БАРТ
Падение Эйфелевой башни Барт отложил до вторника. Понедельник - день тяжелый, среда – какой-то непонятный, до четверга долго ждать, так и выпал вторник.
Барт – местное имя, так звали его латиносы, когда он жил рядом с ними. А так он Бартеньев, Ильюшенька, сыночек, кровиночка, любимый и балованный. Жили трудно, но и велосипед, и коньки и лыжи, сначала детские финские, потом и горные, с дорогим оборудованием, были у него всегда. Всему он отдавался с увлечением, все у него получалось. И денежки маленькие он уже начал зарабатывать. В основном, ездил подрабатывать на зимние студенческие каникулы в горы, а летом - на море. Это означало, что кое как поступил он на дневной, правда не без помощи мамы, у которой был на кафедре какой-то однокурсник. Прополз, проскочил, выручило то, что мальчик, факультет-то был женский, что-то насчет логопедии. Сейчас, сидя на набережной Сены и созерцая башню, он уже и не помнил, как назывался тот факультет. А тогда – праздник, армия по боку, на факультете одни девки – красотки, а кто некрасивый, тот добрый; и лекции запишут, и на контрольной не оставят, и лабораторки вместо него сделают. Курятник, одним словом. Студенческая жизнь повернулась к нему фейсом. Как это пели молодящиеся мамины подруги, когда собирались на Татьянин день в их нелепой квартире: «От сессии до сессии живут студенты весело», - и кокетливо на него поглядывали. А поглядеть было на что. 1м80, фактура, фигура. Мать укоряли, что она сваляла дурака, не позволив ему сдавать во ВГИК. Но мать была твердо уверена, что поступила правильно, было у нее стойкое убеждение, что Боженька обделил ее обожаемого Ильюшеньку мозгами, и требовалась настоящая профессия, чтобы прочно стоять на ногах. Хотя какие мозги нужны юному Аполлону? Но было у него то, что делало их ненужным, даже бесполезным грузом. Был он прагматичен и очень жОсток с людьми. Оттого и денежки стали водиться, и работу он находил, и студенческие легкие долги ему всегда отдавали. А уж когда он выезжал в горы, где его успели узнать работники базы, место было ему всегда приготовлено. Немного денег привозил маме, остальные тратил на бары и рестораны.
Летом, на югах, его брали в санатории сначала на непонятные должности, типа уборщика, а когда он освоил массаж - был уже нарасхват.
Но дальновидному Ильюшеньке показалось этого мало, и он прилепился к вечно пьяному санаторному доктору, который за сущие пустяки обучил его мечте всех подростков – гипнозу. У того, к удивлению местных, неплохо стало получаться, и это новое качество снискало ему славу среди приморского населения. Гипноз давал совершенно неограниченные возможности в плане покорения женской популяции, но мужики, с которыми он в последнее время водил дружбу, увидели в этом необыкновенные перспективы. И однажды, когда Ильюшенька проигрался в пух и прах, к нему подошел Рябой, дружить с которым было и опасно и почетно, и потребовал долг. Ильюшенька, посмеиваясь, стал стягивать с себя бесконечные голдочки и сдергивать с рук браслетики, но Рябой очень внушительно и серьезно потребовал грины. При этом пообещал, если что, поставить на счетчик… Ильюшенька растерялся. Он подрыгал ногой, разбил набегающую волну, присел на перевернутый лежак, отгребя пахнувшие йодом водоросли и сухие крабьи лапки, и внимательно посмотрел на Рябого, соображая, что тому нужно.
А понадобилось Рябому всего-навсего загнать в море своего заклятого врага Фантомаса, желательно в бессознательном состоянии. Технически дело не стоило выеденного яйца, но последствия могли быть плачевными. Ильюшенька понимал, что его толкают на убийство. А кому охота садиться в 18 лет? Да так надолго?
Сидя на топчане, Ильюша делал вид, что усиленно думает, как бы лучше исполнить просьбу. Когда он первый раз, 10 лет назад, приехал в это место еще с мамой, они сняли у Рябого угол. А зимой, уже в Москве, мама делала от него аборт. На следующий год произошло тоже самое, а через три года Рябой сам предложил занемогшей матери, что он приютит Ильюшеньку, золотко, сыночка, кровиночку. И приютил, и кормил, и был строг, если тот задерживался на местной дискотеке.
Что делать? Видно просьба Рябого, вернее то, как он подвел к ней парня, была вызвана непростой ситуацией. Акции Рябого несколько упали в поселке, и надо было восстанавливать равновесие.
Ильюшенька спросил, каков размер долга будет завтра. Рябой подумал и назвал сумму в 2.5 тысячи баксов.
Деваться было некуда. Ильюша вздохнул, поднялся с топчана и пошел в сторону санатория. Был у него запасной вариант – Алевтина Геннадиевна. Работала она зав. секцией в одном из крупных Московских универмагов и давно строила ему глазки. Явно продаваться Илье не хотелось, но нужны были деньги. Высокий, голубоглазый, с великолепным рельефным торсом, Илья был лакомый кус, он это понимал, но чтобы за одну ночь так заработать, он и представить себе не мог, хотя и собирался попробовать. В бар в плавках его не пустили, единственно, что позволили сделать, это заглянуть поверх голов секьюрити на танцплощадку ресторана. Аля сидела в баре. Ее бритый затылок и ступенчатый загривок, были ему хорошо видны. Тут она поднялась и направилась в сторону танцплощадки, ее нежно вел Рустам или Мустам. Он был не местный, и уточнять его имя всем было лень. Сделав несколько неуклюжих движений, она вдруг остановилась и схватилась за правый бок. Потом медленно протекла мимо подставленных Рустамом рук на пол, и из угла рта потянулась тонкая кровавая струйка, которая увеличивалась и набирала силу, превращаясь в полноводную реку. До Али никому не было дела, Рустам, оглядываясь, быстрыми шагами удалялся прочь, танцующие стали разбегаться, и только Ильюша с ужасом разглядывал огромное темное пятно, расползающееся по веранде.
Когда первый ступор прошел, он подумал, что Аля к употреблению не годится, но вбитые мамой понятия о мужском благородстве и брезгливое нежелание других помочь ей, заставили Илью тихонечко прокрасться на запретную веранду, подхватить Алю и отнести ее к лодочному сараю, где он проводил иногда сеансы гипноза с повизгивающими девчонками. Скинув ее на землю и стерев пену и кровь с лица оторванным подолом платья, он подложил ей под голову обломок весла и кинулся за старым врачом. Тот был пьян и долго не мог сообразить, что Ильюшеньке от него надо. Пришлось принимать самые радикальные меры, чтобы привести его в чувство. Когда врач открыл глаза уже осмысленно, Илья поволок его на берег, в сарай. Аля казалась в свете неровного пламени зажигалки абсолютно и бесповоротно мертвой. Но доктор, судя по всему, был большой дока, и в сумке, которую он пьяный-пьяный, а захватил, оказалось все, чтобы привести Алю в чувство. Как радовался Ильюшенька, когда, наконец, Аля шумно икнула и захлопала глазами.
Доктор измерил давление, сказал свое знаменитое «чудненько», и закурил. Потом, ловко разрезав бутылку, он всунул отдельно горлышко Але в гортань и залил туда Аква Минерале, посмеиваясь, что, дескать, изобрел новый способ промывания желудка. Это как минимум Нобелевка, господа, гудел он, ни к кому не обращаясь. Промыв желудок и смыв кровь, он довольно оптимистично заявил, что пить надо меньше с такими болезнями, а что кровь - это не смертельно. Так сосудик-другой хряпнулся – сказал он задумчиво. Такие дела.
Когда Ильюшенька намылился удрать, доктор очень удивился и спросил, не намеревается ли драгоценный бросить его на произвол судьбы с этой коровой? Она ему абсолютно не нужна, первая помощь ей оказана, заявил он, ссыпая использованные ампулы Илье в ладонь, а там уж, что хотите с ней, то и делайте, но меня не кантовать, и отпуск мне не портить, а то отрекусь от тебя, дитя, и не обучу еще одному гипнотическому фокусу.
Доктор отбыл. Ильюшенька скинул разбитые стекляшки под опрокинутую лодку и забегал по сараю, подвывая. Простое желание, трахнуть Алю и взять у нее за это 2.5 тысячи баксов, вон как обернулось. Как ему в глаза то завтра всем смотреть? Все же видели, как он эту старуху тащил, сраму не оберешься. И что он Рябому скажет? Зачем, зачем он это сделал? Вечно он лезет, куда не просят. Он машинально открыл Алину крохотную сумочку из золотой парчи, висевшую у нее через голову, и вдруг обнаружил, что она полна баксов. Ну да, ну правильно, не оставлять же такие деньжищи в санатории, сопрут, недорого возьмут. И когда он отсчитал из пачки 2.5 тысячи, та даже не уменьшилась. Оглядываясь и дрожа, он вытащил еще 300 долларов, и заметался, не зная, что предпринять дальше. Его план оттащить ее в санаторий трещал по всем швам. Он громко застонал – мамочка, помоги. Но мама была далеко, и выпутываться приходилось самому.
Он засунул сумочку под старую, перевернутую лодку, стоявшую в самом дальнем углу и кинулся к Рябому, у которого по привычке жил. Рябого не было. Быстро одевшись, он покидал вещи в рюкзак и, топая ботинками по прогибающемуся полу, вмиг оказался на улице. Спрятанные деньги буквально прожигали карман. Он остановился в растерянности. Куда бежать? Он побежал в сторону сарая, потом повернул к автобусной остановке, и тут, слава Богу, увидел, что навстречу идет Рябой. Молча сунув ему деньги, он, в тревоге за Алю, опять кинулся к сараю, сопровождаемый криком «постой, да стой ты, черт тебя побери, я пошутил». Но Ильюша его не слышал. Перед глазами стояла страшная картина, - Аля лезет в свою сумочку и начинает пересчитывать деньги. Этого позора ему не снести. Никогда. Или другая картина, что Аля лежит мертвая. Но когда он вбежал, он увидел, что Аля сидит и трясет головой, как будто пытается отогнать надоевшую муху. Повернувшись на звук, открываемой двери, она в свете луны показалась Ильюше отвратительным уродом, с выпученными, окруженными потеками туши глазами и перекошенным ртом. Потом рот широко открылся, и Аля исторгла рык. Видно горло было оцарапано при промывании, и громко кричать ей было больно. Ильюша кинулся к ней. Но как оправдаться в похищенных деньгах? Надо все вернуть, отработать, влезть в долги, попросить у мамы, она-то достанет. В отчаянии от того, что сейчас совершит, он схватил обломок весла и с силой обрушил его на голову Али. Она упала, дернулась и затихла. Тогда Илья прокрался в глубину сарая, вытащил из-под старой лодки сумочку с остальными деньгами, опустошил ее и бросил на лежащую Алю. Подхватив дрожащими руками рюкзак, он кинулся вон, вспугивая парочки, сидящие и лежащие на берегу.
Перевал Илья перешел за ночь, и утренние лучи встретили его на другой стороне полуострова. Шел он как в бреду. Такой беды с ним еще не случалось, и он не представлял, как ее можно одолеть. Он даже не очень устал, только натер ноги, отвыкшие за лето от ботинок. Когда Илья вышел на оживленное по-утреннему шоссе, план у него был готов.
В свое время он очень удивился, прочитав в Симферопольской газетенке объявление, что некто устраивает в Иностранный легион, вернее сформулировано там все было более туманно, но старый доктор, уроженец Риги, объяснил, что у них такие объявления попадаются регулярно. Ильюша предчувствовал, как он поразит московских приятелей, небрежно вытащив из кармана любовно сохраненную газетенку, и как они будут солидно, по-мужски, беседовать, обсуждая объявление, покуривать при этом косячек и поигрывать газовыми пистолетами. Иностранный легион стоил не одной бессонной ночи юным горожанам. И сейчас Илья видел только в нем свое спасенье.
Приехав в Симферополь, он с автовокзала позвонил по указанному телефону. Встреча была назначена в этот же день. Пришла в кафе, как они и договорились, миловидная женщина. Подсев к нему за столик, она попросила заказать ей кофе и начала разговор ни о чем. Погода да гастроли заезжей знаменитости, так пустяками и заполнила она неуклюжую паузу, которую повесил в воздухе Ильюша. Уходя, она сообщила адрес, где его будут ждать вечером.
Встретил его старик. В комнате Ильюша сидел сухощавый черноволосый мужчина. Он доброжелательно с небольшим акцентом попросил у Ильи документы и спросил, есть ли у него родители. Илья промямлил про мать, вытащил паспорт и сел на поставленную посреди комнаты табуретку. Мужик, повертев паспорт в руках, назвал сумму, от которой еще позавчера Илья упал бы в обморок. Сегодня цена его не волновала. Условия были приемлемые. Документы готовятся в течение месяца, и Ильюша отбывает в Марсель. Как он туда доберется – это его забота, но мы (мы – это уже организация, защита, надежность) рекомендуем воспользоваться автобусом. Твое прошлое нас тоже не интересует, мы берем всех. Смотрим только, чтобы был здоров. Завтра утром зайди сюда, тебе сделают все анализы, тогда и будем решать. Результаты узнаешь через неделю, вот по этому телефону. Если скажут, что все в порядке, на другой день приходи для серьезного разговора. Давай паспорт, да не забираем мы его пока, что ты такой дерганый, ксерокс снимем. Тут из кухни пришел старик и ловко сделал копии. Про деньги не спросили. Было видно, что у вербовщиков глаз наметан и лишних вопросов они не задают. А может, им были неинтересны его мальчишеские переживания.
Месяц промелькнул быстро. За документы он расплатился Алиными деньгами, осталось еще много. Из снятой квартиры он старался без надобности не выходить, не зная, какие отношения у него сложились с милицией, из-за происшествия на море. Когда все было готово, его отвезли на машине в Брест, и он сел в идущий во Францию автобус. Путешествие было приятным. Рядом с ним сидела очаровательная девушка, где-то сзади сидел ее отец, они тоже ехали в Париж. За разговорами время летело незаметно. Маша, так звали соседку, постоянно его чем-то угощала, она была из Москвы и во Францию ехала не впервые. Илья сам не заметил, как проболтался ей по поводу Иностранного легиона, видно хотел произвести впечатление. Но Маша покачала головой и сказала, что от хорошей жизни так далеко от дома не уезжают. Илья замолчал, вспоминая дом, мать. Мысль об Але он гнал от себя, но все равно, ее искаженное болью лицо стояло перед ним постоянно.
Когда подъезжали к Парижу, он вдруг понял, что ему совершенно невозможно будет расстаться с Машей, но Бог уже развел их по разным дорогам.
Прощаясь на автовокзале, Машин отец стал объяснять ему, как добираться до Марселя. Илья слушал в пол уха, он смотрел на Машу, чуть не плача. Он понимал, что, расставшись с ней, окончательно перечеркнет свою прошлую, благополучную жизнь. Он перейдет барьер, за которым одиночество, болезни, тюрьмы. Наконец решился. Вынул из кармана листок бумаги, нацарапал свой домашний телефон. «Маша, позвони, скажи маме, что у меня все в порядке, что я жив, здоров, и свяжусь с ней при первой возможности». Маша охотно согласилась. У нее тоже в душе промелькнуло сожаление, но у дорог свои правила.
Марсель встретил Илью дождем, и поэтому показался мрачным и негостеприимным. Никакими языками, кроме зачаточного английского, он не владел, поэтому ему пришлось хватать прохожих за рукава и совать бумажку с адресом. Когда он оказался на нужной улице, смеркалось. Охранник что-то пытался ему объяснить, но Илья безнадежно помотал головой и пошел искать ночлег. Переночевал он у проститутки, а когда утром решил с ней расплатиться, понял, что все его деньги и документы исчезли. Девушки тоже не было. Вместо нее на кровати сидел, ухмыляясь, огромный латинос, и Илья, потеряв способность соображать от гнева и обиды, кинулся на него с кулаками.
Очнулся он в полутемной комнате, на полу, в другом помещении. Рука была в гипсе, голова болела и была заклеена пластырем. Волосы были сбриты. Рядом в пакете лежали две банки пива и хлеб с колбасой. Кто-то видно сжалился и взял его на содержание. Потом в комнатке появился араб в грязных штанах. Затем вошел еще один, и на языке, близком к русскому, но из которого Илья понимал только отдельные слова, объяснил, что у парня есть две возможности, пойти сдаться в полицию, пожалуйста, они его отпускают, или остаться жить в их общине, они о нем позаботятся. Илья подумал и выбрал последнее.
Прошло три года. Илья освоил французский, жил в Париже по новым документам, которые организовали ему его друзья, и исполнял их мелкие поручения. Оружие там, взрывчатка. Он очень изменился. Никто из бывших знакомых сейчас его бы не узнал. Он побывал во всех горячих точках, был несколько раз ранен, нос у него был сломан в какой-то портовой драке, переболел малярией и чуть не разбился на вертолете. Это был одинокий волк, ему было все равно где спать и что есть. Однажды он заплакал во сне. Ему приснилась мама, она гладила его по голове и называла Ильюшенька. Так его больше никто теперь не называл. Но что-то от прежней жизни у него все-таки осталось. Иногда он украдкой появлялся на Монмартре и смотрел издалека на Машиного отца, который, писал там портреты, но подойти не решался. Потом отец исчез, видно поехал домой, а с ним стала постепенно исчезать из его души и тоска по Маше, память о которой он хранил в особом файле памяти, рядом с домом и мамой. В Москву он звонить боялся, и очень надеялся, что Маша исполнила его просьбу, и мать, понимая что он жив, ждет его.
Он не знал, что Маша сразу же по приезде дозвонилась его матери, потом познакомилась с ней лично и от нее узнала историю побега Ильи. Но узнала еще и то, что Аля осталась жива, и сейчас отбывает срок в тюрьме за крупное хищение в своем магазине и еще за какие-то левые дела. Так что к Илье у правоохранительных органов претензий нет, и если бы он сам решился позвонить, то уже ехал бы домой.
Задание свалить башню он получил 30 августа, день взрыва был назначен на 11 сентября. Организация планировала, напугав Америку, пугнуть как следует и Европу. Но Барт, как его называли, давно привык к самостоятельным действиям и время исчислял не числами, а днями недели, поэтому и выбрал вторник.
Справедливо рассудив, что акция направлена на устрашение правительства, а не борьбу с народом, он решил все проделать ночью.
Обложив фермы по присланной из центра схеме восьмью магнитными минами, он сидел на набережной и в последний раз любовался таким привычным темным строгим силуэтом. Потом, помолившись и еще раз оглядев окрестности, он вздохнул, нервно зевнул и нажал на кнопку.
А в это время, Маша в очередной раз звонила Ильюшиной маме и спрашивала, нет ли вестей от ее непутевого сына, а мама плакала и просила Машу заходить. Маша в очередной раз обещала, утешая и уговаривая ее потерпеть, потому что знала, что как только она положит трубку, мама опять несколько часов не будет отходить от телефона, мучительно призывая Бога не оставить и сохранить ее Ильюшеньку, ее сыночка, ее золотко, ее кровиночку.
27 октября 04 год. Виктория Л. Жукова
|
|