О любви, о любви и еще раз о любви – о чем еще могут трендеть телепрограммы, фильмы и прочая телевизионная и радио чепуха!
В раздражении я выключила телевизор, заткнула рот приемнику и встала, чтоб взять с полки книгу. Лучше всего какой-нибудь детектив. Едва только ноги поднесли к заветным полочкам, на которых дразня зрение и будя воображение застыли картонные утешительницы, едва только глаза выбрали заветное «Детектив» на корешке, ну, конечно же, в дверь позвонили! Был дурацкий праздник 8 марта, почему-то считавшийся международным, хотя международности в нем добавилось разве в последнее время после развала Союза. Наверняка явились девчонки или, того хуже мальчишки с седьмого этажа, упорно не желавшие признавать, что мне давно минуло двадцать и опасно приблизилось тридцать. Почти каждый день кто-то из их шальной компании, зачем-то мнящей себя романтиками, оставлял цветы у моей двери и дурацкие записки, типа, люблю – туфли куплю. Подписи под этими эпосами, как правило, не значилось, и личность поклонника оставалась неопознанной. Вероятнее всего, они по очереди забавлялись, не желая признать, что гордячка-соседка с девятого этажа плевать хотела на их глупые штучки. Один из них как-то даже осмелился подойти и пригласить на свидание, но я его так ненавязчиво отшила, что повторных попыток больше не предпринималось, зато цветочки появлялись с завидной регулярностью.
В дверь между тем трезвонили настойчиво и неотрывно, явно намекая на мою медлительность. Вздохнув и по дороге все еще обдумывая, а не послать ли всех подальше, кто бы там ни был за дверью, я поплелась открывать. На пороге стоял парень в потертых, откровенно старых джинсах, свитере на голое тело и разномастных кроссовках.
- Вы к кому? – изумилась я. В огромном списке моих старых, новых, давних и случайных знакомств ТАКОЕ не значилось. Слишком он смахивал на хиппи, рокеров, кого там еще, в общем мамонтовымерших еще во времена юности моих тапочек.
- К тебе, к кому же еще. Лифт у вас опять не работает, пришлось пешком подниматься.
- Мы разве знакомы? – я тщетно силились хотя бы на задворках памяти найти сведения об этом человеке. Определенно раньше я его не видела.
- Знакомы… - вздохнул он. – Ну, то есть я тебя знаю, а ты меня – нет.
- Да? Ну и кто же ты?
От его ответа я обалдела.
- Кто ты? – переспросила я.
- Твой ангел, - парень так натурально вздохнул, что я подумала: неверное, моим ангелом быть не очень легко.
- Конечно, не легко, - откликнулся он.
- Ты что, читаешь мои мысли?
- Читаю, я же ангел.
- А почему же тогда ты не прилетел на крыльях, а поднимался пешком на девятый этаж, или ангелы в наше время летать разучились? – голос мой прямо-таки излучал ехидство.
Парень хмуро посмотрел на меня.
- Не хотел привлекать к себе лишнее внимание. Можно войти?
- Ну, знаешь ли!.. Может, ты и ангел, а может – просто квартирный вор. В любом случае, делать тебе в моем доме нечего. – С этими словами я захлопнула дверь перед самым носом нахала.
Все еще ворча себе под нос, что даже в праздник не дают насладиться покоем и тишиной наедине с прекрасной нечитанной книгой, я направилась в комнату. Уже достала намеченную утешительницу, уже удобно разместилась на диване, облизываясь внутренне, словно кошка, увидавшая воробья-калечку и знающая, что его нетрудно будет поймать, уже открыла страничку – как вдруг знакомый мужской голос из другого угла комнаты произнес:
- Между прочим, невежливо так обращаться с ангелами.
Я вздрогнула. Голос явно принадлежал давешнему парню. Судя по тону, маленько рассерженному.
- Как ты сюда попал? – изумилась я.
- Пришлось пройти сквозь стену, - вздохнул он.
- Ты умеешь проходить сквозь… - от услышанного я едва не потеряла дар речи.
- Ну, конечно, я же ангел, - похоже, оригинальностью ответов мой новый знакомый не отличался.
- А зачем ты пришел? У тебя что, особая миссия на земле по моей сохранности? Или, может, на небе решили всерьез узнать, как живут обычные люди? И послали агентов? А? Что молчишь?
- Вот докука, - поморщился он. – Ты, вообще-то, здесь не причем.
- Как это не причем? Ты же вроде как мой ангел? – возмутилась я. – Или соврал?
- Ангелы не врут. У них это не получилось бы. Иначе потом можно и того…
- Чего того?
- Неважно.
- Так для чего ты все-таки явился, может, скажешь?
- Не скажу, - мой ангел как-то нахохлился и стал в чем-то похож на косматую курицу.
- Слушай, ну а если я не имею к этому никакого отношения, чего тогда ты заявился ко мне?
- Я надеялся, что не выгонишь своего ангела-хранителя и приютишь его на время. Тем более что я пробуду у тебя всего одну ночь, ну, может еще и один день.
Я покачала головой.
- Ладно. На таких условиях оставайся. Больше времени я тебе все равно не смогу уделить – послезавтра на работу. Если учесть, что на дворе уже почти ночь…
Он оглянулся, как будто только сейчас понял, что действительно на улицу постепенно спускались сумерки и мягкие лапки Большой медведицы уже неслышно двинулись по нашему небу.
Был славный почти весенний вечер, один из вечеров, когда так хочется впустить в душу чудо. Я поверила, что этот странноватый типок – мой ангел. Не слишком, видимо, жалуют меня в небесной канцелярии, если такого хранителя приставили. Впрочем, возможно я несправедлива и свои охранные функции выполняет он хорошо.
- Ну, проходи, располагайся. Хочешь чаю? – я решила побыть немного гостеприимной, раз уж вечер безнадежно испорчен и почитать вожделенную книгу не удастся.
Мой ангел, или кто он был там на самом деле, усмехнулся. Но приглашение принял. Пришлось переместиться на кухню и поставить чайник. Через пару минут я хохотала над его незамысловатыми шутками и уже не понимала, как могла не доверять этому смешному и, в общем, вполне симпатичному существу. Насмеявшись от души, я встала, чтобы заварить чаю, хорошего душистого чаю с бергамотом, который предпочитала всем другим чаям.
- Слушай, а как тебя звать? Не называть же тебя ангелом, в самом деле. Или у вас там, на небе, имена не полагаются?
- Почему же не полагаются? – мой гость был до смешного серьезен. – Можешь звать меня Боней.
- Как? Боней? Почему именно Боней?
- А почему нет? – действительно, почему нет.
– Ну что ж, Боня, давай чай пить.
Мы пили чай и болтали. Он рассказал, что очень любит свою собаку Тяпку и очень скучает по ней.
- У вас на небесах есть собаки?
- Есть. Это собаки, умершие на земле и за свою жизнь не совершившие ничего дурного. За это им позволено быть свитой ангелов и дожидаться своих хозяев.
- Расскажи еще что-нибудь…
- Хорошо. Там, где я родился, трава была такая густая…
Так, болтая и попивая чай, сидели мы с ангелом Боней на моей тихой кухне и мир за окном казался большим и полным разнообразных чудес.
2
Утро началось как обычно – с солнца, целовавшего висок. Было десять часов. Я потянулась в постели, потом вспомнила вечерние события и резко встала. На кухне все было как обычно. Высилась гора немытой посуды, стоял полупустой чайник на плите, немым укором взывала гора окурков в пепельнице. И никаких следов вчерашнего странного гостя. Осмотрев весь этот бардак, я вздохнула и пошла одеваться. Мимоходом заглянула в другую комнату. Никого. Может, все приснилось?
Решив не забивать голову глупыми размышлениями, я оделась и со вздохом принялась за уборку. Помыла чашки, протерла пол, выбросила окурки. А затем с чувством выполненного долга поставила чайник, сварила кофе и с наслаждением его выпила под сигаретку, плеснув для ясности ума капельку ликерчика. Праздник, какой бы дурацкий он ни был, подарил лишний день свободы и ничегонеделанья, а посему – да здравствуют дурацкие праздники!
Время приближалось к полудню. Насладившись вдоволь утренним кофепитием, я решила, что пора привести себя в порядок и съездить куда-нибудь, например, в парк. Тем более, что погода располагала. Одевшись и слегка подкрасившись, я накинула пальто и вышла на улицу. На остановке топтались мало знакомые люди, все – жители окрестных домов и прилегающих дворов. Ничего интересного. Кроме высокого ладного парня, вглядывавшегося в каждый проезжающий автобус и совершенно не обращавшего на меня внимания. Я вздохнула. Может, человек любимую потерял, а ты – внимание. Подъехал микроавтобус, втянул в свое брюхо несколько человечков, в том числе меня и того парня, сыто рыгнул выхлопом и покатил по дороге, вперед к желанной цели. Правда, у каждого, сидящего в нем, цель была своя, особенная и потому – необыкновенно важная. Раздутые важностью своих целей, ехали пассажиры переполненного маршрута и молчали. А день вокруг стоял – обалдеть! Еще листва не пробилась, еще только акварельно намыт был город в предчувствии, в предвкушении весны. Еще только намеки, проблески тепла ласкали землю. но уже несло нас куда-то прочь из полутемных жилищ навстречу своей судьбе.
Вот и меня понесло зачем-то в парк, хотя там, наверное, сейчас сыро и еще неуютно. От нечего делать я рассматривала пассажиров, молчаливо возвышавшихся рядом. Разношерстные, разномастные, одинаковым выражением озабоченности на лицах. Лицо парня, привлекшего мое внимание, так же не отличалось радужным настроением. Более того, оно как будто губка впитало в себя всю озабоченность, царившую вокруг. Он по-прежнему не замечал меня. Я вздохнула и принялась глазеть в окно. Меж тем автобус допрыгал до моей конечной цели, радостно хрюкнул и растворил дверь, выпуская пленников своего чрева на волю.
Увлекаемая живим потоком, я тоже выплюнулась из его нутра, оправилась, пригладила растрепавшиеся волосы и пошла. Автобус покатил дальше, увозя в себе пассажиров и того, не обратившего на меня внимание.
Я брела без особой цели, решив зайти в какой-нибудь ближайший магазинчик, купить там бутылочку слабоалкоголки и выпить ее где-нибудь на лавочке, жмурясь от неяркого солнца. Задумано – сделано. Ближайшим магазинчиком оказался как раз продуктовый. Расплатившись, я вышла на улицу. День плыл, умытый вчерашним дождем, такой радостный, такой детски открытый… В такие дни стихи, кажется, сами прыгают в душу, дабы обрести своих хозяев. Я нашла свободную скамейку, кинула на нее припасенный листок и, жмурясь на солнце, приступила к поглощению своего напитка, обдумывая при этом первые строчки. Странно, но я никогда еще не читала их, детища свои выстраданные, ни одному существу мужеска пола по причине написания их в славное время абсолютной влюбленности. Разумеется, безответной. Кто-то, кажется, Ахматова, сказала, что стихи писать счастливый человек не может. Ну кому, скажите, интересно читать о чужом счастье? То ли дело беда. Жалостливое славянское сердечко изноется в такт чужой боли. Не даром «жалеет» издавна означает – любит. Сколько нас, дур стоеросовых, попадалось на этом – и не счесть. И я – из их числа. Тоже пожалела. Привлеклась, значит, к общеславянской глупости. Только любовь, она штука коварная. Никогда не знаешь, придет ли, а придя, останется надолго или только раздразнит очумелыми ночками – и адью, фельдмаршал, разбирайся, мол, сама.
Я и разбиралась. Как могла. Писала, сжигала, снова писала, и так до бесконечности. Пока однажды один хороший человек не сказал: перестань! Тебе же не становится легче, зачем ты уничтожаешь часть своей души? Она ведь не восстановится... И забрал все рукописи с собой, сказал, что отдаст, когда поумнею. Интересно, сохранились ли они до сих пор?
Я сидела под неярким мартовским солнцем и размышляла. Как, интересно, сложились бы наши отношения с Андреем, не уедь я тогда куда глаза глядят? И почему не вернулась, не сказала: люблю? Потом так и не удалось ничего и никому объяснить. Чужие люди. Только сердце ныло жалобно, тревожилось, тянулось. Пришлось сказать ему: заткнись. Грубо, но действенно. Оно и заткнулось. Только сначала взорвалось на тысячи мелких осколочков, оставив в груди чернючую воронку.
Итак, мне снова начинать сначала –
Бороться с болью, пытаясь встать.
От недоигранного финала –
Не умирать.
Пытаться стойкостью сразить навылет –
Как пулей – в лет.
И недочитанную книгу –
Скрыть в переплет.
Зашнуровать потуже тело –
И грудь сдавить.
Итак, мне снова благое дело –
Учиться жить.
Я и училась. Зализывала ранки, раны, ранищи, чтоб снова забить хвостом по ряби жизни, с насмешкой наблюдая за разбегающимися кругами, не веря никому и ни во что, кроме окаянной любви. Только этой, отчаянно-прекрасной странницы и лишена была все это время.
Но тут мои не слишком веселые размышления прерваны были самым бесцеремонным образом. И конечно, этот дурацкий день не мог принести ничего более остроумного, кроме новой встречи с ангелом Боней (дурацкое имя, и вообще, чего прицепился!)
Боня возник откуда-то из-за березки, цепко вгляделся в мое лицо, хмыкнул и ничего не сказал. Я же рассердилась. Рассердилась на то, что уединение нарушено, что он не дал дожевать мысль, добыть ее до конца. Дооформить в нечто подходящее, способное после зарифмоваться и лечь на бумагу в качестве очередной «нетленки».
- Че надо?- расстроившись, я решила не соблюдать даже видимость вежливости.
- Что, мыслишки в порядок приводишь? – усмехнулся он.
- Допустим, тебе-то какое дело?
Он пропустил мою явную грубость мимо ушей.
- А ты думала когда-нибудь, что за все в мире надо бороться? Заслужить свое право на счастье? Что так и будешь сидеть сиднем, как Илья Муромец на печи, и упиваться мечтами о прекрасной и несбыточной?
- А ты что предлагаешь?
- Стучите – и вам откроют… - туманно объяснил он. – Ну, я пошел. Пока. – Он ссутулил плечи, скукожился, так что издали его наверняка приняли бы за старикашку, и побрел прочь. И чего приходил?
Странно, но мои мысли после его ухода приняли совсем другое направление. Как жаль, что нельзя повернуть время вспять, нельзя ни на йоту изменить то, что было, как бы ни рвалась душа на части от обиды и гнева, как бы не захлестывалась болью потерь – ничего не изменить. Приняв этот факт как непреложную истину, понеслись коники-мысли вскачь. И невольно явили мысленному взору давешнего незнакомца. Захлестнуло: а почему же я, дурында такая, ничего не сделала, чтоб обратить на себя его внимание? От смелости этой мысли я даже задохнулась – как же, приличная девочка, юность свою проведшая за гаммами, пьесами, академконцертами и прочей белибердой в то время, как остальные девчонки вовсю целовались с мальчишками и постигали трудную науку общения и обольщения; я всегда была уверена, что «благовоспитанным барышням» не гоже первыми проявлять инициативу, не даром на концерте Преснякова, на который мы ездили всем нашим дружным классом, балагур Ромка кричал, когда пелась песенка про недотрогу: Люська, это же про тебя!
К черту сомнения! Завтра же, нет уже сейчас, побегу на остановку, буду заглядывать во все проходящие автобусы, а вдруг Он едет обратно как раз в это время!
Становилось свежо. Все-таки весна только начиналась. Я вскочила и пошла быстрым шагом в сторону остановки, по пути заглядывая мимоходом в мелькавшие витрины. И вдруг в одной, зеркальной, я увидела знакомый силуэт человека, привлекшего мое внимание днем в автобусе. Что-то звякнуло у ног, но что – я не успела увидеть. В этот момент он подошел ко мне.
- Девушка, вы уронили часы, - сказал он, нагибаясь, подбирая и протягивая их мне на раскрытой ладони. Я взглянула на него, встретилась с ним глазами – и утонула в их сияющей синеве. Он застегнул браслет на моей руке - и тоже замер, глядя мне в глаза и держа за руку, будто боялся, что я убегу. Так мы и стояли, пораженные друг другом, держась за руки, будто малые дети и не произнося не слова. Мимо прошел какой-то парень, случайно задев нас рукавом. Показалось или на самом деле у него было лицо моего ангела, Бони?
День клонился к вечеру…
Эпилог.
Парень в смешных кроссовках не спеша наклонился и поднял смятый листочек бумаги. На нем четким мелким почерком без единой помарки было написано:
Отвались от меня, тоска!
Отвались от меня, отвяжись!
Я же знаю наверняка:
Без тебя будет лучше жизнь!
Захвати ты с собой туесок
Велеречивых лживых фраз.
Пусть весны тонок ручеек,
Зато льется он – из моих глаз!
Отвались от меня, отвались,
Неуверенности у-божество!
Не желаю принять кисть
Виноградную – судьбе назло!
Не хочу тоски и волоска
Со своих стряхивать плеч!
Отвались от меня, тоска,
Чтоб могла пристать любовная бредь!
Дочитав до конца, парень усмехнулся, старательно сложил листок вчетверо, потянулся и взмыл в небо, ласково принявшее его в свои синие руки. Вскоре его силуэт смазался набежавшими облаками, навсегда растворившись в весеннем небе.
Ночь с ее тайнами надвигалась на город, укрывая его плащом мечты. Мечты, которая станет реальностью. Стоит только поверить в нее…
|
|