Многие сердечники клиники Николая Амосова, что в Киеве, утверждают: что когда Господь Бог почувствовал недомогание, — стало пошаливать сердце! — он спустился на землю и попросил, чтобы его прооперировал лично "хирург Его милости" Юрий Борисович Кучерову
Я не утверждаю, что я Бог, но именно только Юрию Борисовичу я доверил покопаться в своем сердце. И — правильно сделал! Не Юрий бы свет Борисович, ни книжек, ни рассказов никогда бы не появилось.
Так прими же, Юра Кучеров, мою вечную
Я УМЕР ПОД НОЖОМ…
Я умер 7 ноября 19...года в 16 часов 7 минут и 32 секунды...
Если быть точным, то я не умер, а меня зарезали на операционном столе. Хирург которому бы только кастрировать лошадей, а не штопать человеческие сердца, с досадой взглянул на мое застывшее тело и, покачав кочаном-головою, произнес:
- Процесс пошёл - еще один жмурик! Это все козни Николая Амосова — подсунул мне недоброкачественный материал! Защита докторской опять откладывается! Ладно,
— это он к медикам своим в зеленых халатах обратился! — зашивайте, я свое дело сделал!..
И хирург Сергей Иванович Склифасовский, — даже не однофамилец тому эскулапу! — на ходу стягивая окровавленные перчатки, двинулся в «ожидалку» выпить чашечку кофе.
Я и при жизни был человеком не шибко воспитанным, хоть и числился писателем, но тут я просто вышел из себя:
— Куда ты уходишь, хрен стоеросовый? У меня еще мозг не умер, меня еще можно откачать! Позови Юрку Кучерова , - он эти штучки, которые ты со мной сейчас проделываешь, и за операции не считает. И не таких жмуриков ему приходилось вытаскивать с Того Света!Эй, доцент-процент застиранный, чегомолчишь?!
Но Склифасовский, — все его называли Склиф, коротко и никого не напоминает! — без пяти минут доктор медицинских наук (все равно защитится!) меня не услышал. Вот тогда-то до меня дошло окончательно: я умер. Ушел в другое измерение.
Я догадался об этом после тщательного самоанализа. Жена моя, которая после моей смерти стала вдовой, называла этот мыслительныи процесс, самокопанием.
Мне показалось странным, что смерть не стерла мою память и не отразилась на моём думающем аппарате, - я не могу сказать «на мозговых извилинах», потому что часть мозга тут же была изъята для каких испытательных целей.
Я хорошо видел операционную, даже мельчайшие закоулки этой залы, где, не взирая на национальность, вероисповедание и партийную принадлежность, потрошили людей, куда нормальным зрением невозможно было дотянуться. И это обстоятельство заставило меня насторожиться – чем же я смотрю!?
Я увидел свое распластанное тело с поломанными ребрами и свое сердце - какой-то окровавленный сгусток, не шевелящийся, мысленно прокрутил картинку своей отвратительной жизни и был ... рад своей смерти. При жизни мое тело мне сильно досаждало. Постоянно что-то болело, ныло, и, усмиряя боли, приходилось лодпитыватьсн суррогатными лекарствами, которые в стране, где я родился,были во всех аптеках, а нормальные всегда были дефицитом.
И все же, все же, всё же — как писал в свое время человек, с которым я был знаком, и с которым мы теперь непременно встретимся, Александр Твардовский, — хотелось бы еще немножко пожить.
Конечно, если бы сейчас в операционную доставили пишущую машинку, я бы тот час отстукал на ней письмо-послание Сыну Божьему Иисусу Христу - он же смог воскресить Лазаря на третий день после смерти, когда тело того под жгучей жарою разложилось до неузнаваемости. А тут — прошло всего ничего, час-другой.
Я, написал бы Ему:
« Я не верующий,Гражданин мира любезный Иисус Христос! Я, конечно, сейчас каюсь, что не верил в твое существование, но я признаюсь тебе честно, в существование Господа Бога я тоже не верил, а сейчас понимало, есть Высший Разум на небе, а зто и есть, наверное, Бог?!.
Так вот, дорогой Иисус, я не хочу за веру вымолить свою жизнь, больше того, плевать я на нее хотел с колокольни Петра Великого!.."
Мой мыслительный аппарат тут же выдал сигнал:
"Сдержаннее, сдержаннее надо быть, все знают, что по части ругательств ты любому классику дашь фору".
Сдержаннее так сдержаннее. Станешь сдержаннее, когда даже это жалкое существование на земле окончилось безрезультатно, когда не написана главная книга жизни, а те немногие вымученные страницы, написанные по следам жизни, — жалкое подобие того, что ты хотел бы и мог бы написать!.. Что делать, если ты жил в такие времена, когда поощрялась другая литература. Это продолжает работать мой мыслительный аппарат — он сейчас за меня думает, стараясь меня оправдать!
В те времена премии получали другие литераторы, которые могли себя показать с "высокоморальной", партийной стороны.
"Да это всем известно и без твоей подсказки, — это я вступил в спор с самим собою - вновь вмешался мой мыслительный аппарат, — поверь себе, что ты ещё не самый худший из усопших литераторов".
Как только в моём мыслительном аппарате появилась такая информация, тотчас собственной персоной передо мной явился Иисус Христос!.
— Мне не надо посылать письма, Максим, достаточно и того, что ты,безбожник, вспомнил обо мне.
— Э-э, нет, позволь с тобой не согласиться! Многие, очень многие обращались к Тебе за помощью, но Ты не торопился! А-а, понимаю: ты пришёл помочь мне как еврей еврею. Кто-то пустил по свету неощипанную утку, будто бы, евреи всегда приходят на помощь друг другу. Враки всё это...
— Да . Я помогаю только умершим...
Взгляд мой привычно выхватил молодых медичек-студенточек, которые напропалую кокетничали с этим пренеприятнейшим Склифом и подумал, а они ничего себе, вполне в постели с ними можно было бы дело иметь… Интересно, как ими глазами они взглянули на красавца Иисуса?..
Ох, бабы, бабы – до чего красив Иисус Христос! Да захоти ОН окрутить вас, это ЕМУ в один миг! Хоть всех вместе, хоть каждую в отдельности.
Но Иисус на мои мелкие мысли – ноль внимания! Усмехнулся только.
— Ты, говоришь, - умершим?! Нежный и слегка певучий голос засел в моих ушах:
— Я пришёл к тебе не как еврей к еврею — у меня уже давно нет национальности. Разве ты настоящий еврей? Разве ты знаешь иврит?! Разве Тора стала для тебя настольной книгой? Разве тебе знакомы еврейские законы и обычаи? Пасхальные, например...
— Это когда яйца красят? Но, ведь, евреи яйца не красят яйца — боятся щекотки,
— Вот видишь, ты и сейчас не можешь удержаться от своих непотребных острот.И это в твоём нынешнем состоянии. Если Я тебя оживлю, что другие подумать могут? Дескать оживил безбожника, а нас, верующих, — нет...
— Не продолжай — я от тебя милостыню не приму.
— А зачем звал?
— Это не я звал, а тот, кто был когда-то мной.
— Ну, тогда я ухожу, Максим. Жалеть, каяться не будешь?
— Не буду!..
И действительно, чего мне каяться перед Иисусом Христом? Мне б покаяться перед жёнами своими, коим изменял по многу раз, мне б покаяться перед матушкой Литературой, которой изменял намного больше, чем жёнам, мне б покаяться перед здоровьем своим, которое отравлял табачищем и сивушными маслами, которые водятся в плохо очищенном самогоне...
По-прежнему лежит моё бездыханное тело на операционном столе, по-прежнему санитары занимаются уборкой, не обращая внимания на наш диалог... Последнее, что я вижу, это склонённое надо мною лицо Юрки Кучерова.. Слышу (неужели слышу?) его мелодичный голос:
— Кто это кощунствовал, что еврей еврею никогда на помощь не придёт?..
И своим ассистентам:
— А вот теперь зашивайте!
Я умер 7 ноября 19.. года в 16 часов 7 минут 32 секунды...
Я вновь народился на свет 7 ноября 19.. года в 16 часов 10 минут 37 секунд...
Вот только мыслить стал хуже — часть мозга, которую у меня взяли на исследование, так и не вернули.
|
|