А, ВПРОЧЕМ
Поглощаемый хмурой промозглою мглой,
Измождённый, с мешками вечерней порой
По Нью-Йорку, стыдясь, озабоченно
Бомж бредёт скособоченный
Мимо гостиниц и прочего,
Что влечёт его и очень, где
Развалы фруктов непорченых,
Шмотки, еда днём и ночью, но
Вся жизнь вокруг – как многоточие.
Не последняя каждая точка, ведь
Есть ещё следующая за ней точка, и
Для точек не существует подстрочников.
Меж точками – шипов и кочек ряды.
Вынести их наваждение – нет мочи. И
Всё чаще в оазисах прошлого прочерки
Памяти, отчаяньем простроченной…
Липнут ко лбу бомжа волосы его всклокоченные,
Лоснятся, как замасленные, куртка и порточины.
Лицо – напряжённое как после пощёчины.
И с сожалением размышляет он о порочности
Людской жестокости, равнодушия прочности:
“Души обрекающих на скитания и одиночество –
Как брошенных домов окна заколоченные.
Если на пути твоём жизненном кочка, то
Случайная она, а впрочем, нет…
Когда жизни провода для тебя обесточены,
Как бы жизнь ни была раззолочена,
Оказываешься на её обочине
И не в воображении, а воочию”.
|
|