Л.И. Лагин
.Т.С.Гурян
С.А. Бондарин ....
В.М. Апошанский
К.Ш. Кулиев
В.А. Луговской
А.Т. Твардовский .
Я.В. Смеляков .
В.М. Шукшин
А. А Галич
Джанни Родари
Л.И.ЛАГИН ( 1903 – 1979 )
В севастопольской морской библиотеке хранятся подшивки газет военных лет. Просматриваю «Красный черноморец» за 1941-1944 годы и часто встречаю имя Л.И. Лагина. И хотя Лагин не числился в штате редакции — служил Б Политуправлении флота, — но его участие в газете было более чем заметным. Автор «Старика Хоттабыча» — книга вышла за несколько лет до начала Великой Отечественной войны и была очень популярной, — был просто находкой для газеты.
Лазарь Лагин для своей журналистской деятельности избрал в газете юмористический отдел «Рынду». Только за первый месяц войны, когда немцы стояли у Перекопа, я насчитал десятки его публикаций: басен, сатирических стихов, подписей к карикатурам... «Рында» на страницах «Красного черноморца» стала рабочим местом политработника Лагина. Здесь же, на страницах флотской газеты, Лазарь Лагин и напечатает свою первую военную сказку «Шел трепач». Случилось это 23 октября 1941 года.
Я встретился с Лагиным через много лет после Победы в Москве. И, конечно, вспоминали Севастополь, разбитые стены генуэзских башен в Балаклаве, штольни Инкермана , в которых ковалось оружие для защитников города и лечили раненых... А с книж¬ных полок смотрели на меня бородатые Хоттабычи . Много Хоттабычей . Похожих друг на друга и не похожих: индийские и фран¬цузские, испанские и норвежские, английские и индонезийские, молдавские и грузинские, армянские и таджикские, узбекские и эстонские... Седобородые и чернобородые, с выпуклыми глазами и миндалевидными.,.
И в этом не было ничего удивительного: известный джинн, родившийся в России, изъяснялся на всех языках мира.
С жадностью смотрю на Хоттабыча, изъясняющегося по-русски. Лагин улавливает мой взгляд, снимает с полки издание 1972 года и надписывает: «... севастопольцу и журналисту от автора этой глубоко правдивой повести. Л . Лагин . 25 июня 1974 г. »
Перечитал свою надпись и в скобках добавил: « На всю жизнь севастопольца ».
Т.С. ГУРЯН (1914-1942)
Татул Самсонович Хачатурян — Татул Гурян — погиб под Севастополем 22 июня 1942 года. Посмертно награжден орденом Красной звезды.
В 1968 году Татул Гурян становится (посмертно) первым лауреатом премии Ленинского комсомола Армении имени Егише Чаренца, а через несколько лет — одним из лауреатов пре¬мии им. Николая Островского.
Что можно добавить к этой короткой справке? Многое. Можно присоединить длинный список названий книг, вышедших в довоенные и послевоенные годы на русском и армянском языках. Можно добавить и то, что имя, поэтическое имя Гурян — огневой! — дал ему классик армянской поэзии Егише Чаренед, когда Татулу было всего пятнадцать лет.
Старший лейтенант особого отдела НКВД Татул Самсонович Хачатурян — Татул Гурян — свою службу нес на Мекензиевых горах и эти горы вошли во многие его стихи:
Горы Мекензиевы,
деревья трепещущие
И кустарник молодой,
окровавленный,
безжизненный...
19 июня. Татул Гурян пишет свое последнее стихотворение:
... Дышит пламя в лицо
из тьмы нам,
Твердь и небо черны
как ад ...
Рукою самого Татула Гуряна под ним поставлена дата: « 19 июня 1942 года. Севастопольский фронт».
С.А. БОНДАРИН (1903 - 1978)
Сергей Александрович Бондарин принадлежал к той «могучей одесской кучке», из которой вышли известные писатели: Илья Ильф и Евгений Петров, Константин Паустовский, Юрий Олеша, Исаак Бабель. С удивительной теплотой об этих писателях-товарищах рас¬сказано в многочисленных книгах С. Бондарина — «Парус плаваний и воспоминаний», «Златая цепь», «Повесть для сына » и др.
С июня 1941 года по февраль 1944 года С,А. Бондарин на¬ходился на военной службе при Политуправлении Черноморского флота. Должность — писатель.
Сергей Бондарин носил военную форму моряка-офицера. На боку — непременное условие военного времени! — противогаз: Севастополь ожидал и газовых атак. Но если б комендантский патруль вскрыл бы противогазную сумку писателя, то обнаружил бы в ней... записные книжки: все военные годы писатель Сергей Бондарин вел дневник и сейчас по нему можно изучать историю первых дней обороны города.
Надо заметить, это честный дневник. И такие записи, которые вел Бондарин, в то тяжелое время могли позволить себе немногие. Надо было обладать не только военной смелостью, но и чисто человеческой.
. За эту честность писатель пострадал: перед тем, как попасть на Черноморский флот, он много лет провел в заключении как « враг народа ».
Севастопольские дневники Сергея Бондарика хочется цитировать и цитировать, Знаю твердо, всем пишущим историю обороны Севастополя не обойтись без бондаринских свидетельств.
Писал Сергей Бондарин и о послевоенном Севастополе, который посещал неоднократно. Его книги с дарственной надписью хранятся в Морской библиотеке. Хранится в Морской библиотеке и часть книг из домашней библиотеки Сергея Бондарина: он завещал их севастопольцам.
В.М. АПОШАНСКИЙ (1912 - 1943)
Его фамилией открывается мемориальный ряд флотских пи¬сателей-журналистов газеты «Красный черноморец» («Флаг Родины»), погибших в годы Великой Отечественной войны.
К началу обороны Севастополя Владимир Михайлович Апошанский был сложившимся поэтом: первый свой сборник стихов «Хлеб» он издал еще студентом Крымского педагогического института в 1933 году, а в последующие годы к нему прибавилось еще несколько поэтических книг: «Стихи», «Поэма о хлебе». Но свою журналистскую и писательскую службу в военной газете Владимир Апошанский начал не сразу: он был минером на Черноморском флоте.
Это был «странный» минер: писал стихи, посещал литератур¬ное объединение и в его аттестационном документе ретивые кадровики в графе «недостатки» так и записали «странный», не преминув при этом добавить о «неполном служебном соответствии старшего лейтенанта Апошанского занимаемой должности».
Но то, что считалось «недостатком», как раз и было достоинством флотского офицера: свою нелегкую службу, — а мины есть мины, и в мирное время они несут смерть! — он выполнял достойно. С ним любили выходить на опасные задания, так как своими «недостатками» — стихами — он снимал напряженность, которая всегда возникала при работе с взрывоопасными предметами.
Но, как бы там ни было, боевого офицера и поэта перевели во флотскую газету.
Свою смелость и смекалку Владимир Апошанский проявлял не раз и в новом для себя качестве специального корреспондента «Красного черноморца». В дни обороны в редакции его видели редко, и если он все-таки появлялся, то только для того, чтобы сдать очерк или зарисовку, добытую, в буквальном смысле, в огне.
Из полыхающего Севастополя Владимир Апошанский уходил одним из последних. Целым и невредимым. Но, — пуля-дура! На Таманском полуострову оккупирован¬ном гитлеровцами, куда он высадился с десантом, пуля все-таки нашла его: 27 сентября 1943 года капитан-лейтенант Владимир Михайлович Апошанский погиб.
Через много лет, когда над нашей страной было мирное время. Международный планетный центр утвердил астероиду № 3190, открытому учеными крымской группы Института теоретической астрономии АН СССР, имя военного журналиста и поэта Владимира Апошанского.
К . Ш. КУЛИЕВ ( 1917 – 1985 )
Гитлеровцы еще находились в Севастополе, но со стороны Мекензиевых гор уже доносились прицельные залпы «Катзощ», а с Балаклавского направления били орудия и земля вздыбливалась от бомбовых ударов: 51-я армия хотовиласькштурму Сапун-горы.
«Виллис, на котором ехал корреспондент фронтовой многотиражки 51-й армии «Сын Отечества» Кайсын Кулиев, объезжал бесчисленные воронки от рвущихся снарядов, приближаясь к горе, ощетинившейся дотами и дзотами. Сам Кайсын Кулиев в своем автобиографическом очерке напишет так: «„.Пули сыпа¬лись на землю с низкорослых деревьев как град. Это было на Мекензиевых горах... Утром следующего дня я был ранен... От¬везли меня в симферопольский госпиталь. Так: я расстался с «Сы¬ном Отечества».
На севастопольской земле его настигла и страшная весть: в марте 1944 года балкарцев выселили из родных мест. Весть, не укладывающаяся в голову …
Боевой офицер я поэт Кайсын Кулиев разделил трагедию своего народа, хотя лично ему было разрешено проживать в Кабардино-Балкарии.
Кайсын Кулиев — поэт не только небольшого народа, но и всего мира. Чингиз Айтматов в предисловии к его стихам писал:
«...Испытать все... Сам Кайсын, как раненый камень — неизменный символ его поэзии—мог сказать о себе: «Я всё выдержал». В этом «всё» — суровая биография времени, народа и человека, через чье сердце прошли жгучие токи великих и трагических событий истории, но не испепелили его, а закалили, пробудили в нем ответное мужество и достоинство...»
Прости, Кайсын Шуваевич, за то, что тебе, одному из освободителей Севастополя, досталась такая жестокая судьба! Прости!.. Хотя мертвые не внемлют ни словам , ни поступкам—все же прости: прости, ради живых.
В.А. ЛУГОВСКОЙ (1901-1957)
Владимир Александрович Луговской любил Крым и был связан с ним всю жизнь. Не остался в стороне от его южных дорог и Севастополь. Бывал он в нем множество раз: в 1923 году из Севастополя началось его путешествие вдоль Черноморского побе¬режья до Керчи; в 1925 году он посещает Херсонес Таврический; осенью 1930 года из Севастополя в Турцию, Грецию и Италию уходили крейсер «Червона Украша», «Незаможник* и «Шаумян — освещал поход корреспондент газеты «Красная Звезда» Вла¬димир Луговской. В 1949 году Севастополь увидел вновь на своих
улицах Владимира Луговского. И чуть ли не сразу в газетах и
журналах появились «севастопольские стихи».
Владимир Александрович Луговской жил красиво и умер достойно за своим рабочим столом. Выполняя завещание, его сердце замуровали в скале, а на каменной громадине остался только чеканный барельеф поэта.
А.Т. ТВАРДОВСКИЙ (1910-1971)
В начале февраля 1958 года группа писателей, — Иван Нехода, Петр Дорошко, Тихон Семушкин и Александр Твардовский, — приехали в Севастополь.
Стоит ли говорить, что вместительный зал Дома офицеров был переполнен?
А потом, после многих выступлений иа кораблях Черноморского флота, писателей повели знакомиться с достопримечательностями города.
А нужно ли было Александру Трифоновичу знакомиться с Панорамой обороны Севастополя, с Малаховым курганом и Графской пристанью?.. Ему нужно было не знакомиться, а сравнивать с тем, что он видел в далеком 1928 году. Именно тридцать лет тому назад поэт не только посетил Севастополь, но и провел в нем многие месяцы. И тогда, в период страшной безработицы, когда газеты пестрели вот такими сообщениями:
«КТО ПОЛУЧИТ РАБОТУ
Севастопольское посредбюро имеет спрос на 9 июля на следующую рабсилу: токарь, 2 машинистки, 2 маляра, 15 землекопов, 2 печника, чернорабочий,.. ЗАВТРА ПОЛУЧАТ ПОСОБИЯ
безработные, фамилии которых начинаются буквой: «а».
«Маяк Коммуны», 8 июля 1928 г. »
Александр Твардовский все-таки нашел себе работу, стад «агентом по доставке экскурсантов с моря и суши».
Тогда же, в 1928 году Александром Твардовским были написаны первые «Севастопольские стихи», так и не увидевшие свет при жизни поэта. Вот они:
Белый домик, белый городок,
Белые дымящиеся стежки.
Как далек, немыслимо далек
Ровный край ячменя и картошки.
Воздух, горьковатый, как миндаль,
День, как море— полон и просторен.
Никогда, никто мне не повторит
Ни строкой, ни краской эту даль.
Над узором этих мелких строк
Я сижу у низкого окошка...
Белый домик, белый городок,
Белые дымящиеся стежки...
В них, в этих юношеских опытах, есть и первая даль поэта, совершившего «с целью изучения жизни и быта» — марафонское путешествие с командировочным удостоверением, подписанным Михаилом Исаковским ио маршруту: Смоленск- Брянск-Орел- Курск-Харьков-Симферополь-Севастополь.
В Севастополе Александр. Твардовский работал агентом на «Экскурсионной базе Наркомпроса».
Не знаю, сколько бы времени прожил в нашем городе Александр Трифонович, если б не «раздалбывающая» статья, появившаяся в газете «Маяк Коммуны». Весь обличительный пафос статьи состоял в вопросе: «Могут ли не работники Наркомпроса работать в заведениях, принадлежащих Наркомпросу?» И вывод, сделанный газетой, был однозначным: «Не могут!». И Твардов¬ского уволили.
Думаю, что в свой последний приезд в морской город зла на севастопольцев Александр Твардовский за этот газетный выпад не держал. Во всяком случае, когда мы — группа членов городского литературного объединения — ему об этом напомнили, Твардовский рассмеялся и сказал:
— А вы, однако, злопамятные!..
Я. В. СМЕЛЯКОВ ( 1912/13 ? - 1972 )
На встречу с Ярославом Васильевичем Смеляковым собралось сразу два литературных объединения: флотское и городское. Ярослав Смеляков сам пожелал встретиться с современной пишу¬щей молодежью.
Говорили, что он нелюдим, старается больше находиться в одиночестве. Но, чтобы там ни говорили , а к молодежи он тянулся всегда. И именно Ярослав Смеляков возглавил первый поэти¬ческий конкурс, объявленный «Комсомольской правдой», победителями которого оказались и севастопольцы: первую премию за цикл «Стихи о моих товарищах» получил Валентин Вологдин (Варламов), врач космической медицины, только что переведенный из Севастопольского военного гарнизона в Звездный городок; премию получило и «Письмо любимой» Олега Сирицына. Но были и севастопольцы-поэты, участвующие в конкурсе, которые не были отмечены знаками внимания: премий несколько, а в конкур¬се участвовало четырнадцать тысяч человек!
Собрались в конференц-зале газеты «Флаг Родины», За столом — трое: Ярослав Смеляков, Сергей Васильевич Смирнов и Афанасий Красовский — представитель севастопольских поэти¬ческих сил.
Ярослав Смеляков — не любитель длинных вступительных лекций.
— Давайте перейдем к стихам. И будем непримиримы к недо¬статкам. Кто смелый? Выходи!
Афанасию Красовскому смелости не занимать, он стал читать свои стихи первым. Но, скажем прямо, выбрал для чтения не лучшие , не отлежавшиеся еще в письменном столе.
Беспощадный Смеляков только поморщился и уклонился от их разбора, сказав при этом:
— Афанасий Степанович — старый поэт и я предлагаю его не
критиковать. Ограничимся прослушиванием...
После Афанасия Красовского выступил Олег Сирнцын (его стихи, отмеченные Ярославом Смеляковым и удостоенные пре¬мии, то;хько что были опубликованы в сборнике «Алые паруса* — издание библиотеки «Комсомольская правда», Москва, 1962 г.).
Олег окончил чтение и его стихи изрядно пощипали не только члены двух литературных объединений, но и Ярослав Смеляков вкупе с Сергеем Смирновым. Не спасло и то, что литературную премию в Москве ему вручал Смеляков лично.
— Ре-бя-та , — развел руками Ярослав Васильевич, — со всеми так! Сегодня я пишу хорошие стихи — меня хвалят, завтра плохие
— и меня ругают, ничего не случилось ребята!...
Лукавил Ярослав Смеляков: и за хорошие стихи ему изрядно влетало, а плохих он просто не писал!..
А потом выступил Ваня Тучков — наша севастопольская зна¬менитость, автор многих поэтических книг. В будущем ! Тогда у него не было ни единого сборничка . Тучков прочел стихотворение «Руки»:
Нет, я не согласен с поговоркой,
Что глаза, мол, зеркало души.,.
— Ты скажи, — повернулся Смеляков к Смирнову, — хорошие стихи!
Молодой , необстрелянный , ершистый Иван Тучков вдруг сказал :
— Вот вы, Ярослав Васильевич, сейчас хвалите «Руки», а когда они попали к вам в руки в письменном виде, вы их зарубили! На корню!
Смеляков вначале внимательно всмотрелся в рассерженного паренька, а потом улыбнулся.
— Меня твое название рассердило! Ну прямо из себя вывело ! Я, когда отбирал стихи, то твои, Ваня, «Руки» были седьмыми или восьмыми. Понимаешь, восьмые «Руки»!.. Да что они, штампами
мыслят!? Но ты не унывай, Тучков, пусть в твоей жизни это будет последнее горе, увидят еще свет твои «Руки» — было это в далеком 1962 году.
В. М. ШУКШИН ( 1929-1974 )
Он был писателем, актером, режиссером. Он был матросом Балтийского и Черноморского флотов. Был и его не стало . Смерть если и прибавила Шукшину известности, то только на самую малость. В то время, когда вокруг живого Шукшина велись разноречивые споры, зачастую его упрекали во всех смертных грехах, народ — мы с вами! — уже принял его, признал, вобрал в себя. Принял как своего писателя, понял мудрую простоту его расска¬зов и мужественную художественную точность.
После смерти Василия Макаровича Шукшина в печати промелькнуло сообщение, что будучи матросом Черноморского флота, он « плавал по морям ».
«По морям» Василий Шукшин не плавал. Служба его протекала в Севастополе, на суше. Морякам, видимо, очень хотелось , чтобы их считали бывалыми « морскими волками ». Меня заинтересовал «севастопольский период» и я начал литературное расследование. И в этом мне помог журналист и писатель Анатолий Марета.
У меня ( и у Анатолия Мареты! ) хранится много писем от матери писателя Марии Сергеевны Шукшиной-Куксенок и они дополняют биографию Шукшина. Есть множество писем от его товарищей по службе.
Вспоминает мичман запаса B.C. Жупына: «С Васей Шукшиным я познакомился з группе радиотелеграфистов. Нам, молодым, в апреле 1951 года была присвоена квалификация специ¬алистов третьего класса, а Васе — второго класса, он получил звание старший матрос и был назначен на должность командира отделения. А прибыл Василий Макарович в Севастополь после окончания радиокурсов. И служил в группе Василия Ермилова».
Из письма Н.Ф. Шмакова я узнал, что Василий Матвеевич
Ермилов был дружен с Шукшиным и в годы службы, и тогда, когда
Шукшин стал уже известным актером и писателем. Ермилов и
стал прообразом Пашки Колокольчикова из фильма «Живет та¬
кой парень». ... ,
Н.Ф. Шмаков был командиром отделения, в котором служил
в Севастополе Василий Шукшин .
Из воспоминаний Н. Ф . Шмакова: «Шукшин выделялся среди сослуживцев и характером, В общении с товарищами был краток, пустословия не любил. Много читал, посещал Морскую библиотеку, а вот писал ли что-либо, сказать не могу. Может и пробовал в те годы, но мы об этом не знали. Вообще иногда говорили, что наш Вася далеко пойдет, но никто, конечно, и не догадывался, в каком направлении разовьется его самобытный талант».
Сослуживец Василия Шукшина Валентин Мерзликин вспоминает: «Я знал тогда то, чего многие из наших не знали: он пишет! Что он мечтает стать писателем и актером... Наконец, что он разучивает « Гамлета ». Он читал мне СВОИ три первых рассказа: «Разыгрались же коки в поле», «Двое в телеге», а название третьего — не помню».
Это же подтверждает и B.C. Жупына:« В редкие часы отды¬ха Вася любил уединяться и, насколько позволяло время, писал. Вначале никто не обращал внимания на то, чем занят матрос. Но со временем пошли разговоры: Шукшин «заболел писатель¬ством». Доверившись, Вася читал мне короткие рассказики, зарисовки, наброски. Писал о себе, о своих односельчанах. Про¬читав пару маленьких рассказов, он никогда не спрашивал мне¬ния о них. Но такие моменты доверительного чтения были ис¬ключительно редкими. Слушать его было удивительно при¬ятно. Мне нравился его спокойный голос с этаким характерным для него цоканьем или причмокиванием левой частью губ».
Значит, Шукшин начал писать в матросские годы. И «Гамлета» разучивал. И, быть может, в мыслях он числил себя актером и режиссером. Не зря ведь многие его сослуживцы вспоминают, что матроса Шукшина звали и «писателем», «поэтом», «артистом». И невдомек многим было, до чего точно его называли!
Первые актерские и режиссерские пробы Василий Макарович делал в Матросском клубе, одно время даже руководил драматическим кружком.
На Черноморском флоте, а служил он в районе Максимовой дачи — пригород Севастополя, Шукшина окружали прекрасные товарищи, отношения были искренние и добросердечные. Он был равный среди равных. Здесь Василий Макарович задолго до вы¬сшего кинематографического образования окончил «матросский университет» плюс наивысшие курсы дружбы и сердечной доброжелательности.
Друзья-товарищи старшего матроса Василия Шукшина не забыли и о его матери. Мария Сергеевна писала мне:
«У меня много моряков, его друзей с флота. Все пишут хорошо, со всего Советского Союза, как будто все в одном кругу сидели, все знают, что Вася народ любил...»
Летом 1977 года черноморские моряки выслали Марии Сергеевне в Бийск бескозырку. Какой это был для матери подарок!
« Большое спасибо вам за бескозырку. Поплакала я над ней , приставила к бескозырке рубашку матросскую, суконную... Вот ёы приставить еще к ним головушку дитёныша милого... Большой поклон всему Военно-Морскому флоту от матери Василия Макаровича ! »
А. А. ГАЛИЧ ( 1918-1977 )
Рассматриваю фотографию. Старую. 1958 год. Сделал ее Вадим Докин на творческом семинаре Севастопольского литератур¬ного объединения.
Мы, молодежь, мечтающая стать литераторами, — сидим на редакционных диванах, а они — наши маститые критики — Алексей Малин, Владимир Вихров, Афанасий Красовский, Григорий Пятков, Юрий Збанацкий — за столом, стоящим в центре залы. И еще один человек за столом — Александр Галич.
Да, да, тот самый Александр Галич приехал с группой крымских и киевских литераторов^ чтобы помочь начинающим прозаикам и поэтам обрести голос. Александр Галич приехал в свой любимый город.
Я не оговорился, Галич сам назвал Севастополь «Первый го¬род, живущий в памяти...»
Я не вспомню, клянусь,
Я ив первые годы не вспомню,
Севастопольский берег,
Почти небывалую пыль,
И таинственный спуск
В херсонесскую каменоломню,
И на детской матроске
Эллады певучую пыль.
Существует еще фотография (опубликована в газете «Слава Севастополя» 6 мая 1989 года), связавшая навечно Александра Галича с нашим городом: на снимке—под зеленым деревом, возле крыльца маленький мальчик со своей бабушкой. Мальчик в матроске и есть Саша Галич.
В своем автобиографическом очерке Александр Галич писал: ,
«... Запахи Севастополя — первого города, живущего в моей памяти, — были летними: мокрые и теплые камушки, соленая морская вода в нефтяных разводах и гниющие на берегу водо¬росли, сладковатый запах пыльной акации, которая росла в ва¬шем дворе...»
Цепкие воспоминания детства. Не вспоминает ли он сейчас дороги и тропинки севастопольские, слушая наши рассказы и стихи?..
Разве узнаешь! Ровным голосом указывает Александр Галич на недостатки, коих предостаточно в наших опусах, и морщится, услышав декламацию молодой и начинающей, но уже в годах поэтессы:
Я помню смерть невинного солдата. Осколками которого рвала граната...
Мы смотрим на Александра Галича и завидуем его судьбе, не зная ее. Й не знаем еще, что умрет он далеко от Севастополя, в иноземных краях. Похоронят его на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, что недалеко от Парижа.
ДЖАННИ РОДАРИ ( 1920 - 1981 )
Декабрьская погода 1963 года выдалась не из лучших севасто¬польских: то дождь, мелкий, противнющий, то — ветер колючий, несущий колючие кристаллики льдинок... А этот писатель, этот итальянец, привыкший в своем Риме к жаркой погоде, даже улы¬бался, подставляя свое сухощавое лицо порывам «нордического» ветра.
На "родине этого человека звали Джованни, но нам он был известен под именем Джанни Родари. Это был, пожалуй, единст¬венный писатель из иностранцев, которого по-настоящему знали и детвора, и взрослые. И не было ничего удивительного в том, что два дня — 22 и 23 декабря Дворец пионеров, в котором по вечерам выступал Джанни Родари, был переполнен взрослыми, хотя он приехал только для того, чтобы пообщаться с ребятами. Дети сидели на коленях у своих родителей. Даже старшеклассники
Так обойду я
Все страны на свете
Детям скажу я:
—: Здравствуйте, дети!
Белые, желтые, красные, черные,
Дети степные, лесные и горные...
Каков бы ни был волос ваших цвет,
Детям мира — привет/
И это были не просто очередные стихотворные строчки, а программа жизни писателя- И, выполняя самому себе выданное задание, приехал Джанни Родари в Советский Союз, — тогда мы были едины! — а, приехав в Союз, он просто не мог не побывать в
Севастополе.
* * *
Обрываю свое короткое путешествие по моему литературному Севастополю, Именно, обрываю, а не заканчиваю, — о многих достойных именах я даже не упомянул: не написал о Борисе Савинкове и Александре Перегудове , об Ольге Берггольц и о Вере Кетлинской , о Степане Скитальце и об Андре Жиде, о Василии Субботине и Николае Криванчикове , о Константине Симонове и Петре Сажине и о многих, о многих, — этот список мог бы быть продолжен еще не одной сотней имен, в (стихах, рассказах , романах и пьесах которых живет и дышит Севастополь. И в свое оправ¬дание я могу сказать: еще не вечер! И о многих мною уже написано, осталось дело за малым, — издать. Но обо всех написать не под силу одному человеку. Только совместными усилиями моих товарящей по литературному цеху мы сможем с приблизительной точностью нарисовать ИСТИННЫЙ литературный портрет Севастополя.
|
|