Актеры любят рассказывать байки, то есть смешные истории, случившиеся с кем-нибудь на сцене. Не было человека, который, взойдя на подмостки, хоть раз не попадал в нелепую ситуацию. Конечно, смеялись в основном окружающие; сам же вляпавшийся с содроганием вспоминал те мгновения и скорее склонен был забыть случившееся, чем рассказывать об этом друзьям. Но в театре все на виду, любой ляпсус становится всеобщим достоянием, и его пересказывают, хватаясь за живот и давясь от хохота, веселые коллеги, хотя смешного, если вдуматься, там не слишком много.
Скажем, готовит актер роль Карандышева в пьесе А. Островского «Бесприданница». Работает он трудно, мучительно. И вот – спектакль. Последний монолог страдающего человека, в котором – растоптанное достоинство, обманутая любовь, безумная ревность и желание остановить этот продажный мир, пусть через смерть и кровь, но остановить…
Карандышев, произнося последнюю фразу: «Не доставайся же ты никому!», выхватывает пистолет и стреляет в Ларису… А выстрела нет: помреж отвлекся. Актер бледнеет, с ненавистью смотрит за кулисы, повторяет фразу еще раз, но уже громче, и опять стреляет… Куда там! – помреж наводит за кулисами порядок, ему не до сцены. Выстрела снова нет. «Осечка…» – шепчет Карандышев и зачем-то заглядывает в дуло. Раздается долгожданный выстрел. Актер в обмороке, зритель хохочет, занавес закрывается, скандал. А наутро весь театр, захлебываясь от восторга, передает из уст в уста новую байку.
Я сам не раз попадал в нелепые ситуации. Чаще всего они были связаны с оговорками и превращались в веселые анекдоты. Так, в пьесе «Лошадь Пржевальского», в монологе шофера о том, как он умирал от жажды, вместо слов: «Воду из радиатора пил», я произнес: «Воду пил из карбюратора». По неграмотности я просто не знал между ними разницы, и за эту оговорку мне до сих пор стыдно.
Вообще-то оговорки, накладки и ляпы на сцене, как правило, результат чьей-то небрежности, несобранности, халатности. Но, как ни странно, при всей своей непростительности и непозволительности они частенько играют положительную роль и вносят в занудный спектакль живую струю импровизации и вдохновения.
Спектакль «Дядя Ваня» не игрался больше месяца. Для свежего спектакля это довольно большой перерыв, и для актера начало спектакля было тяжелым. Действие развивалось трудно, почти стояло на месте. Он погибал и чувствовал, что заваливает роль. Вот тут и пришла на помощь накладка.
В ночной сцене режиссером была придумана протекающая крыша. На улице дождь, няня ходила и расставляла большие бутыли, куда падали капли. Дядя Ваня, по замыслу, был крепко пьян, хорохорился перед Еленой, жонглировал пустой бутылкой, объяснялся в любви и когда попытался ее поцеловать, разбилась одна из таких бутылей. Елена вырвалась, ударила его по щеке, он стал отступать и вдруг увидел, как расширяются от ужаса глаза уже не Елены, а актрисы. Боковым зрением заметил, что бутыль раскололась на большие острые осколки, торчащие кверху. На них-то он и пятился, да еще – босиком. В зале наступила гнетущая тишина. Актер повернулся и стал собирать осколки, произнося монолог о разбитой жизни и о своей никому не нужной любви. Это была лучшая сцена в том спектакле.
Потом один из внимательных зрителей сказал: «Отличная режиссерская находка! Но неужели бутыль так удачно разбивается всегда?»
Накладки хороши не сами по себе, а в контексте спектакля. Они могут помешать действию и превратиться в обычную байку, а могут помочь и стать живой поэтической метафорой.
Мне кажется, что наша жизнь в основном состоит из таких накладок, ошибок и ляпсусов. И счастлив тот, кто умеет обратить их в свою пользу.
Но если даже они превращаются в обыкновенные байки, это тоже хорошо, потому что, как известно, смех – родной брат СВОБОДЫ.
Да здравствуют актерские байки!
|
|