Город уже вдохнул первую тоску осени, слышался его лихорадочный кашель под скудным шарфом из уже начавшей опадать листвы. Тугая пелена сырости забралась под штукатурку древних домов. Перекрашенное в серые тона небо, сползая по крышам, жадно пило этот дремотный дурман.
Носки моих ботинок в луже, где отражение перекошенных домов плыло на ряби, поднятой меланхоличным ветром. В ушах лёгкий звон, то от необыкновенной тишины, которую лишь изредка разрывала ворона сиплым лающим «Кр-р-а-а-а». Вдоль дома кралась кошка, стараясь сберечь мягкие пушистые лапки от ненавистной сырости. – Пора и мне найти сухой уголок. – лениво пошевелилась мысль в голове. – да где ж теперь его сыщешь? Хотя... «Кто сказал, что нет одинокому скитальцу ночлега и стакана грога в поднятой руке?!» - вспомнил я где-то вычитанную фразу. – Но я бы предпочёл глинтвейн.
Через некоторое время я потерялся в бесконечном переплетении набухших от сырости улочек и переулков с редкими бликами прохожих. Мокрые тротуары делали поворот ещё, и новый переулок, ещё одна улица, но по-прежнему без кафе.
Тихий отголосок моих шагов, позвякивание цепей, сковавших моё настроение в клубок из жёлтых листьев, да бесконечная монотонность пейзажа начинали вызывать раздражение, захотелось разозлиться. Вдруг, как это обычно бывает, я увидел дверь. Понятно, за ней покоилась цель моего поиска (знать бы тогда, насколько глубже эта фраза мне открылась потом). Вывеску я разглядеть не успел, поскольку замёрзшие пальцы инстинктивно надавили на ручку, и тело оказалось в окружении заветного тепла.
В баре не было ровном счётом никого! Да, и за стойкой тоже пусто. Интерьер же очень уютен: столики и стулья деревянные, покрыты тёмным лаком, стены украшены гобеленами с готическими замками и сценами портовой жизни средневековья; под потолком деревянный штурвал, на котором горели слегка оплывшие толстые свечи, наконец, стойка из морёного дуба, полки за ней из бука, всё освещено опять таки свечами. Плюс незнакомая музыка, весьма мелодичная и спокойная.
Я подошёл к стойке, тело встряхнуло исходящей сыростью, и тут меня поприветствовал любезный голос: «Добрый вечер! Располагайтесь. Вы сделаете мне одолжение, если подождёте несколько минут». – Я ответил согласием. Взял со стойки глиняную пепельницу, повертел её в руках, ковырнул ногтём.
Хозяин голоса появился, как и обещал, через несколько минут. Опять посыпались приветствия, извинения, из которых я понял, что передо мной бармен и хозяин заведения одновременно. Внезапно возник на стойке глинтвейн, и бармен было уже потянулся за коньком, но был остановлен моим вопросом.
- Простите, но я не видел, как вы грели вино.
- Вы ещё много чего не видели, молодой человек. Не забивайте свою голову пустяками. – Он посмотрел мне в глаза и продолжил. – Настанет момент и вы поймёте. Но тому моменту предшествуют кусочки, маленькие такие обрывки правды, которые после сложатся в мозаику понимания. Собирайте лучше их. Через маленькую щель не разглядеть всего мира.
Но я вижу, что Вам сейчас меньше всего хочется доморощенной философии. Сколько я помню, Вы любите одиноко сидеть в дальнем углу за чашкой кофе. Ваш столик свободен, коньяк налит, а кофе скоро будет готов.
Бармен был прав – мои желания действительно были таковыми. Но от чего не знаю, захотелось посидеть именно за стойкой и поболтать с этим странным типом.
- Я изменю правилам, если Вы будете не против.
- Желания клиента – закон! Пусть это звучит банально, но кто в силах изменить непреложные факты. А тем более, когда в гостях жертва несчастной любви.
- Вы и это знаете?
- Ты искал тёплый уголок, сухой и спокойный, а... ну сухой он не совсем. Перед тобой заходил один парень. Бр-р-р, он притащил за собой туман. Я с большим трудом собрал оставшиеся клочки. Представь – он хотел утащить всех на свою тропу одиночества. Но не в этом суть. Просто не пытайся согреть своё сердце маленькими чашечками кофе – это не поможет. Сердце, которое умеет любить – дверь во Вселенную. Теперь представь как это глупо.
Я согласно кивнул головой и сделал глоток замечательного кофе. – Только вопрос - а чем его согреть? С этим не справится и центральное отопление.
- Пустяки. – Он беспечно махнул рукой. – Не стоит этим заниматься. Болит только сердце. А это означает, что сломана дверь. Займись дверью – её отремонтировать намного проще.
Я подивился его сравнениям и метафорам, но чашка была пуста, и вместе с кофе исчез и повод для разговора.
- Сколько с меня. – деловито спросил я, вынув кошелёк.
- В следующий раз расплатишься. Сейчас твоя оплата слишком мала. Ты не заполнишь ею даже пустоту своей души. – После этих слов бармен ушёл в подсобное помещение, оставив меня в недоумении и необходимости уйти в лихорадочный сумрак наступающего вечера.
Отыскать свой дом тоже оказалось делом нелёгким. Вечер бесцеремонно заполнял город тьмой, а фонари давили на плечи неоновой иллюзией света. Искривлённые, сломанные тени домов, разбегаясь по стенам, стремились сбежать сквозь стёкла окон от скудости и нищеты этих уличных «светил».
Опять петляющие переулки, бесконечные повороты, стремящиеся заманить меня в свою бесконечность, лишить простого животного права, наконец, оказаться в норе и в относительном покое зализать свои раны. Поволока тумана превратила улицы города в сюрреалистический гротеск больного наркотическим бредом художника; даже архитекторы едва угадали бы свои детища в таком нагромождении каменных мастодонтов.
И всё же удалось угадать нужный подъезд и уже мои шаги заполнили гулким эхо пролёты и ступени старой лестницы, которая намного охотнее сопровождает вниз.
Стараясь не нарушать тишину, свернувшуюся комочком на растрескавшемся паркете пустого коридора, я крался в свою комнату. Ещё студентом мне удалось вселиться в неё за весьма скромную плату. Хозяйка была очень любезна, но бы знать насколько её любезность будет бесстыдна. Буквально через три месяца она весьма нескромно стала домогаться меня, и это в её шестьдесят с хвостиком! Облик же этой дамы напоминал мне изношенную пару обуви из хорошей кожи и начищенной дешёвым кремом с жутким запахом ваксы и нафталина. И оставался я здесь исключительно из-за прекрасного вида из окна, возможности, избежав транспорта, пешком ходить до работы и всё так же весьма скромной оплаты.
Повезло, я незаметно проник в свою комнату и глубоко с облегчением выдохнул. Но тут стало понятно, что причуда моего желания была настолько обманчива... сердце сжалось и солёная влага наполнила глаза. Вытерев рукавом эту дрянь, я включил настольную лампу, уселся в кресло, с удовольствием вытянув уставшие ноги. Потом вынудил себя на несколько движение, дабы усладить животик чашкой горячего чая. Ветер хлопал незакрытой форточкой и везде возникал образ той, которая ещё три дня назад превращала мою жизнь в весёлую и очаровательную сказку, сплетённую из восторгов и нежности. И все эти дни всё тот же образ обезобразил жизнь надрывной мукой и превратил восторженный лепет в собачий вой.
Всё началось давно, я не берусь утверждать точно, но возможно с детских сказок. Помню уже подростком я грезил о единственной. Её образ, сотканный из радуги, листьев, росы и лепестков, зажигал глаза блеском и обещанием счастья звал на поиски.
В этом поиске я был очень усерден. Я не старался отрастить пудовые бипцесы, на шею не навешивал полкило золота, не похрустывал соблазнительно толстым портмоне, а просто старался быть собой. Я знал, что фальшивый блеск притягивает лишь сорОк и ночных мотыльков. Зарабатываю я очень даже не плохо, мог бы себе позволить вышеперечисленное, так же есть возможность подняться ввысь по карьерной лестнице, но подобные высоты мелки для меня, поскольку они всегда ниже неба, а тем более звёзд.
Мелькали лица симпатичные, хорошенькие, милые, красивые; череда встреч приятных, скучных, иногда обременительных, иногда втягивающих в увлекательную игру страстей; и, конечно, расставания лёгкие, трудные, со следом помады или ладони на щеке, но всё это было для меня одинаково пусто. Даже если сердце согрето или разбито, даже если чувства и эмоции взлетели в танце на горячих углях, даже если они соткали нежную мелодию рассвета, или вырванные с корнем, разлетались по мостовой. Эта пустота гнала меня на дальнейший поиск, в погоню за неведомым призраком из моих грёз. Я точно знал, что она есть, моя единственная. И она, только она избавит меня от этой пустоты и одиночества, и только я смогу наполнить её сердце.
Не знаю, зачем я рассказываю всё это, наверное, чтобы очередная порция алкоголя не пролилась наждачной бумагой по отупевшим от боли нервам. Опять начнутся пьяные слюни: вот кресло, на котором она сидела только три дня назад, а вот чашка, на которой остался след её губ и т.д. что обычно заканчивается ударом кулака о стену и опухшей физиономией утром. Нет, нет горе одеть в белую рубашку, сверху галстук, нос по ветру, хвост пистолетом... Вот только почему же этот дождь за окном так напоминает слёзы?! и самое тяжёлое – это лечь в кровать, где только три назад... Так! Стоп! Ещё рюмочку коньяку и спать!
Утром было солнце. Что ещё сказать? Когда блёклая желтизна осеннего светила зажигает оранжевые осколки сбежавшего от зимы лета и тонкая тревожная прохлада свежестью засыпающего неба врывается в форточку, заставляя сильнее укататься в одеяло... Лучше встать и, скинув усталость, вчерашних воспоминаний, дремоту тёплой измятой подушки и отправить пока непослушное тело на помывку.
Радость солнечного утра и мои ополоумевшие чувства создали дивный коктейль и уже ни бог, ни матушка-природа не смогли бы разобрать его компонентов. Ладно, это и так понятно. Расскажу что было потом.
А это самое «потом» началось полгода назад (всего-то) и по началу мне совершенно не понравилось, а всё из-за мелкого конфуза, который мог обернуться большими неприятностями.
не знаю каким ветром её занесло в наш офис, а общалась он не хухры-мухры, а с самим директором. Закончив с ним разговор, она вышла в коридор, где я, с закономерной поспешностью стремился в «малый кабинет» по большому вопросу. Весьма непочтительно сверкая перед ней, простите, задом, я неожиданно «осчастливил» мир, фразой, что неожиданно вырвалась из-под брюк, и предназначалась они исключительно для «белого босса». От смущения, забыв покраснеть, я обвинительно выпалил: «Как Вы некстати»! что ответила она не знаю, поскольку оказался за спасительными дверями.
На следующий день мы опять столкнулись в коридоре. Я в большем смущении выдал: «Это опять ВЫ»?! – К сожалению да. – ответила она. – Не смотря на удивительный аромат нашей предыдущей встречи. – Тут мы оба рассмеялись, что помогло нам оказаться вечером в кафе.
И тут наше столь неромантическое знакомство стало насыщаться ароматами французского вина, изящной аурой духов и густым ароматом подаренной мной орхидеи. Полумрак свечи на столе, полуприсутствие официанта, волны чудесной музыки и её глаза... Небесно-голубые, когда она делал глоток вина, в серьёз собранные губы окрашивали их в серый цвет, а бирюзовый оттенок был спутником восторга, отблески которого сверкали в бокалах с вином. А её движения, жесты, казалось, что касания тонких пальчиков рассыплются в пространстве шопеновскими нотками. И всё чудилось, что, будто на плечо к ней сядет диковинная птица, а из-за спины выглянет олень и стол вот-вот будет усыпан жемчужинками утренней росы.
Послышался скрип двери, то проснулась хозяйка, дабы поскрипев старыми половицами и костями, закончить день на мой взгляд совершенно никчёмной жизни. Для меня же то был сигнал покинуть квартиру и вновь избежать участи жертвы пылкого вожделения.
Удалось ускользнуть незамеченным. И вот уже изнывающие от усталости ступени выбросили меня на улицу. Несколько шагов и серая хворь бесконечных улиц укутала меня вновь клочками сырости, что надёргал ветер из огромно тёмной тучи, закрывшей солнце тугими боками.
Мои шаги щёлчками метронома мерили пространство города, постылую скуку одиночества и жалобное подвывание придавленных чувств. А я с жадность бродячего пса всё глодаю косточку свежих воспоминаний.
И следующий вечер мы были вместе. И ещё, и потом, и после, и казалось, что это на всю жизнь. Мы обошли все известные нам парки, пересмотрели самые любимые картины, орган под сводом капеллы, Бетховен в ночных огнях, хлопанье паруса над головой, когда моя уютная яхта ласкалась о волны синей бесконечности. Море цветов из лучших салонов города, самые нежные признания и самые страстные поцелуи.
Рука машинально толкнула дверь, показавшуюся мне знакомой. И точно – давешний бар, и опять за стойкой никого нет. Я попытался вспомнить лицо бармена, чтобы узнать и поприветствовать его, но в памяти проявился лишь размазанный блин телесного цвета. Впрочем, мои умственные потуги оказались излишними, поскольку хозяин заведения тут же появился с двумя чашками горячего кофе, приветливо кивнул головой и жестом пригласил сесть на стул у стойки.
- Я добавил в него коньяк. – добродушно заговорил бармен. – Ты продрог. Тебе бы малинового варенья и носки с горчицей, но я не твоя бабушка, и потому всё, что есть...
- Спасибо. Всё очень хорошо. Всё, что нужно.
- Нет – это то, что есть. А ты просто хорошо с этим уживаешься. Я рад тебя видеть снова. Удивляюсь, как ты нашёл меня во второй раз.
- Я не искал. Просто шёл по улице, случайно открыл дверь и оказался у вас.
- Про это я и говорю. Меня не часто находят даже при большом желании, а ты просто шёл и зашёл. Ну, говори зачем пожаловал.
- Да я просто...
- Фу, не порти мир плесневелой банальностью. В прошлый раз ты хотел лишь глинтвейна и пару тёплых слов. Желания растут всегда, но не всегда у меня есть желания их упреждать.
Я молча пил кофе. У меня и вправду было желание, оно пугливо жалось на кончике языка, всё не решаясь расправить крылья навстречу судьбе. Разглядывая дно чашки, я в двадцатый раз лениво задавал себе вопрос: «А почему мы перешли на «ты». Бармен тоже молчал и его молчание помогало собраться с силами.
- Почему? – наконец выдавил я.
- Не люблю вопросы, на которые знают ответ. – Бармен саркастически развёл руки. И тут мои измотанные нервы наконец лопнули. Вспышка гнева подбросила меня со стула. Я что-то кричал, ругался и доказывал, потом, хлопнув дверью, вышел вон.
Небо обрушивало на меня струи дождя, ручьями стекавшими по лицу, по волосам за шиворот. Фонари хлестали по глазам неоновыми прутьями, и чёрные глыбы домов наваливались на плечи. Я что-то кому-то говорил, кричал, смеялся. Потом помню себя с бутылкой водки в руке, двое мужиков настойчиво мне подсовывают на закуску кусок вяленой рыбы. Я отдал им бутылку и громко матерясь, пошёл бить бармену морду.
Без труда нашлась нужная дверь. Фонарь над входом неистово раскачивался под порывами ветра. Его скудный луч так и не дал возможность наконец прочесть название заведения. Я остановился на несколько секунд, чтобы вспомнить лицо бармена, но опять лишь размытый блин был плодом моих усилий. Плюнув и махнув рукой, я пинком открыл дверь. Под потолком висели клубы табачного дыма, пахло перегаром и жареным луком. В зале было полно народу, между столиков суетилась дородная официантка. Она разносила мужикам кружки с пивом, те же при всяком удобном случае хлопали её по заднице и выкрикивали сальные шуточки.
Появился бармен. Теперь он был в тельняшке с закатанными рукавами. Сильными волосатыми руками уперевшись в стойку, он закричал: «Я больше не наливаю в кредит бродяге! Эй, ребята, вышвырните его вон»! после нескольких тумаков я оказался в луже. Повторять неудавшийся опыт не был резона, и теперь лишь моя комната под самой крышей могла служить приютом.
Хозяйке «повезло» - она лицезрела меня «в пике моей формы»: мокрое насквозь пальто валялось у ног, спущенный галстук заброшен на спину, свисает клоком оторванный ворот и комья грязи на штанах. Под вкрадчивое воркование я был отправлен в ванную, после встречен чаем и малиновым вареньем. А когда хозяйка вручила мне носки с горчицей, я не смог себя удержать и хохотал от души.
И вот я уже в комнате, укутанный в шарф, сижу в кресле, проваливаясь в уютную дрёму. Потом еле перебираюсь на постель с градусником под мышкой, ртутный столбик которого немедленно взлетает к отметке 38*С. А в моих воспалённых глазах всё проступает облик единственной. Огненным смерчем разрывается сердце, в ушах звучат последние слова: «Сколько бы мы не изливали любовь, всё равно останемся далеки и одиноки. Откройся – у двоих может быть только одно сердце. Пока ты бродишь в тюрьме самого себя, я не смогу быть с тобой». Потом оно поцеловала меня и ушла.
С трудом я дотянулся до столика, налил солидную порцию коньяку, и завернувшись в удивительно тёплое одеяло, стал проваливаться в спасительный сон.
Одеяло на мне стало рваться на клочки серых облаков, покрывая тело капельками прохладной влаги. Капли скатывались по телу, покрывая город сеткой мелкого дождя. А сверху меня обжигало солнце. Я пытался рассмотреть его, но оно всё время превращалось в размытый блин телесного цвета. Пытаясь повернуться, я натыкался на острые крыши домов, больно врезавшихся в спину, грозя проткнуть меня насквозь.
- И вот уже тритий день так. – Хозяйка всплеснула руками и посмотрела на доктора. Было больно держать глаза открытыми, шершавые веки сползали вниз. Потому я не смог разглядеть доктора, но его голос показался мне знакомым. – Всё будет хорошо! – говорил тот – Вот если бы он зашёл ко мне ещё один раз, то я рассказал бы ему верное средство от такого недуга.
Облако под головой вдруг начало шевелиться. Я почувствовал как сползаю вниз. Остальные облака, что склизкими объятиями держали меня, тоже прищли в движение. Я стал падать на город, растекаться по нему струями дождя. Касаясь пальцами луж, я понимал, что это моя боль и горечь, вся моя безмерная тоска собралась в них. Сейчас она совьётся в призрак тумана и рассеется в первых лучах утра сизоватой дымкой.
Сухие носки, ботики, тугой ворот белой рубашки давит шею. Привычная дверь. Открываю. Бармен встречает у входа. Я едва успеваю войти, а он уже радостно разводит руки и приглашает широким жестом в своё заведение.
- Я рад, что хоть так смог дойти. Ха-ха-ха. – его раскатистый смех всколыхнул свечи – Наконец ты сменил «почему» на «как». Тебе нужен мост! – он хлопнул рукой по стойке. – Вот этот мост. Именно он соединяет сердца. Если ты встанешь на него, то я смогу повернуть колесо судьбы! – Он хохотал, а я испарялся в тонкой дымке влаги, нагретые скудным солнцем крыши домов подбрасывали меня в голубое небо её глаз.
- Он всё время бредит. – Суетливо говорила хозяйка. – До Вас приходил один врач. Мне он не понравился. Какой-то странный. Сказал, что ему нужен мост. И теперь больной бредит мостом. Кричит : «Я должен найти мост!», или «Где мост?! Я должен встать на мост!».
Я закрыл глаза. – Мост. Точно! Стойка из морёного дуба. Как его найти? Я даже не знаю названия заве...
Коридор из влажных, покрытых плесенью стен, сужался стремительней. Я бежал по нему, сбросив пальто. Сквозь шум собственного дыхания слышалось, как меня догоняет что-то страшное и тяжёлое. Впереди маячит дверь, за ней моё спасение.
Дверь с грохотом закрылась и в неё ударило это «что-то тяжёлое», доски затрещали, но выдержали. Бар опять был пуст. Я растерялся, но решил всё же встать на стойку. Пол вдруг покрылся трещинами, сквозь них стала проступать влага и уже через мгновение я стоял по щиколотку в трясине. До стойки было метров пять. Несколько шагов. Падаю. Еле вытаскиваю руку из трясины. Прыжок, и через нечеловеческие усилия другой. Удалось, я на стойке. Ботинки остались в тине, я опять весь в грязи. Стойка начала плясать подо мной как необъезженный мустанг. Что там подняться на ноги, едва удавалось удержаться на ней.
Распахнулась дверь, ведущая в подсобное помещение. Я услышал звон рынды, крики чаек и солёный запах моря ворвался в бар. Наконец-то удалось поднять голову. Стойка угомонилась.
Бармен стоял посередине зала, как раз под люстрой, сделанной из корабельного руля. Он рассмеялся, раскрутил колесо и свечи на его ободе превратились в огненный смерч. Закружилась голова, перед глазами всё поплыло.
Я бежал по стойке, гулко отзывались шаги в сумраке переулка. Я бежал в беспамятстве сам не зная зачем и куда. Я хотел одного – в последний раз увидеть её глаза и наконец умереть, подарив ей своё сердце.
Кариатиды выли визжали мне в след, царапали лицо ногтями. Атланты отрывали свои балконы и бросали в спину, норовя дать пинка. Со стен сорвались горгульи, облепив меня со всех сторон с визгом впились в икры, руки, лицо. Слетелись грифоны, стали рвать когтями моё тело в клочья, а каменные львы подъедали куски тёплого мяса. Но мне было всё равно, ведь по первому лучу рассвета я поднимался в бирюзу её глаз, бережно протягивая сердце.
Я открыл глаза. За окнами поблёскивало солнце, и на карнизе о чём-то спорили воробьи, веселя ясную тишину беспечным чириканьем.
Почти бесшумно открылась дверь.
- Я принесла тебе своё сердце! – сказала она.
На следующий день хозяйка принесла мне записку на кусочке картона размером с обычную визитку. «Я давно не получал такой шикарной оплаты!» - был текст на ней. С другой стороны карточки был изображён корабельный руль и готическим шрифтом написано:
«БАР РАЗБИТЫХ СЕРДЕЦ».
|
|