Вольдевей
ОБРЕТЕНИЕ
Рассказ
Была смерть. Она неслась вместе с “Красной стрелой» из Ленинграда, да-да, имен¬но в то последнее десятиле¬тие перед тем, как он вновь стал Санкт-Петербургом. Смерть летела, ожидая, когда один, едва тлеющий окурок выпившего и безмятежно заснувшего пассажира, не до¬сосавшего сигарету, вцепит¬ся огненной искоркой в ва¬лявшуюся недочитанную га¬зету. Та соприкасалась с до¬рожной сумкой, в которой протекла какая-то маслянистая жидкость. Она уже пропитала ткань, и уже слегка подлужило пол вагона.
Смерть летела в жадном предвкушении обильной жат¬вы. И терпеливо ожидала, когда вспыхнет сумка, за¬тем займется огнем боковина багажного сундука. Потянет дымом. Но мужчина не про¬снется, как и другой, рядом спящий, насыщенный пара¬ми спирта. Им уготована роль поленьев.
Через купе тихо беседова¬ли две подруги, одной из которых суждено вырваться из огненного пламени почти невредимой, но с помутнен¬ным разумом от постигшего кошмара, доживать свою скорбную, искалеченную вос¬поминаниями жизнь. Дру¬гая, Виктория, а точнее Вик¬тория Васильевна, директор школы в одном небольшом городке, по-детски радовалась поездке в северную столицу России. Незамужние, краси¬вые, полные впечатлений об экскурсиях, веселых встре¬чах с белолицыми ленинг¬радцами, женщины переби¬рали эти лица, намеки на флирт, просьбы оставить ад¬рес. “Он у нас один, - смея¬лись подруги, - Советский Союз!”.
Везли покупки себе и род¬ным, и коллегам по школе, обсуждали их, предвкушали радость, которую подарят друзьям. Нет ничего лучшего, чем летний отпуск с даль¬ней дорогой и необыкновен¬ными для далекого захолус¬тья встречами. С изящными домами, магазинами, заби¬тыми тем, чего нет в их род¬ном городке, и чем можно похвастать, даже только уви¬дев это на полных прилавках.
И эта милая беседа уто¬мила подруг. Виктория и не заметила, как уснула. Перед тонкой гранью от бодрство¬вания ко сну пронеслись ка¬кие-то размытые видения. Мелькнуло родное лицо мамы в каком-то истошном крике, затем, почти привычный для засыпающей Виктории всплеск-судорога по всему телу: освобождение от накоп¬ленной за день энергии. Он был неуправляемым знаком ухода в мир грез и покоя. И не пугал, и не тревожил, а был естественным.
Последний сон перед веч¬ным. Смерть уже неслась под контактными проводами и беспокоилась только об од¬ном: лишь бы не запаниковали люди. Она косила на этой Земле тысячи людей в секунду. Она была активной участницей каждой жизни: пережимала клапана сердец, резала, дави¬ла, топила, полыхала огнем на кухнях и полях сражений, вела учет обреченных от ра¬диации и восхваляла разум человеческий за изобретение все новых и новых способов уничтожения жизни.
Впрочем, погоня за поез¬дом была ее одной из бесконеч¬ных игр. Транспорт — совре¬менное средство, высокопроизводительное дополнение к химерической косе. Красиво в воздухе взорвать самолет. Необычно, со скрежетом, заг¬нать веселящийся теплоход под настилы длинного же¬лезнодорожного моста. Пус¬тить искру в газопровод, тя¬нущийся вдоль магистрали...
Пошло! Двое выпив¬ших в случайной встрече в купе мужчин уже в беспамятстве задыхались и корчились, охваченные пламенем, суть которого - изымание занято¬го у природы кислорода и превращение его в черноту, мерзкую для взгляда челове¬ческого - смесь сажи и несго¬ревшей ткани. Заскрежетали перегородки, уродливо из¬гибаясь, словно живые суще¬ства. Легко поддавшиеся огню двери, стянутые полосами легкого металла, выворачивались чуть ли не в полосы Мебиуса, становясь одноповерхностными. Купе полыхали и корчились, как и люди в них. Стекла с треском лопались и рассыпа¬лись, но образовавшиеся дыры почти уже никому не пригодились.
Резко осаженный состав, наконец-то, разбудил пассажиров других вагонов и в наступившей неожиданно тишине треск рвущего вагон пламени недолго перекрывался криками, стонами, призывами о помощи, молит¬венными словами, точнее, их обрывками, которые уносились жаркими потоками воздуха с гарью ввысь. Смерть все-таки проявила милость: она как священник кадила удушливым дымом и сразу гасила сознание тех, кому было уготовано сгореть.
При резком торможении в лопнувшее простран¬ство окна была выброше¬на в осветленное всполохами огня болото подруга Викто¬рии. А ей самой от раны на боку уже не подняться. Мгно¬вения - это та же вечность, но с обратным временным зна¬ком. До этих ли философствований задыхающейся в дыму жен¬щине? Но нет, она почув¬ствовала страшный переход по оси времени, осмыслила его с отчаянным примирением, глаза закрылись не пло¬тью век, а надавившей чер¬нотой бескрайней пустоты. Что-то делалось с ее телом: оно растягивалось до уже без¬болезненных разрывов клет¬ки от клетки, когда между ними раскаленным ножом, входил огонь; оно сжи¬малось, когда эти клетки, но¬сители жизни, спрессовыва¬лись, спаивались. Но была еще одна вспышка неимо¬верной боли: охваченные ог¬нем волосы взорвали мозг, последнее пристанище мыс¬ли.
Виктория растворилась в пространстве, как те клубы дыма, идущие от горящих вагонов. Но они уносились, вклиниваясь фантомами в атомные решетки воздуха, в то время как дух живого су¬щества сжался в плотный сгу¬сток мысли, обретшей воз¬можность видеть и чувство¬вать мир целиком. Это был и земной шар, освещенный наполовину и темный дру¬гим полушарием, и пустота Космоса, пронизанная луча¬ми Солнца, словно спицами черный клубок шерсти. Было ни холодно, ни жарко, ни легко, ни тяжело, ни узко, ни тесно, ни долго, ни мгновен¬но. И виделся участок железной дороги с разорванной цепью вагонов и, словно рез¬ким приближением телеобъ¬ектива, черный силуэт куклы на покореженном полу ваго¬на. Этот силуэт манил, стоял перед глазами, притягивал, пытаясь вобрать в себя Вик¬торию. И она врывалась в него, проскакивала, ничего не задевая. Мысль тосковала по телу. Оно, безмолв¬ное, не мирилось с гибелью миллиардов клеток. Мысль металась среди клеток, слов¬но мать среди огромного количества детей, погибаю¬щих на глазах.
“Куклу” с рассветом сол¬нца потревожили люди, вы¬несли на зеленый луг рядом с болотом, опустили в жи¬вущий мир муравьев, жуч¬ков, личинок, тростинок, стебельков и накрыли бе¬лым покрывалом. Врачи констатировали ужасную смерть. Но они говорили об организме в целом. И еще пройдет сорок дней, пока угаснет последняя клетка, и тогда мысль обре¬тет новую связь с этой Зем¬лей, по сути, огромным жи¬вым организмом от верх¬них слоев атмосферы до глубинных плазменных струй, в которых, как это ни удивительно, умудри¬лись существовать спирали биологических клеток.
И снова пришли люди, подняли саван, начали щел¬кать фотоаппаратом. Еще принесли деревянный ящик. Гроб. Был самолет. Аэро¬порт родного города, кото¬рый прекрасно выглядел сверху: река, дома, улицы, школа. “Мое - не мое! Мое - не мое! Мое - не мое!” - твердила мысль.
Школа, где директор¬ствовала молодая женщина. Люди, склонившие зали¬тые слезами и гримасами сочувствия и переживания¬ми лица.
Никаких различимых звуков. Приглушенный фон без всплесков и эмоций. Го¬родское кладбище. Ее гроб с закрытой крышкой, но про¬свеченный «взглядом» мыс¬ли Виктории. Яма, с осыпа¬ющимися песчаными края¬ми. Она стала заполняться, силуэты людей задвигались, задергались. Люди изучали горе и оно, как ни странно, поддерживало жизнь мыс¬ли Виктории. Это дало долгий заряд. Но и он стал постепенно меркнуть, пока все не исчезло. Вновь яркая вспышка све¬та, не того, солнечного, что согревает Землю, а того, что несет с собой мысль миллиардов погибших людей - ушедшего в небытие чело¬вечества. В этот свет вор¬вался звонкий, родной го¬лос мамы. Он был в ней, Виктории: “Витечка, ты ря¬дом, свиделись мы с тобой. Родная моя, горемычная! Смерть страшна людскими глазами. Но все позади, хотя еще будет путь, который даруется нам в очищение души. Пройдешь его и об¬ретешь прекрасную небес¬ную плоть, и мы обретем друг друга, как я своих маму, папу, как они своих родителей и своих детей. Свидимся... Я буду рядом, но не грусти, не тоскуй, а возрадуйся новой, светлой, безгрешной жизни, даро¬ванной нам здесь великим нашим Господином. Он здесь и все его три лика обращены к твоей душе...”
Ответить Виктория не смогла. Свет исчез и снова возник.
...Стало по-земному тепло. Потоки горячего воздуха струились из го¬рящих конфорок газовой плиты. Закипал чайник. Из сдвинутой крышки каст¬рюли неслись теплые вкус¬ные запахи. Виктория скользнула вниз от решет¬ки дымохода, вмурован¬ной в стену кухни, к пли¬те. Около нее сновала жен¬щина. Она крикнула в ком¬наты: “Обед готов! Сади¬тесь!" Послышался удов¬летворенный вздох муж¬чины, радостный вскрик девочки.
Виктория увидела себя всю, только прозрачную и легкую. И поняла, что стала домовым.
г. Чарджоу
1985 г.
|
|