Невероятное количество книг о Рэйки, издаваемое во всем мире, показывает непрекращающееся стремление западных последователей понять и описать учение Микао Усуи скудными ментальными способами. Результатом этих тщетных попыток является все больший уход обучающихся от самой системы Усуи и от цели, обозначенной мастером. Весьма ограниченное количество подобных изданий в самой Японии говорит о том, что в Усуи Рэйки Риохо, как и в дзэне, основной упор делается на непосредственный опыт практикующего, а не на приобретение конкретных знаний. И все же некоторое предварительное понимание учения весьма полезно. Если человек безрассудно бросается в практику, не зная даже, чего же он ищет, какие средства поиска есть в его распоряжении, для чего он ими пользуется, и каковы признаки того, что он на правильном пути, вряд ли он добьется хороших результатов. Без такого понимания человек не готов к поискам, и можно считать, что в таком положении у человека отсутствуют необходимые духовные корни. Помня об этом, японские императоры стремились указать своему народу пути осознанного человеческого существования в своих стихотворных произведениях. Этим и воспользовался в своем методе Микао Усуи.
Императорская поэзия в Усуи Рэйки Риохо становится неотъемлемой частью обучающего процесса. Однако в великих учениях все взаимосвязано. Не практикуя медитации и канна, бессмысленно заучивать некоторые выражения из дзэн или повторять стихи, не понимая глубины их значения. В этом случае можно всего лишь оценить художественную красоту японской поэзии. В качестве примера мастер дзэн Вон Кью-Кит предлагает рассмотреть стихотворение китайского поэта, описывающего дзэн:
Когда дует ветер, сердце колышет деревья,
Когда собираются тучи,
Вздымаются пыль и песок,
Не замечая мирских забот,
Не поймешь истинную свою природу.
«Если мы только заучим само стихотворение либо оценим лишь его художественные достоинства, но не духовные качества, то мы тем самым низведем его до уровня превратного устного или письменного дзэн, - говорит мастер Вон Кью-Кит. - Но если, изучив стихотворение, мы сможем прийти к некоторому пониманию заложенных в нем идей буддизма или испытаем вспышку истины, высвечивающую космическую реальность, значит, стихотворение оказалось полезным в деле практикования дзэн. К примеру, в буддизме "ветер" часто символизирует поднявшееся (подобно ветру) духовное неведение, а под "пылью" подразумевается иллюзорный феноменальный мир. Тогда первые две строчки говорят о том, что из-за нашего неведения мы ошибочно считаем так называемый внешний мир объективно реальным, тогда как на самом деле он иллюзия, созданная нашим умом (который китайцы часто обозначают словом "сердце").
Две последние строки стихотворения говорят о том, что из-за неведения мы ошибочно принимаем феноменальный мир за конечную реальность. Следовательно, мы не понимаем истинного значения нашего бытия, которое состоит в том, чтобы "разглядеть наше истинное лицо", актуализировать нашу космическую реальность. Подобное духовное постижение совершается в нашей повседневной жизни, и практика дзэн может помочь нам понять и испытать, что такое космическая реальность».
Следует заметить, что не все в отношении поэзии шло так гладко. В двенадцатом-тринадцатом веках встала очень остро проблема отношений между буддизмом и сочинением поэтических произведений. В тот период многие из практикующих поэтов являлись буддийскими монахами, или монахинями, так что для них делом особой важности стало определить отношения между сочинением стихов и своими религиозными наклонностями. Сочинение стихов и вовлеченность в мир обменов лирическими произведениями и поэтических состязаний постоянно угрожало подорвать энергии тех, кто избрал для себя религиозную стезю. Например, Ёсисигэ Ясутанэ, который одно время был известным придворным поэтом, став монахом принял имя Дзякусин и в конечном счете полностью отказался от поэтических занятий. Говорят, даже великий учитель дзэн Догэн высказывался в том смысле, что сочинение поэтических произведений – опасное занятие для тех, кому следовало бы сидеть в сосредоточенной медитации. В такой атмосфере монах, или монахиня, которые продолжали писать стихи, имели веские причины беспокоиться о возможности обретения для себя состояния Будды.
Перед теми, кто продолжал писать стихи, облачившись в монашеские одеяния, вставала серьезная интеллектуальная и религиозная проблема. Возникла дискуссия, длившаяся несколько столетий, поскольку в этот период и поэзия, и буддизм воспринимались с величайшей серьезностью и были особо важны в жизни всех образованных японцев.
Способ примирить стихотворчество с практикованием буддийских дисциплин был найден в выражении любезного японским сердцам китайского поэта Бо Цзюйи
(известного в Японии под именем Хакуракутэн) о том, что даже эфемерные строки смогут послужить буддийской дхарме. (Уильям Лафлёр «Карма слов», М., 2000, стр. 15-16)
Известному японскому поэту монаху Сайгё, например, приснился сон, в котором произошел разговор между Танкаем, настоятелем храма, в который он направлялся, и Фудзивара Сюндзэем, дуайеном поэтов того времени. В этом разговоре Танкай сказал, что практикование поэзии – непреходящее человеческое занятие, и это разрешило дилемму Сайгё. Он написал:
Даже в век конца Закона
Путь Поэзии
Остается неизменным.
Не увидев этого во сне,
Я остался бы глух к истине.
Таким образом японская поэзия отстояла свою позицию на пути духовных и религиозных стремлений человека и стала изящным инструментом передачи красоты дзэн.
Дзэн передается от Мастера другому человеку, то есть потенциальному Мастеру, как запах, как вкус, как огонь, зажигающий светильник сознания, который находится внутри каждого из нас, говорил мой просветленный учитель Ошо. Это почти как две свечи, когда одна горит, а другая не горит. Если вы поднесете одну свечку к другой, наступает момент, когда пламя зажженной свечи перепрыгнет — вы можете увидеть этот прыжок — и вторая свеча тоже начинает гореть. Свеча передала пламя, но сама ничего не потеряла, она лишь реализовала потенциал, дхарму другой свечи. Нужен был только подходящий случай. Дзэн есть всегда, как Единое Сознание. Он ниоткуда не появлялся и никуда никогда не исчезал ни как знание, ни как учение, ни как традиция, ни как то, что имеет форму или подобное ей выражение. Дзэн передается как само Существование, то есть онтологически, не познавательно, не гносеологически. Такова же природа передачи Мастерства Рэйки в системе Усуи Риохо. Такова же природа передачи глубокой мудрости жизни в императорской поэзии. Приведенные ниже стихотворные произведения являются ярким тому примером.
Простерлось широкое небо,
Безмятежное и чистое,
Такое голубое над нами.
О, что наша душа может расти
И становиться такой же открытой!
Мэйдзи.
В поэзии императора Мэйдзи дзэн проявляется как напоминание, что если мы не научимся постигать тайну и красоту нашей текущей жизни, нашего текущего часа, мы не постигнем и ценность любой жизни, любого часа.
Вот лежит
Садовая гвоздика.
Брошена течением
На берег.
Она еще цветет…
Я этот день провел в безделье.
Мне стало жаль, потерянное время.
Каждый миг нашей жизни бесценен.
Стараться буду я прожить
Мой новый день без сожаленья.
«Если пожевать сливовый цвет, окажется, что на вкус он напоминает ядро сливовой косточки,- говорит мастер Такуан Сохо (Вечерние беседы в Храме Такайдзи). - Вкус цветов близок ко вкусу семян. Семя - источник дерева. Ветви и листья вырастают из него, но когда вы жуете их, вкус не похож на вкус семян. Причина этого в том, что цвет ближе к семенам, чем другие части дерева. Цвет дерева подобен его духу. Он выражает его суть. Изначальную природу человека сравнивают с его семенем. Она есть исток человека. Она проявляется в его словах и действиях. Она безошибочно угадывается во всем, подобно тому, как вкус сливы присущ ее цветам и ядрам ее косточек одновременно.
Эмоции человека подобны ветвям или листьям сливы. Они проистекают из его подлинной природы, но теряют с ней связь, когда человек одержим страстью. В эмоциях человека, как в ветвях и листьях дерева, нет подлинного вкуса. Если бы дерево сливы рождало только листья и не рождало цветов, кто любил бы сливу? То же касается людей, в которых нет истины. Кто любит таких людей?
Даже злонамеренный человек обладает подлинной природой, но она так глубоко зарыта среди его иллюзорных представлений, что ее суть не может проявиться. Когда хороший человек, избавившись от иллюзорных представлений, следует своей подлинной природе, в нем проявляется истина».
Ночь – это время,
Когда волны
Становятся свободными,
И расцветают цветы.
Безмолвные апостолы Земли.
Мэйдзи.
Мастер Мастеров Хуэйнэн говорил: «С самого начала в нашей школе сидение в медитации отнюдь не заключалось лишь в созерцании собственного сердца. Не заключалось оно и в созерцании чистоты или в неподвижном сидении. Если же говорить о созерцании собственного сердца, то сердце изначально иллюзорно. Познание сердца подобно познанию иллюзий, а поэтому лучше ничего не созерцать. Если говорить о созерцании чистоты, то изначальная природа человека в своей основе чиста, лишь суетные мысли покрывают все истинно сущее. Когда, взирая внутрь себя, мы достигаем неподвижности само-природы, то называем это «созерцанием».
Я хочу, чтобы сердце мое
Было так же чисто
И безгранично,
Как великое небо
И весеннее поле.
Мэйдзи.
|
|