М.Булгаков. Мастер и Маргарита
М. Булгаков. Мастер и Маргарита.
Вы читали хоть раз это произведение? Прочтите и во второй , и в третий раз ! Тогда вам откроется истина, которая открылась мне. Наверное, это богохульство называть Булгакова пророком, но мне кажется, что он и есть один из пророков, мало того, он – автор уникального учебника истории, потому что иначе просто не сказать.
Мы привыкли, что в учебнике истории должны быть даты и строгие описания событий. В этой книге всё не так – это и Евангелие и учебник истории, как давней, так и недавней.
Когда читаешь эту книгу в первый раз, увлекаешься сюжетом, фабулой, мистикой, но это не самое интересное в книге. Интересно в ней то, что она правдива от первой страницы и до последней. Ни один учебник истории не даст Вам представления о чувствах людей, о том, что делается в самых укромных уголках их душ. Но этот учебник истории души человека показывает всё без прикрас – мелочность тех, кто претендует на высокое звание поэта или писателя, тех, кто смотрит в замочную скважину, тех, кто не может отказаться от лишней копейки, даже, если она не совсем честная.
Читая Библию, смотришь на всё со стороны, примеряешь всё к себе, но думаешь, что ты никогда бы не распял Иисуса, однако после этой книги, которая обнажает всю суть, выворачивает все внутренности, понимаешь, что надо иметь огромное мужество, чтобы назвать всех людей добрыми, и считать их таковыми, и смертью своей показать путь к усовершенствованию, и, что вряд ли сумеешь повторить подвиг Иешуа.
Ни один учебник истории не заставит Вашу душу болеть и сопереживать душе Понтия – человека, обречённого на вечную муку раскаяния из-за того, что не смог спасти безобидного философа Га – Ноцри. Из-за того, что не смог спасти Того, Кто верил в доброту старого, жестокого ветерана – всадника «Золотое копьё». Того, Который заставил самого Пилата поверить в собственную доброту, так хорошо спрятанную реалиями того времени в толстую скорлупу жестокости и безразличия.
Вечный враг Господа и человека в этом произведении предстаёт беспристрастным взломщиком наших секретных каморок, где хранятся самые низкие и неприглядные качества наших душ. Не Сатана в образе Воланда представлен здесь, нет – это наша спящая совесть, пробудившись, провела показательный суд над содержимым тайных уголков души.
Становится страшно, когда пытаешься решить вопрос о том, откроется ли и тебе та лунная дорожка, по которой можно будет пройти к очищению через тысячелетия угрызений совести, тысячелетия мучений этими угрызениями. Приобретёшь ли тот покой, который есть и будет самым желанным концом для измученной души.
Реалии жизни нашей общей Родины тридцатых годов, как бы вскользь описанные в книге, настолько страшны, что ни один учебник истории, дающий количественную характеристику жертв, не может так глубоко зацепить душу и показать, что чувствовали люди и как растлевались их души. Возникает образ мышей, снующих в амбаре, обременённых заботой о пище, о потомстве и образ большого чёрного кота, который время от времени выхватывает одну-две мышки, ни за что – просто так, иногда даже не для завтрака, а просто от скуки и чтобы не дремали и знали, что есть над ними сила.
Не просто так описания Ершалаима чередуются с описаниями Москвы, есть общее в этих двух городах, так далеко отстоящих друг от друга и в пространстве, и во времени. Хаос, дикое желание выжить, дикое желание подчинить себе все события жизни и, свершается казнь над Иешуа, и свершается казнь над теми « за кем пришли и они больше не появились». А толпа беснуется совершенно одинаково и тогда и сейчас. Ах, как не хочется признаться в своей никчемности, в никчемности интересов, как сложно строить новый храм в душе, как сложно возлюбить ближнего, как самого себя. Гораздо проще написать кляузу и смотреть в замочную скважину, как этот сосед уходит навсегда, а потом заявить свои права на его жилплощадь; гораздо проще крикнуть в толпе: «Разопни его! Разопни!»
Кто из нас может сказать, что его рукопись не сгорит. Нет, нет! Здесь речь идёт не о рукописи писателя, это – рукопись нашей жизни, той, которую мы пишем либо чистым твёрдым почерком, либо, скрываясь в темноте своих никчемных желаний.
|
|