В тот день, 15 июня 1916 года, на фронте было относительное затишье. С утра зарядил ливень, и к полудню земля разбухла, больше не в состоянии впитывать столько воды.
Обе стороны постреливали с такой ленцой, будто не война была, а полевые учения. Под вечер стрельба затихла, и стала слышна солдатская ругать. Частенько солдаты отводили душу, до хрипоты перекрикиваясь с противником. Германцы тоже в долгу не оставались - коверкая русский язык, обзывали нас кретинами и варварами. Кто-то из них советовал поцеловать их в зад.
- Попался бы мне на мушку этот умник, - я зло сплюнул, услышав через откинутый полог блиндажа эту непристойность.
- Да бросьте вы, поручик, - усмехнулся капитан Беляев. - Плюньте. Завтра прищучим голубчиков. Слышал я в штабе разговор о наступлении. Давно пора размять косточки, не то, господа, прокиснем в таком-то болоте. Верно вам говорю. А сегодня, Алексей Андреевич, отметим ваше двадцатилетие по-гусарски...
- Мне двадцать три! - уточнил я с нажимом.
- Тем более, - легко согласился Беляев. - Надеюсь, дамы будут?
Я пожал плечами. Где я ему на фронте дам возьму? Не солдат же в женщин рядить, чтобы Беляеву угодить.
- Будут две сестрички из лазарета - Оленька и Надюша.
- Не густо, поручик, - покачал головой капитан. - Я в ваши годы каждому бы по курсистке привёл.
- Да где же я их здесь возьму?
- Да, не тот нынче пошёл офицер, - вздохнул Беляев, вытянувшись на лавке.
Надо заметить, что в свои тридцать лет Беляев кроме внешности, сводившей с ума барышень, обладал удивительно язвительной натурой. Никогда не поймёшь - шутит он или говорит серьёзно.
Столько возникало ссор из-за его не всегда удачных шуток. Однажды даже стрелялся и был ранен. Правда, тот случай пошёл ему лишь во славу. После лазарета капитан отсидел на гауптвахте десять суток и вышел совершенным героем в глазах дам и кумиром молодых офицеров.
В свой день рождения ни с ним, ни с кем другим ссориться намерений у меня не было. Потому лишь я насупился и сделал вид, что занят чисткой револьвера.
- Ну, ну! Не обижайтесь, поручик, - рассмеялся Беляев. - Я пошутил. Но ведь без женщин скучно! Не правда ли, господа?
- Ещё бы! - воскликнул прапорщик Носов, чем вызвал дружный смех товарищей.
Прапорщику едва исполнилось девятнадцать, и он изо всех сил пытался казаться похожим на Беляева. Но куда ему! Во-первых, в отличие от Носова капитан от природы обладал фигурой былинного богатыря, а во-вторых, голову можно прозакладывать, что прапорщик даже не целовался.
Вечером мы собрались в избе милой старушки, взявшей меня и ординарца Золотарёва на постой. В небольшую комнату набилось человек восемь офицеров и две девушки, о которых я говорил капитану. Позже, к всеобщей радости, присоединилась ещё одна сестра милосердия, женщина лет тридцати с удивительными глазами. Впрочем, глаза были вполне обычными, разве цвет почти чёрный. Такие глаза поэты сравнивают с омутом. Очень точная метафора! Взгляд Александры Николаевны, так её звали, затрагивал самые потаённые уголки души, и хотелось вывернуться перед этой женщиной наизнанку.
Я робел смотреть ей в глаза и однажды в том признался. Александра Николаевна вместо того, чтобы посмеяться над моей слабостью, тряхнув роскошными тёмными волосами, сказала:
- Мало кто может выдержать мой взгляд. Я же ведьма, Алёша. Вы не знали об этом? - усмехнулась она. - Не рекомендую вам с такими, как я в гляделки играть.
- Это почему же? - с вызовом спросил я, почуяв обидный намёк.
В то, что она ведьма я, разумеется, не верил. Ведь не в шестнадцатом веке живём! Хотя слухи о неких магических способностях Александры Николаевны ходили, и даже кое-кто из офицеров верил в приписываемые ей чудеса и способность ясновидения. Оккультизм, магия и прочая чушь многих интриговали тайнами, но для образованного человека ничем кроме шарлатанства или, по меньшей мере, забавы быть не могли.
Александра Николаевна мягко коснулась моей руки и улыбнулась.
- У вас, Алёша, тонкое астральное поле. Потому вы особенно подвержены чужому влиянию.
- И вовсе я не подвержен! А бабушкины сказки о леших и ведьмах, Александра Николаевна, меня давно не пугают. Я наслышан о ваших якобы способностях медиума. И... как бы это помягче сказать...
- Вы считаете меня обманщицей, - с улыбкой подсказала она.
- Ну не то чтобы, - стушевался я. - Но, в общем... Не верю я ни в какие потусторонние силы и что там ещё...
- Алексей.
Я поднял на неё взгляд и через какое-то время понял, что не могу его отвести. Её глаза стали огромными, как тот омут, и скоро они целиком меня поглотили. Сознание моё заволокло влажной пеленой.
Ясность мысли я ощутил так же внезапно, как её потерю. Очнулся я на кровати и первое что увидел, опечаленное простоватое лицо Золотарёва. Он, сидя рядом на табурете, словно нянька у постели больного ребёнка, прикладывал на мой лоб компрессы и тихо приговаривал:
- Вы уж, ваш бродь, не таскайте боле Орлика. Ни к чему это... Ежели каждый начнёт жеребцов на себе таскать, что ж получится? Форменный беспорядок получится, вот что... Помню, был у нас в Елизаветинке один мужик - кузнец Тимоха Коростылёв. Так тот, конечно, и подковы руками гнул, и коняку поднимал. Так он супротив вас втрое больше, уж простите, Алексей Андреевич. У вас комплекция... э-э... благородная. А у Тимохи - мужицкая, крепкая. Даже их благородие капитан Беляев супротив Тимохи, что баба против мужика. А уж известно, их благородие Бог силушкой не обидел. Тяжёлая у них рука, - Золотарёв задумчиво потёр скулу. - Коли б он Орлика таскал, оно, может, и ничего. Такому-то, что б было? Им всё, как с гуся вода, прости Господи. А вы с непривычки-то и захворали. И то, слава Богу, я вовремя подоспел...
- Золотарёв, ты о чём говоришь? - спросил я недоумённо.
- Да как же, ваш бродь? - изумился в свою очередь ординарец. - Про Орлика говорю. Про то, что не надо было вам поднимать его.
Орликом звали моего коня, и поднять его я не смог бы, даже если бы сильно постарался. Я ведь не былинный Илья Муромец и даже не капитан Беляев, как тактично заметил Золотарёв.
Вечером того же дня под сальные шуточки капитан Беляев подтвердил слова ординарца. Будто бы вышел я во двор, сам не свой. Оглядел подворье, увидел Орлика у коновязи. А далее и вовсе чудно вышло! Подлез под коня и взял на плечи. Да не просто поднял, а под восхищённые и одобрительные возгласы солдат прошёл с ним по двору.
Наш полковой лекарь Илья Петрович Грабов, пришедший с капитаном, осмотрев меня, с удивлением констатировал, что я вполне здоров.
- Вы, молодой человек, в рубашке родились. Да-с... Просто поразительно! - воскликнул он. - Как вы не надорвались, ума не приложу. Hernia inguinalia - самое малое, что вам грозило!
- Доктор, вы проще не могли бы изъясняться?
- Куда уж проще! Паховая грыжа, Алексей Андреевич, до недавних пор в большинстве случаев заканчивалась летальным исходом...
С тех пор прошло три месяца, и я ни разу не встретил Александру Николаевну, будто таилась от меня. А я, признаться, искал с ней встречи. Хотел выяснить, что за чертовщина со мной приключилась. Ведь в том, что виновницей моего странного поведения явилась именно она, я нисколько не сомневался.
И вот она пришла.
Сама...
Как всегда хороша и полна загадок. Александра Николаевна поздравила меня с днём рождения и заняла место подле Оленьки, веснушчатой рыжеволосой девушки лет двадцати. В разговоре новая гостья участия не принимала. Сидела, опустив глаза, слушала и невесело теребила край скатерти.
- Чем вы так опечалены, Александра Николаевна? - спросил Беляев, подмигнув офицерам.
- А чему радоваться, Александр Васильевич? - спросила она, мельком глянув на капитана.
- Позвольте, как чему? У нашего товарища, свет Алексея Андреевича, день рождения. Какой-никакой, да праздник! Вон, гляньте, именинник глазами вас пожирает, а вы ни малейшего внимания. Этак он с горя помрёт! Или сопьётся!
Беляев засмеялся и ободряюще хлопнул меня по плечу.
Александра Николаевна безмолвно повернула ко мне лицо. В её влажных глазах я увидел безмерную жалость. Что это, подумал я, слёзы раскаяния за прошлый проступок? Но отчего же так тревожно забилось моё сердце?
- Что ж вы так именинника пугаете? - хохотнул капитан. - Вон как побледнел! Белее мела стал.
Гостя вздохнула и отвела взгляд.
- Жалко мне вас, господа офицеры, - сказала она.
- Вот тебе на! - рассмеялся Беляев. - Отчего же такую жалость мы вызываем у вас, Александра Николаевна?
- Вся эта война - пустая суета. Тысячи людей гибнут понапрасну, и ваша гибель будет напрасная. Вы поймёте меня. Скоро поймёте. Но, к сожалению, будет поздно. Время вспять не повернуть... Скоро грянут перемены. Страшные перемены, господа! - прошептала она. - Матушка сказала бы - конец света наступит.
Офицеры, в большинстве уже бывшие изрядно под chauffe, неприлично рассмеялись. Уж чего-чего, а конца света мы не боялись. Каждый день смотрели смерти в лицо! Мы презирали костлявую и каждой пуле не кланялись! Что нам какой-то конец света?
Беляев, к всеобщему веселью, успел оседлать излюбленного конька. Раз уж попался ему объект насмешек, то доведёт человека до слёз - уж таков он, капитан Беляев.
- А расскажите нам, уважаемая Александра Николаевна, что ж такое страшное грядёт? Очень нам знать хочется.
- В самом деле? - спросила она бесцветным голосом.
- Да уж сделайте одолжение, - театрально поклонился капитан. - Очень вас просим. Просим, господа?
- Просим!
Александра Николаевна обвела взглядом присутствующих, и в комнате неожиданно стало тихо. Даже Беляев, дёрнув уголком рта, не решился отпустить по этому поводу остроту.
- Что ж, господа. Раз вы того хотите...
Предсказательница, помолчав, тихо молвила:
- Я вижу кровь и грязь! Много крови... Тёмные силы сгущаются над нами. И щупальца их охватили всю Россию. Они душат, душат нас! Падёт монархия, и брат пойдёт на брата. Я слышу стоны и плач. Моя голова раскалывается от криков, молящих о спасении ... Нынче, господа, торжествует смерть. Многим из вас она уже дышит в затылок. Вы слышите могильное дуновение?
Кто-то вскрикнул. Признаться, я и сам вздрогнул, ощутив затылком холодок. Даже невольно рукой по волосам провёл - показалось, что дыбом стояли.
Мы с ужасом смотрели на предсказательницу, не в силах вымолвить ни слова. Слишком уж жуткими показались нам пророчества.
- Ну нет, дорогая Александра Николаевна! - опомнившись первым, усмехнулся Беляев. - Этак и я могу нагадать. Вы уж давайте, что-нибудь конкретнее. Что-нибудь... Да вот хоть скажите, что будет со мной через год или два. Или вон с Башлыковым. А то - тёмные силы, могильное дуновение. Нагнали страху на людей, а толком ничего и не сказали. Это, знаете ли...
- Вы, Александр Васильевич, так далеко не заглядывайте. Думайте о нынешнем. Им наслаждайтесь. Вы будете смеяться всю оставшуюся жизнь.
- Вот уж не в бровь, а в глаз! - расхохотался Беляев.
В самом деле, капитана невозможно было представить в меланхолии. Такое 'предсказание' нас разочаровало.
- Скоро вам будет совсем не до смеха, но улыбку вы не сможете убрать.
- Ну что ж, - крякнул в кулак Беляев. - Оптимизм меня никогда не покидал.
- Вам, Алёша, я ничего не скажу. Судьба ваша туманна. Счастье и беда в разуме вашем. Не пытайтесь понять то, чего вам не дано. Примите всё как есть - таков мой совет. Откажетесь от разума - будете жить долго и безмятежно.
- Что ж, спасибо за совет, - я с недоумением пожал плечами. - Но как же жить без разума?
- А как Клочков из третьей роты! - засмеялся Носов и, к его удовольствию, смех его был поддержан большинством офицеров.
Вообще-то история с рядовым Клочковым была не такой уж комичной. Напротив, совершенно трагическая случилась история. До недавнего времени этот солдат был одним из лучших разведчиков - двух Георгиев заслужил! Но месяца три назад вернулся из разведки сам не свой. Стал заговариваться, перестал брать в руки оружие. Даже под страхом трибунала отказывался идти на задание. Возможно, его и расстреляли бы, если б не наш доктор. Он первым установил у солдата душевную болезнь.
Александра Николаевна поднялась, окинула нас долгим взглядом.
- Клочков не справился с открывшейся истиной, - сказала она. - Не внял он моему совету... Что ж, прощайте, господа. И пусть будет, что должно быть. Не в нашей власти менять грядущее...
С этими словами прорицательница нас покинула.
- И что же было дальше, Башлыков? - спросил мужчина в кожаной куртке, представившийся ранее Иваном Степановичем.
- А дальше я вам уже рассказывал, - пожал плечами худощавый молодой человек в офицерской форме без погон и портупеи.
- Ничего. Павел Сергеевич ещё не слышал. Он у нас большой специалист... в некоторой области.
- Да уж, пожалуйста, голубчик, расскажите ещё раз, - попросил Павел Сергеевич, нетерпеливо сдёрнув пенсне и снова водрузив на нос. - Очень вас прошу.
Чем-то он напоминал Башлыкову полкового лекаря. То ли белизной длинных пальцев, то ли овалом лица. Но, пожалуй, именно взгляд роднил Павла Сергеевича с доктором Грабовым. С таким же профессиональным интересом Илья Петрович выслушивал жалобы больных.
- Что ж, как пожелаете... На рассвете полк был поднят по тревоге, и командир полка объявил приказ о наступлении. Наш батальон шёл в атаку на правом фланге. Такого ожесточённого встречного огня я не припомню с начала войны. Просто шквальный огонь обрушился на нас! Я бежал и молил Господа о том, чтобы оставил меня живым. А, если уж суждено погибнуть, так чтобы без мук. Лишь бы сразу насмерть! Но, как видите, Бог миловал, - мягко улыбнулся Башлыков. - Смутно помню, как погиб Носов. Прапорщик упал, словно оступился и больше не поднялся. Может, он жив? Ранен? - Алексей вопрошающе посмотрел на Ивана Степановича, потом на Павла Сергеевича. Первый продолжал сверлить Башлыкова немигающим взглядом. Второй виновато пожал плечами. - Не знаете, значит. Ну да, разумеется. Откуда вам знать... Ну вот... Потом на моих глазах капитану Беляеву шрапнелью оторвало нижнюю челюсть. Смотреть на залитое кровью лицо товарища было страшно. Не потому, что было изуродовано. Хотя и это, конечно... Создавалась полная иллюзия, что капитан смеётся, широко раскрыв рот. В тот момент я понял, что имела в виду Александра Николаевна, сказав, что капитану будет не до смеха, а улыбку убрать не сможет. Тогда я впервые по-настоящему испугался...
Офицер замолчал, но вскоре заговорил вновь.
- Александр Васильевич был ещё жив, когда я передал его санитарам. Он хватал меня за рукав, силился что-то сказать, да куда ж ему, бедняге. Мычал только, да кровавые пузыри пускал. Я оставил товарища и бросился вслед роте. Помню, что забежал в овраг, затянутый то ли туманом, то ли дымом. Однако туман тот странным был. Едва меня окутали его клубы, звуки боя исчезли. Абсолютно! Будто уши ватой заткнули. Я наугад прошёл несколько метров, и мне стало невыносимо плохо. Живот скрутило так, что я согнулся от боли.
- Дальше давай!
- А дальше, когда вышел из тумана, солдат уже не было. Бой переместился далеко вперёд... Так я думал... Я продолжал идти, надеясь нагнать батальон, но тщетно. Не помню, сколько времени я шёл, однако к вечеру вышел к небольшой деревне. Подошёл к крайней избе и позвал хозяев. На зов вышел приземистый мужик, одетый в какие-то лохмотья, и молча воззрился на меня, как на тень отца Гамлета.
- Чьего отца? - с прищуром переспросил 'кожаный'.
- Иван Степанович! - раздражённо перебил Павел Сергеевич. - Э-ээ... Я вам после объясню. Продолжайте, голубчик.
- Я попросил разрешения остаться на ночлег. Хозяин так же молчаливо пригласил в избу. Утром же меня грубо растолкали вооружённые люди без знаков различия. Не дав объяснений, связали и отвезли в тюрьму.
- Какого числа это было? - с интересом спросил Павел Сергеевич.
- Дайте вспомнить... Пятнадцатого мы отмечали, назавтра была атака. Значит, это было три дня тому - семнадцатого июня.
- Какого года?
- Шестнадцатого, разумеется, - усмехнулся подследственный. - Вы, что, господа, думаете, я не в своём уме?
Мужчины многозначительно переглянулись.
- То есть вы уверены, что сейчас двадцатое июня тысяча девятьсот шестнадцатого года?
- А вы в этом не уверены? - рассмеялся Алексей Башлыков. - Право, вы меня удивляете, господа.
- Мы тебе тут не господа! - неожиданно прикрикнул мужчина в кожанке.
- Да? А кто же, простите? Уж не дамы ли?
- Алексей Андреевич, - обратился Павел Сергеевич, не обращая внимания на едкость Башлыкова. - Иван Степанович установил, что поручик Башлыков действительно пропал без вести шестнадцатого июня 1916 года. Чем вы можете доказать, что являетесь Алексеем Андреевичем Башлыковым, поручиком 118 пехотного полка?
- Вопрос довольно странный, - пожал плечами офицер. - Вам же достаточно сделать запрос в полк и, думаю, мою личность несомненно подтвердят.
- Не всё так просто, Алексей Андреевич, - поморщился Павел Сергеевич. - Видите ли... А вот скажите, вас не удивило, что вы вышли не в той местности, где проходил фронт?
- Хм... Да. Признаться, удивило сначала. Но, знаете, этот туман... Возможно, я ушёл куда-то в сторону. Заплутал.
- Ага, всего-то на полторы тыщи вёрст ошибся! - съязвил 'кожаный'.
Башлыков побледнел.
- Простите?
- Тебя, контру, поймали на Карельском перешейке! Так, что хватит, мать твою, ломать комедию! В ЧК дураков нет! - 'кожаный' со всего маху стукнул кулаком по столу, и Павел Сергеевич, что-то скоро писавший в блокноте, вздрогнул. - Кто и с каким заданием послал тебя в Советскую Россию?
- Куда? - Башлыков округлил глаза и вдруг, часто заморгав, истерично рассмеялся.
- Куда меня послали? Простите... - он какое-то время истерично смеялся, вытирая слёзы рукавом.
Скрипнула дверь и в кабинет вошла женщина. Она тоже была одета в кожаную куртку, перетянутую портупеей. Темные волосы были убраны под красную косынку.
Балыков перестал смеяться и уставился на женщину. Он вдруг побледнел, и трясущаяся рука прикрыла рот.
- Тёмные силы... - пробормотал он. - Тёмные силы... А красный цвет вам к лицу...
|
|