А.В. Кайманский
Задоров
1
Задоров был человек глупый, в реальной жизни ориентирующийся плохо: он ещё когда в школе учился, решил сам учителем стать. И вот, в 94 году закончив школу, поступил он в Педагогический университет в родном городе. Умные-то школьники, дети оборотистых или просто сообразительных родителей в экономисты, юристы или компьютерщики подались, чтобы в будущем денежное место занять. А Задоров, дурень, хотел работать в школе, хотя и знал, что и в советское-то время учителя много не зарабатывали, а уж в эпоху капитализма до них (как и до врачей, библиотекарей, милиционеров, военных) правителям никакого дела нет. Но Задоров любил детей, и дети любили Задорова. Правда, сначала он думал в компьютерщики податься. Но дома у него шайтан-машины думающей не было, в школе на информатике по двое-трое за одной машиной сидели, и он не много вынес из школьных уроков. И учителей у них по этому предмету за два года четверо сменилось. Так что стартового капитала в виде компьютера не было у Задорова. И компьютерная деятельность оказалась для него закрытой.
Окончил он исторический факультет с красным дипломом, стал на работу устраиваться. Это в Москве в школу нетрудно молодому специалисту попасть. А в провинции всё иначе. Здесь либо по знакомству устраиваются, либо за взятку. Родители Задорова сами были педагоги: отец – кандидат педагогических наук, мама – психологических. Когда Задоров стал искать работу, мама сказала:
-Не беспокойся, Коленька, на работу мы тебя пристроим, как в Вуз пристроили.
-Как – в Вуз пристроили? – Поразился Задоров. Он-то гордился, что сам поступил, только на курсы месячные походил, и всё.
-А мы поговорили с Дмитрием Петровичем.
-Но я же отлично вступительные сдал! Мне не помогал никто!
-Да мы знаем. Просто подстраховались. И работу тебе найдём.
-Никакой работы вы мне не найдёте. – Задоров был уязвлён, он себя считал взрослым мужиком, который в няньках не нуждается. А тут ему мама говорит, что и в Вуз пристроила, и за ручку на работу отведёт! – Я сам работу найду. И от вашей помощи отказываюсь!
Немного пошумели, но Задоров остался непреклонен. И по блату он на работу устраиваться отказался. Друг его, Крылов, смог устроиться в деревенскую школу, чтобы в армию не попасть, и заплатил взятку в 3000 рублей за это место. Задоров армии не боялся, он и хотел бы себя в армии испытать, да не проходил по зрению: у него была близорукость на минус семь.
В общем, стал молодой специалист искать работу. Сходил в департамент образования, там встал в очередь желающих в школу устроиться и оказался 476-м. На этом он не остановился, пошёл по школам, с директорами разговаривал. Но места не мог найти: у всех учителей друзья, дети, внуки и другие родственники, Педвуз окончившие, тоже на работу претендовали. Хоть в школе и мало платят, но это работа государственная, со стабильной оплатой, отпуск всегда летом – так потому молодёжь в школы и шла. Задоров помыкался-помыкался, сам ничего не нашёл, а был уже август. Но ему повезло: знакомая старшекурсница уходила в декрет и его на своё место позвала в школу-гимназию. Задоров, конечно, согласился, хоть там и было полставки. У учителей ставка – 18 часов в неделю, то есть 18 уроков, кто не знает. Школа, куда Задоров устроился, была одной из элитных в городе, престижной. Туда дети уборщиц и рабочих за редким исключением попадали, всё больше дети бизнесменов, чиновников да преподавателей Вузов. И внутреннее убранство там было богатым: почти во всех кабинетах деревянные с золотистыми ручками двери, телевизоры с видеомагнитофонами (рабочие!), новые доски хорошие, мебель в большинстве классов новая да жалюзи на окнах, на стенах в коридоре картины, цветы живые на подставках. Даже организовано там было необычно: кафедра истории, кафедра литературы, кафедра иностранных языков и так далее. И в этой богатой гимназии Задоров вёл в старших классах историю и обществознание.
Одна беда: часов у Задорова мало было, а значит и зарплата маленькая, да ещё и по низкому разряду шла – по 9-му. Работа нравилась: интересно было Задорову с детьми. Правда, он очень уж долго к урокам готовился: как сядет днём в четыре, книжками обложившись, так до двенадцати и просидит, а то и урок прорепетирует. Если урок был неудачным, Задоров его анализировал и перестраивал, новые форма искал. Завуч кафедры истории Задорова хвалила и обещала в следующем году ещё часов подсыпать.
Так Задоров полгода проработал. Но его очень мучила мысль, что вот он, взрослый мужик, сидит на шее у родителей, принося малюсенькую зарплату. И бывало, он бесился после разговоров с учительницами. Больше всего в школе было учителей среднего возраста, и дамы с кафедры истории Задорову (он был душа-человек, всегда выслушает, да и молодой, приятной наружности) жаловались на страшную загруженность. Ныли, что вот у них, у бедных, по 25-35 часов (то есть в день не меньше пяти уроков, да один выходной в неделю, да подготовка к урокам, да проверка домашних заданий), и так уж устают они, и на собственную семью времени у них не хватает! На такие жалобы Задоров говорил:
-Ну и отдали бы мне лишние часы. И вам легче, и я подработал бы.
-Да надо, конечно. – Отвечали дамы, отводя взор.
-А не хотите отдавать часы, так и не жалуйтесь, нечего и ныть! – Сердился молодой учитель.
Но ему снова повезло: однокурсница предложила устроиться в ПТУ, откуда она собралась уходить. Задоров согласился. Уж в ПТУ ему дали 15 часов! И директор, и завуч стали его после первого же месяца работы сманивать на полную ставку. Новый учитель согласия не давал: он выжидал, что в гимназии будет. В школе ему больше нравилось работать, чем в училище. Училище, как он позе узнал, было единственным в городе, куда принимали без экзаменов. И учащиеся там были соответствующие. За день работы там Задоров уставал больше, чем грузчиком неделю пролработав.
2.
Год учебный пролетел, Задоров принял у школьников экзамены и в отпуск ушёл. Перед отпуском он у завуча гимназии выяснил, что в следующем учебном году у него часов будет побольше и даже новый предмет – Право – появится. А в училище он сказал, что посмотрит, пока не стоит нагрузку увеличивать. И в июне его ещё в одну школу, на полную ставку, позвали, но он отказался.
Отгулял Задоров отпуск, пришёл в гимназию расписание своё выяснять. На кафедру истории заходит, а ему и говорят:
-А мы ваши часы уже отдали. – И в глаза не смотрят.
-Как же так, – Спрашивает Задоров, – вы же мне часы обещали?
-Я так хотела, так хотела, чтобы вы остались в школе, – Завуч отвечает, – но вот пришла из отпуска и это узнала. Без меня меня женили, называется. Но вы не расстраивайтесь, мы вам, может быть, какой-нибудь факультатив придумаем, часа два у вас будет в неделю.
-По идее, надо было бы с вас взыскать за упущенную выгоду! Я из-за ваших обещаний от места в другой школе отказался!
-Но что же мы можем поделать?
Словом, ушёл Задоров ни с чем. Бутылку пива взял, в расстроенных чувствах выпил – вроде полегчало. «Да ну их, – думает, – в жопу! Тоже мне, престижна-мудрёна, ядрёна вошь, гимназия! Пусть своими фотомоделями подавятся! Пусть сами эту гордость школы учат!»
А про фотомодель он вот почему подумал. У него в одном из девятых классов была девушка-фотомодель. Она занятий не посещала почти, всё разъезды-фотосъёмки. Она за год, может, уроках на 10-ти побывала. По другим предметам ей, как гордости школы, просто так оценки рисовали. Даже и Задорову, чтобы конфликта не устраивать, пришлось нарисовать ей четвёрку в третьей четверти. Его по-человечески попросили, мол, зачем девчонке портить аттестат? Войдите в положение, мол, та учительница её не любит, потому и переводим в ваш класс. Она девчонка умная, хорошая, приедет – вы ей заданий дадите, она сделает… Он и согласился по доброте душевной.
Правду сказать, Задоров ею разочаровался. Он-то, пока модель не увидел, всё сгорал от интереса: как же выглядит. А появилась, он удивился: кого в модели берут? Задоров на улице и не обернулся бы на неё: неброская, тело только формируется, волосы светленькие, личико хотя и правильных черт, но неяркое. Словом, фотография чёрно-белая блёклая (картинка нераскрашенная?). Но может, такие и нужны? Чтобы раскрашивать удобнее? А в том же классе были девчонки и поярче. Так вот, эта модель под конец года, в конце апреля, наконец-то появилась у него на занятиях. И вот сидит, тетрадки нет, всё разговоры шёпотом. Он ей не раз замечания делал, чтоб тетрадку завела, но она так и не сподобилась. Зато старалась внешностью своей сыграть. И вот наступал конец года, надо победительнице областного конкурса красоты, фотомодели, ставить оценку. Задоров говорит:
-Я вам не могу поставить оценку просто так. Вы мне сдайте те темы уроков, на которых присутствовали. А то как вас, Аня, не спросишь, вы ни разу не ответите.
-Это несправедливо! Я работаю. – Аня говорит.
-На моих уроках вы ни единой темы в тетради не записали.
-Я вам тетрадь покажу! – Гневно говорит красавица.
-Покажите. И доклад напишете.
Пошёл Задоров к фотомоделевой классной руководительнице и сказал, что оценку «ни за что», «на пустом месте» не может поставить. Та девушку отловила и они к учителю вдвоём пришли. У Ани доклад с собой, она его при свидетельнице историку отдаёт. Тот смотрит – это и не доклад, а ксерокопия, 10 листов, не считая титульного.
-Я ксерокопии не принимаю. Вы только что в библиотеке её сделали.
-Нет, я сама печатала! – Девушка объясняет. – Если б это была ксерокопия, то были бы номера страниц другие!
-Нашли невидаль! Вы при копировании номера страниц могли белой бумагой прикрыть. По-вашему, я ксерокопии от доклада не отличу?
Классрук молча разговор учителя и ученицы слушает, не вмешивается.
-Я сама писала!
-Хорошо. Раз сами писали, Аня, то давайте побеседуем на тему доклада. Напомните, как тема-то звучит?
-На титульном листе написано.
-Так вы что, и темы не знаете?
-Знаю.
Она тему называет, хоть и с ошибкой.
-Ага, хорошо, тему свою знаете. Итак, о самом докладе. Ну, расскажите коротко, о чём писали.
-Я не обязана доклад рассказывать! Я должна была только написать!
-Так что, вы ничего не запомнили, когда доклад-то писали?
-Я не обязана 10 листов учить!
Классрук молча головой качает.
-В таком случае доклад не засчитан. Писали бы сами, так хоть что-то запомнили бы.
-Я не обязана учить доклады!
-Светлана Николаевна, – обращается Задоров к классруку, – вы видите?
-Да. Но может, вы хоть тетрадь у неё посмотрите?
Задоров берёт тетрадь и Светлане Николаевне показывает. Там есть, конечно, названия некоторых тем, кое-где даже вопросы занятия имеются. Классрук смотрит тетрадь и хмурится:
-Аня, как же так? Ты ничего не делала на уроках?
Та молчит, вместо неё Задоров отвечает:
-Именно что не делала.
-Но как же быть с оценкой? – Спрашивает дама.
-Могу поставить «три», хотя по-настоящему «два» надо.
-Я всякую ерунду, которую вы говорили, не должна была писать! – Злится девушка.
-Вы ни одного задания в классе не выполнили. Я уж про домашнюю работу не говорю. У вас все проверочные работы на «двойки». Я ставлю «три», хотя по настоящему у вас «два». – И Задоров в журнале, в последней четверти, выводит оценку. А у красавицы за третью четверть четвёрка, и за первую тоже. И в году Задоров тоже «три» ставит. Аня, когда это увидела, заорала:
-Да ставьте, что хотите! Мне на вас наплевать! Я всякую дрянь учить не буду! Вы плохой учитель! И вообще!
Вылетела из класса, дверью как жахнет! Задоров думал, классрук сейчас возмущаться будет, зачем он фотомодели не поставил хорошую оценку? Но он ошибся:
-Правильно вы, Николай Сергеевич, сделали. – Говорит та. – В неё родители всё деньги вкладывали: раскрутка, реклама. Там и мама такая – не головой, а другим местом себе обеспеченную жизнь добыла. Нечего поощрять. Аня-то неплохая девчонка, только учить её надо.
Но завуч, когда про «тройку» эту узнала, сказала (Задорову показалось, шутя):
-Как же вы это нашей гордости «тройку» влепили? У неё две третьих «пятёрки», а у вас «тройка».
Так вот, вспомнил про эту фотомодель Задоров и только плюнул! Она когда на него в классе орала, так и хотел пощёчину дать стерве! «Ну и хер с ней, со школой этой дебильной! Пойду в училище!» – решил он. Сразу же в училище поехал и на полторы ставки устроился, получил 27 часов в неделю. Но не хотел он в ПТУ работать! Не хотел! Там не дети, а контингент, многие на учёте в милиции стоят.
3.
И стал Задоров в училище работать. О, это был кошмар! Задоров-то к другим детям в гимназии привык: те и учатся, и умненькие, и начитанные. И урок в гимназии не тянулся у Задорова, а летел! И Задоров работой наслаждался, отдачу чувствовал. Пусть он каждый урок разрабатывал долго (вот когда хорошо, что часов мало!), но уж зато и урок был! А сильно занятые учителя не успевают урок хороший подготовить, это ведь не одного вечера дело.
А в училище не дети, нет, не дети. Там контингент! У половины семьи неблагополучные, часть детишек на учёте в милиции, а все вместе – свора шпаны. В гимназии-то Задоров ни единого матерного слова не слышал, а тут наоборот – печатное в недостатке. К тому же сам Задоров был человек из интеллигентной семьи, где слово «зараза» уж таким грубым считалось! И он даже не умел хорошенько матом загнуть, только в пределах двух-трёх матерных слов общался. Был, в общем, слабоват. И учащиеся (так их в учебниках по педагогике называют) это поняли. Они, конечно, первый месяц-полтора присматривались к нему, а потом уж и прогуливать начали сильнее, и «тыкать», и грубить. В ответ на грубость:
-Чо ты пристал? Отвали! У меня ручки нет, я писать не буду.
-Почему вы мне тыкаете? – Терялся Задоров.
-А чо?
Раз историк в столовой увидел, что детишки кидают друг в друга хлеб, сделал замечание:
-Петров, перестаньте хлеб разбрасывать.
-А пошёл ты на фуй, мудак! – Отнёсся к нему Петров, но не прямо, а как бы про себя.
-Что ты сказал?
-Чо слышал.
Задорова всё это бесило страшно, но он себя сдерживал. На уроки ходил, как на каторгу. Он все занятия напролёт был в страшном напряжении. Ученики вели себя нагло, а он оказывался всякий раз в проигрыше. И мрачные мысли захватывали его. «Потому-то твари и побеждают всегда, что никакими нормами не скованы. Они мне легко говорят «чо киздишь», «пошёл ты в жопу», «отъепись», а я привык всех людей старше 15-ти на «Вы» называть» – горько размышлял он. «И на кой чёрт нужен мой труд? Какой урок ни приготовь, он не идёт! Они и тетрадки в моём кабинете держат, чтоб не потерялись. А учебников вообще не открывают. И за эту каторгу получаю 2000!» – убивался Задоров. «Что может быть хуже для молодого учителя, чем такие ученики? Ведь никакого профессионального роста! Ну как с ними квалификационные открытые уроки проводить? Приготовишь, а группа возьмёт да и прогуляет! Или три человека придут. Да и не пойдёт тут никакой урок, уроды работать не будут». Задоров задыхался в училище, он становился пессимистом и начинал думать, что всё движется к худшему. Каждое утро начинал с уговоров себя: «Ну ещё денёк уж протяну». Родители видели его мучения и предлагали уволиться из адского места. Задоров считал увольнение позорным бегством и самоуважения терять не хотел. И он с родителями ссорился:
-Вот ты, папа, ка пэ ен, ну так посоветуй хоть что-нибудь!
-Тебе нужно изучить своих учеников.
-Это общий совет.
-Ты постепенно приобретёшь опыт.
-Одни общие слова! Ты вот ко мне в училище приходи да советы свои пробуй!
-А ты не ори.
-Ты, папа, всю жизнь хернёй занимался! Педагог, а никаких выполнимых советов дать не можешь. Твоя педагогическая теория – фуфло полное!
-Как ты стал выражаться, Коля! – Всплёскивала руками мама.
-А ты, мама, приходи ко мне на урок! И твоя психология сраная ничем не поможет! Тоже кандидатскую написала, а ни одного практического совета от тебя не дождёшься! Сплошные теории!
-Перестань ругаться!
-Учёные-мочёные! Специалисты-теоретики!
Потом-то Задоров, конечно, извинялся, но авторитет родителей как педагогов упал до нуля. «Хорошо им в Вузе-то преподавать! Люди в Вуз пришли сознательно. А мне со всяким отребьем работать приходится, оскорбления выслушивать!» – сердился Задоров.
4.
У Задорова были не только мальчишечьи группы, но и девчоночьи. Но и в том, и в другом случае преподавание истории сводилось к диктовке ответов на экзаменационные билеты. Как ни старался Задоров, иначе не получалось. Разработает он урок, просидев весь вечер за книжками, а урок-то и не идёт! Подразумевается, что ученики должны на уроке работать и домашние задания выполнять. Однако училищные студенты домашних работ по истории и обществознанию никогда не делали, как, впрочем, и по другим предметам. Если же Задоров требовал, чтобы студенты выполняли задания на уроках, то и тут дело не шло. Во-первых, первокурсники, которые в этом году экзамен не сдавали, не заинтересованы были работать. Во-вторых, если Задоров и ухитрялся заставить их заниматься, он сталкивался с трудностью: ученики плохо читали. Но плохое чтение у них отличалось: один еле слоги в слова складывает, другой не знает значения многих из них, третий не понимает длинных предложений. Впрочем, в каждой группе были свои «отличники» (1-3 человека) - эти хоть старались что-то сделать, но при всех усилиях и им материал учебника плохо давался без объяснений. А часть учеников вообще в карты играли или болтали. Карты Задоров отбирал, но ребята всё равно ничего на уроках не делали. И в результате Задоров работал с двумя-тремя учениками, а остальные бездельничали.
Он ругал людей, которые в таких училищах вообще постановили оставить общеобразовательные предметы. «Не понимают чиновники в Минобре, что эти детишки и в школе-то по таким предметам двойки получали, они с третьего класса учиться не хотят! Лучше б их в училище ремеслу учили на высоком уровне, а не истории, обществознанию, праву, литературе! Всё равно они не учатся, и не заставишь их». Но чиновники на то и чиновники, чтобы не понимать, чем занимаются. Они хотя и в министерствах да департаментах образования сидят, о школах и училищах по комиссиям судят. А всякому ясно, что комиссия, как бы неожиданно не нагрянула, всё равно ожиданной окажется. Да и что можно комиссией выяснить? Надо в системе образования простым учителем и завучем поработать, тогда только и поймёшь суть трудностей.
И вот сейчас Задоров диктовал слесарям второго курса содержание билетов по истории. Был четвёртый урок, а учителю казалось, что по крайней мере восьмой! Работать приходилось в постоянном гуле: те, кто ничего не делал («А у меня ручки нет», «Я потерял тетрадку», «У меня рука болит»), вполголоса разговаривали. Унять их историк никакими замечаниями не мог. У него в этот день были только мальчишечьи группы, и группы, по выражению завуча, «тяжёлые». Так что на четвёртом уроке Задоров едва не клокотал от злости на собственное бессилие и профессиональную несостоятельность. И это при том, что в гимназии-то его уроки были хороши! Школьные методисты говорили, что Задоров далеко пойдёт: он умеет чувствовать аудиторию, уроки интересные разрабатывает, находит неожиданные решения. Словом, историк себя полагал в школе хорошим специалистом. И тем больнее ему ощущалось его слабость в училище!
-Сколько раз вам, Пётр, можно замечания делать? – Задоров неверно поступал, задавал риторические вопросы. Он забыл, что указание учителя должно быть чётким и выполнимым требованием. И главный закон воспитания (равно как и дрессировки) историк не использовал. А закон этот следующий: угроза должна быть выполнена, иначе и у человека, и у животного возникает мысль, что требование можно и не выполнять.
-А ты не делай. – Лениво ответил парень. Он, как и большинство учащихся, «косил» под бандита и соответствующим образом одевался и говорил. – Чо ты ко мне пристал?
-А ну заткнись и не вякай! – Взревел Задоров.
-Да чо ты вопишь? – Так же лениво ответил ему Пётр.
-Вон из класса, дебил! – На лице юноши действительно наличествовали признаки вырождения. Видимо, всё же не так уж не прав Ломброзо, подумал Задоров.
-Никуда я не пойду!
-Вылетишь, я сказал! Буду я всякую сволочь терпеть! – Задоров подскочил к ученику, рванул за шиворот, выволок из-за парты и буквально выкинул из класса. Учитель до того был взбешён, что не заметил наставшей в классе в момент перепалки тишины.
-Продолжаем урок. – Как мог спокойно сказал он оставшимся.
Когда урок кончился, Задоров всех выгнал на перемену в коридор, а сам в изнеможении опустился на стул и начал переживать, что вот оскорбил человека, наорал на него! При всех! И вообще, опустился до уровня этих ребят!
Из-за этих интеллигентских переживаний он на следующем же уроке допустил тактическую ошибку. Когда ребята вошли в класс, Задоров публично извинился за грубость. Большей глупости он не мог и придумать! Однако понял он это далеко не сразу. Конечно же, ребята восприняли извинение по-своему: «Этот мудак зассал, знает, что нас лучше не задевать. Потому нас по именам и зовёт». Сами они друг друга только по кличкам и звали.
5.
После глупого задоровского извинения ребята в училище стали ещё более наглыми: они думали, что Задоров попросту боится с ними связываться. Его вежливость они принимали за бессилие, да и вообще молодого историка считали слабаком. Но тот поначалу этого не понимал. Правда, один случай открыл Задорову глаза.
У историка было «окно» - свободный урок. Во время этого урока он пошёл чинить шкаф в кабинете на первом этаже. Учительница обратилась именно к Задорову, потому что училищный слесарь был в тот день пьян. И вот ковырялся Задоров со шкафом этим в классе на первом этаже, форточка открыта. Вдруг историк запах сигарет учуял и услышал громкие голоса – это ученики пришли курить под окна кабинета и завели разговор. Пока не услышал своё имя, Задоров к их разговору не прислушивался.
-Да чо, побоится Задоров, на фуй, заваливать на экзамене! – Говорил кто-то. Судя по разговору, это были студенты 3-го курса, которым в этом году экзамен Задорову сдавать. Они были сегодня у него на уроке, он им и пообещал, что не сдадут экзамен, если так же прогуливать будут и так же лодырничать.
-Да чо этот сыкун сделает?
-Его в гаражах, в кизду, залови, и всё, на фуй!
-Всем поставит!
-Махаться побоится, думаешь?
-Да его отмудохать хоть я могу, плядь!
-Ручки тоненькие у очкарика!
-Да чо вы? Он даже «бля» никому не скажет, куда ему махаться!
-Мудак епаный!
-Я ему, этому сутулому, так въепу! Очки свалятся!
Ребята заржали. Тот кто говорил, стал пародировать задоровскую манеру говорить, что вызвало ещё больший смех. Задоров слушал, и поднималась в нём тяжёлая злоба. Так и хотелось выскочить на улицу к ребятам и бить, бить по ненавистным физиономиям!
Правда, вскоре ребята перешли с обсуждения его персоны на более интересный разговор.
Отвёл Задоров уроки, домой вернулся. До трусов разделся и на себя в зеркало посмотрел по-настоящему впервые. Точно: и ручки у него тонкие, «телегентские», и сутулый, и очкастый, и раза два только на турнике и подтянется. «Надо что делать» – подумал он.
В результате с зарплаты купил он грушу боксёрскую и в спортзале накачивать стальные мускулы стал. Родители, конечно, ужаснулись резкой перемене:
-Коленька, ты этой грушей изуродуешь руки! – Жалостливо говорила мама. – Как же ты будешь на скрипке играть?
-Мама, всё равно я великим музыкантом не стал и не стану уже.
-Но ты на себя посмотри. Ты прямо в зверя превращаешься, когда эту штуку колотишь.
Действительно, Задоров, молотя грушу руками и ногами, представлял себе наиболее наглого из учеников и тогда испытывал удовольствие от процесса. Лицо его менялось: брови сходились на переносице, губы сжимались.
-Ничего не превращаюсь. Вырастили из меня барышню! Скрипка, рисование! Лучше б в бокс или карате отдали. – Отвечал молодой учитель.
В спортзале Задоров быстро подружился со всеми и почерпнул огромное количество советов. В общем, стал он вести здоровый образ жизни. И цель себе Задоров поставил научиться монетки скручивать, как Александр III, или, на худой конец, гнуть их.
Но вот как учениками справиться, не мог он придумать! Стал читать труды педагогов-классиков, «Педагогическую поэму» снова перечёл. И открыл он для себя, что Макаренко, оказывается, мог наглецу-колонисту и по физиономии дать! И даже наган был у Макаренко для пущей убедительности слов.
«Раз уж Макаренко, сам Макаренко по мордам бивал, то и я могу в крайнем случае. Раз ребята только силу понимают, надо им её показать, но при том самим собой остаться» – решил Задоров. Не то чтобы он бить учеников собирался, нет, он думал попробовать на их языке с ними говорить, а не на своём.
6.
В училище случилась кража: взломали компьютерный класс на втором этаже и вынесли всё мало-мальски стоящее оборудование. Милиция зачастила в училище, справедливо полагая, что воры – кто-то из студентов. Из-за начавшегося расследования ученики притихли: стали на уроки чаще ходить, прогуливать реже, меньше грубить. Многие вспомнили, что они на учёте в милиции состоят, что кое у кого год-два уловного наказания имеется. Поэтому вооружённый новым решением Задоров недели две подряд не имел повода его применить. Но как только следствие было окончено, виновники найдены и им предъявлено обвинение, а следователь перестал появляться в училище, студенты снова обнаглели. Неудачливых воров они осуждали: вот дураки, попались на продаже краденого! Надо было по-другому продавать, тогда никто бы их не засёк! Саму кражу большинство из них не осуждало.
Наиболее наглый из второкурсников, старательно изображавший из себя бандита Куликов, по прозвищу Лысый, часто бывал на занятиях, но на них почти ничего не делал. Вместо него в его тетради писал забитый всеми студент Лесников. Задоров на уроке, как уже не раз делал, отобрал куликовскую тетрадь у Лесникова и потребовал, чтобы Куликов писал сам. Тот, естественно, отказался из престижа: крутым считался, так не мог же он потерять лицо, послушавшись презираемого «окарика»! И потому заявил:
-Чо ты цепляисся? У меня в тетрадке все темы?
Задоров взял тетрадку: темы все, но почерков насчитывалось три.
-Ты, Куликов, не сам их писал, так что по «двойке» тебе за каждую тему, не твоим почерком написанную.
Сказал и стал в журнал выставлять «неуды».
-Права не имеешь! – Взвился Куликов, подлетел к Задоровскому столу и журнал выдернул, сбросив на пол.
-Подними журнал. – Спокойно сказал сидящий на стуле учитель зависшему над ним ученику. Говорил-то он спокойно, но от злости руки его сжались в кулаки.
-Щас! – Куликов тоже был зол: несправедливо ему поставил две двойки Задоров! – Ставь тогда четвёрку рядом, чтоб «двойку» закрыть! Это несправедливо! Я на темах был, и темы эти в тетради есть, а какая разница, кто писал?
-Не ты писал, так темы не засчитываются. Журнал подними.
Тут Куликова усмехнулся и, гладя Задорову в лицо, ногой пнул журнал в угол.
Задоров вскочил, схватил ученика за воротник и потащил к двери. Куликов рванулся, освободился и вышел без помощи учителя, хлопнув дверью. Журнал так и остался валяться на полу.
Задоров продолжил урок. Но борьба ещё не была окончена: Куликов заглянул в кабинет и крикнул учителю:
-Козёл очкастый!
-Что ты там, болван, вякнул? – Ответствовал учитель.
-Чо слышал!
-После урока зайди поговорить!
-И зайду!
Урок дотянулся до конца. Ребята, обычно стремившиеся поскорее выйти на улицу покурить, на этот раз, не сговариваясь, остались в кабинете. Им было интересно, чем закончится «разборка» между учеником и учителем. Куликов болтался по коридору рядом с классом, но вошёл не раньше, чем Задоров его позвал. Они удалились в лаборантскую. Куликов стоял перед учителем, руки в карманах, на губах кривая усмешка. Он ожидал, что Задоров будет морали читать, как обычно. Но тот повёл себя неожиданно:
-Ты что выгрёбываешься?
-Чо-о? – Протянул Куликов скорее растерянно, чем нагло.
-Ещё раз ты мне вякнешь что-нибудь, и берегись.
-Да чо ты мне сделаешь?
Краска сбежала с лица учителя. Он крепко взял ученика за одежду на груди, тряхнул, к стене притиснул и сквозь зубы заговорил:
-Уж найду, что сделать. – Разьярённый историк не замечал, что всё сильнее стискивает воротник ученика.
-Мы с вами после уроков разберёмся. – Куликов, хотя и чувствовал себя неуютно, всё же не сдавался.
-Когда? Вы сворой меня замочите, конечно, но одного-двоих я точно успею прикончить или покалечу! Может, тебя первого! Хоть сегодня! Ну?– Задоров говорил и периодически весьма сильно встряхивал студента, даже стукал того спиной о стену. Так легко ему делалось с каждым словом! Наконец-то он мог дать волю своей злости, рассчитаться за все унижения, переживания! – Где?
-Да чо вы сразу так, Николай Сергеевич? – Куликов понял, что дело серьёзно: учитель взбешён и наверняка за себя не отвечает.
-Да ничего!
-Да чо вы, я пошутил.
-Журнал сейчас поднимешь!
-Ну, подыму.
Учитель опомнился, выпустил студента и они вдвоём вышли из лаборантской. Однокашники Куликова смотрели на обоих с интересом. Не понятно было, чья взяла. Задоров был бледен, Куликов – красен. Молча он поднял злополучный журнал, положил на стол и вышел. За ним потянулись ребята. А Задоров после их ухода почувствовал прилив сил от победы. Возможно, они его подкараулят где-нибудь – пусть! Не будет он больше сдерживать себя, к чёрту рефлексию да либерализм!
Вышел он из училища, видит – Куликов и компания из четырёх человек курят у дверей. Они двинулись вслед за Задоровым. «Ага, ясно. Пугнуть хотят» – понял учитель. Так оно и было. Ребята тихо переговаривались, время от времени пронзительно свистели. Дорога шла мимо гаражей, места довольно пустынного. Историк напрягся, рассчитывая, когда же следует действовать. «На «четыре» обернусь» – решил он. Так Задоров и сделал: резко обернулся и шагнул к ребятам. Те оказались метрах в пяти от него.
-Ну? – Неожиданно учитель вспомнил, что пишет автор книги «Боевая машина» об оборонительной стойке и тело само, без участия сознания, приняло её. Преследователи подошли ближе, но особой агрессии в них не чувствовалось, они, казалось, даже несколько растерялись. Историк ждал. Он был абсолютно уверен в себе и готов драться до конца.
-Мы поговорить хотели. – Начал Куликов. Компания подошла ещё ближе и стала полукругом. Задоров был само внимание: он продумывал атаку. Сделал два шага, чтобы прикрыть спину. Сзади уж точно никто не подберётся.
-Так говорите.
-Вы меня обозвали.
-А ты меня не обзывал?
-Ну…
Задоров тогда перехватил инициативу, перебил Куликова:
-Так, махаться хотите? Ну так давайте! Чего зря языком трепать?
-Да мы просто поговорить.
-Мне некогда, я на свидание спешу. Куликов, ты тут заводила, так подходи первым. Только уговор: к ментам потом не обращаться, а то ещё в суд потянете за разбитые рожи.
-Да чо вы, Николай Сергеевич, злитесь так? – Миролюбиво заговорил Шанаев, который тоже не раз посылал учителя по матери.
-Ребята, вы меня достали. Пытался я с вами по-хорошему, вы не понимаете. Значит, будем по-плохому разговаривать.
Возникла пауза. Задоров окончательно успокоился: боевые действия продумал до мелочей, стоял удобно, на ровном асфальте, спина прикрыта стеной гаража. «Прорвусь» – уверенно думал он.
-Очки потерять не боитесь? – Снова Куликов проявил себя.
-Не волнуйся, никуда не денутся. Ну?
-Да ладно, чего вы?
Учитель понял, что драки не будет. Нужно было с честью уйти, иначе это противостояние долго протянулось бы.
-У вас всё ко мне?
-Ну…
-А всё, так до свидания. – Он повернулся и пошёл прочь, ожидая нападения.
-Ну до свидания. – Сказали ему в спину.
Так и ушёл Задоров с триумфом.
Он понимал, однако, что победу в одном сражении нельзя считать выигранной войной.
7.
В течение следующих месяцев Задоров понемногу изменял своё положение в глазах учеников. Постепенно он учился говорить на их языке, для чего приходилось переламывать себя. Скажем, историку грубость была чужда, как и авторитарный стиль преподавания. Сначала он научился грубить – так, чтобы автоматически на резкость отвечать большей резкостью. Для этого дома даже писал возможные варианты ответов, причём совершенствовался в язвительности. Учеников стал называть на «ты», перестал стесняться обращения вроде «заткнись», «пасть закрой», «только вякни», то есть всего того, что сам же всегда осуждал. Научился давать подзатыльники, хлопать книжкой по головам, длинной линейкой так ударять по парте, чтобы раздавался звук, как от хлыста. Освоил искусство мгновенно переходить от одной манеры разговора к другой, даже и на протяжении одного предложения. Иной раз он мог сказать что-то примерно такое:
-Дима, я вам говорю, потише, пожалуйста. – Спокойный размеренный голос. – Ты оглох, что ли? – Металл. – А ну проваливай из кабинета к чертовой матери, дурень! – Ледяными осколками по коже.
Ребята начинали его побаиваться: почувствовали на собственном опыте железную хватку (Задоров выжимал около пятисот раз за день ручной жёсткий эспандер), увидели сбитые костяшки пальцев (а это уж «груша» давала себя знать), да ещё и поверили, что Задоров «отчаянный».
В девчоночих группах историк вел себя по-джентельменски. И для большей части будущих продавщиц был эталоном мужчины (хотя вряд ли они слово «эталон» и знали): всегда вежлив, предупредителен, аккуратен, одеколоном пахнет, и мата от него не услышишь, и всегда по имени обращается. Он и дверь откроет перед девушкой, и из автобуса выходящей даме руку подаст, и тяжесть поднести поможет – словом, они такого обращения ни дома, ни в училище не видели.
А Задоров поставил перед собой цель: добиться уважения у ребят (сначала через демонстрацию силы) и стать примером подражания и для них тоже.
Учитель изменил и внешний вид: бороду отпустил для солидности, за одеждой стал более тщательно следить, чтобы быть для расхристанных ребят примером. Сутулиться он тоже перестал (для этого ежедневно дома носил на голове два толстенных слова по нескольку минут и даже писал в таком положении). Конечно, метаморфоза не мгновенно произошла, а была результатом планомерной работы.
Дома не знали, как к этим переменам и относиться. Мама, слушая рассказы Задорова об училище, ужасалась:
-У тебя фашистские методы! Это ужасно!
-Ничего не фашистские. Они адекватные. Если у тебя есть коза, мама, ты хоть что делай, а всё равно собаки из неё не выйдет. Вот и я учитываю, что у меня там – свора злобных дворняг. Они боятся только палки. Но надо им и кусок мяса кидать иногда.
-И это слова учителя! Как ты можешь своих учеников так называть? Это же дети!
-Мама, это не дети.
-С такой ненавистью к детям тебе в училище не место!
-А я к ним ненависти не испытываю. Мама, раз они – злобные дворняги, почему я должен их «детьми» называть?
-Тебя, Николай, ни в чём не убедить. – Сказал и папа.
-Вот и не вмешивайтесь.
Возлюбленная Задорова, которая раньше не могла вытянуть его в спортзал или на стадион, одновременно и восхищалась его целеустремлённостью, и несколько досадовала. Она вот не смогла его убедить физкультурой заняться, а презрение учеников его и не на такие подвиги толкнуло.
8.
Учитель голову ломал, как бы ему учеников своих заинтересовать полезным занятием, чтобы им дело какое-нибудь интереснее стало, чем в подъездах пиво пить да драки затевать. Но ничего он придумать не мог, а в училище не одни подонки были. Задоров, утвердив свою силу, теперь гораздо легче вёл уроки и мог присмотреться к своим «ученичкам». Были и нормальные ребята, хотя и из «группы риска». Кое на кого историк плюнул – не стоят внимания – а большинство всё же, ему казалось, не совсем и пропащие. То же и среди девушек: были «оторвы», на которых негде пробы ставить, они и на учёте в милиции состояли, а были и те, кого требовалось лишь пообтесать немного.
И однажды на уроке обществознания в группе продавщиц Задорова стукануло: а не снять ли видеоклип с участием училищных девушек и ребят?
Тут надо рассказать вот о чём. Задоров и друзья его, когда учились в институте, снимали видеоклипы – ясное дело, любительские, на своём (и очень даже неплохом) уровне. Несколько из них Задоров режиссировал и он же был автором сценария, да и роли играл. Друзья теперь работали кто где, времени не хватало, и дело это было заброшено. А у Задорова и по сей день идеи крутились, да вот не с кем было воплощать! И технических трудностей не было – друг учителя, бизнесмен, дал бы отличную цифровую видеокамеру, и смонтировать можно было на компьютере – а вот с актёрами проблема была.
И вот Задоров, рассказывая тему, одновременно думал, что вот хорошо бы на роль Орландины попробовать Светку, уж очень внешне подходит. «А почему бы и нет? Попытка не пытка» – решил он. И после урока он попросил девушек не бежать курить, а послушать его:
-Девчонки, я хочу вам сделать предложение.
-Что, всем сразу? – Засмеялись они, часть вышла, а часть осталась.
-Девушки, давайте будем видеоклипы снимать.
На него вытаращились, думая что ослышались.
-Вы чего, Николай Сергеевич, шутите?
-Нисколько. Я хочу видеоклип снять на песню «Орландина», которую пели «Колибри» и Хвостенко. Отличная песня. Камеру я найду, сценарий мы с вами напишем. Если кто заинтересовался, то завтра подходите после шестого урока ко мне в кабинет. Я вам дам песнь послушать, оба варианта, а вы сами решите, какой лучше.
-А вы только нашей группе это предложили?
-Нет, я всем скажу. Так что вы быстрее думайте. Сегодня у меня только дамские группы, а завтра – только мужские. Так что я ребят предупрежу.
Задоров в успех идеи не поверил, он думал, что никто из них завтра не явится, в лучшем случае придут одна-две девушки. Но пришло пятнадцать человек, причём из них двое парней со своими парами. Они прослушали песню несколько раз.
-Фу, старая никому не известная песня. – Пронёсся общий гул.
-Если вы её не знаете, это не значит, что её никто не знает. – Ответил Задоров. Он ждал чего-то подобного. – Сначала «Орландину» сделаем, а потом – что сами предложите. К тому же у нас нет конкурентов. На песенки, которые вы по радио слышите постоянно, клипы уже есть. И если мы снимем ещё один, это будет неинтересно. А на эту песню клипа нет, насколько я знаю.
Шесть человек, соскучившись, ушли.
-Ну, будем снимать? – Обратился Задоров к оставшимся.
Те помялись-помялись и согласились.
-Какие идеи есть?
-А у вас?
Задоров сначала сухо и коротко рассказал суть сценария, а потом, когда начались вопросы, стал говорить с жаром, увлечённо. И через пятнадцать минут десять человек азартно обсуждали детали и сцены. Заведомо невыполнимые предложения Задоров сразу отметал. Вопросы по поводу реализации замысла по мере написания сценария так и сыпались:
-А как же мы сделаем превращение Орландины?
-На «компе», при помощи специальной программы. Не Голливуд будет, понятно. Но хорошо можно сделать.
-А костюмы? Где же мы их возьмём?
-Я договорюсь, нам студенческий театр одолжит.
-А если будут велики, я подошью!
-И танец я знаю какой сделать!
-Платье Орландине надо красно-чёрное!
-Лучше белое, чтобы сразу никто не догадался. А то если красно-чёрное, все сразу поймут!
-А мужчина пусть будет в чёрном костюме!
-Лучше в джинсах!
-А кто же будет роль мужчины играть?
Тут всё застопорилось. Роль предложили обоим юношам, но те отказались. По их мнению (чего они не высказали, но что прекрасно понял Задоров), настоящие «братаны» такой фигнёй не стали бы заниматься. А так как «братаны» и вообще бандитские элементы были для ребят идеалом подражания, то на какие-то там роли размениваться было нельзя! Иначе риск потерять уважение сверстников. Потому парни вида не подали, что идея эта им нравится. Тогда девушки наперебой заговорили, что пусть сам Задоров и сыграет!
-Не получится. Я снимать буду. Невозможно одновременно играть и снимать.
-А как же тогда?
-Спросим ребят. Если никто не согласится, позовём кого-нибудь не из нашего училища.
На том и порешили.
Репетировать начали на следующей неделе, заняли актовый зал. Сначала «ставили» танец, для чего историк пригласил однокурсницу, которая раньше в студенческом театре занималась хореографией. Уже во время первой репетиции нашлись любопытные ребята, которые подсматривали за «актёрами». Они своими смешками и комментариями довели Задорова до белого каления, так как смущали девушек. Кое-кого из зубоскалов учитель затаскивал в зал и отчитывал:
-Чего ржёшь, как больная лошадь? Тебе вот слабо роль сыграть! Ты ничего не умеешь, кроме как курить до одури, напиваться да блевать! И морду такому же придурку, как ты, можешь разбить! Ты – питекантроп, человекообезьяна! Иди вон на дереве возле школы повиси, там тебе самое место. Ну, чем ты от гориллы половозрелой отличаешься? Ничем, только вот меньше шерсти на тебе и ты слабее! Иди отсюда! А у нас тут люди собрались, хомо сапиенсы! Люди разумные, а не полуобезьяны! – И под хохот девушек выталкивал посрамлённого парня вон.
Задоров нарочно старался уязвить как можно сильнее: авось, кто и клюнет на «слабо!» да сделает назло вредине историку, захочет доказать, что не горилла!
На третьей репетиции он намеренно оскорбил подсматривавших через замочную скважину парней и неожиданно один из них, вспыльчивый Алексёв, аж пятнами покрылся.
-Да Вы! Вы! – Он боялся матюгаться при Задорове. – Я чо! А чо! Вы меня не уважаете!
-А за что тебя уважать-то?
-Трудно кривляться как будто! – Как-то даже забыл Алексёв, что надо бы поддерживать образ «братана». – Это вам слабо мне разрешить!
-Мне-то не слабо, да ты через полчаса сбежишь! Тут учиться танцевать надо, а не ногами топать! Где тебе! И нас подведёшь! Вы ведь все крутыши-крутышами, а положиться на вас нельзя.
-Да ты проверь!
-Ну так заходи!
Алексёв присоединился к девушкам. Конечно, тело его было непослушно к тонким танцевальным движениям, и он плюнул бы, наверное, на всю эту херню, но лицо терять не хотелось. И он пробыл с ними всю репетицию.
Явился Алесёв и на следующую. Задоров думал, что Алексёв всё же в какой-то раз не явится, но тот приходил. Но при том юноша демонстрировал презрение к тому, чем занимался, и выполнял указания с таким видом, будто бы делал одолжение. С ним стал приходить и его приятель Костян. Тот просто наблюдал и не мешал.
За костюмами пошли все вместе, даже Алексёв с Костяном. Студенческий театр, который обещал помочь с реквизитом, был богатым: его хорошо «кормила» местная администрация, труппа даже призы нередко брала на конкурсах самодеятельных коллективов. Задорова со всей компанией пустили в костюмерную. Выбор был богат. Сразу же нашли Орландине романтическое белое платье, главному герою – сюртук, плащ, тросточку и примерили парик. Учитель опасался, что Алексёв со своей довольно-таки неблагородной физиономией на лирического героя не очень-то потянет. Но когда перед всеми предстал денди начала XIX века, в цилиндре, в плаще с пелериной, сделал несколько шагов, раздалось общее:
-Ух ты! Прямо не узнать!
Алексёв посмотрелся в зеркало и протянул:
-Ну чо, нормально. – Он снял парик и надел головной убор. – Не, на лысой башке плохо смотрится. Лучше с париком.
-Может, ещё и бакенбарды тебе? – Только что пришла учителю в голову мысль. –Давай попробуем.
С бакенбардами оказалось ещё лучше.
Две последние репетиции были «костюмные». Неожиданно для всех Костян, который только наблюдателем и был, заявил:
-А место вы плохое нашли для съёмки. Я лучше знаю.
И он действительно показал более удобную натуру: длинный извилистый переулок между домами. Там и снимали клип. Задоров считал, что получается средне, но лучше уж так, чем никак.
Потом клип смонтировали в офисе у задоровского друга. Готовый вариант размножили на дисках, а желающим переписали на кассеты. Получилось не так уж плохо, как предполагал учитель. Клип пошёл «гулять» по училищу. Особенно впечатлило всех превращение обыкновенных современных парня и девушки в людей XIX века в момент, когда он касались друг друга. Хотя, как Задоров и предупреждал, «Голливуда» не получилось, но сама мысль, что это сделано собственными руками, возвышала. «Актёры» гордились своим детищем, показывали домашним, друзьям, знакомым. В стенах училища было устроено застолье в честь удачного опыта. Задорову удалось добиться на это разрешения у директора. В празднестве участвовало больше народу, чем предполагалось. Задоров страшно там утомился, показывая ребятам, что такое настоящее веселье. Он и спел под гитару несколько песен, и анекдоты травил, и шутками сыпал, и танцы устроил – словом, был тамадой. Рад был, что хоть пятнадцать человек, включая и двух учительниц, хорошо провели время.
После этого на Задорова и администрация, и сами ученики стали смотреть иначе. Ребята вдруг открыли в нём новые качества.
|
|