Грезилось мне, что я нахожусь где-то в Европе, в огромном торговом центре, среди утопающих в люминисцентом дожде товаров и людей, пришедших за ними. С акробатической лёгкостью я лавирую по скользким белым плитам в поисках знакомых лиц и натыкаюсь на мифическую фигуру Директора, человека высокого и властного, чьих черт мне никогда не дано разглядеть за той силой воли, что ведёт меня вон из магазинного зала.
Уже в номере я замечаю резкий контраст между спокойствием бархатных штор, дремлющих в плесневеющей малахитом обстановке, и обезумевшем от накрывшего землю мрака ливнем. Тонкие, острые, только что из-под пяты медных монет самурайские мечи-струи, безжалостно рассекающие кожу планеты, сменяются массивными, неповортливыми каплями-вёдрами, ежесекундно проливаемые небесной Аннушкой по своей природной забывчивости. Внезапно непроницаемость дождевой завесы приоткрывается и на видимую часть сцены выносит птицу, мокрую, испуганную, беспомощно хлопающую крыльями, птицу, определённую ветром на роль сказочного Финиста. Вслед за этим дождевое месиво рвётся и сквозь серые, обрамлённые искалеченными стежками капель, дыры становится видна картина всеобщего переселения зверей, подробно описанная ещё Королём ужасов в одном из своих романов. «Мистер Грей и тут поработал на славу» - вспышкой знания происходящего неожиданно ослепляет меня мысль, и, поражённая видом несущейся прямо в окно огромной слоновьей туши, я кричу об этом знании в лицо Директора - и осекаюсь, натолкнувшись на невозмутимое движение руки, приводящей в действие механизм, закрывающий непрочные стёкла стальными решётками.
Мрачное здание, в лучших традициях Хичкока возвышающееся над сумнящимся, двигающимся по всем осям миром, ощеривается в дождь.
Начавшаяся война известила меня о своём присутствии ярко красными, почти аппликационными крестами, на белых шапочках английских медсестёр. Проводив взглядом возмущённую Молли Браун, плывущую в сторону администраторской стойки, я шагнула в узкий гостиничный холл, заставленный по краям деревянными лотками с книгами. Осторожно, чтобы не мешать работе девушек, я медленно шла вдоль импровизированной выставки... Лежащие ровными рядами книги внешне походили на те, что читал мне в детстве отец – тонкие, широкоформатные, в твёрдом глянцевом переплёте; подобная форма казалась наиболее оптимальной для информации, нуждающейся в сохранении, но не занимающей много места. С отсвечивающих белизной обложек на меня смотрели люди в военной форме... Кого-то из них я знала по событиям Великой Отечественной Войны, но большинство лиц не были мне знакомы. Что делали здесь все эти книги?.. Чья не в меру культурная фантазия решила охранить их от внешней агрессии войны при помощи молчаливых девушек в ангельских одеяниях, руки которых несомненно больше бы пригодились там, за пределами этого тихого холла?.. Ответ пришёл неожиданно, вместе с движением в одном из лотков – изображённые на обложках люди страдали от боли, корчились в предсмертной агонии, умирали... Сразу и навсегда внесённые в скрижали человеческой памяти, в этой войне они были обречены на гибель.
Бесстрастные медсёстры своим молчаливым присутствием поддерживали иллюзию жизни. Однако книги уже были написаны.
...
Святая святых Библиотеки этого мира растворилась в дожде, идущем за моим окном, когда я проснулась.
|
|