой кухне своего ветхого бревенчатого дома. Наконец, вместо первого гражданского документа осталась только жалкая горстка пепла.
– Что ты наделал? – всплеснула руками подошедшая сзади Вера Захаровна, худощавая, благообразного вида старушка, жена Кондратия Савельевича, увидев брошенную на полу обложку паспорта. – Как пенсию получать будешь?
– А не нужно мне от них ничего! – гневно оглянулся на супругу старец. – Огород и хозяйство нас кормят, а не пенсия! – и тут же протяжно, с воодушевлением затянул свой любимый псалом: «Как нам петь песнь Господню на земле чужой? Если я забуду тебя, Иерусалим, – забудь меня десница моя; прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего»!*
Вера Захаровна, зная по опыту, что в такие минуты мужа лучше не раздражать, примирительно сказала:
– Только Машеньке, пожалуйста, ничего не говори! Пойдём в горницу, прочти нам что-нибудь из Писания. А паспорт… Бог с ним, можно будет и новый со временем выписать… в милиции…
Кондратий Савельевич грозно взглянул на жену, та тут же осеклась. Старик утомлённо прошёл в соседнюю комнату, где среди нагромождения убогой мебели не сразу можно было разглядеть сидевшую на стуле в углу ещё одну седую женщину. Она задумчиво вязала на спицах тёплые носки. Её черты лица, несмотря на преклонный возраст, сохранили необыкновенное благородство и выразительность. Вслед за мужем в горницу – несколько быстрее обычного – вошла и Вера Захаровна.
– Машенька! – взволнованно сказала она, обращаясь к своей сестре. – Кондратий Савельевич нам сейчас прочтёт из Библии…
Мария Захаровна внимательно посмотрела на супругов и молча отложила носки в сторону. Хозяин дома неспешно и торжественно достал из потаённого места толстую, дореволюционного издания Библию, завёрнутую в добротную льняную ткань, водрузил на нос очки с толстыми мутными стёклами, долго перелистывал пожелтевшие страницы Писания, нечленораздельно бормоча себе под нос, затем на минуту замер, осмысливая избранное место, и, наконец, заговорил мрачным, категоричным голосом:
– Я прочту вам перед молитвой – что бы вы думали? – пророка Исаию…
– Исаию прочтёт! – умилилась Вера Захаровна.
– Сидите тихо и не болтайте! – строго сказал Кондратий Савельевич, недовольно поглядев на сестёр поверх очков.
Те замерли в ожидании наставления. Хотя было заметно, что Мария Захаровна выразила на своём лице несколько меньшее почтение к проповеднику, чем Вера Захаровна.
– Видение Исаии, сына Амосова, – стал по складам читать Кондратий Савельевич, медленно водя указательным пальцем по строчкам и напряжённо морща лоб, – которое он видел о Иудее и Иерусалиме, во дни Озии, Иоафама, Ахаза, Езекии - царей Иудейских. Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит: Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня. Вол знает владетеля своего, и осел - ясли господина своего; а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет. Увы, народ грешный, народ обремененный беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные! Оставили Господа, презрели Святаго Израилева, - повернулись назад. Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство?...
Незаметно для себя повышая голос, Кондратий Савельевич увлечённо дочитал главу Исайи до конца и, когда старушки начали уже опасливо поглядывать на окна, неожиданно умолк – будто изнемог от длинного перечисления Божьих наказаний нечестивцам.
– Вот она, нелюбимая коммунистами Книга! – переведя дух, подвёл итог прочитанному старец, потрясая Библией в воздухе. – Здесь всё про них написано: что было, есть и будет.
– Тише, Кондратушка! – взмолилась Вера Захаровна. – Господь с тобой! Вот и Машин муж всю жизнь был коммунистом…
– Был, да весь вышел… И где он теперь, без Господа-то? Небось, в аду партячейку организовывает… – Кондратий Савельевич пренебрежительно усмехнулся. – Нашей веры держаться надобно, в ней лишь спасение!
– Это у которого из апостолов ты такое вычитал, про вашу веру-то? – не выдержала Мария Захаровна.
– А вот здесь всё и вычитал! – важно сказал старец, любовно поглаживая обложку Священного Писания. – Не помню только, в какой главе…
– Ты меня, конечно, извини, Кондратий Савельевич, – решительно продолжила Мария Захаровна, несмотря на умоляющие взгляды сестры, – только мне твои странные объяснения и толкования Библии уже сделались невыносимы. То у тебя пятидесятники появились ещё в Ветхом Завете, то Иоанн Креститель – первый баптист, то православные с вербовыми ветвями в руках встречали Христа при входе в Иерусалим…
Неизвестно, что произошло бы в следующую минуту, – Кондратий Савельевич и Мария Захаровна, раскрасневшиеся, были готовы к самой решительной схватке, – только тут во дворе неожиданно залаяла собака, и спустя мгновение раздался требовательный стук в дверь. Вера Захаровна осторожно выглянула в окно и узнала участкового милиционера Петренко, вместе с каким-то незнакомцем хмуро переминавшихся с ноги на ногу возле ворот.
– Наверное, кто-то донёс, что ты третьего дня проповедовал у Макаровых на дне рождения, или, ещё хуже, прознали, что ты недавно ночью окрестил комсомольца! – испуганно прошептала она.
– Спрячемся в сарае! – Кондратий Савельевич властно взял жену за руку и, отведя глаза в сторону, добавил. – А Машка пусть пойдёт и откроет…
Мария Захаровна успокаивающе положила руку на плечо сестры, затем привычным движением поправила причёску и хладнокровно пошла отпирать дверь. Супруги Демидовы, норовя ступать легче по скрипучему полу веранды, быстро прошли в тесный пустой сарай и закрылись там на импровизированный засов – деревянный брусок, валявшийся под ногами. Через несколько секунд сквозь щели между досками уже было видно, как во двор ступили непрошенные гости.
– Здравствуйте, где хозяин? – начал расспросы участковый, рослый парень в милицейской форме.
Мария Захаровна развела руками и промолчала.
– Вы что, немая? – недовольно поинтересовался второй пришедший, человек явно военной выправки, хоть и одетый в обычный чёрный костюм; он ловко выхватил из внутреннего кармана служебное удостоверение и поднёс его к глазам пожилой женщины. – Ведите нас в дом!
Мария Захаровна покорно распахнула дверь…
– Молодец Машка, даже не разговаривает с ними! – одобрительно прошептал Кондратий Савельевич, зачем-то доставая из кармана дырявых штанов огарок свечи и спички. – Не такая уж она у тебя плохая, горячая только, непокорная…
– Это ты что задумал, Кондратушка? – тихо спросила Вера Захаровна, опасливо глядя на спички.
Старик между тем стал деловито сваливать к дверям сарая охапки сухого сена. Чиркнула спичка. Вера Захаровна в страхе закрыла лицо руками. Кондратий Савельевич медленно зажёг огарок и, сколько терпели пальцы, той же спичкой оплавил его снизу и невозмутимо прилепил сверху на засов. Внутри сарая потянуло лёгким запахом гари.
– Теперь, жена, молись! – чуть слышно велел старик, отпуская руки.
– Самим себя убить, опомнись! – страстно зашептала ему Вера Захаровна. – Грех-то какой пред Богом!
– Молчи, старая! – цыкнул на неё Кондратий Савельевич. – Это они нас, если что, убьют, а не мы себя: станут тарабанить в дверь, огарочек-то и полетит в сено… А мы здесь с тобой при чём? На всё воля Божия!.. А ты не бойся смерти, молись Христу, Он милостив…
Демидовы вместе опустились на колени. Старик крепко держал жену за руки, чтобы та не тянулась к оплывшей, пугающе мерцавшей в полумраке сарая свече. Вера Захаровна, закрыв глаза, обливаясь слезами, беззвучно молилась. Кондратий Савельевич же внимательно следил через щель за происходящим во дворе.
Раздражённые милиционеры вышли на крыльцо дома.
– Чёрт знает что такое! – ругался человек в чёрном костюме, несомненно, старший по званию. – Бабка над нами издевается: я её сто раз спросил, где дед, а она мне только глазки строит!
– Нездоровая на голову, – согласился участковый Петренко, – они все здесь, сектанты, немного тронутые.
– Что будем делать? – неуверенным взглядом окидывая двор, спросил старший. – Обыскивать сараи?
– Если вам, товарищ капитан, хочется в «деревенской простоте» перепачкаться, то пойдёмте, – неохотно отозвался участковый. – Я их семью знаю, они всегда кучу свиней держали…
– Бабка, в последний раз спрашиваю, где дед! – офицер в штатском раздражённо закричал на появившуюся в дверях Марию Захаровну. – Где этот подпольный креститель? Говори, а то сейчас всю скотину на улицу выгоним…
До сих пор упрямо молчавшая Мария Захаровна украдкой взглянула на сарай, где укрылись Демидовы, и неожиданно бойко затараторила:
– А он мне не докладывает, куда уходит… Как с утра вышел, так ещё и не возвращался! Иной раз и по нескольку дней дома не ночует…
– На него похоже, – подтвердил участковый, – странствующий дед!
В этот момент Кондратий Савельевич, прильнувший глазом к щели, язвительно хмыкнул и прошептал жене:
– Солгала, Машка-то! Не устояла в святости…
– А что ей было делать? Нас выдавать? – тихо возмутилась Вера Захаровна и вытерла слёзы рукавом поношенного халата, у неё вдруг появилась надежда на благополучный исход дела.
– Молчать неразумной сестре твоей надобно было, не поверила, что Бог о нас позаботится! – проворчал старик, однако за его холодными словами осуждения явно теплилась скрытая симпатия к Марии Захаровне.
Капитан в штатском по-прежнему с сомнением поглядывал на дворовые постройки Демидовых. В это время в большом сарае громко завизжали поросята. Капитан брезгливо поморщился:
– Что, Петренко, частнособственнические инстинкты покрываешь на своём участке?
– Да вы хоть сколько здесь разъяснительную работу ведите, – вздохнул участковый, – бесполезно всё, им свинство дороже…
Капитан рассмеялся, развязно подошёл к потемневшему от времени сараю, внутри которого слышалась поросячья возня, и с размаху пнул тяжёлую дверь. От удара пошатнулась деревянная стена, задев, в свою очередь, соседний сарай, в котором, затаив дыхание, сидели Демидовы. В поднявшемся истошном свином визге и собачьем лае Кондратий Савельевич и Вера Захаровна зачарованно глядели на свечечку, немного даже подпрыгнувшую на неровном засове, однако чудом устоявшую на месте…
– Убери её! – одними губами вновь взмолилась жена.
– Нет! – упрямо прошептал старик. – Пусть будет, что будет.
Капитан медленно прошёл в каком-нибудь метре от Демидовых, – «чёрный, как смерть, – подумалось Вере Захаровне, – спаси Господи!» – и на ходу распорядился:
– Дай бабке повестку для деда. Пусть завтра приходит в отделение!
Участковый, благодушно улыбаясь, протянул Марии Захаровне повестку. Та послушно расписалась в получении.
Едва милиционеры вышли за ворота, Вера Захаровна пальцами, не чувствуя боли, мгновенно погасила огарок и вся в слезах, без слов обняла мужа. Её трясло от пережитого волнения.
– Ухожу я, Вера! – безразличным голосом сказал Кондратий Савельевич, с трудом поднимаясь с колен. – Не будет нам здесь больше жизни…
– Куда пойдёшь-то, поедешь? – сквозь слёзы спросила жена.
– Велика Русь, – воодушевляясь, ответил старик, – повсюду есть люди Божьи. Укроюсь где-нибудь до времени. Вот стемнеет, и пойду…
В дверь сарая негромко постучала Мария Захаровна:
– Выходите уже!
Кондратий Савельевич с трудом отодвинул засов и, жмурясь на вечернее солнце, немного прихрамывая, вышел во двор.
– Ладно, Маша! – устало проговорил он. – Будем прощаться.
– Хоть бы спасибо сказал! – обиженно поджала губы Мария Захаровна.
– На исповедь сходи, покайся, что солгала сегодня! – раздражённо ответил старик и презрительно прошёл мимо неё в дом.
Вера Захаровна благодарно обняла сестру.
– Пусть идёт с Богом! – захлёбываясь, прошептала она на ухо своей спасительнице. – А мы будем за него молиться, сестрица… В жизни не видала веры крепче, чем у него… Ой, горе мне!
__________
* Пс. 136.4-6.
|
|