Хожу по снегом занесённым улицам,
по переулкам и дворам Москвы.
Век двадцать первый надо мной сутулится,
пытаясь как всегда идти «на Вы».
Он – мне товарищ по реинкарнации,
я в нём подозреваю кореша.
И времени чужого облигации
мы с ним перебираем не спеша.
Конечно, Век побольше держит в памяти
имён, событий, фактов, цифр и дат.
Но у меня к нему нет чёрной зависти –
я и своим воспоминаньям рад.
…..
Я с лошади упал в Полтавской битве,
потом хромал у Павла на балу:
нога не танцевала в нужном ритме,
запомнив то паденье. Наяву
я бредил неудавшейся атакой,
я Карла видел, слышал этот бой.
И в танце я чуть не затеял драку,
поскольку не был в тот момент собой.
Вдруг для меня смешались все событья.
Что век назад – то сделалось вчера.
Я спать ложился под Аустерлицем,
вставал в Берлине, с самого утра
разбуженный победной канонадой
и пением бродяги-соловья.
Я брёл сквозь время через листопады
до мая от седого ноября.
В моём в веках проложенном полёте
судьба так неожиданно права:
вчера споткнулся я на эшафоте –
сегодня разболелась голова.
Я многих женщин знал и очень близко.
А при Артуре женщиной был сам.
Я поднимался вверх и падал низко,
молитвы посылая небесам.
Мои следы остались на ступеньках
египетских суровых пирамид.
Я за руку здоровался со Стенькой,
и им же был в пылу страстей убит.
Я говорил когда-то на латыни,
владея в совершенстве языком.
Я знал законы Рима непростые,
и с Плинием я лично был знаком.
И это знанье мне порой мешает.
Я путаю и даты, и слова.
…….
Но март в Москве. Снег постепенно тает.
И к вечеру яснеет голова.
|
|