Я сидел на краю деревянной террасы и рисовал щепкой на песке замысловатые фигуры. С моря дул прохладный бриз. Закат был безвозвратно испорчен. Серая дымка, налетевшая с запада, постепенно затянула весь горизонт.
- Синьор, мне надо убирать, - услышал я у себя за спиной. Толстенький маленький человечек, как две капли воды похожий на киношного Фантоцци, нерешительно топтался в метре от меня. В руках у него была зелёная лохматая щётка.
Я воткнул щепку в песок и пошёл в сторону бара, заправляя на ходу рубашку. Сверкая белыми ступнями, меня обогнали две амазонки. Вслед за ними нёсся золотистый ретривер.
В баре было непривычно пусто, а ведь уже почти десять часов. Увидев меня, бармен Филиппе радушно улыбнулся, и его широченная лапа тут же потянулась к бутылке с водкой.
Я остановил его жестом.
- Нет, Филиппе. Сделай мне лучше большую чашку эспрессо. Выпивка в твоём заведении мне не по карману.
- Плохие времена? – спросил он, участливо глядя на меня из-под густых сицилийских бровей.
- Просто, не сегодня. Погода испортилась. Думал посмотреть закат...
- Это не последний закат в здешних местах, - философски заметил он, поставив передо мной эспрессо. – Посмотрите завтра. В конце концов, это не повод чтобы отказываться от стаканчика чинзано. Верно? - и повернулся к незнакомцу, скучающему у дальнего конца стойки. Тот с готовностью кивнул.
- Вы из России? – спросил незнакомец немного погодя, вытаскивая сигареты из нагрудного кармана.
- Можно сказать и так.
- Хотите, - он протянул мне пачку.
Я отказался.
- Тогда позвольте угостить вас выпивкой. Здесь решительно не с кем поговорить. Только и остаётся, что пить и смотреть на море.
- Принципиально не принимаю угощений, - сказал я, ища глазами Филиппе. – Тем более от американцев.
Он уже собирался прикурить. Но, услышав мой ответ, вынул сигарету изо рта и посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом.
- Вам не нравятся американцы? – его голос приобрёл тягучую интонацию.
- Вам не откажешь в проницательности, - пошутил я.
Появился Филиппе.
- Я смотрю, вы уже познакомились, - заметил он, сгребая со стойки оставленные мной монеты. – Может, что-нибудь закажете?
- В другой раз, Филиппе, в другой раз...
На улице уже почти стемнело. Дул всё тот же бриз и небо на западе было молочно-серым. Гирлянды огней, расходившиеся влево и вправо по побережью, окрашивали ленивый прибой в искусственные неоновые цвета.
Из бара вышел американец. Заметив меня, он неспеша направился в мою сторону.
Дёрнул же чёрт задержаться, раздражённо подумал я, делая вид, что не замечаю его.
- Знаете, я тут подумал, а не пригласить ли вас к себе.
- В Америку что ли?
- Нет. Мы с женой снимаем неподалёку отсюда дом. Три комнаты, приличная прислуга, небольшой садик и вид на море. Совсем недорого. То, что надо для такого непритязательного человека как я.
- Непритязательные американцы - большая редкость, - заметил я, уже собираясь откланяться. - К тому же, мой английский не для светских бесед. Сами слышите.
Незнакомец усмехнулся. – Знаете, я тоже не люблю американцев, хоть и родился в США. А жена у меня из Парагвая, - добавил он после недолгой паузы, видимо, рассчитывая, что данное обстоятельство непременно должно склонить мои симпатии в его сторону. – Буддистка.
Я заколебался.
- Чем вы занимаетесь у себя в Америке?
Незнакомец сделал какой-то неопределённый жест рукой, но, вовремя спохватившись, пояснил: - Пишу книги.
- Значит, вы писатель?
- Совершенно верно.
- Хорошо, приду, - сдался я. - Давайте адрес.
- А мы ведь даже не познакомились, - вспомнил он, передавая мне бумажку с невразумительными каракулями, содержащими название улицы и номер дома. - Майкл Шорт.
Символично, подумал я, пожимая его вялую руку.
Жена из Парагвая оказалась высоченной блондинкой скандинавского типа. Я мог бы не нагибаясь схватить её за коленку. Она улыбалась мне так, словно я в детстве катал её на велосипеде вдоль дядюшкиных плантаций. Майкл сиял от счастья. Мне даже стало как-то неловко за своё упрямство.
Мы расположились на веранде, огибавшей дом по периметру и упиравшейся южным своим концом в буйство розовых кустов.
- Что будете пить? – спросил гостеприимный американский писатель.
- Уж точно не водку, - ответил ему нелюбезный русский.
- Тогда мартини, - улыбнулся он, принимая мой шутливый тон.
Буддистка из Парагвая строго посмотрела на мужа. Я успел поймать этот странный двусмысленный взгляд. Мне показалось, что под лёгким шёлковым платьицем на ней нет белья. Через минуту после нашего знакомства я уже забыл, как её зовут. Майкл трещал без умолку. Сначала он принялся рассказывать мне, как лет шесть назад посетил Москву. Несообразительный американец додумался сделать это зимой. Ему, видите ли, хотелось посмотреть на русские снега. По началу всё было хорошо: отель, поездки по городу, рестораны, матрёшки, псевдохохлома и блины с икрой. Потом беды посыпались как из рога изобилия: алкогольное отравление, лёгкое обморожение, пропажа паспорта, снова отравление, на этот раз не алкогольное, и, наконец, двухчасовое сидение в лифте вследствие какой-то поломки.
Пока он рассказывал, я выпил весь мартини, успел убедиться, что на Паоле, её звали Паола, белья таки нет. После чего загрустил, осознав фатальное отсутствие закусок. На этом московская тема была закрыта, и Майкл предложил посмотреть картины, купленные у местного художника накануне. Заметно подобревший, я поплёлся за ним. Меня терзали сомнения. Паола осталась на веранде. Уже в дверях я оглянулся и посмотрел на неё долгим настойчивым взглядом. Видимо, в тот момент во мне было что-то от настоящего парагвайца. Она не смогла сдержать улыбки.
- Они у меня в спальне, - сообщил Шорт, когда мы оказались в гостиной, отделённой от веранды стеклянной дверью. – Два великолепных пейзажа в изумрудных тонах.
В спальне нам пришлось задержаться надолго. Майкл заговорщицки приложил палец к губам и быстрым цирковым движением извлёк из-под матраца бутылку "Балантайна". Я понял, что роль настоящего парагвайца будет сыграна мной до конца.
Пили из горлышка.
- Она меня совсем замучила, - шептал счастливый Шорт, вытирая рукавом рубашки влажный лоб. – Деньги отбирает и не даёт пить. Кредитки куда-то засунула... Приходится вот так... А ведь я люблю её... Даже русские так любить не умеют.
Я делал вид, что сочувствую ему. Это было не сложно. Шорт быстро пьянел, и речь его становилась сбивчивой и малопонятной.
- Послушай, - он вдруг схватил меня за руку.
Я уже было подумал, что сейчас он признается мне, что предпочитает мужчин.
Шорт захихикал.
- Это невероятно, но у неё есть любовник. Да ещё какой! Я тебе сейчас покажу этого парня.
Не выдержав, он затрясся от хохота. Его мокрое от пота лицо стало похоже на раздавленное печёное яблоко.
- Он что здесь? – удивился я.
- Идём.
Он быстро юркнул в коридор. Я последовал за ним, находясь в некотором замешательстве. Не хватало мне ещё какой-нибудь дикой сцены. Эти американцы известные неврастеники. Сейчас он покажет мне искромсанный труп какого-нибудь местного малого, который решил скуки ради приударить за его буддисткой, а потом вызовет полицию и скажет, что это моих рук дело. Я вспомнил заголовки французских газет годичной давности: "Зверства русской мафии..." и прочие шершавые тексты. Майкл уже открыл дверь и теперь стоял на пороге, указывая куда-то внутрь. Я осторожно заглянул в комнату. Там никого не было.
Заметив мой недоумевающий вид, Шорт пробежал в дальний конец комнаты и ткнул пальцем в портрет на стене. Это была большая фотография Че Гевара, легендарного команданте Че.
- Узнаёшь?
Трудно было не узнать его, облик, растиражированный миллионами копий, ставший символом эпохи великих иллюзий и вечного бунтарства.
Ни один мускул не дрогнул на моём лице. – Знаешь, Майкл, - сказал я ему, - это совсем не смешно. Тебе даже можно позавидовать в некотором смысле.
- Что! – вдруг заорал он. – Позавидовать!? Мне!? Ты издеваешься надо мной? Чему тут завидовать? Эта сука лижет его! Понимаешь ты!?
- Как лижет? – не понял я.
- Вот так!
Он вскарабкался на кресло и несколько раз лизнул фотографию. На стекле остались влажные следы от его языка.
- Видел? А ещё она ложится вот здесь, на полу, на этом самом флорентийском ковре, и мастурбирует, глядя на него. Я несколько раз заставал её за этим. Не говоря уже о том, что она приносит ему мой "Балантайн" и курит при нём только аргентинские сигареты.
Я почувствовал лёгкую дурноту. Зрелище мастурбирующей перед фотографией Че Гевара Паолы подействовало на меня угнетающе. Мне захотелось к морю.
Шорт залпом сделал несколько крупных глотков и упал в кресло. Он весь как-то вдруг обмяк, расплылся, и казалось совершенно отключился от внешнего мира.
В комнату вошла Паола.
- Так я и знала, - сказала она, забирая у мужа бутылку. Сквозь тонкую ткань её платья вызывающе просвечивали соски.
Вместе мы перенесли Майкла обратно в спальню. Несмотря на небольшой рост, он оказался довольно тяжёлым. Затем мы спустились вниз на веранду, где на столике уже появились какие-то закуски и бутылка мартини.
- Сегодня будет красивый закат, - заметил я, прикрывая рукой глаза от яркого вечернего солнца.
Он рассказывал вам, что я мастурбирую перед фотографией Че лёжа на ковре?
- Да, - признался я. – А ещё говорил, что вы лижите его.
Паола улыбнулась.
- Что вы обо всём этом думаете?
- Виски...
Она как-то странно посмотрела на меня.
- Так вот, всё что он вам говорил – правда.
Полюбоваться закатом мне в этот день не удалось.
- Тебе пора идти, - сказала Паола, блаженно потянувшись. – Майкл скоро проснётся. Не стоит его так часто разочаровывать. Он, в сущности, неплохой человек. И деньги у него водятся, - добавила она, разглядывая свои ноги. – К тому же, мне бы не хотелось пропускать вечернюю медитацию.
Я вышел на улицу и зашагал в сторону моря.
А позади ещё долго маячил в темноте едва различимый огонёк её аргентинской сигареты.
1996
|
|