Мотолог Канадзава
Белый роман
роман
2004
Маленький совет, прежде чем я попрощаюсь: не надо насилия над собой, пиши о том, что просится быть написанным и еще, пора, наверное, становиться смелее...
Мотолог Канадзава
Белый роман
Все события, а также персонажи, описываемые в этой книге, являются вымышленными. Любое сходство с реальными людьми и событиями носит характер случайности, не входившей в намерения автора.
Они придут и скажут нам. Чтобы мы поняли и могли поставить точку. Они ошибаются. Только то, что нельзя понять, можно закончить. И далее не последует ничего...
Питер Хег,
"Смилла и ее чувство снега"
Если есть вход, то есть и выход. Так устроено почти все. Ящик для писем, пылесос, зоопарк, чайник... Но, конечно, существуют вещи, устроенные иначе. Например, мышеловка.
Харуки Мураками,
"Пинбол 1973"
Пролог
Из дневника Амели
Начало
Трудно сказать, когда и кто положил этому начало, но точно не я. Только не подумайте, что теперь я прячусь от ответственности или убегаю от неудавшейся попытки полностью завоевать его сердце, поработить по-настоящему. Безо всякой публичности признаю, что была не совсем права во всем, но плакать на пока еще чужих мне листах я не привыкла.
Все было не так с самого начала, но разве я должна что-то объяснять ему? Даже если постараться, уверена, ничего не выйдет. А теперь - извините, прошло много времени, судя по тому, что происходит в последние месяцы, символы любви поменялись, во всяком случае, они очень уж не заметны. Но намеки...
Зачем мне новый дневник? Пока не знаю...
Ни для него и ни для кого бы то ни было. Просто поговорить, - и невозможность делать это с друзьями (за их полным отсутствием) выводит мои мысли из лабиринта души на не занятые страницы. Рискованный поступок, но я люблю рисковать. Это никак не означает, что в моей голове поселился ветер, скорее это подтверждает мою демоническую (или ангельскую?) крылатость. Возвращать старые, давно минувшие дни мне бы тоже не хотелось, пусть остаются там, где они сейчас. Я только скучаю по мгновениям, когда могла назвать его "своим" и ни чьим больше, не пленником, а плененным мною...
Я только сейчас вспомнила, что не представилась. Спешу назваться - Амели, просто, но с изыском, хотя данное сокращение и лишает части романтического шарма, как мне кажется.
Любопытные глаза в любом случае прочтут все ниже написанное, поэтому оставлять всякие разные предупреждения не имеет особого смысла. Я давно поняла, что дневники никогда не были личными. Скоро и мой перестанет быть исключением.
Чем продолжить мое повествование, как не грустью...
По вечерам очень уж одиноко и не слишком тепло без его рук и только с виду холодных глаз. Без слов, без слез, без сожаления упасть, взлететь и вновь упасть. Неудачный лимерик.
Все терзается воспоминаниями о нем - все вокруг говорит его словами, улыбается его преданными мною губами. А было и так, когда я забывала о нем. Когда страсть правит разумом...
Лунный гость...
Неизвестный принц появился не так, как написано в сказках. Не было ни белого коня с серебристой гривой, ни блистающих доспехов, никто не пел под окнами ночных серенад и не сыпал белых роз натурально, без заблуждения. Явление героя случилось нежданно-негаданно. Он ворвался с чудесным и таинственным миром эпистолярно, не назойливо, но много-много, и если бы было толику сверху - не было никаких слов кроме тепла.
Нас свела сама судьба и ... А может ничего не и не было, просто чей-то сон и только, страшно думать об этом теперь.
Он создавал страшной неангельской силой сочинения и сокрыл в них множество такого родственного с одним человеком (имя называть не стану, - не тот случай разоблачения, скорее наоборот, как никак я скромна). Не было ничего невозможного для него. Он удивлял. Да, удивлял внезапностью и постоянством, своими голубоглазыми фотографиями и серым взглядом в жизни, редкими звонками, словно с кратеров луны в один конец...
Печальные глаза...
Печальные глаза и цветом как васильки, только выгорели, потускнели под солнцем. Он был высокий, стройный, - нет, смелее - статный. Тихо говорил, находя бесконечно новые эпитеты для комплиментов, и просто. Его фразы отнимали всегда воздух, а редкая улыбка останавливала дыхание. Он был писатель, мой писатель.
Он был так добр, чист, а я позволила себе предать его, разбила ему сердце, растоптала его. Он безумно любил меня, я это знала, но ничего не смогла сделать со своей натурой. Он ушел, и ушел навсегда из моей жизни. Теперь я не смогу смотреть ему в глаза уже никогда, я не смогла просить его прощения, потому что не заслуживаю его, а еще, потому что он бы простил меня в тот же день...
Интересно, он больше ненавидит меня или любит? Как теперь я уживаюсь в его больном сердце? Непременно забыта? Или вечно желанна, как он говорил. Я верила и ни разу не сомневалась в его искренности, только в своей...
Часто вспоминаю его по ночам, когда за окном черная ночь и тишина, прерываемая дождем - я знаю, это его горькие слезы и плачу вместе с ним, вспоминая его волшебные печальные глаза и цветом как васильки...
Impromptu lips...
Он поцеловал меня не робко, но так страстно, что я опешила. Не разу не думала, что он так целуется - нежно и сладко. У него такие теплые сочные губы со вкусом винограда, красного винограда - немного терпкие, мягкие и любящие.
Эти мгновения длились с вечность, а после мной овладела нетерпимость, когда же он прикоснется вновь ко мне в жадном поцелуе? Обнимет меня крепко, прижмет к себе и не отпустит уже никогда. Я вся замерла в ожидании.
Он смотрел голубыми глазами, и я таяла под этим взглядом. Он молчал. Я тоже.
Время не существовало для нас. Мы были в этом мире одни. Только мы вдвоем - он и я...
Я не открою тебе дверей...
Ты знаешь, я люблю тебя. Люблю так, как люблю снег. Я жду тебя целый год, а когда ты приходишь - не знаю, что делать. Словно ты это инцинируешь!
Только тебя отличает от снега то, что он холодный и тает, а ты нет. Я не выпущу тебя из моего храма, не открою тебе дверей назад в те дни, когда ты не знал меня. Я бы не смогла сделать это никогда.
Интересно, а я для тебя тоже снег? Тоже ожидание новогоднего чуда?
Ты думаешь, я странно рассуждаю, нет уверенности в моих фразах? Мне хочется порой раскрыть тебе все мое сердце, отдать все, что есть у меня внутри только одному тебе, бесконечно долго ждать ответа - сколько душе угодно - разве это тоже странно?
So beautiful you are...
Есть слезы даже там, где нет грустных облаков, я это знаю. Твои молятся глаза обо мне, но поверь, я не стою этого. Мне очень жаль.
Я разбила твои мечты, наши мечты, и, если ты меня ненавидишь, то имеешь на это полное право. Так, наверное, будет лучше для нас обоих.
Но я все равно не смогу забыть тебя - даже если заставят под страхом смерти - ведь лучше умереть, чем предать тебя душой...
После того, что я сделала, ты уже не сможешь мне верить. Клянусь лишь в одном - мое сердце принадлежит лишь тебе, и навсегда. Только с тобой я узнала не только любовь тела, но и чистоту любви души.
Прощай...
Плачь...
Все кончилось сегодня в один миг. В тот момент я ни о чем конкретном не думала - боль заглушала собой все. Теперь я еще и убийца...
Убить жизнь в себе - это ведь так грязно и так неправильно, так низко. Но я бы не смогла смотреть в те маленькие глаза с любовью матери зная, чьи они.
Он не плакал, совсем. Он не знал, что с ним происходит. Он был беззащитен также как я когда-то. И я не защитила его, ведь это долг матери - защищать своего ребенка. Странно, но я не ощущала никакой вины, скажу больше - я его ненавидела, ненавидела всем своим существом так, как вообще может ненавидеть человек. Я желала, чтобы его больше не было никогда во мне, чтобы я не ощущала его теплоту внутри себя...
Хотя он ни в чем не виноват даже.
Почему я убийца?
Воском истаять...
Бешеные от единственного чувства во мне глаза я отдаю тебе затуманено и забираю твои мягкие любящие одну меня губы...
Ты никогда не узнаешь, насколько сильно я люблю тебя, - я не смогу этого объяснить словами - я их просто не знаю, честно. Думаю любовь к тебе - это тот нереальный случай, когда смерть не властна над жизнью... Но я боюсь ошибиться. Мне так не хочется ошибаться сейчас.
Влажные как эссенции утренней росы, диадемовых духов и теплого раннего дождя тела сплетались в забвении. Твои руки были так нежны, а губы чувственны, что я забывала о существовании времени, и о существовании боли, горьких слез и холода. Я хотела тебя, чтобы растаять, и я бесчисленно таяла...
У исповедника...
Здравствуй, мой молчаливый друг!
Нет, если ты не умеешь вести разговор то не можешь мне дать и простейшего совета. Так что дружбы между нами нет никакой и быть не может! Ты просто мой молчаливый слушатель, и эта безголосость избавит меня от многих не слишком приятных сюрпризов в будущем, будь то фраппирующий вопрос или трезвое поучение - синоним "поругание" (это как посмотреть).
Так что, как видишь, с плюсами имеются и минусы. Но это нам в дальнейшем не должно помешать. Откинем эпистолярные предрассудки! Ну что же, вперед!
Только с чего бы начать свою исповедь сердца...
Я люблю...
Человек знающий семьдесят определений снега может не знать и одного определения тепла...
Мы поругались. Поругались, казалось, без причины, из-за неуемного чувства уступить друг другу. Словно за нас говорили какие-то чужие голоса, идущие не из глубины души. Мы были как в тумане, окутанные этой странной структурой - холодной и тяжелой - я не узнавала его, он - меня. Что с чувствами? Все по прежнему порядку, - они либо относятся к звездам, либо идут ко дну.
Выставление оценок в любви бессмысленно. Любая попытка противопоставить друг другу сердце оканчивается порезами и осколками. Почему мы не понимаем этого сейчас, когда мы в ссоре?..
Протест всему серому...
Я пишу эти строки, а за окном валит огромными хлопьями снег. Это просто феерический карнавал, вымазанная в белые краски реальность. Я люблю снег, потому что я не томик в кожаном переплете, бездушная книжка, дневник. Нет, я живой человек, чувствующий. И это мой протест всему серому.
Кто держится за воображаемую свободу, считая мимолетные мгновения, тот в изумлении не поймет свободы настоящей. Посмотрите вокруг себя. Разве вы не слышите и чувствуете красоту? Она пленила меня, но я по-настоящему свободна только теперь, как была когда-то в снах...
Солнце, небо, луна - я всех до безумия люблю и с любопытством смотрю на вечных вас, забывая о не вечной себе...
Что это за наваждение...
Он ласкал мою кожу. Вначале было холодно, но потом замечательно отдохновенно. При сером свете луны дождь казался серебряным, а обнаженное тело, словно покрытое ртутью. Такого я не чувствовала никогда раньше. Дыхание перехватывало, когда тоненькие ручейки витиеватыми змейками стекали по упругой груди вниз живота... Кожа покрылась мурашками, но было страшно жарко, или казалось, что жарко. Волосы слиплись и спутались, - пришлось их откинуть назад, чтобы они не заслоняли с напряженными сосками грудь. На губах я чувствовала соленый вкус. Это же слезы! Я плачу от настоящего счастья, от любви к жизни! Я живу, по-настоящему живу...
Цвет моих цветов...
Моя жизнь похожа на цвет моих любимых роз, но я всего лишь жалкий безмятежно парящий лепесток - сплошь одинока и вольна. Я свободна безгранично. Мое тело и душа есть единое целое и принадлежат только мне одной, и никто мне не смеет приказывать.
Как я назовусь на этих листах не столь важно - имя для откровений всего лишь пустой набор ничего не несущих в себе букв. Без слов, без имен, без чувств... Я просто та, которая живет прикосновениями к запретному плоду. Я не люблю больше ни солнце, ни луну - мне нравятся звезды, мерцающие в полумраке, словно чьи-то внимательные ко мне глаза, горящие тем же светом, что и огонь в моей груди.
Моя жизнь уже давно в тех облаках, вместе с моим молчаливым сердцем. Время покидать. Пора.
Иногда мне кажется, что время этого пришло. Вот и сейчас. Как будто звезды находящиеся высоко-высоко и смотрящие на меня могут что-то сказать решающее о моем будущем...
Живая...
Отсюда ее мысли чувства о расставании с прежней жизнью. Она более не плачет... Она безвольна и невесома.
Я стала Амели. Именно так, а не импозантное и правильное, как было в прошлом. Никто не знает, что я сохранила далеко в глубинах души свет - тусклый, но он пытается жить. Не знаю, зачем он остался освещать черный бархат увядшей розы. Не знаю.
Пока я чувствую, что жива внутри - я буду жить и снаружи для глаз и рук. Если же пойму, что свет погас, я перестану дышать.
Пока я чувствую...
Сон для него...
Мне часто приходилось не спать в жизни, в то время как все остальные спят. Не знаю с чем это связано точно. Иногда мне страшно одной - и тогда я не сплю...
Множество раз во сне я вижу один и тот же силуэт, ни какого-то конкретного человека, а именно силуэт. Только слабый контур и никаких четких деталей, как будто художник в один присест набросал этот нехитрый рисунок на холст. Мужчина это или женщина понять нельзя. Силуэт зовет меня, но не голосом, а мысленно, телепатически, или как там это называется, не знаю. Он словно ищет меня, а может, ждет чего-то от меня - не могу сказать точно. Один из нас знает другого. Да, именно так. Наверное, мои слова кажутся непонятным бредом, но по-другому я не могу объяснить то, что со мной происходит, - эта фраза точнее всего выражает мое ощущение - или я знаю этот силуэт, или он знает меня, но никак не вместе. Как такое вообще может быть? У меня нет ответа на этот, казалось, простой вопрос.
Я запуталась...
Глава первая
История других людей
Жизнь как она есть. История со слов. Посеявший ветер. Нонпарель. Петит. Уже очень скоро. Серый мотылек среди цветущего сада. Заиндевевшее сердце. А дома много грусти. Завтра есть шанс, что оно не наступит. Красная.
Я не могла смотреть никому в глаза. Не могла пересилить свою расстроенную обстоятельствами натуру и ответить им улыбкой. Раньше я не придавала особенного значения тому, что со мной происходит, ссылаясь на одно ощущение, словно так и должно быть. Обманывала себя. И забывала. Жила единственным днем.
Но только не теперь. Сейчас все изменилось совершенно. Время несмотря на мои желания принуждало пересмотреть свои взгляды - на мир и людей, а прежде всего - на себя.
Встревоженная мнимой мыслью о расставании с этим великолепным (пусть и одиноким) и без соперников выразительным, по моему мнению, городом я считала каждую минуту, словно сердитый счетовод, который не доволен количеством денег, - я была не довольна количеством оставшегося времени. Так быстро "сегодня" превращается в "завтра", а "вчера" уже не вернется никогда.
Следовало заявить о своих размышлениях вслух, но кто будет слушать эту нафантазированную чепуху, кому какое дело для чьих-то там переживаний, - пусть речь идет и об их дочери. Надо думать, что такие мысли заключали в себе злейшую иронию. Я знала, забыв осторожность, что близкие не поймут и толики моего состояния, и испытывала доверие к неизвестному.
Мне все чаще казалось, что родители не любят свою дочь. Да, они баловали маленькую девочку, даря ей бесконечно подарки, но это ли было нужно ей? Игрушки, презенты, безделушки были частью ее жизни, не так давно закончившегося детства. Сейчас, повзрослев, всю детскую мишуру заменили модные вещи фешенебельных магазинов, сотовые телефоны, дорогая косметика - но ничего не изменилось. Только разве что... нет, об этом может быть позже.
Что случилось с той безжалостной, расчетливой, холодной женщиной-вамп, которую я так хорошо знала? Или не знала вовсе? Она умерла. Не было даже крохотных слез, совсем скрытых от остальных, по ее уходу. Уходу навсегда. Новая жизнь безо лжи и обмана ждала меня - хрупкую и доверчивую. По временам казалось, что не хватит сил и смелости совершить задуманное, напрочь изменить жизнь, но я все равно находила и последние силы, и скрытую смелость. Нужно было рискнуть, и я рискнула. Всего один маленький шаг в неизвестность.
Мне так осточертела жизнь на публику: разговоры за спиной, осуждающие взгляды тех, кто прочит на титул невинности, грязные сплетни и слухи, разносившиеся как будто самым сильным ветром. Все это безудержное любопытство, жажда попользоваться, а затем бросить за ненадобностью, словно вещь, когда надоест, уже не имели границ терпения. Их - окружающих лживыми взглядами - не переделать по собственному разумению, да и незачем.
А сколько осталось разбитых кораблей после всех штормов жизни? Пришла в голову странная мысль после стольких-то лет.. Себя - вот кого нужно винить в первую очередь. Сейчас все по-другому, и именно это одновременно пугало и оставляло крохотную надежду на счастье. А что если?
Раньше казалось довольно забавным и в какой-то степени интригующим, что мои фавориты, словно раззолоченной в пышное платье принцессе, дарят свои не нужные мне совершенно сердца. Все почему-то выбирали мое внимание взамен мужской дружбы, начинали настоящие войны, некие рыцарские турниры, ненавидели друг друга люто.
Каждый по-своему чем-то нравился, хоть все они и были похожи, но его холодный взгляд голубых глаз до сих пор не понятен мне... Он пугал меня своей таинственностью, что отражалась в его взгляде, порой равнодушием к жизни, его молчание всегда было его болью - он не делился ею, потому как боялся показаться слабым. Что-то давно произошло в его жизни, какая-то струна оборвалась, что-то умерло... Он винит себя? Возможно... Единственное, что я знаю - у него есть по-прежнему человек, который в состоянии растопить этот айсберг и отогреть его сердце, подарив ему новую жизнь...
Хотела вспомнить старые раны в надежде, что боль так давно испытываемая будет не столь сильной как прежде, но ничего не получилось. Легче не стало. Оказывается, время не такой уж и хороший лекарь, - во всяком случае - это точно не панацея или магический эликсир, который так пытались добыть алхимики. Интересно, они тоже хотели забыть боль?
Мне на мимолетное мгновение показалось, что, вспомнив о нем, станет чуточку легче, что все вернется на свои положенные места, но разве так бывает? Что может дать один человек другому, кроме капли тепла? И что может быть больше этого? Это можно понять или не понять вовсе. Немногое на свете долго бывает важным. Душой моей владело новое чувство, имени которого я не знала. Будто вихрем кружилось у меня в голове это странное, неподдающееся анализу ощущение. Жизнь как она есть без прикрас, без заблуждений. Именно эту жизнь я увидела перед собой тогда.
Завтра я покину Терез и вернусь в свой город - обычный город. Сказка закончится, не успев начаться. Сверху будет просто небо и просто звезды, и не будет ничего даже отдаленно напоминающего эту красоту.
В прошлом году я также некоторое время отдыхала здесь, и тоже с родителями, но никогда тихие ночи не казались такими откровенными по красоте, а дни - такими спокойными и отдохновенными. Погода, за исключением сегодняшнего дня, - радовала теплым солнцем и ясным небом. А сегодня день грусти. Когда-нибудь так хочется поплакать, остаться наедине со своим внутренним миром, и слушать, как идет за окном дождь похожий глубиной на слезы, - так и должно быть - черное небо и равнодушные звезды.
Улыбка не скрыла бы настроение и не изменила бы его. И я это знала и не обманывала себя, думая об обратном. Я посмотрела на наручные часы - черный фон циферблата, две тонкие движущиеся полоски из серебра и филигранные цифры - минутная стрелка неумолимо приближалась к цифре 11.
Сейчас входная дверь откроется бесшумно и меня позовут на обед, так как сейчас без пяти два, а значит совсем скоро время обеда. Но мне совершенно не хотелось ничего делать, куда-то идти. Целый день, - его первую половину, - просидев в своей комнате на мягком портшезе под пушистым белым одеялом, не было желания покидать столь уютный уголок. Пусть время замрет, хоть ненадолго
А может дверь останется как сейчас - закрытой?.. Быть может все забыли про маленькую принцессу?.. Ведь так может случиться, хотя бы один раз в жизни - прямо сейчас как желание?.. Тогда беседа с собой не прервется, история со слов не закончится...
Но в желания я не верила уже давно, с тех самых пор, как они перестали сбываться. Очень давно я с наивностью веры в чудеса задувала свечки на праздничных тортах по случаю дня своего рождения, и чем больше было свечей, чем больше было этих игривых огоньков, которые слепили глаза, тем требовательней были желания - пустяки я не рассматривала как варианты. Мне до истового безумия нравилось фотографироваться, меняя наряды от самых скромных до откровенно смелых - так я перевоплощалась. Но почему-то после слепящей глаза вспышки обещанная птичка не вылетала. Уже потом я поняла, что это был всего лишь очередной обман, очередная неправда, инвариант, в который меня заставляли верить всем сердцем. Старые фотолюксы отцветали на пыльных полках... Поздними вечерами я засыпала под тихий голос мамы, слушая неважно в какой раз сказку о принце на белом коне и бедной одинокой принцессе. Это было так прекрасно, романтично, особенно тот момент после спасения принцессы из лап кровожадного дракона, когда принц припадает к ее губам в долгожданном поцелуе.
И я думала, что так будет и со мной, нужно просто ждать, совсем недолго ждать, и принц придет, заберет меня за тридевять земель и мы будем жить долго, счастливо, и умрем в один день...
Но время шло, а принца все не было. Одинока? Посеявший эту мысль ветер отдавал настоящим не придуманным холодом...
Гарденский дворец в Терезе был удивительно богат на интерьеры и фронтерьеры, замечательно одинаково смотрясь как снаружи, так и внутри. В прошлом году мы с родителями останавливалась в гостинице - все скромно, без изысков и серо - ни то, что здесь. А теперь даже моя комната походила на королевские апартаменты (кто знает, может быть, несколько сотен лет назад так и было).
Высокие стены выкрашенные в светло-охровый цвет, огромные в полтора человеческого роста два окна с кружевными белыми, полупрозрачными занавесками и изумрудного цвета комнатными растениями на подоконниках. Мягкая с водяным матрасом кровать с регулируемой температурой, ночной столик из бука - нелакированный, стильный в виде сердца, на котором умещались всегда так нужный телефон, в лиловом абажуре ночное бра, хрустальная ваза с живыми цветами - срез каждый день свежий прямо из гарденского сада. У правого от двери окна кресло, чуть левее, у стены, тумба черного цвета с разложенной на ней женской комплектикой: расчески, заколки, только розовых тонов губная помада, миниатюрные тюбики лаков - здесь одним розовым цветом палитра не ограничивалась, - переливчатые блестки, пудра, крема, тени в шариках и прочее, несомненно, нужное женщине. Над тумбой в позолоченной раме зеркало неопределенной формы, больше всего напоминало неровный овал.
В шикарном номере было все, включая ванную комнату - везде блестящий уже ненастоящим светом кафель, зеркальный потолок и резиновые коврики, впитывающие влагу. У родителей номер (если это конечно можно назвать номером!) был много импозантнее, но я не завидовала, ну, разве что чуть-чуть.
За окном снова пошел дождь. Можно было конечно взять зонт и пойти гулять по чистым, вымытым тротуарам и мокрым аллеям, как на прошлой неделе, но тогда дождик был летний (или как там он называется - слепым?), светило солнце и было очень тепло, а сейчас небо хмуро прижималось книзу серым покрывалом, дул ветер, и дождь, скорее всего, холодный.
По своей эффективности прогулка босиком по лужам широких проспектов и безлюдных улиц показалась мне замечательной идеей, - раздеться донага все равно не позволят, а снять обувь - это еще можно. До полной откровенности пока далеко. До той откровенности, которая ложилась на листах моего дневника нонпарелью. А без откровенности не может быть и настоящей свободы, а значит, и жизни. И что такого запретного в том, чтобы снять неудобную одежду и решительно стать обнаженной? Хотя душные городские улицы не подходят для воссоединения тела и души с природой. Даже такой уютный городок как Терез не подходил.
Трагическая красота просыпалась по ночам, когда на мою бледную с раннего детства кожу лился серебряный свет луны, и я плакала, сама не зная почему - просто хотелось плакать. Подолгу смотрела на свое голое тело, представляя того, кто будет им властвовать в следующий раз, под чьими поцелуями будет медленно таять, кому я буду отдана вновь. И почему-то перед глазами все время было одно и то же лицо, страшной выразительности печальный взгляд, убивающий одновременно безразличием и любовью.
Раньше у меня были длинные волосы, и все, включая родных, друзей и знакомых попеременно дарили комплименты со взором искренних глаз. А потом я взяла и состригла надоевшие пряди, скорее даже, всем на зло. Вот так сделала первый шаг к новой жизни, бесцеремонно, уверенно, без скучных советов со стороны, с небольшой записью петитом в дневник. Тот случай в первом классе, когда я со своим тайным обожателем убежала из дома - в планах была скорая свадьба - не в счет. Имя первого поклонника загадочным образом умерло в памяти, выветрилось, и он стал забыт, а я думала тогда, что люблю.
Что знала маленькая девочка о любви тогда? Очень, очень немногое. Сейчас мне уже не семь лет, но что изменилось? Любила ли я хоть раз по-настоящему? Ведь нужно было обнажить перед кем-нибудь свое сердце, отдать, а что было бы потом? Получилось бы? Мне хотелось особенных отношений - таких, которых у меня никогда не было до конца. Или все-таки было? Столько вопросов, а где искать ответы на них?
Уже очень скоро, - после того, как он ушел из моего сердца, - я поняла, что он никуда не уходил. Возможно ли это теперь, после несколько обреченных лет и одиноко забытых ночей, с одной мыслью в голове. Ведь это чувство не умерло, оно живет по-прежнему, только ждет...
Волшебную идиллию одиночества прервал стук в дверь. Через некоторое время стук повторился немного смягчившись. Я вытерла мокрые глаза и сильнее укуталась в свое снежного цвета одеяло. Не поворачиваясь на монотонный стук, но продолжая смотреть в размытое от струек дождя окно, я тихо произнесла:
- Войдите.
Дверь медленно отворилась и в освещенную электрическим светом комнату вошла моя мама, остановившись в дверях. Она была одета в синее до самого пола длинное платье.
- Эсфирь, опять сидишь без света, - мама потянулась рукой к маленькому выключателю на стене для блезиру окрашенному в пурпурный цвет, но я запротестовала:
- Мама, не надо!
И смягчившись добавила:
- Ты же знаешь, что я не люблю электрический свет.
Мама ничего не ответила на это; ее губы тронула скромная улыбка. Убрав руку от выключателя, она подошла к окну. Дождь по-прежнему неумолимо барабанил по подоконнику.
- До сих пор не кончиться, - тихо сказала я.
- Кушать пойдешь? - поправляя узорчатую занавеску, спросила мама.
- Мне не хочется есть.
- Ты не заболела?
- Нет, просто нет аппетита, - я улыбнулся грустно каким-то своим мыслям, не желая посвящать в них никого, даже свою маму, - особенно свою маму. Улыбка покинула губы с той же скоростью, что и появилась на них. Я начала рассматривать свое отражение в стекле - оно было несколько размытым. Серые глаза наполнились печалью, сродни погоде за окном.
- Если погода улучшится, можно куда-нибудь съездить, - продекламировала мама. - Как тебе такая идея?
- Я хочу побыть дома. Если хотите, то можете ехать с папой без меня, я не обижусь.
Она отошла от окна и приблизилась ко мне.
- Дочка, это из-за того, что завтра нам уезжать?
- Нет, скорее из-за погоды, - соврала я о причинах своей меланхолии. Поверхностный вопрос. Поверхностный ответ.
- Ладно, если что - мы приедем поздно вечером, если, конечно, вообще поедем, - она поцеловала меня в лоб. - Не скучай здесь, хорошо?
- Постараюсь.
- Тебе что-нибудь нужно? Деньги?
- Нет, ничего не надо, - протянула я, глядя во все глаза, как за окном желтой полосой полыхнула молния.
- Как хочешь, - мама направилась к двери. - Пока, дочка.
- Пока.
Дверь захлопнулась, а за окном ударил гром, наполнив мое сердце новыми для сегодняшнего дня впечатлениями.
Возможно, жизнь сможет преподнести в этот обычный день какой-нибудь сюрприз. Возможно...
Совсем недавно я видела пропасть, а пропасть видела меня. Но камни брошенные в пропасть тоже со временем достигают дна.
Родители уехали примерно через два часа. Я видела из окна, как к парадному подъезду подъехал большой автомобиль и они в спешке (хотя и под зонтами) скрылись внутри салона. Я задернула занавеску, и серое пятно начало исчезать.
На не застеленном ковром паркете было холодно стоять босиком. Я сбросила одеяло и обнаженная пошла в ванную, озаряемая вспышками молний за окном, похожая на вымазанную серебром наяду.
Лежа в ванне, я слушала тишину, изредка с одинаковой периодичностью нарушаемую капающим краном. Говорят, что самая ужасная пытка, от которой сходят с ума - это как раз капающий кран, только капли должны падать исключительно на лоб. Правда, к данному случаю это не имело ровным счетом никакого отношения. Я просто лежала, стараясь ни о чем не думать. Я любила подолгу проводить так время и просто слушать окружающий мир. Перед глазами вставали совершенно невообразимые картины, но я тут же их прогоняла и представляла белый лист - бесконечный, чистый, непорочный - непохожий вовсе на мою жизнь. Меня душила пестрота красок и бесстыдство чувств, непреклонность перед падением в бездну. А еще совсем недавно я с жадностью хотела такой жизни - запретных страстей, свободной любви, свободы вообще. Я ненавидела себя и не хотела никого любить, а когда смотрела в зеркало на свое отражение говорила: "Это не я...". И снова поднимался невидимый нож надо мной и бессмысленно, глубоко и резко врезался в тихое сердце, вторгался холодной сталью, оставляя нерушимую боль и не высыхающие слезы.
Но в душе мне казалось, что я крошечный мотылек среди цветущего сада, серая снаружи, но умеющая хранить белый цвет в душе. Никто не мог понять мои холодные глаза и мои молчаливые слезы. Пусть. Это уже прошлое, которое нужно выключить как лампочку и свет, какой бы он ни был яркий, погаснет. В этой комнате души станет темно. Правда, есть одна неувязка, что если кто-то включит свет намеренно, обратно осветит комнату старым светом? А потом пойдет дальше, будет врываться в комнаты и щелкать выключателями, не остановится... Страшно от такой мысли.
Выйдя из ванны, я подвинула портшез, который не показался определенно тяжелым к ночному столику, убрала со стола вазу с алыми розами и телефон, поставив все на пол, и достала то, о чем не вспоминала уже два года - личный дневник, - сокровенные мысли, чувства, даже некое подобие исповеди уместились в маленьком ежедневнике.
Я долго разглядывала черную кожаную обложку дневника и не решалась заглянуть внутрь, погрузиться в прошлое не по-старому настигающее меня и болью, и теплом. Я включила тусклое бра.
Идея завести дневник, с которым можно будет делиться исключительно всем и который не станет пытать мучительными вопросами, родилась не спонтанно - просто посоветовали подруги. В то время я не восприняла всерьез эту мысль, не подозревая, что в будущем сама вернусь к такой идее. На смену инфантильным и по-детски розовым анкетам пришла интервьюированная душа на разлинованных листах. Сначала дневник долго оставался пустующим, я все не решалась начать писать там свои тайные откровения, не хотела испортить его ненужной информацией, и не было вдохновения что ли. Но вскоре не могла уже сдерживать себя, не могла интернировать события бурным многокрасочным потоком ворвавшиеся в мою жизнь. Незаметные буквы изящным курсивом заполнили белые листы, но сердце по прежнему чувству оставалось каким-то пустым... Написать об ощущениях после... пережитого? Попытку сдружиться с бездной я пресекла. А что осталось внутри? Пандемониум? Рай? Или пустота?..
Еще давно я придумала, как разделю свой дневник - ни на дни, недели, месяцы, а на две равные части: Красную и белую - два цвета красоты, два цвета жизни. С раннего детства я разделяла все на эти два цвета. Это ни "да" и "нет", ни "хорошо" и "плохо", - это было смешано. Не было четкой грани, добра или зла, радости или печали, улыбок или слез. Я сравнивала себя со своими любимыми цветами, представляя себя то красной розой, то белой маргариткой. Мне нравилось так. Уже много позже дневник запел стихами - я любила их сочинять для себя. Ничего не чувствуя изнутри, приходилось черпать мимолетное вдохновение извне, изобретая на кончике пера невообразимые эссенции: демонической и ангельской сущности.
Задыхаясь от невинности и разврата на свободных от чужих глаз страницах, я медленно превращалась в робкую таинственную - a flower girl, страстную, пусть и не зеленоглазую, ведьму; была невесомой и трепетной, волнующей и пламенеющей, как казалось раньше - живой.
Но потом моя жизнь изменилась, принеся с первой болью физической боль душевную. Мне казалось, что покой покинул душу навсегда с того самого дня. Но время, как оказалось, лечит. Но время ли излечило ее?
Заиндевевшее сердце билось почти неслышно - медленный ритм, достаточный для простого существования, не больше. А мне хотелось другого, что-нибудь инфернальное, сгорающее до конца. Мысли таинственным образом путали меня.
Я не заметила, как провалилась в глубокий сон...
Мне снится какой-то дом, самый обычный в два этажа. Я внутри, а кто-то очень важный снаружи, смотрит на меня, наблюдает, или следит. Почему он важен, я не могу объяснить, просто знаю это наперед. Он что-то вроде центра вселенной, от него все зависит - начало для всех начал. Но почему он приходит в дом грусти, и кто этот человек? У него есть имя? Он стоит где-то там, не смотря в окна, я знаю о его приходе. Само его присутствие рядом порождает интерес и обвивает полноценным спокойствием. Что он ждет? Почему не заходит внутрь? Он знает какую-то причину, по которой не может зайти. Он даже не пытается сделать следующий шаг. Просто стоит. Странное место: солнце так близко, но какое-то смешное - маленькое-маленькое, словно игрушечное, и тепло от него соответствующее - ненастоящее, искусственное. Ветер тоже неестественный, но его квинтэссенцию объяснить еще труднее - он словно рвет воздух и заполняет образовавшиеся пустые места собой. Что происходит вокруг не так важно, важно другое - этот человек знает все тайны мироздания и знает обо мне то, чего не знаю я сама. Эта мысль пугает, но он рядом и это успокаивает. Может быть, он вообще не человек? Откуда в нем заключена такая страшная сила? Проходит мгновение и мне кажется, что он слабый и ему нужна помощь. Он пришел за моей помощью. На небе уже звезды - синего цвета, - и луна - одна часть затемнена, другая - мутно-белая. И ощущение, что завтра уже не наступит. Все останется на своих теперешних местах. Он по-прежнему будет стоять там, и охранять мое спокойствие, отдавая свое. Да, он, наверное, пришел, чтобы охранять меня...
Сколько я проспала, свернувшись калачиком в кресле? Одеяло лежало скомканным на полу. Только сейчас вспомнила, что, выйдя из ванны, ничего на себя не накинув, я сразу принялась за чтение дневника. Который был час, и вернулись ли родители, я не знала. Подошла к окну, по пути бросив беглый взгляд на одеяло. Дождя не было совсем. Небо на удивление ясное, за горизонтом утопал в пламенеющем багрянце диск уставшего солнца.
Я открыла окно и чистый воздух - какой бывает после грозы - ворвался в комнату. Я решительно провела обеими руками по голому телу от низа живота вверх, остановилась на груди, сжав соски, и бросилась на кровать. Водный матрас успокоился, и уже более сдержанная я взяла большую розовую подушку, обняла ее обеими руками, внимательно посмотрела на нее, будто в чье-то лицо и уткнулась головой, тихонько заплакав.
Солнце светило в окно, прямо на альков. Я рыдала в надежде пролить сразу все-все слезы, чтобы никогда больше в жизни не плакать, чтобы больше ни разу не страдать и не возвращаться к этому. Как же я мечтала о равновесии, научится терпеть то, что нужно, чтобы сохранить то, что есть. И то, что было все это время - пустота, безразличие, смятение, боль - это история других людей. Если у красной розы в вазе отнять так нужную ей ровным счетом для жизни воду, она умрет; увядшая навеки роза все равно будет такой же красной в чьи-то воспоминаниях, не изменит своей сущности, естеству. Также я думала и про себя.
Я вышла из здания через дальний выход рядом с библиотекой - узкая лестница с красным ковром змеей тянулась вниз, заканчиваясь двумя ступеньками. Небольшая арка открывала проход в сад. Воздух уже здесь был необычайно свежим. Я сняла босоножки и аккуратно, затаив дыхание, ступила на мокрую траву. Приятная прохлада коснулась вначале моих ступней, а уже после поднялась вверх по всему телу, как вода по стеблю цветка, ждущего влаги. Сделав несколько шагов по мягкому зеленому ковру, я остановилась и принялась закатывать расклешенные джинсы снизу уже изрядно намокшие.
В саду покоилась спящая тишина. На неровных камнях стояли медные фонари с резными шляпками похожие на гномов, которые были соединены между собой узкой усыпанной гравием тропинкой - эта картина напоминала которое-нибудь созвездие на небе. Всю остальную площадь занимали изогнутые стволы и ветви вишен и бело-желтые цветы, названия которых я не знала. У кирпичной стены окружавшей сад стояли широкие деревянные лавки с подлокотниками из того же камня, что и фонари. Немного отстраненным казался искусственный пруд с каменным мостиком, который был удален от основного сада, - его заброшенный вид (на самом деле он так и должен был выглядеть) навивал легкомысленную грусть - камни, поросшие темной травой и одинокие кувшинки, дрейфующие от легкого ветра, словно осколки ледников.
Я положила босоножки под лавку, и забралась на нее с ногами, обхватив руками колени. Сквозь изломанные ветви мягко проглядывало обеденное солнце. Смотря куда-то перед собой, явно думая о чем-то, я проваливалась в зовущую меня пустоту.
- Прекрасная погода для прогулки, не правда ли? - раздался неожиданно чей-то голос справа.
Я повела головой в сторону, откуда раздался голос. Мужчина среднего роста, худощавого телосложения, с седыми чуть вьющимися волосами, с синего цвета фартуком без единого пятнышка и огромными ножницами. Видимо, садовник.
- Воздух у вас здесь чистый, - ответила я.
- Да, это он такой от цветов.
Более внимательно всмотревшись в его лицо, я спросила:
- Вы садовник?
- Что, не похож?
Я пожала плечами.
- Не знаю, никогда не встречала садовников, - я сделала паузу. - Уж больно вы какой-то ухоженный что ли, не знаю...
- Ухоженный?
- Ну, может эпитет не тот, - протянула я.
Мужчина тем временем убрал в фартук угрожающего размера ножницы.
- А какой, по-вашему, садовник?
- Ну, я всегда думала, что он вечно капается в земле с утра до ночи и ничего кроме нее не видит.
- О, так это же крот! - воскликнул садовник.
- Нет, у него еще есть ножницы такие огромные, прямо как у вас.
Садовник снова достал ножницы. Покрутив их немного на длинном пальце, сказал:
- И правда, никогда не видел, чтобы крот пользовался ножницами.
Я улыбнулась. На лице у мужчины тоже появилась улыбка - десятисантиметровая, такую быстро не денешь никуда.
- У вас печальное лицо, - заметил садовник.
- Вы так думаете?
- Безусловно, - он указал пальцем. - Вы хоть и улыбаетесь, а морщинки около глаз все равно грустные.
Отлично сказал! Теперь он указывает еще и на мой возраст. Садовник, разглядывающий морщины вокруг глаз - что за день.
- Только не обижайтесь на меня, - снова заговорил садовник. - Настоящую женщину морщинки только красят.
- Откуда вам знать, вы же не женщина?
- Это верно! - воскликнул садовник со своей десятисантиметровой улыбкой. - Но чтобы это знать не обязательно быть женщиной.
Я только покачала головой.
Садовник присел на корточки и аккуратно срезал цветок с белыми лепестками и красной точкой в центре.
- Это вам, возьмите, - он протянул свежий срез и улыбнулся чуть мягче, не как обычно.
- Спасибо, - Взяв цветок, я сразу же поднесла его к носу. - Какой чудесный запах! Что это за цветок?
- Понятия не имею,- только и повертел головой садовник.
- Выходит вы все-таки не садовник.
- Выходит, что так.
Я внимательным взглядом провожала садовника, который не был садовником по тропинке, пока тот не скрылся из вида совсем за стеной вишен. Крутя в пальцах тонкий стебель без неровностей мне показалось, что за мной кто-то наблюдает. Бросив долгий взгляд на пруд, я заметила на мосту фигуру человека в длинном плаще черного цвета. Лица не было видно отсюда, как не было видно мужчина это или женщина. Человек, облокотившись на перила, старательно что-то делал - в его руках под лучами солнца сверкало нечто блестящее, похожее на перочинный нож, а в воде кроме кувшинок появились еще тонкие стружки.
Несмотря на то, что человек ни разу не посмотрел в мою сторону с тех пор, как я его заметила, мне по-прежнему казалось, что за мной следят.
Вернувшись к себе в номер, я первым же делом пошла в душ. Не намыливаясь, я просто стояла под прохладным потоком, стараясь расслабиться. Выбежав голышом в комнату и прыгнув на кровать, меня насторожил стук в дверь. Я бесшумно подошла и спросила:
- Кто там?
Ответа не последовало. Тогда я тихо приоткрыла дверь. За ней никого не было, лишь у коврика аккуратно стояли забытые мною в саду босоножки. Я выглянула в коридор - ни по левую, ни по правую сторону не было ни души. Тогда я взяла босоножки и закрыла дверь на ключ и щеколду. В душу закралось то же самое ощущение, что и в саду.
Кто-то следит за мной.
Глава вторая
Ронин
Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его.
Уставший жить волею других и мечтающий жить той одной, чье сердце он слышал каждое утро, под чье дыхание он без тревоги засыпал уходит, покидая эти бесконечные края навсегда. Он оставляет вечности свое последнее тепло вместе с прахом и уходит в вечность же. Он - уходящий в нездешние края, но навсегда обреченный...
Разве волен он забыть мягкое тепло ее рук и щекотание черных бархатных ресниц? Даже там, где есть только неизвестность он сохранит это в памяти. Теперь он оставит и страх, - он намерен лететь, так не держите его крылья!
Вернется ли он когда-нибудь? Обязательно, вернется непременно. Тусклой луной из-за вязких облаков он прорежет препятствия тьмы и поднимется выше природной стихии, затмит сонные звезды. Он более не переживает ограничивающих его ранее волнений, он внутренне свободен, его душа живет... Теперь он непостижим.
Но если ранней весной услышишь первый дождь, - знай, Он рядом с тобой, касается тебя, чувствует и, по-прежнему, любит...
В одно мгновение я вспомнил всю свою жизнь. Я вспомнил движения губ, ее утренних губ - как поцелуя росы, - говорящих шепотом: Доброе утро. Я вспомнил и то, как попал сюда, и то, как два дня назад увидел ее, словно видение... Я не называл ее имени уже несколько лет. А теперь мои глаза смотрят на мир в последний раз, самое страшное, что ее нет рядом, самое чудесное, что ее нет рядом...
Начиналось все не так, словно посреди ночи ворвался день. Да, тогда тоже было полночь...
Я ехал в метро. Впервые за долгое время я оставил машину и поехал вот так, как раньше. В вагоне было душно и практически безлюдно. За окном мерцал ночной город. Очень давно я не видел просто города, не ощущал так близко обычной жизни.
Через четыре дня у меня день рождения - двадцать девятая годовщина, но праздника в душе не чувствуется по-прежнему. Чем ближе заветное число, тем тоскливее и томно становится на душе. Хотя я уверен, что души у меня не осталось, что-то необъяснимое глубоко-глубоко внутри не дает мне покоя. Что-то тлеет слабыми головешками, и я борюсь с этим слабым огнем.
Мама дала мне имя Александр, в честь моего отца. Я почти не помнил ее. Когда мне исполнилось семь лет она заболела воспалением легких. Врачи сказали, что нет никаких поводов для опасений, типичная болезнь не требующая специального вмешательства домашнее лечение. Отец на это пошел, забрав мою мать из больницы сразу же домой после первого обследования. Два дня я носил маме пыльные дикие розы с соседского участка и видел, как это малое, что могу сделать рождало искреннюю улыбку. Ее радость была счастьем любящего сына.
Я спрашивал маму:
- Когда ты поправишься?
- Скоро, - отвечала она.
- А мы пойдем на пикник?
- Конечно пойдем. В следующие выходные обязательно.
- Значит, с тобой все будет в порядке?
Она улыбалась.
- Конечно. Я должна еще увидеть твою свадьбу. А потом у меня будут внуки, много внуков.
Я запомнил счастливое лицо мамы в тот миг. В следующие выходные мы никуда не пошли. Через два дня она умерла.
Вскоре отец пристрастился к бутылке. Редко появлялся дома, а если появлялся, то исключительно пьяным. Прошло полгода и он начал бить меня. Сначала по лицу - сильные пощечины, потом избивал ногами до потери сознания. Я терпел, но жить как прежде - знал, что не буду уже никогда. После очередного избиения я убежал из дома. Жил какое-то время на пристани, выживал тем, что крал рыбу. А когда подвернулась возможность, покинул ненавистный город, спрятавшись на сухогрузе. Больше я не возвращался домой никогда.
Новый город принял меня не с распростертыми объятиями. Чужой для всех и одинокий для себя я не знал, что будет дальше.
После неудавшейся попытки продолжить прежнее существование путем воровства на рынках и базарах (один раз чуть не лишился жизни за булку хлеба) я настойчиво решил с этим покончить. Единственным выходом для меня стала легальная работа. Брался за все: подметал и собирал мусор, мыл посуду, разносил газеты и горячие завтраки, работал грузчиком, продавал рыбу и хлеб, чистил сточные канавы, зимой разгребал сугробы и отчищал крыши от снега у небольших забегаловок. А платой за все это было, в основном, ночлег и дешевый обед, реже - деньги; я их всегда откладывал и запрещал себе их тратить. Так я закаливал не только свой характер. Привыкнув к унижению любого рода, спрятав свое достоинство глубоко внутри, тем самым я оградил себя огромной стеной, через которую никто не мог пробраться. Я не обращал внимания на все, что происходило вокруг. Вся та тяжесть непомерным грузом давившая на мое сознание делала меня вопреки всему только сильнее. И я чувствовал, что сильнее окружающих с каждым днем, а они не догадывались о мыслях маленького мальчика со взрослыми глазами.
Я ждал своего времени, ждал часа, когда смогу доказать всем, но прежде себе, что из себя представляю. Было страшно тяжело, но у меня была настоящая мечта. Так прошло еще два года.
Когда мне исполнилось десять, у меня появился новый отец и новая мама. Моя жизнь круто переменилась с одного инцидента. Тогда я и не подозревал, что все, что последует дальше, мало будет зависеть от случая...
Я шел по пляжу. Было часов десять. Я вообще любил вечерние прогулки, часто подолгу гуляя, я размышлял о смысле своего существования, мне нравилось быть с самим собой, - почему-то я не ощущал полного одиночества. Вот и тогда, идя по пляжу, я думал о предназначении человека в мире, о том клубке, который нужно распутать с помощью определенных, сделанных в свое время шагов. Зная о своей непохожести на всех остальных, я старательно прятал это ото всех, не показывая внутренний сад никому. Я знал еще одно, - что в будущем обязательно встречу человека способного увидеть это спрятанное, но не похороненное.
Небо казалось без туч одного сплошного цвета - темно-синего. Звезд было много-много, совсем как в тот раз, когда я покинул свой родной город. Я запомнил тогда те звезды. Эти были такие же. Бризантный свет разливался от полной луны по спокойному морю. Вода не казалась определенно холодной, или я не думал об этом, просто ступал босиком и глубоко вдыхал морской с соленым привкусом воздух. Чуть дальше от рыбацкого причала виднелся старый металлический мост. Его темный невозмутимый каркас утопал в тишине, наполнявшей все вокруг. На воде привязанные к толстым балкам мерно покачивались деревянные лодки накрытые мокрым брезентом.
Когда я подошел ближе, из-под брезента неожиданно выпрыгнуло трое каких-то парней, одетых в лохмотья - в руках у одного - самого плечистого, выше всех ростом - был нож, у двух остальных короткие прутья, скорее всего железные, было слишком темно, чтобы разобрать. Я оглянулся назад и заметил еще два неясных силуэта находящихся дальше, чем стоящие передо мной - они просто стояли, не двигаясь.
Сердце бешено заколотилось, когда парень с ножом начал двигаться споро на меня. Бежать не было смысла. Во-первых, их было пятеро - догонят в любом случае. Во-вторых, я не мог сдвинуться с места ни на шаг - впервые за долгое время меня охватил сильнейший страх. Я отчаянно стоял и ждал приближения человека с ножом. Время замерло.
Он подошел вплотную. Его глаза были какие-то водянистые, пугающие и жестокие. В другой руке у него была бутылка пива, странно, что до этого момента я ее не заметил.
- Ну, че смотришь? Влюбился что ли? - произнес тот. Хриплый бас, словно ножом вспорол тишину.
Я молчал.
- Зашел ты далековато, - он отхлебнул пива. - Я раньше тебя здесь не видел. Знаешь, ты бы заплатил за пиво.
- За пиво? - не понял я.
- Да, ты же разбил мою бутылку, - сказал он и тут же рукоятью ножа расколол темное стекло. Осколки упали без шума в песок. Пива в бутылке уже не было. Повисла пауза. Я смотрел на парня в лохмотьях снизу вверх, не в силах ничего сделать. В карманах моего пиджака в белом платке, который сшила мне мама, и который я хранил, как самую дорогую вещь были замотаны все сбережения, - к тому времени, довольно приличная сумма. Заплатить за пиво, - и они отнимут все. Отдать все так тяжело накопленное, а что потом? Я не мог так поступить.
- Что-то ты тупо соображаешь, - прохрипел он снова. - Дай-ка я тебе помогу.
Он резко взмахнул рукой и чиркнул ножом по моему лицу. Перед глазами все сделалось совсем черным, мутным. На щеке я ощутил ноющий порез. В висках бешено стучало, а руки стали похожими на лед.
Все произошло в одну секунду. Я запустил руку в песок и, нащупав первый же осколок - горлышко бутылки - схватил его крепко и со всей силой вонзил в напавшего. Удар пришелся в плечо. Парень взвыл от адской боли и рухнул навзничь, загребая ртом воздух и брызжа слюной - стекло так и осталось торчать в его кровоточащей руке. В тот же короткий миг я ощутил тяжелый удар по голове сзади. Перед глазами все закружилось, я ничего не видел даже на расстоянии вытянутой руки. Ноги сами сделались ватными, и я упал рядом. Последнее, что осталось в памяти - было темно-синее полотно неба, усеянное яркими звездами.
Я не пытался открыть глаза, ничего не чувствовал, кроме боли во всем теле и сплошного холода. Я знал, что лежу на песке, но как сюда попал - не знал, точнее не понимал, почему это произошло именно со мной, здесь и сейчас. Я думал, что это были мои последние минуты. Наверное, так люди и умирают.
Не было никакого коридора и пленительного света, никаких голосов и ангелов. Был только страшной силы холод - будто легкие превратились в один большой кусок льда. Было больно сделать даже маленький вздох. Звезд на небе стало еще больше...
Первое, что я помню, открыв глаза - мягкие лучи солнца сквозь салатового цвета шторы. Я попытался пошевелить рукой и услышал сухой хруст в суставах. Все мое тело онемело так, будто я спал десять лет. Где я находился, тоже было для меня загадкой. С трудом повертев головой - шея затекла еще сильнее, - я осмотрел помещение. Ну, во-первых, лежал я на просторной кровати, из которой я занимал добрую пятую часть. Комната не была большой, но и маленькой я ее назвать не мог. Удачное сочетание лимонных обоев и огромных окон визуально делали пространство шире. Только я посмотрел на лакированную дверь, как она открылась, и в комнату вошел мужчина средних лет в очках и тонкой полоской усов.
- А, проснулся наконец-то! - произнес мужчина громким четким голосом - так говорят или военные, либо учителя. На учителя он явно не смахивал, значит, он был военным.
- Где я нахожусь? Что со мной случилось? - спросил я первое, что пришло в голову. Мой голос показался мне совсем незнакомым, и сразу же заныла щека.
Мужчина подошел к окну и раздвинул шторы. Из-за его широких плеч полилось солнце. Такая осанка могла быть только у военных.
- Не беспокойся ни о чем, - начал он. - Ты у меня дома. Я подобрал тебя на пляже, похоже тебя сильно избили. Я отвез тебя домой, потому что это было ближе, чем ехать в больницу. К тому же, моя супруга врач. Она-то и выходила тебя. Все эти две недели за тобой наблюдала. Был момент, когда мы опасались за твою жизнь, но все обошлось.
- Две недели?
- Да. Ты был без сознания все это время. Элеонора, - моя жена, - говорит, что так часто бывает после черепных травм.
- Мне трудно говорить, - произнес я и снова ощутил боль в щеке.
- Супруга сказала, что у тебя поврежден лицевой нерв, - он посмотрел на окно.
Я попробовал рукой потрогать ноющее место, но ощутил лишь пластырь.
- Это, что навсегда? - спросил я.
- Боль со временем пройдет, но возможно какие-то дефекты останутся, но сейчас главное, что с тобой все в порядке.
- Можно вас попросить, - попытался привстать я.
- Да, конечно, что за просьба?
- Очень хочется пить.
- Я позову сейчас прислугу, тебе приготовят обед.
- Почему вы это делаете для меня?
Он снял очки и убрал их в черный футляр.
- Просто тебе нужна помощь, а я могу эту помощь реализовать. Все просто.
Все просто - произнес он, но для меня ничего не было просто. Еще ни разу в жизни никто не делал для меня что-то просто так.
Когда он ушел, я сильнее закутался в мягкое одеяло и начал смотреть в окно. Единственное, что мне оставалось делать - слушать доносящиеся звуки с улицы: монотонный гул машин, пение птиц, крики и смех детей. Когда я был без сознания, ничего этого у меня не было, сейчас же все постепенно возвращалось на свои места.
Минут через десять в комнату постучали. Не успев я произнести - войдите - дверь открылась. Мои глаза сразу же застыли при виде подноса полного всякой разной еды. Потом я заметил и женщину, которая принесла все те яства. Помню, как я уплетал за обе щеки все подряд, что только хватали мои пальцы, одновременно слушая краем уха, как женщина говорит о погоде и тому подобных малоинтересных в тот момент вещах.
Элеонора и Винор приняли меня, как сына. А Гера - родной сын Винора сразу же невзлюбил меня. Как я ни старался с ним сдружиться, общий язык нам так и не удалось найти. Он вбил себе в голову, что я занял его место. Хотя по сути дело так и было. Но от такой шаблонной реакции и нежелания ничего понимать мне становилось невыносимо, и я мучился долгое время. А когда у меня спрашивали прямо, напрочь отвергал такую мысль. Почему, сам не знаю.
Отец (Винор попросил его так называть) устроил меня в лучшую частную школу. Гера был старше на год, и частенько после занятий меня поджидали его дружки. Геры никогда с ними не было, но я знал, что эти парни из его окружения. Часто я приходил домой с синяками, но ничего не говорил отцу. Так продлилось примерно год, позже мне все это страсть как надоело, и я устроился в секцию борьбы. Начал исправно посещать занятия, немного окреп физически. Мой круг общения изрядно расширился, появилось много новых друзей. С тех пор ко мне стали реже приставать, так как я уже реально мог дать сдачи. А в Гере все росла злость на меня с каждым днем. К концу школы я, правда, об этом полностью забыл. Моя жизнь вновь перевернулась.
Звали ее Эсфирь. Я сразу же влюбился в это имя по уши, и в нее, разумеется, тоже. Случилось это в последнем классе школы. Она приехала в город вместе с родителями на рождественские каникулы и осталась навсегда. Все произошло спонтанно. Я не знал, чем было вызвано такое решение, и копаться не хотел, просто был доволен, но излишне старался не показывать этого. Она была совсем не похожа на окружающих девчонок. Начиная с имени, в котором ощущалось что-то возвышенное, и продолжая (но никак не заканчивая) самыми глубинными мечтаниями - все было необычно.
Она была единственным ребенком в семье. Ее родители - очень обеспеченные люди - вкладывали в дочь огромное количество денег, а мне казалось, что ей нужно не всегда это. Отнюдь не это. Я смотрел в ее серые с переливами глаза и читал в их бездонной глубине: "Я очень одинока. Я одна".
Мы сразу сдружились, и быстро привязались друг к другу, не представляя жизни поодиночке. Странно, два человека из совершенно разных мест, а так похожи. Но одновременно со схожестью мы дополняли друг друга чертами характера, присущими нам индивидуально. В нашем окружении все были убеждены на сто процентов: таких пар не бывает. Но всем на зло мы каждый новый день доказывали обратное.
Я никогда не наблюдал за собой филигранной памяти, но помнил каждый прожитый день с Эсфирь. Помнил, как впервые взял ее за руку, как подарил первый в своей жизни букет цветов, как поцеловал ее - сам того не ожидая - страстно. Были и конечно несколько безумные воспоминания, то, как я пробрался тайно в ее комнату и остался ночевать, прячась под кроватью, а она смеялась надо мной почти всю ночь. Помнил, как тщательно подбирая слова, произнес шаткую фразу - я тебя люблю, помню отчетливо ночь, когда узнал женскую плоть.
- Тогда причем здесь бергамот? - удивилась она, глядя на меня огромными глазами.
- Просто я люблю грушевый сок, и только, - улыбнулся я.
Она зло посмотрела на меня. Я же тем временем взял со стола меню и попробовал рассмотреть, измельченный шрифт. Лампы вокруг нас светили куда угодно, но только не на стол. Бросив затею с меню, я вновь посмотрел на нее.
- Я бы заказал березовый сок, но в этом меню его видимо нет.
- Значит, ты привел меня сюда, чтобы мы обсуждали различные соки? - ее брови поползли вверх.
Я продолжал смотреть в ее глаза, излучающие вместе со злостью непередаваемую теплоту.
- Я думала, ты хочешь поговорить со мной, - вздохнула огорченно Эсфирь. - А ты такой же, как и все!
- У тебя потрясающие глаза, словно проваливаешься в космос!
- Ты издеваешься надо мной!
Она была в не себя от злости, от моей сегодняшней несерьезности, да и вообще от всего на свете. Слишком хорошо я знал эти глаза.
- Нисколько не издеваюсь, - я положил на ее прохладную руку свою и, глядя в глаза, произнес:
- Просто я люблю тебя, Эсфирь! Люблю всем своим безумием!
Я подвинул свой стул к ней поближе. Она некоторое время сидела, опустив глаза.
- Я не могу видеть твоих слез, - прошептал я, подбирая указательным пальцем с ее щеки хрусталик слезинки. - Уже слишком поздно, давай я провожу тебя.
- Разве тебе не нужен мой ответ? - неуверенно спросила она.
- Ответ у тебя в глазах.
- Что, правда?
Я кивнул, но поскольку она смотрела не на меня, а в пол, то произнес:
- Я тебе правду говорю.
Она повернулась ко мне и посмотрела в глаза. Я вдруг забыл о времени, ее взгляд стирал все живое. Вдруг ее чуткие пальцы впились в мои волосы, а губы накрыли долгожданные поцелуи губ ее. Я прижал ее крепко и одновременно нежно, будто воздушное перо. Время рассыпалось мелкими песчинками.
- Я люблю тебя, - выдохнула она.
Я обнял ее снова, и мы долго слушали окружающий мир, прижавшись друг к другу. Идиллию бесцеремонно прервал грубый голос, прохрипевший прокуренным басом:
- Кафе закрывается.
И мы ушли от душного места. Я смотрел вокруг себя, и не мог понять, что же изменилось за это время. Что-то точно изменилось, сомнений нет. В черном небе нам подмигивали миниатюрные звезды.
Когда мы шли по уже ночной аллее - фонтаны в гранитных оковах давно стихли - полил дождь, неожиданно и как из ведра, такого громадного ведра во все небо. Наверное, со стороны мы представлялись довольно странными, если не сумасшедшими - промокшие до последней нитки, без обуви (туфли мы несли в руках) идут и брызгаются замершей водой из фонтанов, периодически в них забираясь. Но в тот момент нам было все равно, что и кто о нас мог подумать. Это полночное купание принесло нам не только массу непередаваемых ощущений, поцелуев по пояс в воде, экзальтированных воспоминаний, но и почти недельную простуду в виде тяжелого гриппа у Эсфирь и воспаления легких у меня. Но если можно было вернуть время назад, мы не задумываясь повторили бы все заново.
- Ты вся замерзла, бедная.
Я чувствовал, как стучат ее зубы, и все тело пробивает тонкая дрожь.
- А ты можешь согреть меня?
- Боюсь, что в таком виде я сильно смахиваю на брикет мороженой рыбы, - пытался развеселить я Эсфирь.
В ее серых глазах сверкнул хитрый огонек.
- Тогда пойдем ко мне.
- Будем размораживать рыбу?
- Во-во! - рассмеялась она.
В ту ночь не было ни шепота свечей, ни змеящихся пузырьков шампанского, ни закрытых глаз, кроме мгновений, когда страсть, боль смешивались в еще большее желание. Ветер стихал за окном на секунду-другую, словно притаившись, а затем бил в стекла с еще более свирепеющей силой. Брал штурмом. Опять стихал.
Было как-то не так. Жар рождался из холода, и наоборот. Губы шептали, целовали, не могли. Жадные пальцы оставляли порой кровавые следы и были ненасытны влажными телами. Глаза блестели новым чувством, совсем недавно мне было чуждо это ощущение спокойствия и блаженства. Было очень тепло, лишь слабый желтоватый свет улицы проскальзывал сквозь еле покачивающиеся пластинки жалюзи. Эсфирь задула все свечи и волшебное стеариновое пламя, играющие на нашей коже, исчезло. Я заметил, как ее пальцы медленно расстегивают миниатюрные пуговицы на тонкой шелковой рубашке, почти прозрачной. В ту ночь не было холода.
Эсфирь перевернулась на спину и откинула голову назад. Ее серые глаза долго смотрели в пугающую черноту. Бунтующий огонь скрылся, когда ее веки плавно опустились, но не угас. Дыхание стало неровным. Сердце билось в отчаянии вырваться из тесной груди.
Я положил свою руку на ее мягкий живот, покрытый капельками пота, и медленно повел пальцами вверх. Она лежала, выкручиваясь и жадно глотала ртом воздух. Я дотронулся ее большой груди, поводил кончиком языка по вздутым соскам, и чувствовал, как ее тело замерло. Она взяла мой пенис своей рукой и зажала у основании головки. Мои ноги затряслись, когда она быстрыми движениями задвигала рукой. Я кончил первый раз в жизни, прямо на ее грудь. Она рассмеялась, а я лишь опустился на нее, стараясь не делать ей больно. За окном царила мертвая тишина.
Когда он отвердел, моя рука скользнула по ее бедрам. Она смотрела на меня закусив губу, когда помогла рукой проникнуть в нее. Там внутри все пылало жаром и как мне казалось, дышало. Я чувствовал все ее мокрое тело, когда припадал к ней вновь и вновь с силой и мягкостью. Время летело и это продолжалось, пока все, что снова накопилось у меня внутри, я не вылил в нее. Так повторилось еще несколько раз. Я получал ее до последней капли, до последнего ее вздоха, и знал, что ни с кем в своей жизни не испытаю ничего подобного.
Что происходит с теми, кто слишком любит? Я не любил цитировать Эсфирь. Что делать с людьми, слова которых не хочется повторять, но которые, тем не менее, своими фразами попадают в самую точку? Она говорила, что они либо возносятся к звездам, либо идут на дно. Что происходило со мной? Я, скорее всего, раскололся на две половинки. Одна по-прежнему замкнута в бесполезный лабиринт, выход у которого всегда один и тот же - тупик. Другая отделилась навсегда и связь с ней потеряна, как ни печально.
На очередной станции в вагон зашла шумная изрядно подвыпившая компания молодых людей. Сразу же заиграла гитара, и под неровную музыку все они дружно запели. Я вновь повернулся к окну, возвращаясь к своим мыслям. Странно то, что не хотелось отвлечься. В голове опять Эсфирь.
Как и все хорошее, что появляется в жизни у людей, то спасение от повседневно суеты наши с ней отношения прекратились. Все случилось довольно быстро. Можно даже сказать, что я не заметил, как все случилось. Она исчезла. Просто исчезла, как весной тает снег, как в полдень растворяется туман. Куда? Хотел бы я знать.
Я долгое время пытался ее найти; целыми днями звонил, но никто не подходил к трубке, часами просиживал дома, ожидая ее звонка - смотрел на телефон, вид у которого был такой, как будто он сейчас зазвонит, но все впустую. Может все телефонные провода мира оборвались и никто об этом не знает? Когда я попал к ней домой - прикинулся специально для консьержки двоюродным братом, сказав, что срочно улетаю из города, а сестры как назло нет, ждать не могу, и без своих вещей тоже не могу уехать - я поразился до глубины души. Комната была абсолютно такой же, какой я ее помнил - ничего из вещей не тронуто, все стояло на своих положенных местах. Ощущение, будто Эсфирь сейчас вернется, скажем, из магазина и мы пойдем куда-нибудь гулять, посмотрим старый фильм в круглосуточном кинотеатре, или купим пива и поедем в порт, смотреть на звезды, говорить о чувствах, и слушать плеск волн приглушенный криками чаек. Но она не пришла. Не тогда, не на следующий день. Ни через месяц. Ни даже через год. Так уходят самые дорогие на планете люди. Уходят навсегда. У меня осталась одна память - фотография со дня рождения Эсфирь. Она в красном шелковом платье с таким же красным шелковым платком. Улыбается так, как улыбалась только мне. Именно такой я запомнил ее навсегда.
В душе тлела надежда, что когда-нибудь я увижу ее. Также как зимой выпадает снег, как появляется туман - она не могла не вернуться в этот мир, где прозябал я. Когда вечерами лежа в постели сквозь сигаретный дым я разглядывал месяц, повисший над окном, думал о том, что она тоже в эту самую секунду видит серебристый месяц. Она просто потеряла счет своего времени, она где-то рядом, но почему-то сейчас не может вернуться. Такие мысли иногда согревали. Часто сидя в порту, я вслушивался в окружающий меня мир, пытаясь вспомнить некоторые наши разговоры. Ничего не получалось Память словно обесточили - щелк - и все - полный мрак.
Однажды я попросил одного знакомого с большими связями человека раздобыть любую информацию, которая хоть как бы помогла мне найти Эсфирь. Через месяц дома меня застал странный телефонный звонок.
- Александр?
- Да, - ответил я в трубку.
- Слушай, приятель я по твоему делу. Не отвлекаю ничем?
- Ты что-нибудь нашел? - быстро спросил я.
- Кое-что. Я сделал все что мог. Прости, но никаких следов, она словно исчезла. Но я все же раскопал нечто интересное.
- Не томи же.
- Вы с ней очень похожи судьбами, как оказалось.
- Ты можешь говорить на человеческом языке? - уже злился я.
- Ее родители на самом деле не ее родители.
- Что за чушь ты городишь? - хотел я уже положить трубку.
- Постой-постой, я дело говорю, - проговорил он скороговоркой. - Ее взяли из приюта, она приемная дочь, понимаешь?
- Не может быть, ты что-то путаешь.
- Мой источник более чем надежный. Ее удочерили, когда ей было лет шесть, а может, и того меньше. А о настоящих родителях ничего не известно. Не знаю, поможет ли это тебе, просто решил сказать, ты же просил что-либо раскопать, вот я и капнул.
- Я думал, такого рода информацию узнать нельзя, - сказал я ему.
- Деньги открывают любые двери.
- Ладно, спасибо за помощь.
- Не за что. Если что-нибудь еще выясню, обязательно сообщу. Пока.
Вот такой вот был разговор.
Свинцовые тучи за окном прохудились, и пошел сильный дождь. Я вспомнил, что не взял зонт. Отсутствие машины сулило новые проблемы, но сейчас думалось о другом.
Женский голос объявил о конечной остановке. Я встал и пошел к дверям. Поезд медленно подходил к станции. В стекле мутно отразился силуэт человека, по-прежнему сидевшего у окна. Я повернулся назад.
Что-то в его виде было не так. Лишь позже я догадался, что передо мной душевнобольной. Таких людей либо бояться, либо смеются над ними, либо вообще не воспринимают. Он не замечал, что я смотрю на него - долго дышал на стекло, а потом дрожащей рукой вывел надпись на запотевшей поверхности: "Боже, спаси нас всех".
Впереди показался освещенный огнями силуэт Гардена. Минуя металлический забор и кирпичные колонны, я быстро вбежал по широким ступенькам к черному входу. Через мгновение дверь открыл какой-то человек в черном костюме, и мы вместе зашли внутрь, утопая в желтом свете фонарей по обе стороны двери.
- Идите за мной, - бросил он через плечо и повел меня по длинному коридору. На застеленном красным ковром паркетном полу на одинаковом расстоянии друг от друга стояли бледно-пепельные цветы в узких терракотовых горшках. За закрытыми дверьми были слышны притихшие голоса. Перед одной такой дверью человек в черном остановился, вальяжно повернувшись ко мне, тихо произнес:
- Здесь.
Когда силуэт моего провожающего скрылся за углом, я без стука вошел внутрь.
В комнате было светло. Кроме люстры с причудливыми хрустальными сосульками горела еще настольная лампа. Справа по стене вдоль скромного люнета вился змеевидный цветок из высокого - почти метр - горшка. В углу ближе к окну стояли деревянные часы, слабо освещенные свечами с подоконника.
Он сидел в кожаном кресле в своих дурацких темных очках и нервно покручивал ручку двумя пальцами. На его губах появилось нечто похожее на улыбку.
- Здравствуй, ронин, - сказал он, уже спокойно кладя ручку. - Извини, что мы встретились так поздно. Присаживайся. Выпьешь чего-нибудь?
Я, покачав головой, сел на лакированный стул с красивыми резными подлокотниками и достав из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет и миниатюрный коробок спичек, подвинул пепельницу стоявшую на столе, и закурил.
- Опять ты со своими черными спичками, - указал он взглядом на мой коробок. - И откуда только ты их берешь?
- Почему мы встретились у тебя? Что за необходимость? - проигнорировал я его вопрос.
- Об этом позже, - он махнул рукой. - Так значит, ничего не выпьешь? А я, пожалуй, промочу горло.
Он достал из ящика стола бутылку текилы прямоугольной формы и стакан. Я стряхнул пепел.
- Не можешь изменить старым привычкам? - спросил я.
- Ты же знаешь мою страсть к текиле. Как попробовал еще тогда на выпускном, помнишь, заболел. Точно не будешь?
Я покачал головой и выпустил тонкую струйку дыма.
- Нет, спасибо. Так что случилось, Гера?
- Не торопи, - он медленно налил в рюмку золотистую текилу, потом проверил стекло на свет и выпил залпом.
- Крепковата, - изрядно поморщился он - так морщатся спелые помидоры на солнце. - Жаль, что нет соли с долькой лимона. Ну, да ничего. Я помню, мы часто собирались у отца на партии шахмат. Просчитывать ходы своих противников, он это так любил.
- А ты разве нет?
- Мне всегда была интересна сторона игровая, ведь главное участие, верно?
- Что-то я не помню, чтобы ты оставался доволен всего лишь участием, - проговорил я, и сильно затянувшись, потушил сигарету в хрустальной пепельнице.
Гера отодвинул рюмку.
- Тебе ведь его не хватает также сильно, как и мне... Уже семь лет прошло с того дня, а словно это было вчера. Он любил нас.
- Ты хотел поговорить именно об этом? - посмотрел я ему в глаза.
- Просто хотел обговорить еще раз кое-какие детали...
- Какие детали? - оборвал я его.
Гера снял очки и ослабил галстук, не сводя с меня пристального взгляда.
- Слушай, дело, которое запланировано на завтра пройдет без изменений. Ни в первый раз. У меня много дел сегодня. Так стоило тащить меня сюда, да еще в такое время?
Гера спокойно положил очки на стол.
- До меня дошли некоторые слухи.
- Слухи?
- Будто бы ты собираешься уйти, что этот раз последний и все такое. Как тебе?
- Никак, - отрезал я. - С каких пор ты веришь слухам?
Гера медленно поднялся и подошел к окну. И вдруг раздался треск от удара руки о подоконник. В ту же секунду бронзовый канделябр с тремя горевшими свечами повалился на пол. Отслоившиеся огоньки сразу потухли.
- Хватит язвить! Ты что думаешь, все настолько просто? Что ты можешь выйти из игры, когда захочешь? От нас никто не уходит по своему желанию, - он достал платок и вытерев лоб, бросил его на стол. - Или ты позабыл свое недавнее прошлое, как мы подобрали тебя побитой, почти безжизненной собакой, пригрели под своим заботливым крылом. Дали тебе все! Ты это забыл? Мы ждали от тебя признательности и верности, взамен всему!
- Странное занятие для теперешнего отца семейства оправдывать собственные ошибки и слабость. Что ты подразумеваешь под словом все? Деньги?
- А что же еще?! - в маленьких серых глазах блеснул шаткий огонек.
Поднявшись с кресла и, не говоря ни слова, я подошел к двери. Повернув золоченую ручку, я не оборачиваясь тихо, но ясно произнес:
- Хоть живите здесь, хоть умирайте - мне все одно.
Я захлопнул дверь.
Решив, что выйду через главный вход, я минул узкие коридоры, спустился по мраморной лестнице в главный холл. Людей почти не было, лишь одиноко просматривая какие-то листки за своей стойкой, стоял клерк, несколько человек уютно дремали на синих креслах рядом со своими дорожными сумками. Я споро прошелся вдоль многогранных колонн, искусственно подсвеченных голубоватым светом ламп, мимо уже закрытого ресторана по бархатному ковру и вышел через огромные двери частично из металла, и частично из стекла.
Охранники, одетые в демонстративно шикарные костюмы курили в стороне от входа вместе с водителями такси, ведя между собой пространные разговоры. Все, что я расслышал, был рассказ о недавно прибывших постояльцах в Гарденский дворец, что целый этаж получил богатых жильцов.
Сзади высился особняк. Обернувшись назад к старинным декадентским стенам, я окинул слабо освещенные, закрытые шторами окна. И как будто внутренний голос сказал мне в ту секунду остаться на месте, или это было какое-то чутье, или что-то свыше, - и я остался.
Почему я в ту минуту поступил именно так - не понятно, и почему я смотрел именно в те окна с красивыми кружевными занавесками, сквозь которые проглядывали высокие цветы тоже нельзя объяснить. Но именно в тот миг я потерял прежнее состояние, в легких стало не хватать воздуха, а сердце сжалось в один миг до крошечных размеров. Сначала я подумал, что то, что я увидел, является лишь плодом больного нездорового сознания, но потом почувствовал, что глаза не подводят меня. В голове пронеслась вихрем мысль - не сон ли все это? Не кошмар? Но эту мысль я отринул незамедлительно, так как знал обратное. Мне даже показалось, что я слышал звук, когда отодвинули штору. Но бог с ним со звуком. Я увидел ее. Она выглянула в окне на крохотное мгновение, но этого было достаточно, чтобы не ошибиться, что это действительно она.
Я даже не сразу понял вначале, что в ее внешности изменилось. Только позже, когда меня отвлек незначительный звук откуда-то сбоку - обернувшись, я заметил сонно бредущую собаку - я понял, что волосы Эсфирь стали короткие. Но разве это могло что-то поменять?
- Эсфирь!!! Эсфирь! - что было сил закричал я, но она не услышала и закрыла штору.
Еще долгое время я стоял под окнами мрачного особняка в надежде увидеть ее вновь, ходил по асфальту и часто курил, но она больше не появилась.
Свет давно погас в крохотных оконцах (снизу они явно казались меньше), а меня все тревожила мысль - не кинуться ли к ней сейчас, поговорить и все выяснить? Было ощущение, что если бы я ушел в тот момент, то никогда больше не увидел ее. Я стоял всю ночь, смотря в холодное небо и вспоминал названия звезд, которые узнал от Эсфирь когда-то очень давно.
Когда-то очень давно все было совсем по-другому... Солнце было печальным, как ее глаза...
Глава третья
Белый роман 1: Мои печальные солнца
Ангелы они как дельфины, которые не умеют плавать...
На улице почти стемнело. Сколько сейчас времени я не знал, а посмотреть на часах не представлялось возможным - как назло забыл их дома.
Снег, выпавший утром, не задержался надолго и уже растаял, обнажив грязь на асфальте. Холодное солнце на мгновение осветило все вокруг своим уставшим теплом и скрылось предательски за рваные тучи.
Голова кружилась от алкоголя. Несмотря на мою уверенность в том, что шел я совершенно обычной походкой, окружающие все-таки думали по-другому и провожали меня разными по впечатлению взглядами: дети смеялись, указывая пальцем на меня, старики шарахались как от прокаженного, а взрослые старались просто не замечать. Сколько точно выпивки поглотил сегодня в свои недра мой желудок я не помнил. Единственное, что четко осталось в памяти на этот счет был вкус пива. Сейчас это воспоминание вызывало стойкое отвращение. По какому поводу напился я тоже не знал. Видимо, как обычно, без повода.
Порывшись в карманах, которые только были возможны на моей одежде в данный момент, я с трудом нашел пачку сигарет - помятую так, будто на ней посидел каждый человек из автобуса, привезший меня. Спички было достать еще сложнее, карман пиджака, в котором они лежали порвался и они проскочили за подкладку. Через минут пять в моих руках был коробок с одной единственной спичкой. Аккуратно взяв ее большим и указательным пальцем, я поднес ее к лицу. Одна. Две. Нет, все-таки одна - просто двоилось в глазах. Мысленно помолившись всем святым, что она не сломается или потухнет, я чиркнул о коробок. Приятное шипение. Никогда не думал, что такая миниатюрная и бесполезная вещь как спичка будет так важна для меня. Лилея в руках слабый огонек, я прикурил. Ветер тут же потушил мой тотем, и я бросил согнутую выгоревшую спичку на дорогу, через минуту забыв о ней навсегда. Теплый дым проник в легкие как сквозняк через маленькое отверстие. Немного задержав внутри, я выпустил тонкую струйку в холодное небо. На языке сразу же проступил жесткий вкус табака.
Фонари мутными пятнами рябили в глазах. В спину дул прохладный весенний ветер, трепля волосы, словно стог сена, ранее аккурат уложенного. Когда я пересек мост и оказался в своем родном районе Харуми, обернулся назад. Внизу шумела Сумида-гава, а вдалеке растворялся темнеющий силуэт рыбного рынка Цуки-дзи.
Через двадцать минут показался фасад знакомого мне дома. За десяток лет он ничуть не изменился - те же, что и всегда шесть этажей, серые стены, казалось насквозь пропитанные сыростью, голые пустые окна с железными подоконниками, и то же, что и всегда мое окно на четвертом - с погашенным вечно светом. Поднявшись неуклюже по мокрым ступеням и кое-как приладив магнитный ключ от двери, я наконец-то попал внутрь. Споткнувшись о порог, я, что было сил, прилип к стене, чтобы не распластаться по всему подъезду. Переведя дыхание и держась стены, словно путеводной нити Ариадны, я добрался до лифта. Кнопка отозвалась только с третьего раза. Двери лифта сердито открылись, впуская меня внутрь, и через минуту я уже покачивался на своем этаже. Ноги совсем не желали слушаться. В этот момент мой мозжечок отчаянно боролся с алкоголем.
Последние метры дались особенно тяжело, прямой коридор был похож на прямую кишку, стенки которой то сжимались, то разжимались. А я плыл по нему как кусок плохо переваренной пищи. В конце этого тракта я уперся в деревянную дверь с прибитым к ней почтовым ящиком. Достав содержимое и сунув все под мышку - бесплатные газеты, просроченные счета и конверт - я (скорее по памяти, нежели визуально) нащупал замок, и, повернув ключ, ввалился внутрь.
Не включая свет, я какое-то время стоял, прислонившись спиной к двери, собирая по частям ошметки мыслей. Где-то глубоко в голове часть меня уговаривала идти на кухню и заварить крепкий кофе, другая склонялась побыстрее ко сну, ну а я просто стоял и не двигался. Мое тело было все как ватное, будто я манекен, только умею мыслить, да и то нетрезво.
Я повесил плащ, снял пиджак, ботинки заляпанные грязью и пошел в комнату, по пути натыкаясь на разбросанные вещи - обыденность в моем доме теперь.
Сев на диван, я принялся смотреть почту за неделю. Газеты отложил сразу, просроченные счета за жилье пугали множеством нулей. Мой взгляд застыл на конверте. В принципе в нем не было что-то особенного - стандартный размер, белый цвет, - ничего необычного кроме одного. Я посмотрел на отправителя и прочитал Ее имя. Адрес мой и Ее тоже совпадали соответственно, но почерка каким был подписан конверт я не знал. Сколько бы я не выпил сегодня спутать Ее почерк с каким-нибудь другим было невозможно. На меня смотрели мелкие дрожащие буквы черного цвета. Видимо чья-то дурная шутка.
Открыв конверт, я развернул вдвое сложенный листок сиреневой бумаги и поднес к носу. Никаких других запахов кроме запаха чернил мой нос не почувствовал. Я медленно начал читать при свете луны повисшей над моим окном...
"Видимо первое, что нужно сказать тебе это - здравствуй!
Не слишком ли скромное приветствие после стольких дней моего отсутствия, ты так не думаешь?
Наверное, твой самый первый вопрос, который ты хочешь задать - почему я пропала? Не совсем могу объяснить тебе это ощущение, порой мне кажется, что я действительно куда-то пропала далеко-далеко.
Можно сломаться однажды. Приходишь домой на первый взгляд в обычный день, оставишь все и всех в покое. Захочешь отдохнуть, а мир вокруг как будто перевернулся. Все старое исчезло, не оставив и следа. Словно кто-то всемогущий одним взмахом пера переписал все на свете. Не хочется верить творящемуся вокруг. Все настолько реально и нереально, что становится страшно, обреченно страшно. Ты в ужасе распахиваешь двери и выбегаешь из дома, широко открыв глаза. Видишь, что рядом нет никого, кто был с тобой раньше, лишь какие-то смутные очертания, абрисы и тени тлеют серой дымкой вдали. Ты видишь, что исчез весь мир вокруг, и ты понимаешь, что отныне ты один. Насовсем.
Да, и еще, насчет моего почерка. Не удивляйся, знаю, он не такой, каким был раньше (два года назад или около того?), но пишу я. Можешь в этом не сомневаться... Веришь?
Ты, скорее всего, злишься на меня и хочешь вот в эту самую минуту скомкать письмо и выбросить, но я умоляю не делать этого. Прочти, пожалуйста, до конца. Если у этого письма вообще есть конец...
Ты всегда называл меня прирожденным бойцом, готовой идти до последнего. Но как тогда объяснить мой поступок? Скажи, если знаешь ответ.
Что-то во мне сломалось. Прежде я была очень сильной, теперь же все с точностью до наоборот - падаю куда-то неумолимо. Меня не замечают люди, словно я превратилась в тень, они могут бросить легкий взгляд в мою сторону, но не больше.
Когда я уехала от тебя предчувствие подсказало, что ты будешь меня искать, поэтому мой дом пустовал какое-то время. Ты искал меня, а я за тобой наблюдала, была рядом как раньше. Ты этого даже не знал, хоть и ощущал мое присутствие везде. Я была в каждом окне, ждала за любой дверью, молчала на другом конце телефона набранного тобой, дышала за каждой строчкой пролистанных тобою газет. Зачем мне это было нужно? Знать, что ты любишь меня не меньше, чем умещается смысла в это короткое слово - "любить".
Должна признаться тебе. Я не смогла совершить то зачем уезжала. Каждый проведенный с тобой день. Помню солнце, ветер, ты дарил мне цветы - какие любимые? - спрашивал, - я отвечала - все. Медленно тянущиеся ночи с тобой. Теплые поцелуи, руки и объятия - мне было хорошо. Но в один прекрасный день меня посетила пугающая мысль - что, если все закончится? Вот так возьмет и закончится. В мире нет вещей, которые бы дышали сочным содержимым вечно. Все отмирает когда-нибудь - медленно ли, быстро - не важно. У всего есть своя - frontier. Оказалось, я просто не способна на этот последний шаг, за той чертой меня ждал призрак с холодным взглядом, не таким как у тебя. Видимо ты остановил мои мысли, вернул все на свои места, и почти меня... Я слишком люблю тебя, чтобы все так решилось...
Понимаешь, это своего рода эстафета - несешь ответственность не только за себя, но и за многих, - ты можешь не знать их имен, не помнить лица, путать их, но, несмотря на все - у вас общее дело, и ты прикладываешь все усилия. Если спотыкнешься - пострадают все. Вина будет на тебе. Я, наверное, по-дурацки объясняю. Мне не хватает твоих мнений...
Ведь невозможно все так оставить. Кто-то из нас должен сказать нужные слова, чтобы вернуть другого. Это могу быть и я, можешь и ты - не столь важно кто, главное, что это будет сделано.
Вытащи меня отсюда, умоляю. Я больше так не могу. Жить в полной пустоте, которая душит каждую светлую мысль, каждое воспоминание невыносимо. Сделай это для нас. Я кричу, так ответь на мой, может быть, последний крик.
Хочется спать... Мысли путаются... Твои глаза по-прежнему здесь со мной... Что это, слезы? А я думала, что разучилась плакать навсегда... Снова ошибка, одна за одной...
Я исчезну без тебя до конца... Спаси..."
Дальше прочесть было невозможно, буквы и до того нечеткие расплывались. Видимо, Она действительно плакала. Я отложил письмо в сторону. Дотянувшись рукой до телефона, стоящего на столике рядом, я попытался позвонить Ей. 222... Короткие гудки и ничего кроме. Странное ощущение, будто на том конце провода вообще ничего нет - я вдруг вспомнил какой-то старый фильм ужасов, в котором человек открывает дверь и, шагая вперед, падает в пропасть. Что-то очень схожее испытывал я, слушая пустые гудки телефонной линии. Стало в миг одиноко.
Откинувшись на диван и закрыв глаза, я попытался выдавить хотя бы одну трезвую мысль из моего сознания. В чем не было сомнений, так это в авторстве письма - бесспорно, писала Она. Почерк? Здесь объяснений я пока не находил, если только она не поранила руку, но даже в этом случае почерк не слишком бы отличался, а тут как будто писал совершенно другой человек. Может она диктовала, а кто-нибудь исполнял роль ее руки? Вопросов явно больше на один ответ.
Чтобы отвлечься я пошел в ванную. Стоя под прохладным душем, я пытался понять для себя, что делать дальше. Неужели Она хотела покончить с собой, ее объяснений явно было недостаточно для меня - я испугалась, что все закончится и захотела убить себя. Что это за бред. Мне все больше казалось, что я сплю и та реальность, что меня окружает сейчас на самом деле никакая не реальность, а кошмар. Но кошмар не может сниться двум людям одновременно, даже близнецы лишены такой возможности.
Почистив зубы, я снова направился в комнату. На этот раз моим пристанищем стал не постаревший диван, угодно приглашающий в свое лоно, а скромный письменный стол из крашеного дерева. Я включил лампу, выудил из стопки чистых листов несколько для себя и начал писать. Слова ложились на листы сами по себе практически без моего участия. Вот, что получилось...
"Кажется, что все предельно.... Там, где раньше был горизонт, теперь ничего нет.... И порой я слышу ее голос, такой далекий и бесконечный голос, что хочется плакать...
В моем мире больше нет печали. Там нет вообще ничего живого кроме пустоты. Я больше не вернусь назад, там, где она - много мягких капель дождя и весеннего тепла, но все это ни для меня, я чувствую и знаю, что прав. Почему мы так редко с теми, кого любим по-настоящему. Казалось бы это время тепла... Но ведь это всего лишь предчувствие.
Больше жизни станет в осенних увядших листьях, их не забыть никогда. Их замечаешь сразу и сразу же становишься пленником их красоты. Сердце отвлечено другими импульсами, а душа увлечена новым чувством. И уже не замечаешь вокруг суеты других, втайне смеешься над простотой счастья своего.
...А потом ты незаметно теряешь все.
Номер раз.
Теряются мысли. О тебе.
Помнишь, ты мне сказала - пиши о том, что просится быть написанным, не нужно насилия над собой. Я только сейчас понял до конца всю легкость этих слов. С течением времени.
Как это получается. Ну, например такая картина. Ты просто живешь на свете, как обычно учишься, работаешь, занимаешься любимыми делами - ну там книги читаешь, ходишь в кино, занимаешься активно спортом. Так проходят самые обыденные дни. Скука. И со временем - у всех по-разному - ты понимаешь, что помимо твоих друзей мальчишек-парней-дядек есть существа с другой планеты, которые скромно зовутся "девушки". Так появляется жажда любви. Начинаются поиски теплого спутника, потом, как обычно, взрыв или молния, сама любовь, разрыв, разочарование, печаль, теплый виски и дымящаяся сигарета.
Может быть и такое. Ты дружишь с одной девчонкой много лет и в один прекрасный (или не прекрасный) день ты замечаешь, что она стала другой - какой-то загадочной и притягательной. Тебя снова засасывает до конца.
А бывает и так, что спустя много лет ты с ужасом понимаешь, что не успел совершить всего один шаг к заветной звезде. У звезд есть такая особенность. Они со временем гаснут.
Номер два.
Может не все упущено?
Ты ждешь, пишешь тысячи строк, но впервые хочется пустоты. Той пустоты, что больше в небе не над нашей планетой. Солнце было у тебя в кармане, рядом с сердцем, и билось одним ритмом с ним. Но уже хочется пустоты. Ты кричишь - "что мне делать?", "как?".
И не понимаешь, что с тобой происходит. Совсем заблуждаешься, больше в себе. За спиной стоят они - лица не видны из-за яркого света, силуэт крыльев, такой маняще мягкий цвет, и голоса. Порой они называют себя ангелами...
Солнце опять светит по-прежнему, но эти лучи снова не достигают меня...Не знаю слов, которыми можно выразить то, что хочу сказать. Странно, у меня такое ощущение будто я пишу сейчас ни Тебе... Понимаешь? Это действительно Ты? Надеюсь, что это так. В любом случае, это только для тебя.
Девяносто шесть недель молчания, или чуть больше, я точно не знаю. Я не видел тебя больше года, два года, подумать только. Но это не значит, что ты не посещала моих мыслей никогда. Больше того, я много думал о тебе, я не обманываю, я никогда не обманываю, просто иногда ошибаюсь. Такими мыслями был наполнен мой разум множество дней, а ночами приходили еще более странные сны, причины которых я не знал.
Это были вспышки... Раз, и кто-то плачет далеко-далеко, но кто не могу разобрать, и совсем нет сил слушать этот плач. Он отзвуком задерживается в голове, а потом исчезает бесследно. А потом новая вспышка, потом еще, еще, и так до самого рассвета, пока не придет полное осознание действительности. Но это еще не страшно...
Страх был в другом, в другой.
Слышишь голос из глубины стен, такой знакомый и незнакомый одновременно. Это голос ветра, и твой. Что ты произносишь - я не понимаю - это всего лишь звуки, отголоски, рваные и неживые. Я знаю, тебе они очень знакомы, как мне знаком запах осеннего дождя и мокрой плоти. Ты не находишь это странным? Эти терзания не знающего спокойствия сердца, которые приходят к нам иногда? Что они есть такое?.. Ведь их мистическая природа совершенно в другом, она не поддается объяснению обыденными словами, теми, которыми мы привыкли выражать свои самые трепетные желания. Нет ответа тогда, когда задан самый главный вопрос - зачем мы чувствуем непонятное, имя которому "жизнь"? Трафаретные мысли.
И даже снег какой-то странный сейчас за окном, не уверен даже что это с ним. До страшного сухой, совсем не холодный, и падает очень-очень медленно, порой кажется, что он вообще застывает недвижной ватной пеленой, но это всего лишь обманчивое ощущение. Оно проходит, а страх остается.
Я твой сладкий дождь, а ты мои горькие слезы. И наоборот. Так было раньше. Девяносто шесть недель назад...
Моя история только начинается...
Иногда внутри просыпается стойкая ненависть ко всему окружающему меня, и эта злость не затрагивает только того, кто рядом со мной. Я виноват перед этим человеком, но он держит меня не искуплением вины, но жизнью настоящей.
Я ненавижу загнутые страницы в книгах вместо закладок и все эти дешевые желтые романы-отписки, которые мелькают изо дня в день по лабиринтам метро. Чтиво. Я ненавижу беспричинные разговоры у себя за спиной и беглые взгляды лживых лиц обо мне ничего не знающих. Кто они? Я ненавижу осенний продрогший фирн под ногами и всю не зимнюю грязь, что не успел еще спрятать чистый снег. Природа ненависти. А эта изморозь, что мелким холодком жалит лицо и склеивает ресницы, как расценивать ее надоедливость?
Течением времени все меняется, меняются и сны. Это раньше в них лили дожди, пахло свежими цветами, и было тепло от вечных, казалось, лучей солнца. А теперь в них очень много такого, чему дать название я пока не в силах. Надеюсь, что только пока.... Признаюсь честно, я не долго думал, писать тебе или нет, - поверь, я многим рискую здесь, до страха потерять все, что есть у меня. Но я должен написать - чувствую это внутри, а значит, пусть это будет и снаружи. Интересно, два года изменили меня? Столько всего произошло, я попал в очередной водоворот и уже позже понял, что из него мне не выбраться никогда. Правда была одна шаткая попытка это сделать - я проявил слабость и хотел убежать от всего, но все равно не смог. Я осознал, что по-другому не смогу жить. Я всегда больше всего на свете мечтал жить.
Забываю имена. Чьи-то имена с большой буквы.
Если посмотреть назад теперь, то кажется, что вся моя жизнь состояла из обмана и самообмана, словно я смотрел в кривое зеркало и поступал по интуиции, по какому-то чувству необъективности. А кто уверил меня в том, что все происходящее сейчас есть не обман, не очередное зеркало? Странно, но я об этом почти никогда не думал, вот только теперь мне это тоже не нужно, поверь. Я соскучился по свободе, свободе иной... Когда уходят дожди как-то перестаешь думать о чувствах прошлого, но иногда они возвращаются так, как возвращаются призраки, и ты злишься сам на себя за то, что чего-то не помнишь: имен, ароматов, совсем недавних слез. Отсюда и начинается ненависть, она притаилась где-то в глубине и держится крепко-крепко...
Совсем знакомое ощущение, ты не находишь?..
Сон приходит медлительный, неуклюжий, рваный. Я даже не уверен сон ли это или явь? Все так похоже на настоящее... А еще он всегда один и тот же, что весьма странно... Немыслимые тени света, танцующие забытый танец. Вот какие это сны. Это должно быть новый роман... Я чувствую это...
Зачем я все-таки пишу тебе, зная, что не получу ответа? Где ты? В моей памяти все больше пробелов, пустующих мест, ничем не занятых. Воспоминания похожие на отдельные слайды с фотографиями - черно-белые и очень-очень редко цветные. Я помню запах твоих сигарет со вкусом клубники, но совершенно не помню, чтобы ты курила. Ответь мне, пожалуйста, как так получается?
Эти мысли здесь никогда не закончатся, письма, настоящие письма не имеют конца, как впрочем, и начала тоже. Пусть это и будут заключительные строки Тебе. Стоило ли писать все вышеизложенное? Да. Бесспорно. Хочется правды".
Закончив письмо, я вложил его в конверт. Из шкафа достал старый свитер из мягкой шерсти и надел его, сверху накинул плащ. Перед тем как уйти, зашел на кухню и выпил целую пол-литровую бутылку минеральной воды из холодильника.
За окном на соседнем здании нервно мигал рекламный щит какой-то туристической компании. По шоссе изредка проносились одинокие автомобили.
На улице оказалось не так темно, как я думал, и как виделось из окна. Несмотря на позднее время, небо было чистым. Солнце как раз чиркнуло о крыши приземистых домов и исчезло до завтрашнего утра. Пахло весной.
Первым делом в ближайшем магазине (если это вообще можно назвать магазином - десять квадратных метров площади, узкий заполненный чем попало прилавок и девушка продавец непонятно какого возраста в очках с черной оправой) я купил пачку сигарет и коробок спичек. Привычка покупать спички, а не зажигалки осталась еще с детства - мне всегда нравилось собирать красочно оформленные коробки с рекламами различных торговых марок или брендов. До того, как пойти в институт у меня была даже целая коллекция - порядка двухсот коробков. Потом она бесследно исчезла - куда, я уже и не помню. Когда я выходил из магазина, девушка с дежурной улыбкой произнесла:
- Всего доброго! Приходите к нам еще!
- Спасибо, - произнес я в ответ и пошел дальше вдоль красочно оформленного рыбного рынка. На площади обнесенной символическим забором (кое-где из земли торчали железные прутья, связанные между собой толстой проволокой) находились ряды лотков, хозяева которых занимались исключительно продажей рыбы. Стоял невыносимый запах, нелюбимый мной с детства. Странный парадокс. Моим излюбленным блюдом всегда была рыба, а вот запах ее я не переносил на дух. Над всем рынком были протянуты гирлянды, словно в честь какого-то праздника.
Большинство торговцев в это время уже собирались домой. Прохожих тоже было не много. Все они отличались от меня наличием огромных сумок (наверное, с рыбой), мой же багаж составляли лишь пачка сигарет, коробок спичек и письмо. Желудок издавал странной природы звуки. Я уже начал жалеть о том, что не захватил в магазине ничего поесть.
За рынком показался небольшой ресторан. Деревянное здание с открытой кухней (еда для посетителей готовилась почти моментально на их глазах) завлекало к себе вяло возвращающих с работы людей. Над резным карнизом висели бумажные фонарики с эмблемой ресторана. Правее на специальном стенде живописно красовалось полное меню без указания цен почему-то. Подойдя ближе, я начал жадно рассматривать меню.
- Что будете есть? - обратился ко мне невысокого роста человек в отглаженном фартуке. На его рукаве я заметил точно такую же эмблему, что и на фонариках.
Не долго думая, я заказал копченые сосиски и двойной сэндвич с рыбой. Я попросил все завернуть в пакет. Буквально через пару минут мой заказ был готов.
- Приятного аппетита, - произнес все тот же человек, протягивая мне бумажный пакет (тоже надо отметить с эмблемой). В этот момент мой желудок проурчал еще сильнее.
- Спасибо, - ответил я, заплатив за еду, и повернул на асфальтированную дорожку, переходящую потом в полузаброшенную тропу, которая вела к заливу. Справа и слева росли скучные деревья. Ничего интересного. Примерно через полчаса я был на месте.
Доски деревянного причала почернели от старости. Но несмотря на их изношенный вид и скрип, раздающийся под ногами после каждого шага, причал все же был крепкий, и смог бы выдержать с десяток человек одновременно. Ощущения, что следующий шаг будет последним и ровная гладь воды поглотит тебя в свои пучины не было. Прямо над водой расправили свои ветки плакучие ивы. Вечер делал воду черной.
Сев на край пристани, я поставил пакет с едой и закурил. Тройка сероватых колец растворилась в беззвездном небе. Луна подглядывала всевидящим оком, притаившись прямо надо мной.
Именно здесь мы виделись с ней последний раз. Почему-то мозг помнит такие не самые лучшие моменты жизни отчетливо до последних деталей...Во всяком случае, лучше, чем что-то хорошее. Я попытался вспомнить ее лицо, волосы, глаза, губы, но ничего - все впустую. Мне иногда кажется, что пройдя она мимо меня в двух шагах - никогда бы не узнал ее. Она будто исчезла из моей памяти, словно участок мозга отвечающий за воспоминания о ней аккуратно вырезали без моего ведома и согласия на то.
Ветер, шурша, срывал пожелтевшие листья. Они воздушными корабликами кружились несколько секунд перед тем, как упасть на мокрую землю.
- Знаешь, вот мы тут стоим совершенно одни, так? - спрашивает она меня, смотря на голубоватую гладь воды.
Я киваю.
- Скажи, ты счастлив?
- Очень счастлив, ты же знаешь? - я обнимаю ее одной рукой, другой дотрагиваюсь золотистых волос.
- А как ты думаешь, в этот момент кто-нибудь в мире счастлив так же как мы?
Сначала я молча глажу ее волосы, потом отвечаю:
- Думаю, да.
- Вот и мне так кажется.
Ветер подхватывает листья уже с земли и относит их в воду. Воздушные кораблики превращаются в обычные наводные.
- Если есть что-то очень дорогое в жизни - его нужно запереть поглубже, чтобы никто не нашел, - говорю я, смотря как по небу летят белые точки птиц.
Она улыбается.
- Даже ты?
- Возможно, есть что-то, чего и мне знать не обязательно, - отвечаю я.- Ты не согласна?
Она пожимает плечами. Она очень красива в моменты, когда о чем-нибудь думает, или чего-то не знает. Мне интересно наблюдать за ней.
Мы подходим к деревянной пристани, на которой нет ни души. Она садится на край, свешивая ноги. Ее туфли почти задевают прозрачной поверхности воды. Я сажусь рядом.
По воде колышется рябь, это легкое волнение заметно метров до тридцати, потом голубая поверхность теряет всякие очертания, сливаясь сплошным одного цвета пластом. Вдалеке медленно почти не двигаясь с места плывет лодка. В ней сидит один человек - рыбак, - это видно отчетливо, как он держит в руках длинную удочку. Осенью вода в заливе всегда прибывает, вот и сейчас гибкие ветви ивы, растущие вдоль берега, погрузились в воду на метр, полтора. На противоположном берегу от нас, где берег достаточно крут, чтобы можно было спуститься к воде, витиеватым столбом поднимается пепельный дым. Поначалу, кажется, что он идет ниоткуда, но, немного приглядевшись, замечаешь слабый костер и темные силуэты людей. Белый дым поднимается высоко-высоко в стылое небо, смешиваясь с такого же цвета облаками. Когда от костра останутся одни головешки огромный столб дыма превратится в слабую еле заметную струйку. С деревьев раздаются звуки не видимых глазу птиц. С началом зимы эти дивные трели исчезнут, так же как исчезнет и сплошная непроглядная крона с деревьев, вода покроется толстой ледяной коркой так, что можно будет по ней ходить, и солнце уже не будет согревать, как сейчас. Звуки постепенно затихают. Я слышу ее ровное дыхание, совпадающее с моим. Все замирает в безупречной тишине, лишь ветер невидимыми узорами расписывает окружающую нас действительность, трепля наши волосы.
- Скоро ведь зима, - говорит она тихим голосом.
- Угу, - соглашаюсь я.
Она растирает замерзшую руку до тех пор, пока та не принимает красноватый оттенок. Я снимаю свои перчатки и протягиваю ей. Она с улыбкой одевает явно не свой размер.
- А когда точно наступит зима? - смотрит она на меня.
- С первым снегом.
- А почему снег называют белыми мухами?
Я развожу руками.
- Понятия не имею.
-Никогда не видела падающих вниз мух, - говорит она, поворачиваясь ко мне.
Я смеюсь и при этом киваю головой.
- Что мы будем сегодня делать? - спрашиваю я.- Может сходим куда-нибудь, в кино например?
- Давай, - соглашается она.
Все звуки вдруг замирают, все до единого. Вода уже не кажется такой прозрачной как раньше. Солнце скрывается за медленно подползающим облаком. Ветер тоже больше не дует. Становится вдруг страшно одиноко.
Мы встаем и начинаем идти обратно к дороге. Под ногами привычно скрипят доски причала. Ветер вновь прибивает траву к земле и раскачивает одинокие ивы вдоль всего залива. По воде идет волнистая рябь. Я останавливаюсь на минуту.
- Что-то не так? - спрашивает она удивленно. Ее веки медленно открываются и снова закрываются, пряча глубинные глаза. От этих бездонных зрачков исходит ослепительный свет. Вскоре я понимаю в чем дело. Облако, закрывающее солнце рассеялось, и золотистые лучи опять дотрагиваются до ее кожи. Похоже, что все вернулось на свои места. Она по-прежнему смотрит мне в глаза и начинает теребить мою руку, не понимая - отчего я молчу.
- Все хорошо, - целую я ее веки. - Идем, а то мы не успеем вернуться до дождя.
- Какого дождя?
- Скоро пойдет дождь.
Она нахмуривает брови.
- Откуда ты это можешь знать? Ты что метеорологическая станция?
Я и правда не знаю - откуда, просто знаю, что пойдет дождь и все. Ничего не объясняя, я крепче сжимаю ее руку - в моих перчатках ее аккуратные ладони смотрятся довольно мило.
Мы идем вдоль тропинки, топча свои же собственные следы. На душе с каждым шагом становится спокойнее...
Я оставил пакет с едой и быстро отправился назад в город. Почти сразу мои большие шаги сменились бегом. Я бежал по истоптанной дорожке что было сил. Через минут пять я остановился, чтобы немного перевести дыхание. Нужно обязательно бросить курить, а то эта дурная привычка скоро убьет меня. Когда грудь уже не так сжимало от боли, я побежал дальше.
Пробежав ресторан, я свернул уже не в сторону рыбного рынка, а налево прямо к магистрали. Через минуту я стоял перед пешеходным переходом. Не теряя времени - спускаться в петляющий переход, чтобы попасть на другую сторону - я начал нарушать правила дорожного движения. Разъяренные водители нервно сигналили мне, размахивая руками. Когда я уже почти был на другой стороне, кто-то особенно громко крикнул: "Идиот!", - думаю про меня.
Начав сразу же ловить машину, я выставил три пальца, готовый заплатить тройную цену. Почти тут же передо мной остановилось заляпанное такси - грязь была настолько въевшаяся, что казалось водитель не мыл машину со времен ее сборки.
Из дверцы показалась небритая физиономия с сигаретой без фильтра в зубах.
- Куда едим?
- На вокзал, - ответил я.
- Ты бы еще попозже очнулся, - проговорил он улыбаясь. - Поезда уже, наверное, и не ходят.
- Ходят, - ответил я и посмотрел на огромные часы здания банка на другой стороне дороги. - По крайней мере, есть еще семь минут.
- Ты точно псих, если думаешь, что доберешься до вокзала за семь минут, - рассмеялся таксист.
- Может я и псих, но я плачу тройную цену, если не устраивает можешь и дальше подвозить бабушек к пансионатам, - ответил я и уже начал смотреть другие машины, как водитель сказал:
- Ладно, садись, может и успеем.
- Если успеем, заплачу еще половину сверху, - быстро произнес я, открывая плохо поддающуюся дверь.
- Тогда точно успеем, - заверил меня он.
Всю дорогу водитель распевал какие-то песенки себе под нос и курил одну за одной страшно едкие сигареты. Когда мы почти подъехали, таксист повернулся ко мне.
- Один вопрос, - сказал он. - Почему ты сказал тогда про бабушек?
- Ну не знаю, - пожал плечами я. - Всегда думал, что старики боятся быстрой езды, а еще они почти никогда никуда не торопятся. Вот и все.
- Тебе прямо таксистом нужно быть, - засмеялся он очень громко. - Таксисты всегда веселый народ.
- Это я заметил.
На вокзал я все же успел. Ни о каких очередях в кассе и речи идти не могло - в такое время здесь было точно столько же человек, что и в понедельник в пять утра на кладбище. Купив билет, я быстро побежал на перрон. Рядом с выходом из здания вокзала собиралась уходить женщина, продающая цветы.
- Пожалуйста, я понимаю, что уже поздно, но мне срочно нужно купить цветок, - обратился я к ней, представляя, что она может ответить мне в такой не ранний час.
- Вы, что специально ждете все последний минуту, когда я уйду домой? - спросила она сердито.
- Пожалуйста, помогите мне, от этого зависит судьба человека, - продолжал я.
- Все вы так говорите, судьба человека, - вздохнула она. - Ладно, вот этот подойдет?
Она достала из сумки миниатюрный цветок с большими желтыми лепестками и протянула мне. Не долго думая, я заплатил за него и побежал на поезд.
- Спасибо вам! - крикнул я, обернувшись у самых дверей.
- Удачи, - ответила она.
Поезд был готов отправляться в любую секунду. Кроме меня и контролера девушки, одиноко стоящей у открытой двери последнего вагона на платформе не было никого.
Проводница, проверявшая мой билет, смотрела на меня глазами врача психиатра, когда тот разговаривает с больным. Отчасти в этом что-то было. Когда я зашел в тамбур, проводница счастливо выдохнула - представляю, как долго она ждала этого последнего пассажира, меня то есть.
В вагоне помимо меня сидело несколько человек - тоже лунные пассажиры: мужчина, уткнувшийся лицом в стекло и изрядно похрапывающий, две девчонки близняшки в одинаковых шляпках только с разными лентами - синей и красной, и молодая мама с двумя детьми - тоже девочками. 5 к 2, плюс проводница - тоже женщина, итого 6. Угрожающая цифра. Данная железнодорожная статистика конечно была никак не связана со статистикой мировой, но все же даже это малое исследование подтверждало факт, что женских особей на планете гораздо больше.
С этими наблюдениями я убивал время. Дорога до Камакуры (город, в котором жила моя подруга) была неблизкой, примерно часа полтора езды на скоростной электричке, может и больше. Откинувшись назад головой на чистую накрахмаленную салфетку, которые были на каждом сиденье я начал без интереса смотреть в окно. Огни города быстро сменились однообразной чернотой лесов и полей. Разглядеть что-то еще было просто невозможно. Даже луну заволокло непроглядными тучами. Глядя в окно, я ощущал себе впервые в жизни слепым. Свет полностью решил оставить меня. Отчетливо слышался монотонный звук колес и смех двух близняшек, может быть и надо мной. Невыносимо хотелось спать. Закрыв глаза, я позволил сну втащить меня в свою черноту. Вскоре все звуки слились в один неразборчивый, а потом и вовсе исчезли.
Проснулся я от удара о стекло. Видимо поезд неаккуратно затормозил в самую последнюю секунду на полной скорости, по-другому объяснить было нельзя.
- С вами все в порядке? - поинтересовалась у меня проводница. Ее голос мне показался очень искренним и нежным. Сразу вспомнилось, как она смотрела на меня при отправлении, ее точно подменили, а может, я еще не совсем проснулся, чтобы что-либо понимать.
- Да так, слегка качнуло, - соврал я. Голова болела так, будто в нее ударила железная баба, которой сносят старые дома.
Она посмотрела изучающее, явно сомневаясь в моих словах, но ничего не сказала.
- Мы уже приехали? - решил сменить я тему.
- Да, - ответила проводница и добавила. - Я увидела что вы ударились и решила...
- Спасибо за беспокойство, - оборвал ее я и поднялся с места. В глазах потемнело. Стараясь не подавать этому вида, я поспешил к выходу. Перед тем как выйти из вагона я повернулся к ней, произнеся:
- Счастливых вам поездок!
В ответ она лишь кротко улыбнулась.
Как я и предполагал, дома моей подруги не оказалось.
К моему счастью консьержка куда-то отошла, оставив меня наедине с пустующим подъездом. Воспользовавшись моментом, я быстро вбежал по лестнице на третий этаж и свернул налево. Идя по длинному коридору, я разглядывал номера квартир на дверях - по какому-то странному не понятному мне принципу в этом крыле были только нечетные цифры от 71 до 99. Я остановился перед дверью 97.
На привычном месте - под половым ковриком в виде сердца, имевшим когда-то давно ярко-красный цвет - ключа не оказалось. Я проверил почтовый ящик и извлек один единственный конверт, на вес который был достаточно тяжелый, чтобы можно было засомневаться, что в нем письмо. Посмотрев на свет еле горящей электрической лампочки, я все же различил содержимое - ключ и еще какой-то круглый плоский предмет, видимо минидиск. Разорвав конверт, я сунул диск в карман, а ключом открыл дверь.
Внутри покоилась тишина. На окнах не было штор и через этот пустующий экран были видны сотни огней контейнерного терминала, работа на котором не прекращалась, видимо даже ночью. Я зашел в туалет, в ванную, потом на кухню - никого, везде только ощущение абсолютной пустоты. Вернувшись в комнату, я осмотрелся. На пыльном паркете стояли ровные стопки книг, я посмотрел на верхние: Химический справочник, Полупроводниковые материалы, Технология материалов электронной техники. В этих названиях я мало что понимал, а еще меньше я понимал какое отношение они имеют к моей подруге. Почти рядом, тоже на полу, стояла вертушка и несколько пластинок к ней. Под окнами стоял накрытый темно-синим покрывалом диван, на подоконнике - ваза из мутного стекла, пустая. Возле дивана небольшая тумбочка с чистыми простынями, полотенцами и одеялом. И шкаф, открыв который, я не увидел ничего кроме пустых алюминиевых вешалок. Больше в комнате ничего не было - ни телевизора, ни радио, даже стула. Жить в таких условиях можно при одном условии, если приходить домой только для того, чтобы поспать и снова уйти куда-то, но вот куда?..
Одна вещь, которую я заметил чуть позже, явно выбивалась из границ общей серости и бессодержательности. На диване лежал модный ноутбук черного цвета. Логическая цепь выстраивалась немного яснее. Если ключ лежал в одном конверте с диском, то выходило, что ключ всего лишь средство, чтобы добраться до главного - до диска. Наверное, информация на нем как-то сможет прояснить ситуацию.
Включив ноутбук, я вставил в слот миниатюрный диск, и начал ждать, пока тот прочитается. На диске был единственный файл под названием "Мои печальные солнца". Я щелкнул курсором два раза по иконке с файлом...
Мои печальные солнца. EXE.
Вокруг, кроме белого цвета. Все - от сверкающих мраморных плит пола, до потолка в виде купола с крошечными резными бойницами было одного цвета. Стены отсутствовали вовсе, лишь огромные окна в ледяных рамах, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга, тянулись далеко вперед и исчезали в тумане. Сверху медленно сыпали большие хлопья снега, не холодные, но удивительно теплые.
Я спустился по миниатюрной состоящей из трех ступенек лестнице. Справа, в огромных почти метр высотой кувшинах из стекла наполненных золотистой водой стояли цветы - анемоны. Слева выстилал узкую дорожку ковер из каких-то вычурных диковинных перьев необыкновенного, похожего на перламутр, цвета. Посередине стоял широкий стол, покрытый голубой скатертью, стулья сплошь изо льда были немного выдвинуты так, будто за столом сидели.
Я услышал голоса.
Они мне были знакомы. Это были голоса людей, с которыми я раньше пересекался, вот только их имен я не мог вспомнить, да и были ли у них имена. Они говорили очень громко, кто-то постоянно пытался перекричать другого. Я уже плохо разбирал, кто и что говорит.
- Что он тут делает?
- И это он?
- А я знаю, зачем он здесь! - кто-то прокричал.
- Неужели? - с удивленным наигранным смешком произнес другой голос. - Уверена?
- Он пришел к своей недотроге!
- Не может быть! - воскликнули остальные.
- Еще как может, - уверял все тот же кричащий голос. - Вы посмотрите на его глаза!
- К недотроге? Кто она? - зашептали остальные. - Кто-нибудь видел ее?
- Да, я видел.
- И как?
- Никак.
Все засмеялись, но вскоре заразительный смех прервался спокойным ранее не слышимым голосом:
- Не ходи туда, пожалуйста...
Я быстро-быстро зашагал от этого неприятного мне места прочь, свернул в узкий темнеющий коридор и брел по нему до тех пор, пока не уперся в дверь. Глаза еще не привыкли к полумраку, но я все же прочел надпись на двери: "Просьба не беспокоить по пустякам".
Без стука я дернул ручку. Дверь поддалась.
Войдя внутрь, я не увидел ничего, лишь сплошной мрак перед глазами стоял, словно невидимая стена. Сделав несколько шагов, я остановился.
- Зачем ты пришел? - раздался очень знакомый голос - его я узнал бы из миллиона.
- К тебе.
После моих слов мне в лицо дунул холодный ветер, тьма исчезла в одно мгновение, будто ее и не было. Я сразу узнал это место.
У дальней стены, как и раньше, стояли два кресла, накрытые бордовыми покрывалами с усыпанными лепестками ромашек и цветков мимоз. Шторы на окнах из синего камлота были завешены. В камине мерцал неуверенный шаткий огонек, а свечи в двух канделябрах были покрыты льдом. На дощатом полу лежал ковер белого цвета, позже я присмотрелся - оказалось всего лишь снег.
Я прошел в соседнюю комнату - там находилась спальня. Огромная высокая кровать располагалась под широкими без занавесок окнами. Прямо над альковом, на потолке, огромное зеркало и поднятый тюль, который раньше окутывал кровать.
Она лежала в окружении подушек - обнаженная, с распущенными волосами. Ее холодные глаза безразлично смотрели на меня.
- Здравствуй, - проговорил я.
- Что значит, ты пришел ко мне? - тихо спросила она.
Я подошел ближе.
- То, что я сказал уже не важно.
- Как хочешь, - прошелестели ее губы.
Она повернулась к окну, я же тем временем сел на кровать так, что мы оказались друг к другу спинами.
- Ты скучаешь по мне, - нарушил я молчание, - хоть немного?
- Да, когда мне очень грустно и за окном идет дождь, я вспоминаю тебя, - ответила она все так же тихо.
- Ты одинока здесь?
- Мне не хватает твоей любви.
- Моей любви? - переспросил я и сам же добавил:
- Но зачем она тебе? Тебе же все равно!
- Мне не все равно!
- Извини, - я смягчил тон. - Но главное то, что ты не любишь меня.
Она ничего не ответила, просто села рядом и взяла меня за руку.
Я грустно улыбнулся, глядя в ее большие глаза. Она крепко сжала мою руку, но ее лицо осталось по-прежнему не выражающее чувств и эмоций.
- Тебе нравится холод? Снег? Лед?
- О чем ты говоришь? - не понимала она.
- Тебе нравится мучить меня?
- Я не понимаю... - качает она головой.
- Зачем ты это сделала? - тихо произнес, почти прошептал, я.
По ее щекам покатились слезы. Она бросилась к окну и резким движением распахнула его. За окном непроглядной стеной лил дождь. Упав на колени, она сказала сквозь слезы:
- Он идет всегда...
- Что с тобой?
- Дождь идет всегда, вечно, - ее голос переходил во всхлип. - Это ты жесток со мной, но не я. Ты не можешь покинуть моего сердца. Я не могу забыть тебя... не хочу...
Я забрал ее в объятия и прижал крепко-крепко к себе и стал успокаивать.
- Все хорошо, слышишь, все хорошо. Не плачь. Прости меня.
- Ты не виноват.
- Виноват, знаю, что виноват.
Она дотронулась моей щеки холодной рукой и прижалась сильнее. Она все дрожала.
- Ты замерзла.
- Ничего, сейчас все пройдет, ведь ты же со мной, - слабая улыбка на испещренных тоненькими трещинками губах появилась и тут же исчезла. - Ты согреешь меня, ведь так?
Я кивнул.
- Теперь ты человек дождя.
- Что? - не понял, что она хотела сказать.
- Ты - человек дождя, - повторила она.
- Это еще почему?
- Сейчас ты со мной и дождя нет, нет моих слез, потому что мы вместе. Так должно быть.
Я посмотрел на раскрытое окно. Дождь и правда закончился, только небо было каким-то странным, словно заплесневелым.
- Почему это место? Почему ты здесь?
- Не знаю. Оно единственное, где я живу по-настоящему. А когда тебя не было, я просто закрывала глаза и представляла, что ты вот он - рядом со мной. Но ведь теперь все по-другому. Мне ведь не придется закрывать глаза больше. Правда?
- Все изменилось...
Ее глаза сделались влажные.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я изменился, я другой - не тот, что был раньше. Я могу быть живым только там - в своем мире, где я так же жду бесконечно тебя, только за окном не дождь, а светит горькая луна.
- Но ты же пришел?
- Ненадолго. Я не могу находиться здесь дольше, чем должен. Такая наша участь теперь. Мы потеряли себя, собственное "я". Ничего не сделаешь. Прости, я думал, ты знаешь...
Она закрыла лицо руками.
- Мне пора идти, - я встал и направился к двери.
- Нет! - закричала она, надрываясь. - Нет, не уходи. Я же не могу без тебя жить. Ты же сказал, что пришел ко мне. Забери, возьми меня отсюда! Прошу!
Я не поворачиваясь, произнес:
- Я могу забрать тебя, но не с собой. Туда, куда я направляюсь, нет места для двоих. Я могу показать тебе новую жизнь, но сам все равно уйду в свой мир, где я существую с болью, что никогда не буду с той, которую люблю.
- Останься! - закричала она, что было сил.
- Ты знаешь все...
Я ни разу не обернулся - ни на шум ливня, ни на ее плачь. Теперь ей и правда нельзя со мной.
Я стоял перед серым пустующим зданием и курил. Голова трещала от мыслей и эмоций, словно трюм ветхого корабля от переполняющей его воды. Улица вся спала. Контейнерный терминал, причал, дома вокруг - казались картонными и неживыми. Было слышно, как тихо-тихо шуршат листья на деревьях. Кругом все было покрыто безликой тенью ночи. Я посмотрел на желтые лепестки незнакомого мне цветка и аккуратно убрал во внутренний карман плаща, стараясь не повредить его.
Лишь в соседних домах можно было увидеть такие же огоньки от сигарет, как и мой. Глядя на этих светлячков, мне стало не так одиноко. В тот момент я хотел, чтобы быстрее началось завтра...
Уже начало светать, когда я шел по спящей мостовой. Брусчатка была скользкой от моросившего дождя. Город быстро покрывался, словно сыпью, многочисленными огнями. Безупречной красотой горели красные фонари на башенных кранах в порту.
Двигаясь вдоль высокого каменного парапета, я заметил чей-то силуэт впереди меня. Из-за слабого тумана было плохо видно. Подойдя ближе, я разглядел отчетливо - девушка - совсем молодая - в сером длинном плаще с распущенными волосами стоит на узком уступе и смотрит вниз на воду. Ясно с первого взгляда, что она не любуется дивной красотой бездонной реки, но хочет спрыгнуть вниз.
Стараясь не создавать лишнего шума (сделать это было очень сложно - ботинки слишком звонко стучали по мостовой), я медленно приближался к юной самоубийце. Вдруг на мгновение налетел сильный порыв ветра. Я замер. Девушку качнуло резко в сторону, но она все же смогла устоять. Как это у нее получилось на парапете шириной в пять сантиметров оставалось загадкой. Было видно - она боится. Я подумал, что если бы она захотела убить себя, то давно бы это сделала. Хотя вопрос "давно" или "недавно" занимал меня сейчас меньше всего.
Я посмотрел вниз. Неутешительная картина. До воды было метров двадцать, а то и больше. Если не расшибешься в лепешку, то утонешь точно - в таком сильном течении не выживет даже мастер спорта по плаванию. Река вынесет тело в какое-нибудь заброшенное место, что никто не будет искать. Меньше лишних вопросов. Что не говори, место для суицида было выбрано безупречно.
Девушка откинула налипшие пряди волос с лица и посмотрела в мою сторону. Не заметить меня было невозможно - расстояние в каких-то десять метров. Ее глаза мне показались очень знакомыми, хотя видел я ее в первый раз. Скорее взгляд мне был до боли знаком. Кто-то уже смотрел на меня так.
- Спускайся, это опасно, - произнес я.
Ничего не ответив она шагнула вперед. Я рванулся к уступу, но было поздно. Серый плащ скрылся под непрозрачной поверхностью реки.
Глава четвертая
Дорога, ведущая к солнцу...
_________________________________________________
Когда пишешь тексты нужно соблюдать правила, почти очевидные.
Однажды ночью скучный и пыльный август сменился на пока еще незнакомый сентябрь. Сменился быстро, бесшумно и незаметно. Так кончаются батарейки в плеере. Только радио поймает нужную волну с любимой песней и все, музыке конец - сначала невнятные звуки, потом шипение и многозначительный "щелк". Дальше наступает тишина. Наступит ли тишина с приходом осени, я не знал. Для меня, как и для большинства людей - я уверен - сентябрь наступил вот так незаметно. Щелк.
Лето пролетело молниеносно, не оставив после себя почти никаких радужных воспоминаний. Три месяца, словно три дня, банально закончились. Почти все свободное время я проводил дома и писал (что конкретно писал и зачем, об этом чуть позже). Лето не самое мое любимое время года. Так повелось с раннего детства - родившись в городке с климатом явно похолоднее (что вы хотите - северный портовый городишко) изнуряющая жара была не по мне. Иногда даже холодное пиво не спасало в такие минуты, но меня утешала мысль, что есть места много горячее, преисподняя например. А что, в раю должно быть прохладно, конечно пива там нет, но есть какие-нибудь кондиционеры, или наподобие того, а для преисподней самый что ни на есть раз.
Кроме пива у меня к тому же была еще одна вредная привычка - сигареты. Курил я когда как, иногда не докуривал и одной сигареты, а бывали дни, когда в день улетала не одна пачка. Вот так. И чтобы все это не слишком повредило моему здоровью, слившись в один большой поток заболеваний в ближайшем будущем, я каждое утро бегал в парке по нескольку часов, несмотря на погоду. Сначала было сложно втянуться в активный спорт, даже несколько раз бросал данное занятие, предпочитая все те же пиво и сигареты, но потом что-то в моем мозгу замкнуло (или, наоборот, разомкнуло) и утренние пробежки схватили меня за душу, как старые давно забытые фильмы.
Иногда летняя скука убивала всякое желание что-либо делать, и я на метро добирался до портового терминала, сидел по нескольку часов и смотрел на небо, которое по большому счету не менялось никогда - день, ночь - разницы, в сущности, не было никакой. Небо было для меня неким символом спокойствия и вдохновения. Наверное, каждый человек пытается найти такой символ, смысл или предмет в своей жизни.
Этот смысл был не только моим одним. Я познакомился с человеком, который также как я любил рассматривать спокойное небо. Забегая немного вперед, скажу лишь, что это была девушка. Ее глаза иногда напоминали мне предмет нашего спокойствия.
Ей об этом я так и не сказал. Сам не пойму почему?
Теперь, наверное, нужно объяснить мою безудержную тягу сочинять различные истории и записывать их на бумагу. Хочу заверить сразу, что я никакой не писатель в прямом смысле этого слова. Когда-то очень давно - мне в те годы было лет десять, не больше - я коллекционировал открытки с различными животными и растениями, страсть любил все - будь то аквариумных рыбок, кошек, собак, амфибий, пресмыкающихся, комнатные и декоративные цветы. Мне нравилось рассматривать мельчайшие детали на фотографиях, на картинах и в повседневной жизни. От моего глаза мало что могло укрыться, а если и укрывалось, и то ненадолго. Я замечал оторванные пуговицы, мелкие затяжки на одежде моих знакомых, незаметные для других на ночном небосводе миниатюрные точки звезд, словно следы от иголок. Мой нос, нужно сказать, работал, ни в чем не уступая глазам, и ветер на многие сотни метров мог донести до меня эссенцию из самых различных, в обычной жизни не встречающихся вместе, ароматов. С годами эта страсть к детализации окружающей меня действительности только усиливалась, но что с ней делать я не знал. Просто жил с этим и наблюдал, как функционирует вокруг меня мир - далеко не совершенный, но зато мой.
И вот однажды я попробовал перенести мои чувства на бумагу, случилось это в пятом классе.
Хочу сразу объяснить, что не учитываю дурацкие сочинения школьной программы, которых было до этого не сосчитать сколько. До сих пор помню заунылые строки, такого типа - "Летом мы ходили купаться на речку. Идти на речку долго. Долго два часа."
Мой первый рассказ был о животном с одной из картинок. Не для смеха будет сказано, что писал я тогда о морской свинке. Почему именно о ней? Понятия не имею. На ее месте спокойно мог бы быть медведь, слон, аист или, скажем, муравей. Просто случай распорядился именно так, а не иначе. Поэтому морская свинка. Тогда у меня не было ни стиля придать задумке нужную форму, ни усидчивости, чтобы строки стали хоть чем-то интересны другим людям, был только некий туманный смысл, который заключался в том, что я должен писать. И я покорно писал.
Наверное, у всех пишущих людей есть свои кумиры. Иначе нет определенной базы, почвы под ногами, не за кем тянуться, и некого превосходить. Кумир появился и у меня. Однажды друг дал мне почитать один журнал. Помню как сейчас, был ноябрь, на улице холод жуткий, снег дряхлыми хлопьями покрывает все вокруг, небо пепельно-серое, а я сижу дома за письменным столом и зачитываюсь новомодным автором (у меня есть свои причины, чтобы не называть его имени). После я собрал все журналы с его статьями, перечитывал их по сотне раз и все удивлялся, как можно так писать. Через некоторое время автор уехал из города бог весть куда, бросил журнал и больше его статей не появлялось. В тот момент я ощутил некую пустоту, какое-то время не мог ни писать, ни читать, оказался на обочине жизни, время текло мимо меня, а я топтался на месте. Это и была отправная точка, долгожданный зеленый свет. Впитав в себя тот стиль, ту открытость и в то же время завуалированность я начал писать серьезные тексты. С того дня, как исчез автор журнала, больше про животных я не писал никогда.
К концу августа я заканчивал писать свой первый роман. И когда дни стали много свободнее от сидения за письменным столом, я вдруг почувствовал себя крайне одиноким человеком. Не было друзей, с которыми я мог пообщаться и обсудить банальные темы, не с кем было попить пива в баре, и некому было приоткрыть дверцу в душу - с каждым днем этот заброшенный колодец все больше зарастал травой.
Освободившаяся куча времени пропадала за зря, и что с ним делать я не знал. Плыл по течению и все, а рифы впереди или мель не имело особого значения. Когда я перечитал свои самые любимые книги у меня вообще не осталось никаких дел, я думал сойду с ума.
Взяв целую пачку сигарет, надев темно-синий пиджак и темные очки, я пошел бродить по улицам. Зашел в пиццерию за углом дома, заказал большой кусок с анчоусами и две бутылки темного пива. Сев за столик у окна я медленно поглощал явно вредную пищу и пусто смотрел в окно. Обычный не куда не движущийся город, - подумал я, разглядывая людей мерно идущих за стеклом - никто некуда не спешит, все словно провалились в глубокий ров и ждут, что их кто-нибудь вытащит.
Пообедав, я вышел из пиццерии, сел в первый подъехавший автобус и доверился полностью его неизвестному мне маршруту. На стекле я рассмотрел ярко оформленный рекламный проспект, предлагающий всем желающим совершенно бесплатно курсы лекций по различным тематикам. В списке значились: История и культура древних народов, психология стрессов, как заработать миллион, исцеление тела путем исцеления души, суицидология. Был указан телефон и адрес. Место мне хорошо было знакомо - центр реабилитации и помощи нуждающимся. Часто проходил мимо, возвращаясь из порта домой, но никогда не был внутри. Я вышел на ближайшей остановке и решил ради интереса послушать какую-нибудь лекцию, так, от нечего делать.
Солнце скрылось за облаками, и пошел мелкий дождь. Голоса чаек до этого доносившиеся с терминала стихли. Когда я подошел к зданию Ассоциации дождь уже прекратился. Люди, выходившие из стеклянных дверей, недоверчиво смотрели на меня, к тому времени промокшего до нитки. Кто-то доставал зонт, а кто-то смотрел на солнечное небо и удивлялся, наверное, тому, где мне удалось так вымокнуть. Я был похож на губку, которой моют посуду.
Внутри здания меня ждало миниатюрное окошко справки. Подойдя к девушке с пышными румяными щеками, я поинтересовался, как я могу попасть на интересующие меня лекции. Она приветливо улыбнулась и попросила мои документы. Я дал свои водительские права и начал ждать. Через минуту она отдала мне права обратно вместе с каким-то бланком.
- Что это? - спросил я.
- Отметьте дни и лекции, которые вы бы хотели посещать, и поставьте подпись в самом низу, - указала она пальцем. На палец было надето кольцо с огромной жемчужиной, красноватого цвета, явно ненастоящей.
Достав из кармана пиджака ручку, я поставил галочку напротив следующей темы: суицидология, и отметил дни - все кроме выходных. Я отдал листок обратно, получив взамен некий пропуск на мое имя.
- Спасибо, - сказал я.
- Пожалуйста, - улыбнулась она.
До начала первой лекции по суицидологии было еще два с лишнем часа. Я решил сходить в порт и покормить голубей. Купив в булочной на другой стороне улицы свежий воздушный хлеб, я, закурив, медленно пошел привычной дорогой.
Такой погоде я никогда не доверял, вроде и солнце и ни одного облака, но дождь, если ему заблагорассудится, может пойти в любую минуту. Я перелез через низкую стену из старого почти осыпавшего кирпича и спустился по склону к воде. Ноги утопали в вязком песке, а в метрах десяти или чуть больше с одинаковыми промежутками накатывала пенистая волна. Приятный успокаивающий звук оставался в ушах, будто я постоянно слушаю ракушку.
Пройдя немного вперед, я наткнулся на бездомного кота (или кошку, - вряд ли я бы их отличил, но для простоты пусть будет кот). Его исхудавший силуэт мелькнул около гор старых покрышек и спрятался за перевернутую железную бочку. Я отломил приличный кусок от булки, и, чтобы не пугать и так много чего повидавшего зверя, и подходить к нему, пришлось кинуть кусок в сторону бочки. Не долго думая, он медленно, шатаясь из стороны в сторону, словно им управляет неумелый кукловод, приблизился к ароматной булке. Протяжно мяукнув - может в знак благодарности, а может и нет - он с жадность принялся поглощать хлеб. Я не стал отвлекать его от этого занятия и пошел дальше.
После одного происшествия в порту (взрыв в одном из старых ангаров около месяца назад) вход на территорию стал ограничен. Один мой знакомый, работающий в охране по старой дружбе сделал мне пропуск, много лет за ним оставался один долг - в институтские годы я его сильно выручил, и теперь мы стали квиты.
Вернувшись на дорогу, я минул автобусную остановку и еще несколько минут добирался по скучной пешеходной полосе, пока не появился порт. Крики чаек отзывались в ушах однообразной грустной мелодией, ветер доносил соленый привкус волн.
Я достал из джинсов свое потертое портмоне и показал пропуск. Охранник небрежно кивнул и мотнул головой, мол, проходи. С таким же успехом можно было показать старый проигрыватель пластинок. Могу поспорить, он даже бы не заметил разницы.
Пройдя мимо района старых складов, я некоторое время стоял на площади около грузового парома, наблюдая за гонкой погрузчиков. Мой знакомый - тот самый, который выручил меня пропуском - рассказывал, что рабочие частенько устраивают в свободное время такие вот гонки. Выиграл какой-то парень в синей бейсболке. Когда послышались радостные окрики и звон от пивных бутылок, я пошел дальше, потеряв всякий интерес к причальному тотализатору.
В конце августа погода заметно испортилась, всю прошлую неделю неустанно лили дожди, а солнце если и показывалось, то лишь на пару минут. Настроения в такие дни понятно не было никакого. Сложно было найти отвлеченное занятие и расслабиться, как следует. В голову постоянно приходили тяжелые мысли, смысла которых я не совсем понимал. Даже когда я поздним вечером, лежа в кровати перечитывал любимые книги, мое внимание растекалось неизвестно куда. Прочтешь пару листов, а потом понимаешь, что совершенно не запомнил, что именно прочел. Несвойственное мне ощущение, если учитывать, что все книги далеко не новы и читал я их ни один раз.
Вид на еле колышущиеся волны и, правда, успокаивал. Может, это и было самовнушение, но мне казалось, что темно-голубая поверхность воды забирает все накопившееся во мне зло. Так я мог сидеть по нескольку часов подряд. Время текло само собой, хоть я и ощущал его избыток, оно все же имело обыкновение течь - в какую сторону было для меня загадкой. В конце концов, море растворят не только соль.
Облокотившись о бетонную стену, я всматривался в исчезающие за тонкой гранью горизонта суда, на седой навьюченный дым, смешивающийся с облаками. Я закурил и, сделав несколько глубоких затяжек подряд, выпустил дым. Пепел, замерший на сигарете, унесло порывом ветра. В мозгу промелькнула мысль о том, что держит меня в этом мире. Что вообще нужно получить человеку от жизни, чтобы он был счастлив? Но мысли исчезли вслед улетевшему пеплу.
Голубей в порту не оказалось. Я решил, что отдам оставшийся хлеб тому исхудавшему коту, а когда возвращался назад, то и его не оказалось на месте. Я положил хлеб около бочки, подождав минут пять без результатов и пошел обратно в город.
Я встретил ее вернувшись в здание Ассоциации. Толкнув стеклянную дверь, я вошел внутрь и сбил ее с ног. Как я мог не заметить человека за прозрачным стеклом, было для меня загадкой и судя по ее недоумевающему виду - для нее тоже. Она была одета в спортивный костюм цвета неспелого банана, на ногах - легкие кроссовки белого цвета и темно-синяя бейсболка, закрывающая длинные выгоревшие волосы, собранные в хвост. Наклонившись, я протянул ей руку. Она подняла голову и посмотрела на меня. Глаза похожие на утреннее небо, - промелькнуло у меня где-то в глубине сознания. Розовые губы сложились в мягкую улыбку.
- Прости, я не заметил тебя, - ляпнул я банальность.
- Ты не виноват, это я такая растерянная. Со мной так всегда, - она взяла мою руку и вернулась в обычное положение. Если не ее кроссовки, я бы почувствовал себя не очень комфортно - не люблю когда люди (а тем более девушки) выше меня ростом. Один из моих многочисленных предрассудков, но такой уж я человек - если не комфортно, значит некомфортно, - переделывать себя не могу. Увы.
- Точно не ушиблась?
- Да вроде все на месте, - оглядела она себя с ног до головы. - Куришь?
- Что?
- Ты-ку-ри-шь? - протянула она по слогам, словно учила меня иностранным словам.
Я кивнул.
- Я как раз шла покурить. Ты, наверное, пришел на лекции? Еще есть немного времени, составишь компанию?
- Почему бы и нет, - я открыл дверь, пропуская ее вперед. Перед тем как выйти на улицу, она, обернувшись, лукаво подмигнула мне.
Мы обошли низкий металлический забор, и нашли в тени высоких лип свободную лавку. Она достала, держа тремя пальцами из узкой пачки тонкую сигарету лимонного цвета. Я дал ей прикурить, потом закурил сам. После первой же затяжки она закашлялась. Я не смог сдержать смеха.
- Над чем ты интересно смеешься? - легонько стукнула она по моему плечу.
- Зачем тебе это?
- Ты про сигареты? - она все так же продолжала нелепо держать свою. - Откуда ты знаешь, что я не курю?
- Ты еще спрашиваешь? - улыбнулся я.
- Что, так заметно?
Я забрал у нее наполовину сгоревшую сигарету и выбросил в урну, находившуюся по соседству со скамейкой.
- Может это не мое дело, но тебе это слишком не идет, понимаешь? Зачем делать что-то идущее в разрез себе? Я этого никогда не понимал, и не пойму. Не нужно насиловать свой организм ненужными вещами, и не нужно смотреть на всех, забывая о себе. И еще одно...
- Что еще? - вздохнула она.
- Извини за лекцию.
Она долгое время сидела, не произнося ни одного слова, но потом повернулась ко мне, посмотрев, как мне показалось, в самую глубину глаз и улыбнулась.
- Я больше не буду курить. Обещаю. Ты рад?
Я не знал, что на это ответить и лишь улыбнулся.
Она достала из кармана куртки целую ладонь фисташек и отсыпала немного мне.
- Спасибо, - ответил я.
Первая же фисташка оказалась каменной, и я бросил ее одинокому голубю, прогуливающемуся важной походкой по траве. Он справился с ней без труда.
- Ты часто сбиваешь девушек, чтобы познакомиться? - спросила она. Я чуть было не упал со скамейки.
- Ты думаешь, я это специально все подстроил? - откашлялся я от дыма.
- Да нет, - улыбнулась она. - Я знаю, что ты не специально сбил меня. По тебе видно. Просто захотелось посмотреть на твою реакцию.
Я покачал головой и молча продолжал курить. По тротуару мимо нас проходили различные люди, не бросая и косого взгляда на место, где мы сидели. Ветер словно лезвием разрезал серый дым от моей сигареты.
- А ты не слишком многословен, - заметила она. - Ты всегда такой?
- Угу, - ответил я и потушил сигарету.
- Но все равно ты мне нравишься. Ты какой-то особенный.
- Ты можешь так говорить, зная меня несколько минут? - перевел я на нее свой внимательный взгляд, закончив рассматривать проходивших людей.
- Я никогда не ошибаюсь в таких вещах. Я имею в виду людей. У меня своего рода нюх, или что-то наподобие. Веришь? - сказала она и отдала мне не открывающуюся фисташку. Я даже и не пытался ее открыть, тут же бросил голубю.
- У тебя выгоревшие волосы, наверное, ездила летом куда-нибудь отдыхать? - заметил я, сменив тему.
Она сняла бейсболку и распустила волосы. Я сразу почувствовал тонкий аромат сандалового масла.
- Ничего не могу поделать. Каждое лето выгорают. Хоть на море не езди, - огорченно произнесла она.
- Ты ездила на море?
- Мраморное море. Знаешь где такое? - она съела последнюю фисташку и отряхнула руки.
- Харуми, - уверенно ответил я.
- Ну, с тобой прямо не интересно, откуда ты это то знаешь?
- Мне это место неплохо знакомо. Я там родился. Много лет назад.
- Понятно, - улыбнулась она. - А как твое имя?
Я назвал ей свое имя.
- Интересное имя, - задумчиво сказала она. - А оно что-нибудь означает?
- Каждое имя что-нибудь означает. Если честно, я не знаю. Имя как имя. Ничего больше. По крайней мере, для меня.
- А меня назвали - Шенфа - это означает лепесток.
- Очень красиво, - произнес я, отводя взгляд от ее глаз на небо. За перистыми облаками укрывалось невозмутимое спокойствие, похожее на то, что таилось в глубине ее глаз.
Она поднялась со скамейки и потянулась, словно только что проснувшаяся кошка.
- Послушай, а у тебя какая лекция сейчас? - спросила она, зевая, прикрывая рот рукой.
- Суицидология.
- Ого! - воскликнула она. - А у меня - История и культура древних народов. Ты первый день сегодня?
Я махнул головой.
- Значить будем видеться здесь иногда, - улыбнулась она. - Ты по каким дням?
- Все кроме выходных, - ответил я, вставая.
- Отлично, - ее лицо еще более просветлело, будто и без того солнечный день подсвечивали еще другим более ярким светом.
- Ну что же, Лепесток Вишни, встречаемся на перерыве в фойе?
- Эй, я не говорила про лепесток вишни, откуда ты это взял? - возмутилась она, хотя лицо было совсем доброжелательное.
- Но лепесток не может быть просто лепестком, почему бы он не о вишни? Ты любишь вишню?
- Очень люблю. Пусть будет Лепесток Вишни, - сдалась она.
Мы вернулись тем же маршрутом к входу в здание Ассоциации. Мы шли молча. Она, держа руки в карманах спортивного костюма, шла немного впереди меня, взглядом упираясь в носы своих кроссовок. Явно думала о чем-то. Перед козырьком толпились люди, курившие за разговорами. Перед самыми дверьми, она обернулась ко мне и в упор спросила:
- А ты случайно не писатель?
- С чего это вдруг? - переспросил я.
- Не знаю, - пожала она плечами. - Так подумалось просто. А еще мне подумалось, не бросить ли и тебе курить вместе со мной?
- Здоровое предложение. Я обязательно подумаю, - ответил я, и мы зашли внутрь.
Отстояв в очереди из десяти человек и показав пропуск, я зашел в аудиторию со всеми остальными слушателями. Достаточно просторная комната без окон. Десятка два стульев с мягкой обивкой ярко-синего цвета. Наверху между вытянутыми рядами ламп не включенный кондиционер. Белая доска, по которой пишут маркером.
Минут пять все выбирали себе места. Я же сел на самый последний ряд. Двенадцать человек (вместе со мной) никак не контрастировали с пустующими стульями - стульев было явно больше. Девять из двенадцати присутствующих - женщины, причем разных возрастов. Это тоже о чем-то говорило. Проблемы самоубийств интересуют их больше? Или просто самоубийства среди женщин встречаются чаще?
До прихода лектора по комнате разносились звонкие фразы, смех, шепот. Видимо люди знакомились между собой. Я же со своей субъективной точкой зрения был как всегда особняком, и не находил в этом ничего зазорного.
Дверь пластично открылась, и в аудиторию вошла молодая девушка. Внешность лекторши породила тишину - светлые волосы до плеч в виде лесенки, аккуратно подведенные черным карандашом глаза, приталенный жакет из твила и замши с поясом на талии, шерстяная юбка-стретч с разрезами, украшенная стразами, кожаные туфли на высоком каблуке с клепками, ядовито-красные браслеты на руке.
- Добрый день, - обратилась девушка к собравшимся тихим голосом. - Для начала хочу представиться. Я главный психолог Центра реабилитации ... - она произнесла имя. - Центр благодарит вас за внимание, которое вы оказали нашим новым социальным программам. Сегодня у нас первая лекция, можно сказать вступительная, которая должна ответить на возможные с вашей стороны вопросы. Моя задача на сегодня донести информацию о нашей Ассоциации, кто мы такие и зачем устраиваем подобные лекции. Сначала я все расскажу как можно подробнее, и если в конце у вас будут какие-нибудь вопросы, вы сможете их незамедлительно задать. Сегодняшняя встреча поделена на две тематические части. Ознакомительная часть будет идти примерно час. После мы устроим перерыв тоже на час. Пообедать вкусно и не дорого можно в нашей столовой, которая находиться здесь же на шестом этаже. Только не перепутайте со столовой для работников центра. Там кормят только сотрудников бесплатно, но в конце месяца из заработной платы вычитается некая сумма, впрочем, вам это не обязательно знать. После перерыва мы вернемся в эту же аудиторию и начнем уже тему по суицидологии, выбранную вами в качестве предмета слушания.
Я вытер со лба проступивший пот, думая о том, как можно отсидеть целый час в такой духоте.
- Молодой человек, - обратилась лекторша ко мне. - Вы можете сесть ближе.
Сидящие впереди обернулись, уставившись на меня.
- Спасибо, - ответил я. - Издалека лучше улавливаются детали.
Девушка только улыбнулась на мой ответ и продолжила говорить. Все сразу потеряли интерес к моей персоне, и начали внимательно слушать. Как там Шенфа, - подумалось мне.
Час не мог продолжаться вечно, и после окончания лекции я спустился в фойе. Внизу рассеяно ходили десятки людей, но костюм неспелого банана я заметил сразу.
- Шенфа! - окликнул я ее.
Она повернулась и еще какое-то время ловила глазами всех находившихся в зале. Я подошел почти вплотную, когда она меня наконец-то увидела.
- Неужели я такой незаметный, - произнес я.
- Я так хочу есть, - проигнорировала она мой вопрос. - Пойдем скорее в столовую!
- Ты имеешь в виду ту, которая на шестом этаже?
- Ты и про нее уже знаешь? - вздохнула она. - Как думаешь, там кормят очень ужасно?
- Ну, это смотря с чем сравнивать, - сказал я первое, что пришло в голову.
- Тогда идем.
Она взяла меня под руку так, как берут в последнюю очередь чуть не забытую сумку, и мы пошли к лифту.
Столовую мы нашли без промедлений. Выйдя из лифта и доверясь интуиции Шенфа, мы повернули налево и в конце коридора уткнулись прямо в двери столовой. В просторном зале было достаточно много народа, во всяком случае, больше чем на лекциях это уж точно. Была слышна спокойная, я бы даже сказал - усыпляющая музыка и звяканье столовых приборов, словно правдоподобный аккомпанемент. Мы выбрали столик у окна. Я повесил пиджак на стул и помог сесть Шенфа. На блестящей поверхности квадратного стола помимо салфетницы, коробки с зубочистками был прикреплен еще и стендер с табличкой - Не курить! Видимо заметив мой странный взгляд на данную надпить, Шенфа пояснила:
- Мы же бросаем курить!
Я лишь слегка улыбнулся.
Мы отправились на раздаточную линию. Первыми в руках у нас оказались подносы и столовые приборы. Поставив подносы на стол-линию, мы стали продвигаться по очереди. Перед нами стояли всего три человека. Когда мы подошли к первым блюдам, повара как раз заменили противни. Шенфа выбрала грибной суп с лапшой, я же взял домбори. На второе моя подруга отдала предпочтение жареному окуню со спаржей, салату из морской капусты и бифштексу из рубленной говядины.
- Что ты будешь пить? - спросил я ее.
- А почему ты ничего не взял на второе? - удивилась она, проигнорировав мой вопрос.
- Я хочу заказать тэппаняки. Их готовят на глазах у гостя на раскаленной плите, так что это отнимет немного времени. Ничего?
- А что такое тепя...
- Тэппаняки, - повторил я. - Это мелко нарезанное кусочками филе говядины. Готовиться вместе с овощами и пятью соусами - соленым, сладким, горьким, кислым, острым.
- Ты всегда так оригинален в еде?
- Время от времени.
Улыбнувшись, она взяла свой поднос.
- Возьми мне апельсиновый сок, или лучше грейпфрутовый. Возвращайся скорее, а то ненавижу есть в одиночестве.
- Я скоро, - заверил я.
Когда я вернулся к столику, Шенфа со скучающим видом смотрела в окно. По голубому небу, словно мелом, чертил след пролетающий самолет, и чем дальше он улетал, тем неуверенней казался след - видимо мел крошился. Я поставил стакан с грейпфрутовым соком около ее подноса и сел. Она повернулась, и начала сердито всматриваться мне в глаза.
- Надеюсь твои тэппаняки стоят того, - сказала она как можно строже.
- Я готов поделиться, - улыбнулся я, и мы вместе засмеялись.
Закончив с супом, мы начали жадно поглощать тэппаняки из моей тарелки, запивая соком - она грейпфрутовым, я томатным.
- Объедение! - с набитым ртом, восхищалась она. - А у тебя достаточно хороший вкус на многие вещи. Не думала, что ты разбираешься в еде.
- А я и не разбираюсь, - отрезал я.
Она пропустила мою фразу мимо ушей и продолжала поедать аппетитные кусочки говядины. Я не поспевал за ней.
- Шенфа, а ты всегда так быстро ешь?
- Дурацкая привычка, я знаю, - произнесла она, и отправила в рот новый кусок филе. - Знакомые вечно сердятся на меня за это. Пойдешь в какое-нибудь кафе посидеть, поесть мороженного - только сядем, только завяжется разговор, как я уже все съела незаметно, и сидишь потом, вроде как чувствуя вину перед ними. Не очень приятно.
- Я тебя ни в чем винить не буду, ешь, как хочешь.
- Другого ответа я от тебя не ждала.
Закончив с обедом, мы вышли на балкон якобы подышать свежим воздухом. Инициатором идеи был я. Очень хотелось курить.
Я достал сигарету и закурил. Мне показалось, что Шенфа этого не заметила, даже если бы я крикнул во весь голос - "Я курю!". Она грустно смотрела вниз. Отделяющие нас шесть этажей от асфальта казались куда меньшим расстоянием, чем отделяющие нас друг от друга сантиметры.
- Знаешь, мне иногда так грустно, - начала она. - Я все думаю, зачем мы живем, для чего все? Каждый день приходиться с чем-то бороться, от чего-то убегать, прятаться. Иногда все слишком надоедает, чтобы продолжать жить.
- Мне тоже бывает не слишком весело, впрочем, как и всем остальным людям, но жить продолжать надо всегда. Я это знаю. Чтобы ни случилось. Такое правило - живи, не умирай.
Она, не отводя глаз от безликой улицы, печально улыбнулась.
- Как думаешь, если спрыгнуть с такой высоты, боли не почувствуешь? - спросила она.
- На долю секунды.
- А что дальше?
- Никто не знает.
Я молча курил, а она стояла рядом, держась обеими руками за тонкие перила.
- У тебя много друзей? - спросила она.
- В прошлом было больше. Немного.
- А сейчас?
- Есть один приятель - Нагасава. Мы учились вместе в институте. Он теперь работает в порту, начальник охраны. У него дорогая спортивная машина, куча денег и каждый месяц новая подружка.
- Что же тебя с ним связывает?
- Мы бегаем каждое утро в парке.
- Я раньше тоже бегала, - пространно сказала она и грустно посмотрела на небо, будто хотела что-то добавить, но промолчала. Я спрашивать не стал.
Внизу собралось много мальчишек и минут через пять они начали гонять по асфальту мяч. Шенфа какое-то время следила за их хаотичной игрой, а потом спросила:
- Как тебе лекции? Не бросишь?
- Да нет. Не привык что-то бросать на полпути. К тому же всю эту неделю у меня нет никаких дел, почему бы не походить.
- Значит будем видится в Центре, - улыбнулась она. - Завтра меня не будет. Пойдем вместе с мамой в поликлинику. Несем кошку к ветеринару.
- Сколько лет?
- Восемь.
- Тогда буду ждать послезавтра, - произнес я, закуривая снова.
- Ты это серьезно? - спросила Шенфа, глядя на меня как-то по-другому.
- Абсолютно, - ответил я.
На перила сел голубь, посмотрел на нас немного и улетел вновь.
- Пойдем, - произнесла Шенфа. - Нам давно пора.
Домой я вернулся в девять. После окончания лекции, я проводил Шенфа до метро, где мы перекусили в кафетерии. Она села в подъехавший поезд, помахала рукой, и еще через мгновение исчезла. Некоторое время я стоял, не двигаясь, и вслушивался в звук рельс. Такой пустой звук, будто я остался совсем один на этой планете.
По дороге домой я купил в круглосуточном маркете две банки пива, блок сигарет, упаковку клубники. До дома я шел пешком.
Пока комната проветривалась, я сходил в прохладный душ. Почистил зубы, постриг ногти, накинул махровый халат и перед тем, как вернуться в комнату, прихватил с кухни уже постоявшее в холодильнике пиво.
Я взял книжку и лег на диван. Некоторое время книга оставалась лежать рядом со мной в закрытом виде, я вспоминал, что было сегодня на лекции по суицидологии. Честно признаться, было скучновато слушать разговоры, балансирующие на грани вымысла и домыслов. Иногда лекторша подкидывала некую статистику самоубийств, и опровергла, заданный из аудитории вопрос о том, что больший процент лишений себя жизни накладывается на женщин. Вопрос задал я.
Мне вдруг стало скучно без улыбки Шенфа. Так хотелось поговорить с ней, но номера ее телефона у меня не было - что говорить, при первой встрече спрашивать номер телефоне как-то неприлично, по крайней мере, для меня. И я от нечего делать читал малоинтересную книгу, ел клубнику и запивал пивом. Наверное, нет больше людей, которые рискнули бы повторить мои действия. Такой уж я человек - сам не знаю, что буду делать в следующую минуту. Я упорно читал до тех пор, пока мозг не перестал воспринимать окружающую действительность. Сон по-разумению оказался сильнее.
На следующее утро Нагасава вытащил меня полусонного из постели для пробежки. У него было обыкновение заезжать за мной на своей спортивной машине ярко-красного цвета, чтобы отвезти в парк, который находился в нескольких минутах ходьбы от дома. Сначала я удивлялся этому, но вскоре смирился, если человеку что-то хочется делать в свое удовольствие - пусть делает.
Нагасава продолжал сигналить за окном. Я с трудом нашел немного помятый спортивный костюм среди гор разбросанной одежды, надел часы, взял сигареты, и покинул квартиру. Пока спускался по лестнице, пытался вспомнить, что снилось ночью. Картина получалась какой-то эфемерной, нечеткой. Мне снилось будто я, который нахожусь здесь и сейчас - не настоящий я. Где-то есть другой человек с моей внешностью, привычками, чувствами, страхами - и именно он - человек в полном смысле этого слова. Но кто в таком случае я? Лишь мнимый призрак? Я попытался отогнать странные ощущения.
Нагасава сидел в машине, откинувшись и заложив обе руки за голову. На нем была легкая льняная ветровка, из-под которой проглядывала белая футболка, спортивные штаны, кроссовки и темные очки, с которыми он не расставался даже в плохую погоду.
- Наконец-то! - воскликнул он, увидев меня.
Я запрыгнул на соседнее сиденье, и уже через секунду машина взревела всей мощностью восьмицилиндрового двигателя. Спустя минуту мы были у ворот парка.
- Что-то ты сегодня какой-то угрюмый, - сказал Нагасава, выбираясь из машины.
- Просто не выспался, - потянулся я.
- Хочешь, сегодня можем отложить нашу тренировку, - предложил он.
- Да нет, все в порядке, - хлопнул я его по плечу. - Давай, догоняй.
Парк, если смотреть с высоты птичьего полета, представлял собой немного не ровный прямоугольник, обнесенный высоким металлическим забором. В центре изумрудный газон с узкими дорожками гравия, и немногочисленные деревья - в основном недавно посаженные яблони и сливы. А уже ближе к забору - деревья явно постарше - широченные дубы. Как раз дорожка, приближенная к металлической ограде, представляла собой овал, и была наиболее широкой, чтобы можно было бежать вдвоем, а не друг за другом.
Обычно мы пробегали круг за 40 секунд. В тот раз я пробежал за 36.
После мы позавтракали в небольшом ресторане около порта, и Нагасава отвез меня в Центр реабилитации. Я больше вспоминал лицо Шенфа, чем слушал лекцию. Правда одна фраза мне все-таки запомнилась. Она касалась самоубийств писателей. Не помню в точности, как лекторша сформулировала мысль, но что-то наподобие этого - "вот почему писатели так любят сочинят романы о писателях: автор сам становится Творцом, дергающим за ниточки другого творца - вымышленного писателя, и, должно быть, при этом воображает, что Бога, его собственного Творца, тоже вполне может дергать за ниточки некий еще более могущественный Писатель."
На следующий день я вновь встретил Шенфа. Она рассказывала мне кучу всяких новостей, оказалось, что ее кошка беременна. Пообещала мне отдать котенка - самого пушистого, похожего на тебя - так она сказала. Мы как в прошлый раз пообедали в столовой Ассоциации (стоит ли говорить, что мы ели?), переговорили обо всем на свете. Вечером я проводил ее до метро. И мы обменялись телефонами.
Так прошло несколько дней. Утром пробежка с Нагасавой, днем лекции в Центре, а уже под вечер разговоры по телефону с Шенфа. Кстати, спортивный костюм цвета неспелого банана я больше не видел. В тот день, когда мы встретились с Шенфа, я не узнал ее, если честно.
В залитом солнцем зале я до изнеможения искал запомнившийся мне спортивный костюм. Все впустую. Ее нет, - подумал я. И именно в этот момент меня окрикнул знакомый голос. Обернувшись, я еще какое-то время соображал, в чем дело. А потом понял, она стоит передо мной.
Она была одета в розовое платье с воланом и шелковым поясом со стразами, на руке прозрачные браслеты, ноги без колготок в открытых туфлях на высоком каблуке.
- Вау! - только и сказал я.
- Что, удивлен? - блеснула она глазами.
- Удивлен, - признался я, и приблизительно прикинул, не выше ли она меня на этих каблуках. Вроде бы нет. На пару сантиметров я все же выделялся.
- Боишься, что я буду выше тебя?
Я покачал головой и улыбнулся.
Она каждый день удивляла меня оригинальностью своих нарядов, и только ее волосы оставались в неизменной прическе - собранный сзади хвост. Такая изысканная простота.
В пятницу вечером, когда я проводил Шенфа до метро, решил зайти в бар недалеко от дома и встретил там Нагасаву. Он сидел в гордом одиночестве за сойкой бара и крутил в пальцах стакан с виски. Вид у него был совсем разбитый.
- Привет, Нагасава, - хлопнул я его по плечу. Он еле повел головой, а на губах появился отголосок улыбки.
- Выпьешь со мной? - посмотрели на меня его уставшие глаза.
- Только если пива.
Он махнул головой, и мокрые черные волосы налипли на лицо. Бармен подал мне холодную бутылку темного пива.
- Завтра идешь бегать? - спросил я.
- Я как раз хотел позвонить тебе и попросить перенести наши занятия спортом на следующую неделю.
- Что-то случилось?
Он какое-то время рассматривал, как тает в стакане лед.
- Хочу уехать на выходные, - тихо произнес он и допил залпом виски. - Мне нужно немного подумать. Не обидишься на меня?
- Никаких проблем, - ответил я.
- Помнишь, раньше мы вот так подолгу сидели в каком-нибудь баре и пили пиво, - грустно произнес он.
- Только нас было тогда трое, - уточнил я.
- Да, ты, я и наш приятель Кано. Вечно пьяная троица, - рассмеялся Нагасава.
- Только пьющий человек может знать, что значит быть трезвым, - нетрезво резюмировал я.
Мы еще немного посидели с Нагасавой. Я угостил его пивом, о чем потом пожалел - пришлось долго уговаривал его оставить машину и добраться до дома пешком, так как он уже не мог вести в таком состоянии. Он нехотя согласился.
- Послушай, у меня к тебе будет просьба, - потирая виски, сказал Нагасава.
- Давай.
- Присмотришь до понедельника за моей машиной, оставляю тебе ключи и вот, деньги на бензин, - он протянул мне конверт.
- С тобой точно все в порядке?
- Да.
- Хорошо, я присмотрю, - я взял ключи. - Деньги мне не понадобятся, вряд ли я соберусь куда-нибудь ехать.
- Отдашь потом, - махнул он рукой и расплатился по счету. Я заплатил за пиво.
После нас осталась целая гора окурков в пепельнице за стойкой. Уверен, бармен даже не запомнил наших лиц, и только потушенные окурки сигарет напоминали о нашем существовании на этой планете.
- Как мне теперь добираться до дома, - спросил Нагасава, когда мы вышли на улицу.
- На автобусе, - ответил я.
- Час от часу не легче, - буркнул он себе под нос.
- Давай я провожу тебя, а то не дойдешь, придется смотреть за машиной до скончания веков, - я взял его под руку и мы вместе, покачиваясь, словно вызревшие стебли пшеницы на ветру, пошли к автобусной остановке.
Зайдя в пустой автобус, мы плюхнулись на кресла с облегчением.
- Скажи, ты веришь в судьбу? - спросил вдруг Нагасава.
- В судьбу? - переспросил я.
- Ну, да, - кашлянул он. - В то, что проснешься однажды утром и станешь счастливым. Такое возможно, как думаешь?
- Ну не знаю, судьба всего лишь случайность, - развел я руки в стороны и через мгновение хлопнул ладонями. - Вот, к примеру, сейчас мне попадется билет с цифрами, в сумме которые составляют 23. Как тебе такое?
- Ну, я серьезно, - возмутился Нагасава.
- Я тоже.
К нам подошла контролерша, и мы оплатили проезд. Нагасава долгое время пытался сосчитать свои цифры на билете, но я его прервал.
- Не трудись, - поднес я свой билет к его глазам.
- Черт возьми! - воскликнул он. - Как ты это проделал?
- Случайность, - улыбнулся я.
Ночью август пропал, а, проснувшись, я был уже в сентябре. Кто может с полной уверенностью сказать, что сейчас действительно сентябрь? Похоже, в этом мире ничего не изменилось. Солнце скромно подглядывало в окно, ветер уносил опавшие листья, где-то не так далеко слышался лай собаки, а в воздухе витал запах вчерашнего дня. Только электронные часы у моей постели возвещали о новом месяце в году. И это сентябрь, спрашиваю я?
Я встал, пошел в ванную. Там меня поджидала не слишком приятная неожиданность (интересно, в моей жизни хоть раз бывали неожиданности приятные?) - горячую воду отключили. Для квартала, в котором я жил, обычное дело, скорее всего очередная поломка на подстанции. Быстро умывшись и скрепя скулы почистив зубы, я отправился на кухню.
Сентябрьский холодильник был не очень щедр. Я повертел в руках упаковку с йогуртом, попробовал на палец и тут же отправил открытый стаканчик в помойку - срок годности у йогурта истек задолго начала сентября. В целлофановом пакете я нашел сморщенные огурцы и несколько листьев салата. Я порезал огурцы, порвал пальцами листья и посолил. Майонез, который нашелся в холодильнике, я отправил вслед за йогуртом, и салат заправил подсолнечным маслом. Из булки, сыра и куска колбасы пришлось соорудить некое подобие сэндвича. Вскипятив воду, я вспомнил, что ни чая, ни кофе у меня нет. Съев свой безвкусный завтрак, я вернулся в комнату.
Я решил позвонить Шенфа и спросить насчет ее сегодняшних планов. Набрав нехитрый номер, я ждал, прильнув к трубке, но в ответ слышались одни гудки. Только я положил трубку, как телефон зазвонил. Это была она.
- Что ты там делаешь? - спросил ее радостный голос.
- Да вот только обнаружил, что кончились все продукты. Срочно нужно ехать за покупками.
- Ехать? У тебя есть машина?
- Нагасава уехал из города и попросил меня присмотреть за его "крошкой" - это я о машине, не подумай ничего дурного.
- Вот что, - в трубке застыла небольшая пауза. - Давай съездим за покупками ближе к вечеру, вместе. Ты не против?
- Да нет.
- Вот и отлично!
- А что сейчас?
- А сейчас мне нужна твоя помощь, - сказала она.
- Все что угодно.
- Я встала сегодня пораньше, чтобы успеть приготовить пирог. Тысячу лет ничего не пекла, не знаю, съедобен ли он. Не хочешь стать моим дегустатором?
- С радостью, - ответил я. - А что празднуем?
- Мой день рождения! - произнесла Шенфа и продиктовала свой адрес. Я кое-как запомнил.
- У тебя двадцать минут, чтобы добраться, - произнесла она и повесила трубку.
Единственный день рождения, на который я могу опоздать это мой собственный.
Я надел новую рубашку голубого цвета, немного помучился с запонками. Вспомнил, как завязывать галстук. Сверху накинул серый пиджак, и, схватив со стола ключи от автомобиля, вышел из квартиры.
Дом, где жила Шенфа, находился между Центральным вокзалом и парком отдыха. Припарковавшись в положенном месте на стоянке вокзала, я свернул у цветочного магазина (предварительно купив понравившийся мне букет пышных пионов), как мне и продиктовала Шенфа, и дальше никуда не сворачивая шел по безлюдной улице до изящного памятника - огромный шар с множеством переплетенных линий, - что именно хотел донести скульптор своим детищем было загадкой, но смотрелось очень красиво.
Нужное здание я нашел через мину пять - высотка серого цвета с широкими окнами походила на башню. Набрав номер квартиры на домофоне, я закурил, ожидая ответа. Через мгновение дверь поддалась, и я попал внутрь.
Перед тем как позвонить в ее квартиру, пришлось спрятать букет за спиной. По-моему, цветы приятнее получать, не ожидая этого. Мое субъективное мнение, ни на чем не основанное.
- Значит, у тебя теперь появился автомобиль? - первое, что произнесла она, открыв дверь. На ней было платье малинового цвета с кистями, украшенное бисером и пайетками, на шее тонкая золотая цепочка.
Первое, что я сделал, так это посмотрел на часы, не опоздал ли я. Если они ходили в сентябре также как и в августе, то все в порядке.
- Не волнуйся, - произнесла Шенфа, переступая с ноги на ногу на коврике у двери - она была босиком. - Ты даже раньше времени. Заходи.
- Это тебе, - я протянул ей букет и поцеловал в щеку. - С днем рождения.
- Какой красивый букет! - воскликнула она, прижимая цветы к груди.
Ее глаза как будто стали больше. Она смотрела на меня, улыбаясь, и ничего не говорила. Так бесшумной красотой кочуют облака на небе.
Мы расположились в большой комнате. Шенфа сказала, что мама уехала на выходные к сестре, почему-то с кошкой, а отец будет в командировке еще примерно неделю.
- А почему ты не поехала вместе с мамой? - спросил я.
- Не хочу в свой день рождения быть где-то в разъездах, - ответила она и опустила глаза. - К тому же не хотелось уезжать от тебя.
Я промолчал и занялся рассматриванием фотографий на стенах. Снимки исключительно семейного плана касались разных годов жизни Шенфа, начиная с самого рождения.
- Только не смейся! - воскликнула Шенфа, видя, как я рассматриваю фотографии, на которых ей не было и недели.
- Ты была спокойным ребенком, - улыбнулся я.
- Откуда ты знаешь? Младенцы все похожи внешне, может я была той еще крикуньей?
- Не скажи, - засмеялся я.
Общим согласием было решено пить чай прямо на полу. На широком подносе стоял противень с аппетитным пирогом, посыпанным маком и корицей, две чашки с дымящимся чаем и два блюдца.
Я разрезал пирог и положил в оба блюдца, с куском, что получился побольше, протянул ей.
- У тебя очень красивое платье, Шенфа, - сказал я, откусывая мягкий пирог. Она пронзительно посмотрела на меня.
- Нравится?
- Очень.
- А платье? - прыснула она.
- И пирог, и платье - мне все нравится, - поправил я себя. - Я вижу, у тебя отличное настроение.
Ее взгляд сразу стал грустным, будто я свое фразой напомнил о чьей-то смерти.
- Я что-то не то сказал? - подался я вперед.
- Да нет, не забивай голову, - почти прошептала она.
Я отхлебнул чая и взял чашку в обе ладони.
- Можно начистоту? - спросил я.
- Давай.
- Знаешь, что мне нравилось в наши предыдущие встречи? То, что между нами не было огромного расстояния. Мне казалось, общаясь с тобой, мы стоим на мосту, глядя друг другу в глаза. Вокруг нет никого, кто мог помешать нам. Знакомо тебе такое?
- Очень знакомо.
- А сейчас мы смотрим друг на друга с разных мостов. Я хочу понять, в чем здесь причина? Вчера Нагасава точно так же смотрел на меня. Вот такими же отдаленными глазами. Тебе не кажется это странным?
- Может твой друг чувствует то же, что и я? - она пригубила чашку и пальцами отломила кусочек пирога.
- Что же?
- То, что ты скоро уедешь из города.
Допив чай, я поднял глаза от пола и посмотрел ей в лицо.
- Прости. Я не хотел говорить вам.
- Глядя в твои глаза, я понимаю, что у тебя есть на то причины, - протянула Шенфа. - Я не хочу в них лезть, и не хочу уговаривать тебя остаться. Знаю наперед - это бесполезно. Такой уж ты человек.
- Упрямый?
Она никак не отреагировала на мой вопрос, долго молчала, водя пальцем по ободку пустой чашки.
- Просто я не привыкла не уважать мнения остальных людей, - произнесла она наконец. - Твои решения, как впрочем и желания, много значат для меня и я не в силах мешать тебе.
- Ты не мешаешь мне, - покачал я головой. - Здесь другое.
- В любом случае ты принял решение.
- Принял, - подтвердил я.
- Когда ты уезжаешь?
- Через два дня. Я обещал присмотреть за машиной, к тому же мы не катались с тобой еще на чертовом колесе.
- Ты это серьезно? - печально улыбнулась она.
Я встал и помог подняться Шенфа. Ее вопрос растворился в воздухе. Она надела розовые туфли на высоком каблуке, и мы молча покинули ее дом.
В парке отдыха несмотря на раннее время было уже много народа. Все-таки суббота, как никак. Молодые пары прогулочными походками, взявшись за руки, мелькали перед глазами; такие же молодые, но уже семьи, катали коляски с крошечными детьми; взрослые с детьми постарше, обсуждая свои проблемы, сидели на скамьях в тени серо-зеленых пихт. Куда не глянь было одно и то же - всех мыслимых цветов и оттенков воздушные шары, нередко улетающие в бескрайнее небо, горы сахарной ваты на палках в руках у каждого второго встречного, тающее на глазах мороженное, и опять шары, вата и так далее.
- Хочешь ваты или мороженого? - поинтересовался я.
- Вообще-то я не очень люблю сладкое, - ответила она. - Сегодняшний пирог исключение, не хотела, чтобы ты ел в одиночестве. Это было бы странно.
- Странно не то слово.
Мы остановились около фонтана, присев прямо на каменный выступ. Иногда прохладные капли долетали до ее лица и она, вытирая щеки рукой, тихо смеялась.
- Ты когда-нибудь вернешься, или насовсем? - осторожно спросила она.
- Может когда-нибудь, - ответил я.
- И что ты будешь делать там, куда приедешь?
- Да, все по-старому, - махнул я рукой, словно отгоняя невидимого комара. - Буду жить, а вокруг будут жить какие-нибудь люди. Так везде, куда не подайся. Убежать все равно не получится.
- Ты хочешь убежать?
- Уже нет. Раньше хотел.
Я закурил сигарету.
- У тебя монетка есть? - подвинулась она ко ближе.
- Вроде есть, - я поискал в карманах пиджака и нашел три.
Она взяла одну и поднеся к губам что-то прошептала. Я не понял что.
- Теперь ты, - сказала она.
- Что я?
- Ну, на монетах принято загадывать желания и после бросать их в воду, - пояснила она.
- А почему именно в воду?
- Откуда мне знать, - развела она руками. - Давай загадывай что-нибудь.
Я загадал, и мы одновременно бросили монеты назад. Повернувшись в последний момент, я увидел, как медяки погрузились в воду недалеко друг от друга, будто мы целились в одну и ту же точку.
- Что ты загадала? - спросил я.
- Нельзя говорить, а то не сбудется.
- Я загадал, чтобы твое желание обязательно сбылось. У меня странные отношения с судьбой. Поверь, так будет.
- Тогда я точно не скажу, - улыбнулась она.
За несколько часов умиротворенной прогулки по парку мы побывали в тире (Шенфа показала себя прямо снайпером), покатались на лодках, на лошадях, сфотографировались с ящерицами и змеями. Потом пообедали в кофейной, где просидели много часов, слушая джаз. Иногда я рассказывал смешные истории, а она смеялась, несмотря на печальное лицо. День пролетел как истребитель над головой, оставив только шум в ушах.
Вечером мы купили билеты, и пошли кататься на чертово колесо. Огромной высоты конструкция пугала простотой своего строения, уж слишком хрупкими казались многометровые балки и игрушечными разноцветные кабинки.
- Мне нравиться голубая, - указывала Шенфа рукой прямо перед собой. Я не сразу понял, о чем она.
- Давай поедем в голубой кабинке, - пояснила она.
- Хорошо.
Мы отдали билеты и попросили, чтобы нам досталась именно голубая кабинка. Контролер странно посмотрел на нас, но ничего не сказал. Через минуту мы уже поднимались над городом, Шенфа же вжалась в мое плечо.
Небо казалось, пропитано нежно-лимонным цветом. Солнце прижималось к самым высоким домам, словно от усталости опираясь. Люди превратились в точки, которые двигались по заведомо запланированному маршруту, как мячики в пинболе - если ты игрок со стажем, приблизительно знаешь, куда отскочит мяч.
- Ты боишься? - спросил я у Шенфа.
Она вжалась мне в плечо еще сильнее и тихо спросила:
- А это очень страшно?
- Совсем нет.
Она с недоверием оторвалась от руки и медленно открыла глаза. Казалось, в глубине ее зрачков отразился сам космос. Она заплакала.
- Ничего подобного не видела раньше! Ты впервые на чертовом колесе?
- Второй раз, - без раздумий ответил я. - Мы забываем их. Но потом другие приходят на их места со своими желаниями. Мы слушаем. Поначалу не доверяем их голосам. Затем привыкаем к их постоянству. И уже потом, принимаем. Они становятся рядом и почти касаются сердца своим теплом. Там откуда они пришли много такого. Нам сняться непонятные разуму сновидения. И мы ощущаем нужность им. Но в душе кроется тревога за то, что все это уже было. И еще никому из нас - участвующих - не удалось разгадать это дежа вю...
- Откуда это? - захлопала она ресницами.
- Да так, из прошлого.
- И ты правда веришь, что жизнь это сплошное дежа вю?
- Кто знает, - проговорил я и вдохнул полной грудью. Очень знакомый воздух, - подумал я.
Чертово колесо проделало медленный круг. Очередной цикл жизни закончился. Все вокруг нас проделало этот круг. Виток вокруг бытия.
Мы ехали в машине по ночному городу. Навстречу нам попадались то и дело переполненные пассажирами двухэтажные автобусы - похожие на домики на колесах (отчасти так и было), ядовито-желтые с неоновыми фарами такси, и просто серые ничем не выделяющиеся автомобили - хотя и они выделялись по-своему, иначе бы мы их не замечали.
Мы ехали молча. В этом молчании что-то было особенное. Ведь молчание тоже бывает разное. Бывает молчание от злости, оттого, что хочется проигнорировать, не вступая в словесную перепалку, да мало ли еще от чего. Так вот, наше молчание было положительное. Мы не ссорились, не устали от разговоров - просто молчали, положительно молчали. Хотя быть может, я выдавал желаемое за действительное, и она думала совсем по-другому.
Она нарушила наше положительное молчание первой. Попросила меня остановиться. Я проехал еще метров тридцать и припарковался у обочины, выключил зажигание.
- Можно я попрошу тебя об одной вещи? - со слабой улыбкой смотрела на меня Шенфа.
- Я, кажется, знаю, что ты хочешь, - проговорил я, кладя обе руки на руль. - Ты не хочешь так быстро возвращаться домой, так?
Она еле заметно кивнула.
- Хочешь, мы могли бы съездить в какое-нибудь тихое место, где поменьше народа, - начал я, но она меня перебила.
- Где вообще никого нет, - спокойным голосом произнесла она.
Я начал мысленно прикидывать, куда можно поехать. Порт? У меня есть пропуск, а Шенфа не пустят на территорию, и как назло Нагасава уехал из города. Хотя была одна лазейка - перелезть через забор. Два метра! Нет, Шенфа меня точно убьет, - подумал я.
- У меня есть одна идея, - улыбнулся я, глядя на Шенфа, и повернул ключ зажигания. - Будем слушать плеск волн.
Я подъехал с выключенными фарами почти вплотную к забору. Встав на капот, я схватился за край бетонной стены и подтянулся на руках, чтобы посмотреть все ли чисто. Никого не было. Ночной сумрак полностью укутал своим таинственным покровом владения порта. Лишь вдалеке слышался лай собак.
Я помог Шенфа перебраться через стену, а после перелез сам, посадив себе приличную ссадину на руке. С детства я отличался невыносимой неаккуратностью ко всему, что касалось моего здоровья.
- Больно? - спросила она, прикладывая свой носовой платок, который мгновенно пропитался кровью.
- Ничего страшного, - улыбнулся я. - Бывали царапины и посущественнее.
- Смотри, а то можем вернуться, - предложила она.
- Чтобы такой чудесный вечер проскользнул сквозь пальцы? - замотал я головой. - Никогда!
Я взял ее за руку, и мы побрели почти в кромешной темноте к пристани. Уже совсем скоро показались фонари.
Мы сели на каменный уступ. Слева от нас вниз спускалась неуклюжая лестница с зауженными ступенями, а справа тихо покачивалась на волнах баржа. Глядя на воду, я ощущал себя совсем одиноким, несмотря на то, что рядом находилась Шенфа. Скажи я ей такое, и она бы обиделась на меня. Поэтому я промолчал.
Шенфа смотрела на освещенную прожекторами воду, и по лицу было видно, что она усиленно о чем-то думает. Несколько раз она поворачивалась ко мне и смотрела прямо в глаза, будто собираясь сказать что-то, или сделать что-то. Но ничего не происходило. Она напоминала мне луну на темном небе, которая даже если ей сильно захочется, никуда не денется. Такая неотвратимая фатальность. Страшная вещь, надо сказать.
Я снял пиджак и накинул его на ее плечи, она ничего не сказала, лишь укуталась в него, словно мягкое одеяло. Большего спасения от вечерней прохлады я, увы, предложить не смог.
- Классная у тебя все-таки рубашка, - произнесла она, улыбаясь.
- Правда?
- Точно, - подтвердила она. - Целый день собиралась тебе это сказать, да все не находила случая.
Я промолчал, переведя взгляд на воду. Моим глазам не за что было зацепиться. Я то знаю, что она на самом деле хотела сказать.
- Тебе не холодно так? - спросила она, двигаясь ко мне ближе.
- Ну, не зима, слава богу, - ответил я. - Я вообще часто здесь сижу, и бывает подолгу. Люблю наблюдать за волнами, и вот этот самый ни с чем несравнимый плеск - успокаивает меня. Он почти никогда не меняется. Все когда-нибудь исчезает, проваливается бесследно - куда - никто не скажет, но плеск волн остается таким же. Сам не пойму почему.
- Скажи, что ты чувствуешь? - произнесла она голосом тише обычного.
- Странное ощущение, - начал я. - Как будто мою жизнь живет кто-то другой, словно у меня есть близнец, тень. Понимаешь? Это наверное, сложно понять. Но я не могу объяснить по-другому.
Она засмеялась. Ее глаза блестели от фонарей, возвышавшихся над нами, а слегка потрескавшиеся губы казались совсем не сухими. Я взял ее за руку и слегка сжал.
- Ты думаешь, я ненормальный?
- Совсем чуть-чуть, - ее губы тронула улыбка.
- Ну, перестань!
- Ладно, я шучу, не обижайся.
Я посмотрел ей прямо в глаза. В их темной глубине отражались звезды.
- Нет, правда, я чувствую это уже давно. Словно когда-то в прошлом я сделал неверный шаг, всего один шаг. Что-то тянет меня туда - в далекое прошлое, а что там - не могу сказать. Каждый день это чувство только обостряется, становится сильнее. Оно не отпускает меня даже во сне, я почти дотрагиваюсь этой сути, мне кажется, приложи я немного усилий и разгадаю эту головоломку, как вдруг все обрывается, исчезает. И я снова не помню ничего, - произнес я и глубоко вздохнул.
- Ты и правда странный, - проговорила она.
- И не говори, - согласился я.
Пошел мелкий дождь. Крошечные капли забарабанили по воде, нарушив умиротворенный штиль. Мы какое-то время сидели, словно ничего не замечая. Я на секунду оторвал взгляд от поверхности моря и посмотрел на Шенфа, опередив ее на крошечное мгновение. Но заговорила первая она.
- Хорошо со мной? - спросила Шенфа.
- Да, - ответил я.
- Но, что-то не так? Верно?
- Что-то не так.
- Что же?
- Не знаю, - соврал я.
Мы медленно встали и двинулись обратно к месту, где перелезали через забор. Шенфа надолго умолкла, закапавшись с головой в свои мысли.
Я на секунду обернулся назад. Асфальт блестел сентябрьским дождем, вверху притаилась сентябрьская луна, и наши волосы обдувал тоже сентябрьский ветер. Я разглядывал наступивший сентябрь сквозь холодный дождь, и единственное тепло, которое я ощущал, было тепло от ее руки.
Глава пятая
Амели
- В сердце он попадает. По выбору, в любое предсердие сердца или в любой из желудочков.
- Да ведь они же закрыты!
- В том-то и штука, что закрыты! В этом-то вся и соль! А в открытый предмет может попасть каждый!
Асфальт покрылся прохладой первого дождя - за долгое время - словно мурашками. Странная погода, и странные испытываешь ощущения при виде ослепительного солнца и почти проливного дождя, тем болен, если учесть, что сегодня я уезжаю из этого постылого города. Возвращаюсь домой.
Уезжать в дождь хорошая примета, но вот насчет солнца как-то не ясно и противоречиво. Хотя в приметы я никогда не верил.
Спрятавшись под бордового цвета болонью зонта, я быстро, минуя нависшие ветки вишен по левую сторону дороги, покинул квартиру, которую снимал чуть более полугода. Хозяина не было в городе, и пришлось оставить ключи и деньги за последний месяц Нагасаве. Он с радостью согласился повозиться с моими последними проблемами.
Когда я проходил мимо огороженного черным высоким забором с заостренными наконечниками стадиона вспомнил, что забыл некоторые зарисовки и неоконченные черновики, но возвращаться не стал - опять же не из-за примет. Я набирал утром несколько раз номер Шенфа, но ничего - телефон на том конце провода оставался нем.
Дети временно прятались от дождя под тучными непроницаемыми кленами, но их мяч одиноко лежал белым с красными полосками на постриженной траве весьма различимым пятном. А по тротуару босиком, держа босоножки в руке и ступая по зеркальным лужам, шла светловолосая девушка в промокшем насквозь топике, короткой юбке цвета васильков, прилипающей к бедрам. Длинные распущенные волосы в их мокром виде придавали своеобразный шарм. Она улыбнулась мне, или мне показалось. Некоторое время разглядывая лужи у себя под ногами я стоял, не двигаясь. Меня не отпускало ощущение, что я что-то не успел сделать.
Через несколько минут я был на остановке. Покрытый широкими плитами навес собирал в тот момент полный аншлаг. Под спасительным от дождя и от солнца крышей находилось несколько скамей, расписание автобусов, трамваев, у заднего парапета ящики для мусора. Дождь затихал и усиливался попеременно, обманывая решивших выйти из-под навеса людей. Я тоже находился в ограниченном местом числе тех счастливчиков, которым достался личный квадратный метр сухой площади. Автобус по свойственному ему обыкновению не желал прибывать вовремя и как всегда опаздывал.
В голове не было особенных мыслей. Дождь навеял какие-то воспоминания из прошлого, но никакого тепла или всплеска эмоций это не вызывало. Бег прозрачных капель наполнял одновременно спокойствием и одиночеством, по какой-то причине второго было явно больше.
Скоро подъехал автобус. Еще одна из его особенностей. Особенность внезапного прерывания курения только что зажженной сигареты. Последнюю особенность я ненавидел куда больше первой. К остановке бросилось больше людей, когда двери уже открылись. Я начал проталкиваться сквозь обреченную не попасть внутрь салона толпу.
Двери жестко хлопнули. Мы медленно тронулись с места, и через толстое стекло с надписью "запасный выход - потянуть за кольцо и выдавить стекло" было видно неуспевших пассажиров, громко экскламирующих проклятья.
Развернуться и сменить позу оказалось довольно проблематичным занятием, и единственное что оставалось делать - так это смотреть в окно. Деревья казались намазанными золотой краской, которую не мог смыть ни один дождь. Солнце не хотело уходить за облака и палило разрозненными лучами все вокруг.
Насколько все было знакомо моим глазам, но в душе становилось много легче, когда неповоротливый, медлительный автобус оставлял позади этот душный и утонувший в серости город. Оставалось чувство, будто я по ошибке открыл не ту дверь - так бывает, распахнул, но не постучался перед этим, думать уже некогда, и ты заходишь. Вот и я зашел.
Ехать оставалось совсем немного, когда многотонная машина прошла Аденский переулок, где по правую сторону дороги умиротворенно стояла церковь, отделявшая один переулок и всю широченную улицу, а по левую - где выход на городской терминал, серел какой-то завод. Я заметил конечную остановку. Если сейчас не нужно было выходить, невыносимый икарус стал бы моим последним пристанищем. Не было возможности ни лишний раз вздохнуть, ни повернуться, и что-то мучительно надоедливое врезалось в плечо, - прежде чем покинуть салон я все-таки настойчиво обернулся, оказалось - гриф гитары с длинными усиками струн. Бесспорно, музыку я тоже люблю. С недавних пор и автобусную.
Я ступил неуверенно, потом уже вполне трезво на мокрый асфальт. Солнце издевательски посверкивало, грозясь убраться за дома, и небо изменилось в цвете на прохладные тона и серые тучи.
Не пройдя и десяти шагов меня настиг ливень. Пришлось опять открывать зонт и по огромным лужам около рядов круглосуточных палаток двигаться по однообразной прямой к вокзалу. Через пять минут показался плачевно мокрый фасад. Поднявшись по скользким ступеням, я наскоро сложил зонт и вошел внутрь.
Зеркально полированный пол выдавал удивительно чистый звонкий звук от шагов. Не известно, насколько уместны были мои коричневые туфли с вытянутыми носами, но вынудить их надеть сегодня меня заставили дождь и появившаяся повсюду грязь от бесчисленных луж. Я тяжело вздохнул, представив, как прибавилось в такую немыслимую (хотя по сентябрьским меркам очень даже и мыслимую) погоду работы уборщикам, которые как раз сейчас мыли лестницу в фойе. Я сочувственно покачал головой и пошел дальше.
На втором курсе института, во время летних каникул я тоже работал уборщиком. Знал все про кристаллизацию мрамора и полировку полов. То было трудное время, нужны были деньги, а прожить, занимаясь только литературой, как оказалось, нельзя - жизнь совсем другая, непохожая на ту, какой ее представляют себе многие. Мой юношеский максимализм таял на глазах, будто песчаный замок во время прилива.
Билетные кассы находились во втором зале прямо за колоннами и огромными со штриховым рисунком стенами. Я встал в очередь с визуальной точки зрения немного отличающуюся в лучшую сторону количеством людей. Наивно. Но это выяснилось чуть позднее. Всего десять человек - себя я не считал - за какие-то полчаса превратились в более чем два десятка.
- За кем? - исподлобья смотрел мужчина на только что прибывшую даму фантасмагоричной наружности.
- За женщиной, стоявшей перед этим человеком, - указывала дама своей утонченной рукой на начало очереди. - Она придет и подтвердит. Да и мужчина может подтвердить.
- Я вас не помню, - пренебрежительно бросил тот.
- Как это не помню?
- А вот так! - усмехнулся мужчина.
Женщина до этого державшая себя в руках нервно дернула головой.
- Ну, это просто смешно!
- Вставайте за мной, - мягким голосом произнес старичок, - если конечно не против молодой человек?
- Нет, не против, - вырвалось у меня. Как можно было отказать такой незнакомке - настоящая наяда - минимум одежды, максимум искушенной красоты. Коротко стриженные ярко-красные с тонкими черными прядями волосы, черные же глаза с поджигающим вены взглядом, идеальная фигура и свободный стиль в одежде - трикотажный топ с атласным бантом, короткая юбка из серого атласа с разрезами на две стороны, атласные туфли со шнуровкой на высоком каблуке, на плече кожаная сумка с теснением в виде розы.
Хотя настоящая причина быстрого согласия была совсем в другом - совершенном безразличии к происходящему.
- Спасибо, - сказала она, меняя разжалованное выражение лица на тихо застенчивое. Пышные (скорее от переусердствия с тушью, нежели от природы) ресницы часто-часто хлопали, но огонь в глазах приугас.
- Н благодарите меня, со всяким может случиться, - произнес я абстрагировано, как можно более безразлично, но по виду дамочки с огненными волосами было ясно, что мои интонации интерпретированы по-своему.
- А вы не знаете, какое сегодня число?
- Третье, ответил я.
Она скривила уголки рта.
- Еще раз спасибо.
Очередь сдвинулась с места после очередного технического перерыва, случающихся у кассиров каждые три часа и длящиеся пять минут. Расписание плановых перерывов было известно мне постольку, поскольку оно было прикреплено на обратной стороне стекла билетной кассы, но не по причине особой эрудированности.
Дама с пламенными волосами тонким, сбивчивым голосом бросила мне на прощание: "Счастливой поездки" и что-то там еще - я не разобрал, и, не дождавшись ответа, удалилась. Подошла моя очередь.
- Здравствуйте, девушка, - подождав, как отреагирует на это начало речи кассир и, получив в подтверждение того, что все неплохо шаблонную улыбку, я продолжил:
- Мне, пожалуйста, билет до Тереза на сегодня.
- Купе или плацкарт?
- Плацкарт, наверное.
- Имеет значение какое место?
Я потер виски и равнодушно произнес:
- Нет, все равно.
Было сказано без задней мысли, слабо представляя тот комфорт, что ждал меня много позже.
- В 1.44 подойдет?
- В 13.44?
- Нет, билеты остались только на ночной поезд, - произнесла она, набирая что-то на компьютере. - Если хотите, на завтра есть билеты на 14.00 и 15.40?
- Нет, давайте на сегодня, - сказал я. - Во сколько прибудет поезд в Терез?
- Сейчас минуту, пожалуйста, - она вновь забила пальцами по клавиатуре. - В 7.15.
- Хорошо, все подходит.
- Мне нужны ваши документы, - исключительно вежливо произнесла девушка.
Я подал паспорт вместе с деньгами в крохотное отверстие стекла, и буквально через несколько секунд получил обратно документы, билет и улыбку кассирши.
- Спасибо, - только и мог сказать я. И отошел наконец-то от кассы. Наконец это закончилось.
После я думал, как мне завидовали с жадностью все те люди в неисчислимых петляющих очередях. Им до получения долгожданного билета час, кому два, а кому и больше.
Я сел за столик небольшого вокзального кафе. Заказал кофе с сэндвичами, и пока ждал завтрак, закурил сигарету. На моем столике почему-то не было пепельницы, пришлось взять с соседнего столика. Судя по всему, ее недавно вымыли.
Посмотрев на часы, я понял, что простоял в очереди за билетом два с половиной часа. Иногда люди вынуждены растрачивать драгоценное время впустую. Хуже, когда люди постоянно стоят в очередях - в очередях жизни.
Действительно, жизнь - это очередь. Жизнь - это очередь без конца и начала. Все одинаковы перед этой неизбежностью, все равны. У каждого есть только выданные им шаги - сколько их, не знает никто, о них лишь можно догадываться, но рассчитывать заранее нельзя. Таковы правила. Нарушаешь правила - жизнь выбрасывает тебя на обочину раньше срока. Играешь по правилам - меняется мало что вокруг, тебе начинает казаться, что ты вечно во всем последний. Чтобы разорвать замкнутый круг ты должен найти ключ - разгадать свою судьбу, ведь судьба это ты сам.
Ты понимаешь это довольно поздно, обычно в то время, когда над тобой уже выросла огромная тень твоего внутреннего я. Слишком долго тень ждала внутри тебя, следя за каждым шагом. И вот теперь настает ее время, она уже готова вырваться на свободу, чтобы поработить тебя, сделать из тебя тень. Но это не месть. Таковы правила, и эти правила выбрал ты сам.
Встреча со своей тенью, всего лишь встреча со своей судьбой. Скольких бы людей ты не повстречал в жизни, сколько бы не привыкал к их внутренним мирам, к их индивидуальности, сколько бы не разгадывал расставленных перед тобой головоломок их душ и темных лабиринтов их сердец - ты не будешь готов, пока не повстречаешься с самим собой. Ты и ключ, и дверь, и сама суть. Сколько не опережай людей, очередь выберет тебя сама, в нужное ей время. Ждать. Вот, что требуется от тебя. Как и дождь, который не может идти вечно, очередь поможет тебе найти самого себя в конце пути. Но помни, очередь бесконечна. Конечен лишь ты сам.
Если бы меня спросили, верю ли я в то, о чем думаю? Очень похоже на то. Возможно, все это напоминает бред, но это не так. Моя тень, мой двойник на самом деле существует где-то. Я чувствую. И ни в одном из смыслов я не могу это отрицать.
Я выкурил шесть сигарет, прежде чем мне принесли мой завтрак. Кофе был похож на помои, а сэндвич на бумагу.
Может мой двойник тоже сейчас завтракает где-нибудь такими вот безвкусными сэндвичами?
Улыбнувшись солнцу, проскальзывающему сквозь стеклянный потолок, я поднялся по ступеням. Зал, в который я попал, был самый необъятный - необъятный насколько хватало глаз. В центре лаконичный из стекла и пластика блестел павильон, словно хрустальный замок - там расположился интернет-центр. Желающих воспользоваться услугами всемирной паутины было не так уж и много. Большее число людей все же привлекали харизматические по наружности, тянувшиеся вдоль стен торговые палатки, мини-павильоны, книжные киоски и лавки горячих обедов навынос.
В зале было довольно светло. Лампы расположенные тучным каскадом на втором этаже горели холодным светом, а через прозрачный потолок из синего и обычного стекла потолок неумолимо проникали лучи. Люди в зале и за парапетом в виде высоких покрашенных желтой краской перил прятали глаза за солнечными очками. Похоже, солнце не собиралось сегодня скрываться за горизонтом и бесцеремонно докучало людям.
На одном из стреловидных указателей я увидел долгожданное и так долго искомое - камера хранения. Не снижая темп шагов, я спустился вниз по широкой лестнице, повернул один раз налево и пошел дорогой длинного плохо освещенного (электрические шары нервно мигали, а некоторые и вовсе были разбиты) коридора. Моему уставшему взору предстала не слишком радужная картина. В моем представлении камера хранения была несколько иной. Я подошел к стойке и положил сумку на железный стол.
- Простите, - обратился я к работнику камеры хранения.
Его внешний вид был минимум презентабелен - заляпанный поношенный фартук, не скрывающий полную фигуру, виртуозно зачесанные назад волосы и пропитанные потом пышные усы с желтизной над губами, - видимо от дешевых сигарет.
- Я хотел бы оставить вещи.
- Надолго? - смотрели на меня выпуклые глаза.
- До ночи.
Кладовщик нетерпеливо затряс рукой, явно давая понять, что у него нет никакого желания говорить и тратить свое время.
- До ночи, х-хм, - усмехнулся он. - Ночь понятие растяжимое. Багаж заберете до двенадцати или после?
- Скорее до.
- Скорее? - повторил широкий подвижный рот. - Что за люди, никакой точности.
Я ничего не ответил, делая вид, что не услышал.
- Понятно, - выдохнул кладовщик. - Платить будете сейчас?
Достав портмоне, я положил купюру на стойку.
Кладовщик отнес сумку, с поднятием которой у него не возникло никаких проблем и вернувшись, отдал маленький пластмассовый номерок.
- О, нет, - проговорил я себе.
- Что-то не так?
- Да нет, спасибо, - поблагодарил я кладовщика, и положил в карман номерок. Цифра 23, черт подери, что все это значит?
Я вышел другим путем ведущим к платформам. По дороге ему попалось питейное заведение, в котором исключительно мужчины эксцентрично смотрели футбол на миниатюрном телевизоре, разбрызгивая из полулитровых бокалов пенистое пиво. Здесь я останавливаться не стал.
На перроне было, к удивлению, безлюдно. Почти. Несколько силуэтов далеко-далеко на конце платформы - носильщики и полицейские, ожидающие своего поезда пассажиры, - но последних было немного.
Под крышей на широких балках ютились голуби - все серые, кроме одного. Тот, который отличался от своих собратьев белоснежной окраской сидел чуть поодаль от остальных. Что называется, белая ворона на голубиный лад. Странная мысль ненужности никому, промелькнувшая в моей голове, роднила меня с этим голубем. У них все так же как у нас, немного отличаешься внешне - ты за обочиной, в детстве такая ситуация могла называться - ты не из нашей песочницы. Люди растут, а вот смысл, похоже, никуда не девается. Как не называй - попадешь в любом случае в красное яблоко. Ненавижу дартц. С чего бы это?
Стоять здесь в ожидании поезда не было никакого смысла. Смысл я нашел в другом, сходить куда-нибудь. Я вспомнил про один сквер расположенный неподалеку отсюда и споро покинул душные павильоны вокзала, пересек дорогу, по которой медленно подъезжали к остановке автобусы (такие же набитые под завязку, как тот, в котором приехал я) и маршрутные такси. Впереди темной стеной показались деревья.
Я шел тихой скучающей походкой по одной из аллей, усыпанных гравием и желтой кленовой листвой. Иногда я поворачивал голову и грустно смотрел по сторонам, но в основном просто шел вперед, будто подстегнутый каким-то скрытым смыслом. Конечно, никакого смысла в моем моционе просто быть не могло, но никто мне не мог запретить хотя бы так думать.
Мой медлительный взгляд был безразличен ко всему, что происходило вокруг, но не прекращал все подмечать: молодые пары с колясками проходили взад-вперед, занимая сто процентов ширины дорожки и радуясь при этом ослепительному солнцу, дети играли около синих, белых, красных клумб с астрами, на ветках деревьев целыми дюжинами сидели птицы, заливаясь изумительными мелодиями.
Мои мысли в тот момент были далеки от осеннего карнавала, от счастливых лиц вокруг. Каждый человек в любом случае чувствует окружающий мир по-своему. Каждый. В этом слове была некая фатальная струна. Неужели по земле не ходят и одной пары полностью понимающих друг друга людей? Неужели на всем этом пустующем просторе не найдется существа, в душе которого творится непонятное - внутренняя тревога одиночества, что этот человек ищет то же, что и я. Кто сможет понять меня глубоко внутри, для кого я доношу слабый голос души? Я всю жизнь хотел обрести то спокойствие внутри, когда ты нужен кому-то, нужен по-настоящему, когда тебя связывает с человеком не особо удачный секс, не общие интересы, не взгляды, не вкус любых блюд, но невидимая глазу струна, не затронутая ни чьими пальцами.
Гравий сменился под ногами асфальтом, на котором солнце успело оставить свои нестираемые кляксы. Заметив пустующую скамью, спрятанную в живом кольце кленов, я свернул на узкую протоптанную дорожку. Странно, но именно здесь - в центре парка - после стольких минут муторного блуждания в поисках места для отдыха, я нашел свободную скамейку. Здесь было удивительно умиротворенно место, окутанное спокойствием, тишиной и ослепляющими лучами солнца сквозь макушки деревьев. Присев на край не покрашенной лавки, я закинул голову назад и закрыл глаза. Приятное тепло ударило в лицо. Я попытался расслабиться, хоть ненадолго оставить тревожные мысли...
Но у меня плохо получалось. Напротив, закрыв глаза, мысли стали еще печальнее. Все умирает, - несколько раз отпечаталось где-то на поверхности сознания, казалось, протяни руку и ты схватишь эту мысль за воротник и вытащишь наружу. Но все происходило наоборот. С каждой попыткой дотянуться, мысль погружалась все глубже и глубже, будто камень медленно опускается на дно всеми забытого колодца, а что там - не знает никто. И лишь слышен ноющий ветер на берегу темного моря, заносящий сухие песчинки в глаза. Вверху точно белеющие на мокрой траве мячики для гольфа рассыпались звезды, тусклый отпечаток луну и плеск волн совсем близко, нужно только открыть глаза и увидеть серебристую гладь воды. А ты продолжаешь сидеть у колодца, камень на котором потерся во многих местах от неминуемо уходящего времени. Тишина, расползающаяся вокруг страхом от предчувствия чего-то неизвестного. Но чего? Задал я вопрос себе. Ответа не последовало. Сколько не кричи в бездонный колодец, услышишь лишь эхо своего искаженного голоса. Сколько осталось жить? Этот вопрос всегда останется без ответа. Оптимист задает его кукушке, а пессимист дятлу. В этом и есть суть. Птицы знают куда больше молчаливых колодцев. Таких колодцев больше шести миллиардов, и на дне каждого слышится такой вот голос - все умирает. Как не крути от этого не убежать. Своего рода смотреть спектакль, заведомо зная концовку, кто-то предпочитает уйти во время антракта, другие в процессе показа. А когда падает занавес актеров и зрителей уже не остается, можно только представить мысленно аплодисменты. Не больше. А потом слышится нечто непонятное, будто и не отсюда. Отдай, - отзывается со дна колодца. Что? - пытаюсь спросить я. А мне в ответ снова - отдай!
- Отдай, отдай, - послышалось рядом.
Я не стал открывать глаза, не было никакого желания. Но сразу за звонким голосом послышался такой же звонкий смех. Веки медленно потянулись вверх, и на мгновение показалось, что уже наступил вечер. Перед глазами была мутная, темная картина, но вскоре контрастность происходящего вернулась. Я повернул голову налево и увидел, как на постриженной траве какая-то девушка играет с маленьким котенком.
Это было отнюдь не видение. Протерев глаза, я понял, что немного ошибся, - это я сначала подумал, будто девушка играет с котенком, потом же мои глаза уловили еще один предмет, поменявших полностью картину происходящего - клубок красных ниток. Котенок не желал возвращать трофей и маленькой, словно ненастоящей, лапкой царапал девушку.
Я хотел сначала встать, но тут же передумал, неудачно приземлившись на скамейку - деревянные доски подо мной нервно издали скрип. Девушку отвлек этот звук. Повернувшись, она заметила мой внимательный взгляд, улыбнулась странной (странной не в обыденном смысле слова, если выразить точнее, то она улыбнулась так, как будто встретила давнего друга после долгих лет и искренне обрадовалась этому) открытой улыбкой и тут же спросила:
- Это ваш котенок?
Так просто взяла и спросила. Не испугалась моего присутствия, напротив, вела себя так, как будто долго ждала, когда же я открою глаза. Я вяло посмотрел на деревья окружающие нас. Перед глазами постоянно мелькали слабые тени.
- Нет, я не знаю, чей он, - ответил я и с чего-то решил добавить. - Я только что пришел.
- Только что? - ее утонченные брови поползли вверх.
Я нахмурился.
- Что-то не так? - спросил я.
- Я пришла сюда два часа назад, - она посмотрела на наручные часы. - Вы уже сидели здесь.
- Два часа? Вы сказали два часа? - я посмотрел на свои часы - бесполезно, стрелки замерли неподвижно.
Девушка быстрым движением руки забрала клубок, но котенок успел-таки ухватится обеими лапами за длинную нить, и клубок снова был захвачен.
- Ах ты, проказник! - она быстро посмотрела на меня и рассмеявшись сказала:
- Это я не вам!
- Да, конечно, - улыбнулся я и вполголоса произнес себе:
- Значит, прошло уже два часа...
- Что простите? - смотрела на меня незнакомка.
- Нет-нет, это я себе. Так, ничего.
Незнакомка встала, оставив неудачные попытки забрать клубок, и подошла к скамье плавно, словно лебедь или еще какая-нибудь диковинная птица проплыла по легким волнам. Она была одета в голубые джинсы, белую водолазку с коротким горлом и бежевые теннисные кроссовки. Ее длинные золотистого оттенка солнца волосы были собраны элегантной белой резинкой в хвост.
- Я почему спросила не ваш ли это котенок, - начала она. - Когда я пришла, здесь никого кроме вас не было, а этот шустрый чертенок, - незнакомка указала на запутавшегося в нитках котенка, - дремал рядом с вами на лавке, вальяжно растянувшись.
- Вы очень добрый человек, не так ли?
- Почему?
- Потому что любите домашних животных, - пояснил я. - Разве нет?
Девушка, словно чувствительная натура, прикрыла глаза рукой. Это избавило ее от назойливого солнца, а другой рукой подняла котенка, невзирая на всю тревожность ситуации последний оставался спокойным. Ее лицо приняло печальный вид.
- Хочешь пойти со мной? Хочешь? - произнесла она молящим голосом. На месте зверька я бы с радостью доверил свою жизнь в ее руки.
Глаза животного расширились, и, будто в ответ, котенок облизнул пальцы девушки. Картина была неописуема.
- Он вас совсем не боится, - тихо произнес я. - Кошки особенно чутко чувствуют энергетику людей.
- Вы думаете, он пойдет со мной? - спросила незнакомка, затаив дыхание.
Вопрос был задан так, будто от этого зависела чья-то жизнь. А может, в ту секунду так и было.
- Наверное, - пожал я плечами.
После короткой паузы, я улыбнулся и подошел к девушке так близко, что мне сделалось даже неловко. Нас разделяло чуть больше полуметра, а ощущение было такое, что все внутри остановилось на неопределенный момент времени.
Я не знал, что испытывал тогда, глядя на нее. Перед моими глазами была не только импонированная внешность - высокая, с чертовски превосходной фигурой, с шикарными русыми волосами, - но и что-то внутреннее, личное. Чувство возвышенности и одновременно простоты не покидало моих впечатлений. Кто она?
Незнакомка молча смотрела и в ее чистых, живых глазах я видел улыбку. Мне хотелось верить этим глазам сразу, не зная их совершенно, хотелось отдаться этой притягательной улыбке, глубине, утонуть в ней и раствориться без остатка.
Дальнейшее произошло так быстро, как она не ожидала. Я неловко повел плечами и, запинаясь в словах, произнес:
- Мне...мне нужно...идти.
Я бросился прочь по зеленому газону, через аллею и скрылся за непроглядными деревьями, так и не обернувшись. Незнакомка, наверное, так и стояла, держа в руках котенка, и еще долго всматривалась зачем-то в одинаковые стволы кленов-великанов. Краешки ее губ трогала понятная одной ей улыбка.
Во всяком случае, мне хотелось так думать.
Я шел по направлению к вокзалу, постоянно спотыкаясь на ходу. В руках я нес букет крохотных астр, которые сорвал на одной из многочисленных клумб. Как я хотел в тот момент вернуться и подарить эти цветы той загадочной незнакомке, но не мог даже обернуться. Я испугался чего-то внутри себя, ее невинных глаз. Страх говорил во мне.
Глаза похожие на волны, постоянно находящиеся в движении, они никогда не замирают. Живые.
Мне вспомнилось море. Бывают редкие минуты в жизни, когда вода притягивает к своему спокойствию, предлагает погрузиться в него без остатка, стать солью этой воды. В такие мгновения вокруг человека не существует ничего, к чему бы он мог прислушаться, нет вообще никаких звуков. Он один. Один во всем бесконечном мире стоит под одноцветным небосводом и смотрит на колышущуюся гладь моря. Место гиблое, здесь не родятся никакие воспоминания. Единственное чувство, задевающее сознание - это волны. Зеленые, голубые, прозрачные волны, приносимые ветром. Они исчезают на выгоревшем песке, оставляя странные белые предметы. Кости. Пыль времени. Всего лишь отголоски некогда жившего, ничего больше. Все перетирается. Почти все.
Только волны никогда не останавливаются, они приносят все новые и новые предметы. В этом их смысл, заложенный тоже кем-то. Как заложен смысл в коралловый риф, напоминающий выразительный сад. По ветвящимся кораллам медленно ползают морские звезды кроваво-красного цвета, еще медленней, замирая во времени, тянутся лиловые офиуры, похожие на тени морские ежи, кругом слепят глаза непередаваемой красотой россыпи ракушек, глаза еле замечают эфемерных, на первый взгляд полностью бестелесных, медуз. Но эта абсолютная выразительность и безмятежное спокойствие лишь кажущееся и заведомо обманчивое ощущение мира. Пройдет еще мгновение, и все исчезнет неизвестно куда. Глубоко под землю спрячется от глаз, затаится. И будет ждать. Ничего нет. Только пыль старого времени, приносимая новыми и новыми волнами, в которые кто-то заложил непонятный смысл. Вдалеке плеск.
Все перетирается. Почти все.
Я оглянулся вокруг. Зал ожиданий не изменился ни на йоту. Люди сидели на неудобных пластмассовых стульях, кто-то с понурым видом, уткнувшись в книгу или газету, читал при еле существующем свете - лампы устилали потолок сплошными рядами, но горели из общего числа лишь единицы. Кто-то в огромном багаже искал затерявшиеся вещи, либо перекладывал из сумки в сумку различные предметы - совершенно безынтересное занятие. Некоторые пассажиры использовали вместо веера газету, журнал и неустанно обмахивались, кто-то устраивал не аппетитную трапезу прямо у себя на коленях, разложив невзрачные бутерброды и дымящиеся термоса. Молодежь, в основном, убивала время с наушниками от плеера в ушах и сотовыми телефонами в руках. Были и такие, кто просто спал, откинув голову назад, или небрежно пристроив ее на плече у недовольного соседа.
Посмотрев на часы, в мою голову пришла мысль, что неплохо бы забрать вещи из камеры хранения.
Так быстро пролетело время. Как только я вернулся из сквера, тут же пришел сюда, стараясь не думать о той девушке. Я хотел провести оставшиеся часы до поезда не разговаривая ни с кем за чтением книги, но ничего не выходило. Книжка мне попалась заунывная (купил здесь же на вокзале), тоскливая и малоинтересная. Прочитав примерно треть, я захлопнул ее. Сразу все перипетия незамысловатого сюжета умерли в моей памяти, впрочем, меня данное событие расстроить не могло по определению.
Грудь теснило что-то совершенно непонятное, было все сложнее не выпускать необъяснимое чувство наружу. Минуты стали длиннее с мыслями о ней. Перед глазами были ее глаза - зелено-серые. Чистый интригующий взгляд. Все перетирается. Почти все. Я знал, что стоя там, в сквере перед ней мне разгадать ее глаз, а может, был некий страх в них ошибиться.
Нужно было пройти и немного отвлечься.
- Извините, - деликатно обратился я к мужчине сидящему рядом. - Вы не посмотрите за местом?
- Да, конечно, - безразлично ответил тот.
- Спасибо, - зачем-то сказал я. Ему было все равно, заплати я ему крупную сумму денег, повел бы себя также. Такой уж тип людей.
Я пошел, стараясь никого не потревожить, наступив на беззаботно протянутые ноги или спотыкнувшись о безразмерные сумки, практически полностью загораживающие проход между рядами стульев. Я шел уже знакомым маршрутом - лестница с тридцатью ступеньками по пятнадцать на пролет, поворот налево (справа виднелись высокие железные контейнеры, ящики и длинные доски, что загораживали проходя, создавалось впечатление, что этим крылом ни разу не пользовались со дня ввода в эксплуатацию вокзала), узкий коридор фактически без освещения.
Номерок я достал незамедлительно, увидев знакомое лицо мужчины в фартуке. Кладовщик сидел около стойки с расслабленным видом и пил чай (правда, чай это или нет, проверить было нельзя, вполне мог бы быть и кофе).
- Хотите забрать вещи? - прищурив один глаз, бросил он неохотно. Повяжи ему на глаз черную повязку, вышел бы неплохой пират.
- Да, - я положил номерок на стойку. Рядом стоял термос-пенсионер - точь-в-точь как в музее, лежала исписанная неразборчивым почерком тетрадь и шариковая ручка с покусанным колпачком.
Кладовщик с характерно громким причмокиванием отпил из чашки ее так до сих пор неизвестное содержимое, нехотя встал и взяв номерок, скрылся за металлическими гондолами. Через секунд двадцать он вернулся.
- Спасибо, - сказал я, получив обратно свой небольшой - всего одна сумка - багаж.
В ответ кладовщик кивнул, что-то жуя и сел обратно в свое кресло.
Для себя я отметил две вещи никак друг с другом не связанные. Первая, то, что я в последнее время очень много говорю людям - спасибо. Плохо или хорошо, вопрос не стоял. Искренне или нет, вот над чем я задумался. И, правда, сколько раз в жизни я благодарил людей, и сколько из этих раз было от чистого сердца?
И вторая вещь, полумистический шлейф преследующий меня. Пластмассовый номерок с цифрами 23 навсегда исчез из моей жизни. Все перетирается. Почти все.
- Никто не занимал вашего места, - улыбнулся мужчина, когда я вернулся в зал ожидания.
Его безразличие куда-то испарилось. После он листал газету и тихо говорил себе под нос: "Ничего интересного". Сев на свое место, я открыл сумку. Взгляд скользнул по содержимому - ничего необыкновенного: пара дорожных бритвенных станков, полотенца, запасное белье и рукопись. Я прочел название:
- Белый роман.
Сигаретный окурок полетел в урну, и я вернулся к своему багажу. Ночь была теплой и тихой. Блеклые звезды, взяв пример с луны, светили уныло и тускло. Везде уже суетились люди со своими сумками, колясками и негабаритными вещами. Полиция останавливала и поверяла документы у подозрительных личностей. К счастью, мне не удалось принять участия в данной процедуре - нельзя было терять время, - к первой платформе медленно подходил поезд.
Само собой разумеется первый вагон (тот, который был мне нужен) оказался на другом конце перрона, где еле различимо тускнели красные огни семафора. С билетом, напротив, не возникло осложнений. Вежливая проводница не спросила даже документы, подтверждающие личность. Убрав приготовленные заранее водительские права, я спросил интересующую меня информацию:
- Простите, сороковое место где, не подскажите?
- Крайнее, верхнее, - прозвучал в ответ ее голос, не задерживающийся долго ни на чем.
Да уж, приключения только начинаются, - к печальному выводу пришел я.
В вагоне я устроился неплохо. Откинуться в мягком кресле не было полной возможности - нелепый стоп-кран больно врезался в лопатку, - естественно, другого места для этого недвусмысленного приспособления найти было никак нельзя, - а спереди не давал закинуть ногу за ногу квадратный стол. Я отодвинул, словно картон, накрахмаленную шторку и его взору предстала ночная безлюдная платформа.
Вдруг кто-то выкрикнул сзади что-то особенно громкое, - попросили провожающих покинуть вагон. Поскольку у меня таких не числилось, оставалось смотреть , как десятки людей вдоволь напрощавшись медленно и неохотно покидают вагон. Соседнее напротив место оставалось пустым. В голове, будто лампочка светофора, зажглась мысль об одинокой, долгой поездке. Наверное, и тут не повезло, - думал я рассматривая ночной пейзаж за окном.
Минута в минуту поезд тихо заскользил по рельсам. Почти сразу же проводница забрала отрывные листы проездных билетов, а заодно привела новую пассажирку, расположив ее по соседству со мной.
Случайная спутница - длинные русые волосы вольно распущенные, неуместные для ночного времени темные очки, черная кепка с чуть сдвинутым в бок козырьком, черные джинсы с пайетками - производила странное впечатление. Вроде бы все нормально, но в то же время, было в ней что-то такое, отчего по спине пробегали мурашки, а на лбу выступал холодный пот.
Она смотрела в окно на печальный в темно-серых красках ландшафт: деревья, небо, звезды, луна, и сама она показалась мне несколько грустной - до боли напомнила кого-то...
Наши места хоть и были крайними, все равно получался некий уголок, совершенно уединенный от шума, разговоров и тому подобных нервирующих обстоятельств. Мне следовало, наконец, преодолеть сковывающую застенчивость и поздороваться с очаровательной соседкой.
Тут спутница отвернулась от окна, пейзаж за которым не менялся вот уже минут двадцать, сняла кепку и, сначала улыбнувшись, проделала ту же манипуляцию с очками.
- Наверное, это перст судьбы, - фраза была произнесена под однообразный стук колес.
Серо-зеленые глаза смотрели на меня. И это было не объяснить. Я не верил, что передо мной та самая девушка, которую я видел несколько часов назад в сквере. Еще тогда она казалась наваждением, несбывшимся сном...
Девушка выгнула бровь:
- Что-то не так?
- Нет, просто я не ожидал встретить тебя, - честно признался я.
- Не узнал меня сначала? - быстро задала вопрос таинственная спутница.
Я, сам не зная почему, кашлянул и сухо произнес:
- Я не могу поверить этому.
Девушка приятно удивилась этим словам. Овеянное улыбкой лицо неисчерпаемо отдавало свое тепло. Я заразился этим же настроением.
- Знаешь, - заговорила она после длительной паузы, - я тоже отчасти не верю тому, что мы снова встретились. Все это, несомненно, странно. Для двух человек встретиться в гигантском городе штука довольно несерьезная, я, конечно, не имею в виду просто обычную встречу двух людей, понимаешь?
Я податливо кивнул.
- Впрочем, для двоих повышается и процент судьбы, - не останавливалась она.
- Процент судьбы - здорово сказано, - вставил я реплику. - Что-то из разряда счастье любви, или радость жизни. Мне нравится.
Она улыбнулась.
- Я хочу стать твоим другом. Если ты хочешь этого, конечно?
- Разумеется, - ответил я.
- Как твой друг, мне хотелось бы спросить кое-что, наверное, что не спрашивают не знакомые совершенно люди.
Я почесал голову в преддверии вопроса.
- Кажется, я знаю, что ты хочешь спросить...
- В самом деле? - с улыбкой смотрела она, будто играла в шахматы, причем зная все ходы противника наперед. Мои, то есть.
- Ты хочешь узнать, почему я убежал тогда, в сквере? Верно?
Она закрыла губы рукой, явно пряча улыбку.
- Причину, по которой ты тогда ушел, или, выражаясь твоими словами - убежал, я знаю. Мне важно другое, я по-прежнему не знаю твоего имени. У тебя ведь есть имя?
Я почувствовал, как залился краской, то ли от детской по сути выходки в парке, то ли от тонкого юмора и психологически выверенного построения речевых оборотов собеседницы, то ли от странного желания прильнуть к ней сейчас и почему-то поцеловать...
- ..., - назвал я свое имя механически, думая совсем о другом.
- Даро.
- Очень приятно стать твоим другом, - улыбнулся я.
- И мне очень-очень приятно, - зеленые глаза сделались еще теплее.
За окном показался скучный вид петляющей дороги шоссе. Его безликий вид вроде бы выдавал полную заброшенность, но стоило посмотреть чуть дольше, и можно было заметить прорезающие ночной мрак фары редких автомобилей.
- А можно спросить? - решил спросить я.
- Давай, - согласилась ответить она.
- Что стало с тем котенком?
Она вздохнула, а ее большие глаза отражали радость и печаль одновременно. Может, этот вопрос не следовало задавать.
- Мне пришлось оставить его у подруге в Окато. Я по нему уже так сильно скучаю...
Я снова повернулся к окну. Следя за шоссе, я вспоминал встречу и с Даро, и с котенком. Передо мной исчезло безликое шоссе, и появились ее чуть приоткрытые губы. Шоссе, ведущее в неизвестность. Я пройду эту дорогу с тобой. В этом предназначение, которое судьба уготовила мне. Произнесла губы Даро. А может, мне показалось. Я перевел взгляд на нее, но она молчала. Я отогнал видение.
- Значит, ты живешь не в Окато? - спросил я.
Даро покачала головой. Одной рукой она закрыла рот, и зевнула.
- Тогда где? В Терезе?
- Да, я возвращаюсь домой, - ответила она медленно, будто подсчитывая что-то в уме.
- Для меня это не неожиданность.
- Что именно?
Я повел слегка плечами.
- То, что я тоже возвращаюсь домой, правда, в Харуми. Это недалеко от Тереза.
- Ты не шутишь?
- Нисколько, - ответил я.
Мы замолчали. Она долго смотрела на меня внимательно, затем протянула обе руки через квадратный столик и слегка коснулась моих пальцев. Очень знакомое касание, - подумал я.
- Расскажи мне о себе, - попросила она.
- Что рассказать?
- Мне интересно все?
- Наверное, мой рассказ будет самым скучным из тех, которые тебе доводилось когда-либо слушать. Боюсь тебя усыпить.
Она закачала головой.
- Нет-нет, ты не прав, мне действительно интересно узнать о тебе больше, чем выдают твои глаза.
- Вот как? Мои глаза? И что же они выдают?
- Очень многое, - ее губы тронула таинственная улыбка. - Но не торопись, я обязательно тебе об этом расскажу. А сначала я хотела бы узнать о тебе побольше.
- Ах, - глубоко вздохнул я. - Эта вечная черта женщин - оставаться загадкой как можно дольше. Что же. Родился я второго марта тысяча девятьсот восемьдесят третьего года в Харуми, недалеко от Тереза. Городишко был самый обычный, таких на планете полно. Кроме порта и рыбного рынка мои воспоминания ничего толком не смогли уловить, так как через четыре года после рождения моя семья перебралась в Терез. Тут-то и началась новая жизнь. В сад я не ходил, сидел дома на воспитании бабушки, что, наверное, и хорошо и плохо. Хорошо - то что она была потрясающим человеком. Плохо - мало получал живого общения с детьми своего возраста, что в будущем дало свою трещину, какую - в двух словах не скажешь... Пошел в школу на год раньше. Мало приятного, когда все в классе старше тебя. Держался особняком от пустых разговоров, мне не было интересно общаться с детьми богатых родителей, и старался выбирать окружение по своему уровню. В школе, хоть я и был что-то вроде белой вороны, меня не обижали, так как я занимался академической греблей - хорошо работал веслом. Шучу.
Даро звонко засмеялась.
- Если серьезно, школьные годы пролетели серо и однообразно. Друзей почти не было. Так, играли с мальчишками в дворовый футбол, обстреливали зимой девчонок снежками. В общем, все как у всех. Обычная первая любовь, которая оказалась заблуждением. Обычные глаза, обычные губы, которые я целовал, глубоко внутри понимая, что это не мое, но была потребность любить, и была потребность разочаровываться. Банально. После школы поступил в институт, переехал в Окато. Еще пять лет намертво всосало в черную дыру. Окончив институт, пошел работать менеджером в одну быстро развивающуюся и многообещающую фирму. Через год после банкротства и закрытия компании ушел работать в маленькое издательство, где и по сей день успешно правлю тексты. В свободное время немного пишу сам.
- А ты говоришь неинтересно!
- Что еще, - не унимался я. - Про звезды, рыбы, соответственно стихия воды. Группа крови вторая, что впрочем, не так важно. Любимый цвет синий, голубой, по временам черный - зависит от настроения. Обожаю острую пищу в ущерб здоровью - ничего не могу с собой поделать, хотя особых предпочтений в еде в принципе не испытываю. Ненавижу только цветную капусту, но это так, маленькое несущественное исключение. Вредных привычек почти не имею. Иногда курю, чтобы успокоиться, или скажем, когда очень грустно. Этот процесс длится всю мою жизнь. Пью только томатный сок.
Она смотрела все время на меня, не отрывая глаз, и временами касалась, накрывая своими теплыми ладонями, моих пальцев.
- Скажи мне, - начала Даро, - у тебя есть брат, сестра?
Передо мной в один миг все потемнело. Будто кто-то щелкнул рубильник, а я остался в темной, пустующей комнате заброшенного дома, а как выйти - не знаю. Я смотрел сквозь нее, и все окружающее перестало существовать для меня: Даро, поезд, медленно ползущий по рельсам. Я представил, что в моем мозгу проложен точно такой же путь, точно такие же рельсы, как они хитрыми узлами пересекаются между собой и ведут в ту самую черноту, в ту комнату, где никого нет, только слышен крик, а чей непонятно.
Даро сильно сжала мне руку я, наконец, очнулся.
- Что с тобой? Тебе что, плохо?
Я покачал головой и слегка потер глаза.
- Тогда что? - с испугом смотрела она.
- Сестра, - тихо проговорил я. - У меня была сестра. Она умерла, когда я был маленьким, почти ничего не помню. Родители никогда об этом не говорили со мной. Я не знаю, как это случилось, представь, я даже не знаю, как ее звали. Для меня она всю жизнь была просто - сестра. Словно она не человек. Странно не знать имени собственной сестры. Безымянная сестра. В моей памяти сохранилось лишь одно - родимое пятно в виде полумесяца у нее на спине, небольшое в полсантиметра. Это коричневое пятно часто снится мне. Один и тот же сон. Я просыпаюсь в холодном поту, а ощущение будто меня выпили. Нет ни сил, ни эмоций. Совсем ничего. Черная пустота. И почему-то снится мне это только когда идет дождь...
- Прости меня, - только и сказала Даро.
- Все нормально, - я сильно сжал ее руку и притянул к себе. Она не была против.
Мы сидели так некоторое время, слушая не меняющийся звук от колес, и изредка поглядывали в окно. Обычная осенняя ночь в те мгновения носила странной неуловимости шарм. Даже воздух был заряжен этой субстанцией. Я даже догадывался, как называется эта субстанция.
- Послушай, - обратилась ко мне Даро. - А ты не видишь ничего странного вокруг?
Сначала я было подумал, что Даро тоже говорит о каких-то необъяснимых ощущениях, но судя по ее лицу, думала она совершенно о другом.
- Мы сейчас не поминаем тебе двух сов? - пояснила она.
Я оглянулся вокруг. Действительно, весь вагон был погружен в сон. Лишь мы сидели, держась за руки при тусклом свете ртутной лампы над нашими головами, да, и еще над нашими головами витал тот самый заряженный воздух. Если вдуматься, происходящее со мной очень напоминало чей-то давнишний сон. Символы, знаки, чувства - все это далеко не мое, но почему-то знакомо. Почему?
- Прости, я уморил тебя разговорами. У меня привычка ложиться очень поздно, и те, кто рядом со мной обычно думают, что тоже не хотят спать. На самом деле это не так.
Она тихо засмеялась.
- Ты знаешь, как все это разложить, - произнесла Даро, указывая на свое кресло.
- Кажется, - ответил я.
Отведя несколько зажимов, я собрал складной стол и два наших кресла превратились в узкую койку. Почти подобные действия с зажимами я произвел и для своего верхнего места, с единственной разницей - мне не нужно было никуда девать складной стол. Столы на потолках в наше время, к счастью, очень большая редкость. После из верхнего ящика я извлек два комплекта постельного белья лилового цвета, застелил хрустящие простыни, взбил блиноподобные подушки и положил одеяла, пух которых в некоторых местах был похож на холестериновые тромбы кровеносных сосудов человека пренебрежительно относящегося к жирной пищи. Удобства, конечно, не чересчур какие, но лучше чем ничего.
- А у тебя неплохо получается! - произнесла Даро оглядывая свою постель.
- Ты думаешь, я педантичен?
- Мне будет приятно спать на такой постели, - ответила она, хоть и на мой вопрос.
- Брось, - возразил я. - Места мало, подушки будто попали под пресс, одеяла почти ничем не отличаются от простыней, к тому же у нас самые крайние места, ночью наверняка образуется сквозняк, кто захочет выйти покурить или в туалет будет постоянно нас задевать.
- Задевать?
- Ну, да. Люди не могут ходить ночью бесшумно и аккуратно, а в поезде они и вовсе превращаются в лунатиков.
- А ты не упадешь сверху?
- Два метра не та высота, чтобы запасаться парашютом. Постараюсь удержаться наверху до утра, - произнес я и залез наверх, не снимая толком одежды, оставив лишь пиджак.
Лежа на спине и глядя в потолок, я слышал, как она медленно снимает с себя одежду. Еще через секунду зашуршало одеяло. Я уперся ладонями в койку и посмотрел вниз. Ее глаза в свете тусклой лампы принимали совершенно невероятные оттенки - от светло-голубых до огненно-зеленых.
- Спокойной ночи, - произнесла она уже с закрытыми глазами, точно спала.
- Даро, я хотел спросить тебя одну вещь.
- Валяй, пока я еще не уснула. У тебя тридцать секунд.
- Кто ты по знаку зодиака?
- Овен.
- Я так и думал.
- Ты что телепат?
- За всю жизнь приходится учиться всему понемногу, - улыбнулся я.
- Может, ты в таком случае скажешь еще число, в которое я родилась?
- Никаких проблем. 23 марта.
- Откуда ты?!
- Приятных снов, - пожелал я. У меня осталось еще одиннадцать секунд.
Я лег обратно и пытался вслушаться в темноту, происходящую за окном. Впрочем, окном данную полоску стекла можно было назвать с большой натяжки.
Где-то далеко-далеко раздавался гудок поезда, который постоянно мешал спать. Только закроешь глаза, как ночную тишину прорезает неприятный гул: тем, кто давно заснул - все равно, а тем, кто только собирается - приходится вздыхать со злостью.
Поезд въехал в туннель и гул на некоторое время стих. Стук колес глухим эхом отдавался от каменных стен и исчезал осенним призраком в безликой ночи. Мне показалось, что в пальцах что-то запуталось. Посмотрев на руку, я заметил длинный русый волос. Это был волос Даро. Печальное ощущение засело в душу глубокой занозой, к горлу поступил непроходимый ком. Я намотал волос на палец, и, стараясь не шуметь, слез вниз. Надев пиджак, я вышел в тамбур.
Я отодвинул выгоревшую бледно-желтого цвета занавеску и, закурив, начал смотреть в синее окно. Сон напрочь покинул меня, оставив лишь неприятную боль в голове. После трех выкуренных подряд сигарет мысли потекли по-другому, как будто у реки поменяли направление течения. Я очень одинокий человек. Почему? Сам не знаю. Моя жизнь - это настольный пример одиночества. Одиночество всегда было моей главной фобией. Чего я боюсь больше всего на свете? Морковок. Да, - я боюсь морковок. Особенно немытых и только что выдернутых из грядки. Когда они вот так вот запросто - лежат на столе или в миске. Лежат и смотрят на тебя вот такими глазами. А ты сидишь напротив, на стуле и боишься их до жути. О! Только не морковки, не показывайте мне их!!!
А если серьезно, все слишком запутано и нереально объяснить. Смысл моей жизни постепенно стирается, вместе с памятью. Наверное, пройдет еще немного времени, и я не буду уже вообще ни о чем задумываться, превращусь в какой-либо кустарник, или дерево, буду стоять где-нибудь на обочине жизни и ждать дождь. Это ожидание станет новым смыслом заполняющим меня изнутри. Кто может быть уверен, что через еще несколько лет я не перерожусь еще в кого-нибудь, или на худой конец - во что-нибудь. Постоянное перевоплощение, проблеск в вечности, миг бессмертия. Фобии, вечные страхи. Их разорвет на клочья лишь ураганный смерч в моей душе. Сейчас я чувствую как раз затишье перед неумолимой бурей.
Когда я выкурил шестую сигарету, запахло дождем. Отодвинув стекло, я выглянул на улицу. Дождь только собирался в хмурых тучах нависших над нами. Как ни старайся поезду не укрыться от этого. Если конечно не подвернется еще туннель. Но туннель лишь кратковременная защита, сколько не петляй по нему - выход обязательно выведет на дождь, на бурю.
Там, высоко в небе знают немного больше нашего, знают чуть вперед. Мы лишь догадываемся. Но когда пахнет дождем, уже ничто на свете не помешает ему пролиться. Таков закон жизни. Все существует по правилам, только мы иногда их не хотим выучить.
Скорее всего мы не встретимся больше никогда. Наше знакомство состоялось как всего лишь случайность, пусть и двойная, - одна из многочисленных линий судьбы. Думал я, лежа на спине, и разглядывая намокшие деревья за окном, которые в лучах утреннего солнца переливались, будто усыпанные драгоценными камнями.
Ночью удалось поспать максимум часа три. Все время полыхали особенным сиянием молнии, озаряя желтым спящую тишину, а непрекращающийся дождь стучал в окно. И лишь под утро я кое-как провалился в поверхность сна, оставляя снаружи изрядное количество невостребованных чувств и мыслей. Меня разбудили громкие возгласы проводницы, которая умудрилась вместить в одну фразу разнообразную информацию о том, что поезд скоро прибудет, что нужно сдавать постельное белье специального класса (что это такое я понятия не имел, мы с Даро даже не знали про такую услугу), и не хочет ли кто из пассажиров чаю или кофе?
Как оказалось толику позже, до Тереза осталось еще полтора часа. Время как будто остановилось. Я много раз смотрел на наручные часы, и мне всегда казалось, что время, которое показывают их стрелки, уже давно было.
Кто-то в спешке кидался занимать очередь в туалет, кто-то медленно собирал постель, были и такие, кто по-прежнему спал, не обращая ни на что внимания.
Я свесил голову вниз. Даро лежала, держа перед глазами какой-то черный блокнот в разрезе вроде бы с золотистыми страницами и с длинными закладками.
- Доброе утро, - произнес я минут через пять.
- А я все думала, когда же ты заговоришь и перестанешь глазеть на меня, - отстранив от лица блокнот, улыбнулась Она. - Доброе утро!
- Я просто не хотел отвлекать тебя от чтения, кстати, если не секрет, что это?
Она захлопнула блокнот, а ее улыбка, не исчезнув, сменилась на печальную. Лицо Даро приняло пространное выражение.
- Ничего особенного. Неподходящее чтиво для такой погоды...
Стараясь удержаться наверху, я мельком посмотрел на потрясающие пейзажи за окном: солнце золотило приземистые трех-и-четырехэтажные дома, выглядывающие из-за деревьев, небо было безоблачно ясным и слишком не похожим на вчерашнее. Скоро дома исчезли, и поезд снова начали сопровождать открытые просторы, ничто не могло сравниться с ними. Не красотой конечно, но практически безграничной свободой.
- Да, погода замечательная и для нее совсем не подходит такое унылое лицо.
Ее ресницы немедленно отреагировали - захлопали чаще обычного. Она бросила молниеносный взгляд на меня.
- Видно, мсье литератор, с вами нельзя грустить. Впрочем, сейчас ты безошибочно прав.
- Не уверен в твоих словах. Я и сам люблю иной раз погрузиться в меланхолию, например, когда идет дождь.
- Или снег.
- Тебе это тоже знакомо?
- Что удивлен?
- Не знаю, - пожал я плечами и хотел еще кое-что сказать, но Даро опередила меня, и смысл моей фразы растаял.
- Тут невозможно соврать - очень знакомо, - разжались ее губы, и она заговорила совсем о другом. - Кстати, ты не знаешь, зачем нас так рано разбудили?
- Такая у нас планида, - может не совсем по вопросу, но с улыбкой ответил я.
Собрав постель и закинув все обратно на полку, мы сели как вчера, только стол был сложен, а шторы завешены.
- Будешь? - она протянула мне пакет с монпансье.
- Спасибо, - я взял один леденец. Он оказался со вкусом дыни.
- Скажи, ты давно пишешь?
- Угу, - такой ответ вряд ли бы смог устроить ее и я продолжил:
- Около десяти лет. Ну, это серьезно, а так еще раньше. Письма и колонки в журналах, переписка с людьми, небольшие рассказы и зарисовки.
- А стихи? - спросила она.
- Со стихами отдельная история, - я сделал неопределенный жест рукой. - Наверно, я просто не умею их писать, но они мне нравятся бесконечно. Знаешь, после обычных тысяч строк во мне как-то уже не остается сил для поэзии. Ты считаешь это странным?
Она покачала головой, и сразу поправила челку.
- Я раньше писала много стихов. Для себя в большинстве случаев, они были очень личными, - она показала руками, прижав их к груди. - Ну, что я тебе объясняю, наверняка и ты писал что-нибудь такое, что никому не показывал. Я права?
- Приходится признать твою проницательность, - согласился я. - Сердце сжимается от тревоги и недоброго предчувствия, когда пишешь и прячешь написанное.
- И что, многие жаждут криминального чтива?
Я вздохнул.
- Есть и такие.
- Их прельщает чужая боль, слезы, чувства, в конце концов, эпистолярные тайны, - она опустила глаза.
Я посмотрел сквозь узкую щель между штор. Долго всматривался куда-то, будто что-то старался найти.
- Мы тоже не всегда правы, предаваясь недопустимым мечтам, питая надежды на откровенных листах. Все равно мы падаем, - тихо и может, слишком мрачно резюмировал я. Ее вопрос требовал твердого ответа.
Когда я вернулся из тамбура, где успокаивал нервы очередной сигаретой, Даро рассеяно глядела в окно. За окном чуть не до горизонта тянулись леса. Время от времени мелькали столбы и силосные башни.
- А ты пишешь романы?
- Романы эта штука, которую бесполезно писать без опыта. Я недавно закончил свой первый. Не знаю, что получилось - судить, в конечном счете, придется все равно читателям.
- О любви?
- Угу, - протянул я.
- А главная героиня красивая?
- Очень, - ответил я, улыбнувшись.
- А сейчас что-нибудь пишешь?
- В последнее время меня не посещает вдохновение, словно оно покинуло меня навсегда. Просыпаюсь утром и чувствую, будто за мной кто-то следит, кто-то постоянно рядом дышит мне в затылок ледяным воздухом. Может быть, призрак или еще черт знает что. Мне тяжело вот так это объяснить тебе.
- А сегодня, когда проснулся, ты это тоже чувствовал? - спросила Даро.
Я на секунду задумался, потом уверенно покачал головой.
- Нет, сегодня этого не было. Я уверен. Странно, я даже не заметил, будто свыкся с этим навсегда.
Лучи солнца эфемерным дождем заливали деревья. Голубое небо в окне казалось далеким.
- А еще я никак не могу придумать имя героини.
- Почему?
- Сложный вопрос. В двух словах не объяснишь.
- Я думаю, это не страшно, - мягко сказала она. - Вдохновение приходит тогда, когда в душе появляется трепет.
Она смотрела на меня как-то по-другому. В воздухе повисло молчание, но не нервное, а какое-то тоже другое.
Никаких чаепитий и тому подобных расслабленных времяпрепровождений, разумеется, в это время уже не было. Увлеченность пить по утрам кофе, чай нужно было реализовывать много раньше, и люди, отнесшиеся с поразительным легкомыслием к утренней трапезе, деликатно откладывая ее на потом немного опоздали. Поезд прибывал через десять с небольшим минут.
- Спасибо, - поблагодарила меня Даро, когда я принес ее сумку из багажного отделения.
- Не за что. Всегда рад быть чем-то полезен.
Я сказал явно не то, что собирался, и, по-моему, она это заметила, хоть и не подала вида. Возникла несколько неудачная пауза. Мы стояли, не ловко чувствуя себя, глядя друг другу в глаза. Мы молчали.
- Давно у меня не было таких собеседников как ты, - отведя глаза, проговорила она и еще тише голосом, переходящим в шепот, добавила:
- Никогда не было.
- Ты мне льстишь, - улыбнулся я. - И ты знаешь, что не права.
- Права, еще как права.
На этот раз я не стал отрицать ее слов, не потому что не нашел, что на них ответить, но потому что не желая превращать последние минуты перед расставанием навсегда в нелепый никому не нужный спор.
- Было приятно познакомиться с тобой, и спасибо за откровенность. Для меня это много значит.
- Тысячу раз взаимно, - в ее глазах появилось некое тепло, которое я раньше не видел, или боялся увидеть. - Спасибо тебе за все. Ты даже не представляешь сколько значит для меня иметь такого друга.
- Скоро приедем, - поглядев в окно, произнес я.
- Если ты не против, давай попрощаемся здесь, в вагоне, - глаза, смотрящие на меня, были полны странного, непонятного испуга.
- Конечно. Как хочешь, - ответил я.
Она сделала два шага ко мне, слегка обняла за плечи - я сделал то же самое - и дотронулась губами до моей щеки, без выражения эмоций.
- Прощай, очень-очень близкий друг.
- Прощай, Даро.
- И еще, - вдруг добавила она, уже когда собиралась уходить. На миг замолчав, будто решая говорить или нет, но все же сказала:
- Назови ее Амели, - произнесла она, и крепко сжала мою руку. Ее пальцы показались мне холодными.
- Солнце заходит, и я чувствую, что свет предал меня, - произнес я тихо ее спине.
Не знаю, каким взглядом я провожал ее - печальным ли, или может быть отрешенным, - нужно было видеть себя со стороны. Даро шла медленно к началу вагона и ни разу не обернулась - так было лучше.
Скоро она исчезла за другими пассажирами. В душе осталось чувство, что больше я ее не увижу, не было смысла всматриваться и искать ее. Нас разделяло уже не тридцать шагов длинны вагона...
Я вспомнил быстротечную встречу в парке, как увидел ее большие зеленые глаза и как убежал от этих глаз. Сейчас я снова ощущал на себе чей-то тяжелый взгляд, ощущение постепенно росло, а в воздухе, еще хранившем запах ее духов, витало плохое предчувствие. Даро ушла, и сделалось так пусто, словно в космическом пространстве разлетелись на осколки все планеты и на их месте образовались черные дыры. Я находился там один в том пространстве, а она горела звездой где-то далеко. И свет был до непонятного странный, как будто и звезды уже нет, а свет все горит, догорает. И когда-нибудь он должен погаснуть навсегда. И когда это случится - не останется ничего.
Когда вагон полностью опустел, я медленно вышел. Ступив на перрон в лицо ударил прохладный ветер. Я посмотрел на чистое голубоватое небо и протяжно произнес:
- А-ме-ли...
Глава шестая
Счет журавлей и черепах
Но на сердце твоем надпись: "Не прислоняться"
Здравствуй, подруга!
Счет журавлей и черепах, именно так я бы назвала это послание. Очень большое количество ног и очень большое количество тех, кому они принадлежат, а вот по отдельности ни журавлей, ни черепах не сосчитать. Как ни старайся. Сложная мне выпала задача.
Иногда просто не бывает времени побыть с собой наедине. Странно это, если учитывать, что я почти всегда одна. А ты моя единственная подруга. И я не знаю, зачем пишу тебе, Мэй. Может у тебя найдется ответ на вопрос, который задаю я: зачем? Зачем все это?
Я решила уехать.
Прости, что не сказала тебе это при встрече, знала, что ты начнешь меня отговаривать. А я всю жизнь советовалась с тобой, и в этот раз ты бы меня уговорила остаться. А я приняла решение. Прости меня подруга, что сообщаю о своем решении вот так, в письме.
У меня будет к тебе одна маленькая просьба, но об этом чуть позже.
Если говорить честно, то мне никогда не нравилось писать письма, может потому что был дефицит кандидатур, а может чувство невнятности затуманивало мои мысли так, что я бросала данное занятие. Но я решила написать и должна довести дело до конца. Такой уж у меня знак - если родился Овеном, то и действуй во всех ситуациях как настоящий овен, пробивая лбом каменные стены. Вот и я решила немного попробивать. Вечно мне чего-то не хватает, - сказала бы ты сейчас. Что же, в этом ты права.
Может все, что ты прочтешь дальше покажется тебе странным, но то, что происходит сейчас со мной нельзя описать обычными словами.
Я лишь начну, а ты можешь понять меня или не понять совсем, в данный момент это не важно, просто мне необходимо выговорится.
Когда я смотрю на свое отражение в зеркале и не вижу себя, мне хочется падать во тьму, встать ближе к краю, еле уловимой грани, и бросится с силой вниз, туда, где никто не расскажет, не выдаст. Слишком длинными кажутся ночи, там, где свет, там, где я. Сплошь только облака и бронзовые лучи, которых не достать. Вроде бы те же самые звезды пестреющие серебром, и та же полная горького одиночества луна, скрывающаяся в кроне деревьев. И так же мерцает где-то высоко млечный путь. Но что-то изменилось во мне. Я не могу теперь отрицать этого.
Так тянет проснуться, чтобы согреть немного бедное сердце. Из-под ресниц виден новый, незнакомый мир, в котором моим глазам пока не за что ухватиться. Слишком я чужая для него. Он не принимает меня по какой-то причине. По какой - я не знаю.
Я гуляла сегодня по осенним улицам, и в моей душе творилось нечто непонятное - внутренняя тревога, беспомощность перед жизнью и сложившимися обстоятельствами. В своем прошлом я не оставила ничего и не кого, и кажется мою жизнь я тоже забыла забрать. Сколько еще трудностей и ошибок меня ждут? Сколько? Порой мне кажется, что больше выдержать я не смогу, но вскоре это ощущение проходит, превращаясь в призрачность. Мне нужна долгая передышка перед новым боем - самой с собой.
На закате я умру усталой волной и оставлю холодные слезы на острых камнях. Мои последние не сказанные слова я оставлю там, в темных гротах и уйду в закат навсегда.
Там нет места для кого-то еще. Там мало места даже для одной меня. В этой жизни все решает лишь случай, судьба, но я так не хочу! Я мечтаю вклиниться в танец падающих звезд, разлететься серебряной пудрой млечного пути, желаю стать шорохом, шепотом, ветром, ураганом, тишиной, голосом и молчанием - всем. Я хочу расплескаться прохладными волнами на песчаном берегу, нырять за золотистыми монетами в фонтаны, сделаться брызгами, проснуться росой. Прийти зимой как возмездие - разгулявшейся снежной вьюгой, пронестись над всеми: занесенными белым цветом клеверными полями, тусклой луной, созданной чьим-то сном. Стать терпеливым огнем свечи, поглощающим солнцем, болью, странными слезами, касающимися теплых щек, упасть дождем в твердь земли и остаться там навсегда.
Глупая получилось затея рассказать то, что чувствуешь. Я и сама мало что поняла в написанном. Ты распорядись этим письмом по своему усмотрению, можешь положить его в стол, можешь сжечь, а можешь порвать на миллион кусочков. От этого мало что поменяется.
И в конце письма о моей просьбе. Вместе с письмом тебе принесут маленького котенка, которого я не могу взять с собой и прошу тебя за ним приглядеть. Тебе он понравится, я уверена.
Еще увидимся, поэтому не прощаюсь.
Люблю тебя, Мэй.
Твоя Даро.
Глава седьмая
Мотылек
Как ее зовут? Обнаженная луна. Я принесла вам еще несколько платьев. Это без сомнения он. Белая.
Я долгое время не могла заснуть. Давно я не чувствовала себя такой экзальтированной, безумно живой и, пожалуй, напуганной. Всю ночь я провела на кресле, глядя в окно. Очень спокойная картина. Пепельно-черный силуэт часовой башни строго подсвечивает полная луна, внизу на дорогах горят зигзагами фонари, чем дальше, тем больше укутываясь в туман. Редко-редко можно заметить случайного прохожего. Весь город спит. Мне удалось заснуть только под утро.
Для хорошего настроения выглянуло, улыбаясь очередному перерождению, солнце - никогда раньше я так не радовалась вечному светилу как в это утро, - почему сказать сложно. Запахи с улицы были необычные - через открытое окно в комнату врывались ароматы каких-то мягкодушистых цветов. Я долго стояла, опершись о широкий подоконник, с закрытыми глазами слушала происходящее вокруг и беспрестанно вдыхала волна за волной свежий аромат утра, и моей новой жизни.
Чем можно занять целый день? Идти гулять слишком рано. Позднее следовало бы сходить в магазин и приобрести настоящий праздничный наряд - вроде шикарного платья, не скромное, но и не вызывающее. Странно, чем дольше живешь, тем больше понимаешь, как нужно жить и все равно живешь по-старому. Вот и сейчас поняла, что ни разу в жизни не купила ни одной вещи, когда была счастлива, наоборот, все покупки были заменой ушедшему счастью - залог для души за боль, бессрочный надо сказать. Странная все-таки штука жизнь.
Минут через десять я надела набедренные джинсы голубого цвета, мягкую с коротким рукавом шелковую блузу, которая недвусмысленно просвечивалась, показывая неподдерживаемую бюстгальтером грудь. На шею я повязала голубой с фиолетовыми разводами платок. Черные босоножки загадочным образом вернувшиеся ко мне остались грустно стоять на обувной полке. Я надела обычные теннисные кроссовки, припудрила нос и, улыбнувшись импонированному отражению в зеркале, несколько раз покрутилась и так и этак.
- Настоящая красавица!
Чуть не вскрикнув от неожиданности, я повернулась к двери.
- Мама, я же испугалась!
- Дверь была приоткрыта, - продолжила мама.
Я посмотрела из-за ее плеча на дверной замок, отчетливо помня, что закрывала дверь на щеколду.
- Эсфирь, что-то не так?
- Нет, - покачала я головой, стараясь уверить себя в том, что вчера все-таки забыла закрыть дверь. - И ты не упустила возможности пошпионить за своей дочерью?
- Я же сказала, впрочем, какая разница... - мама вздохнула и прошла в центр комнаты, внимательно бросив взгляд на мою постель. - Опять всю ночь просидела в кресле?
Повернувшись снова к зеркалу, я продолжила рассматривать себя, уперев руки в бедра, делая при этом сердитое выражение лица.
- Вот так, мадемуазель Эсфирь, - начала я своему отражению, - повсюду следят, нигде нет покоя от любопытных глаз, - даже в собственных апартаментах. Нужно было брать комнату не на этаже, но где-нибудь на чердаке или подвале - своего рода плагиаторский шаг, раньше так поступали поэты, литераторы и художники. Вот было бы здорово! - в конце я улыбнулась уже не зеркалу, а маме.
- Вижу, у тебя сегодня отличное настроение, ответно улыбнулась она. - Неужели соскучилась по дому? А еще вчера была такая грустная. Не скажешь, что происходит?
Так пленила мысль поделиться сокровенным с кем-нибудь, излить перерожденную душу, но нечто глубоко внутри заставляло подавлять эту мысль. Что-то мешало разговору между мамой и дочерью.
- Мне иногда кажется, что я живу просто так, без какого-нибудь смысла. Очень стойкое ощущение, - произнесла я тихо. - Я словно придумала собственный мир и нахожусь в нем одна, и каким бы этот мир ни был совершенным я так и останусь одинокой.
- Но ты не одинока, - возразила мама. - У тебя есть мы с твоим отцом, разве нет?
Сделав неопределенный жест рукой и ничего не сказав, я лишь грустно кивнула. Ветер за окном подхватил еще совсем зеленые листья и понес их неизвестно куда. Несколько оторванных листков остались на подоконнике.
- Мама, можно тебя попросить?
- Конечно, Эсфирь, что такое?
- Ты не могла бы выделить мне немного денег? Хочу сходить купить что-нибудь, прогуляться.
Она слегка улыбнулась и достала из кармана охрового френча карточку.
- Вот, возьми кредитку отца.
- А сколько можно потратить? - не знаю с чего, спросила я.
- Не беспокойся об этом, - ответила мама и поцеловала меня в лоб. - Только не забудь, что нам сегодня уезжать.
- Я помню.
Сказав это, я будто птица выпорхнула из комнаты на свободу. Наверное, здорово все-таки быть птицей в клетке, если хотя бы один раз почувствуешь свободу, будешь держаться за нее до конца и ценить как ничто другое.
Солнце предательски скрылось за облаками, но даже это печальное наблюдение не могло испортить и толики моего отличного настроения. Выйдя через огромные деревянные с золотой обивкой двери, я направилась по широкой площадке из темно-синего булыжника к воротам. У забора, который бесконечным треугольником обносил Гарденский дворец, росли маленькие синего оттенка ели, еще в день приезда приглянувшиеся мне.
Миновав широкие ворота, на массивных столбах которых возвышались удивительные фигурки из терракоты, я свернула налево. После шумной дороги и двух почти безлюдных переулков я мерно вышагивала по главному проспекту (увы, названия которого я не могла вспомнить, а на указатели, расставленные тут и там, смотреть было лень), рассматривая переливающиеся изумительным ярким светом витрины дорогих бутиков. Люди на улице тоже были одеты необычно - слишком уж инфернально, что ли. На серую прохожую (впервые я ощущала себя именно так) никто не обращал внимания.
Страшно захотелось есть. Причем, желудок начал подавать первые сигналы "sos" еще дома. Нужно было срочно выкроить время и где-нибудь позавтракать. Иначе чревато последствиями посещения врача, а их я ненавидела с детства.
Прямо показался книжный магазин, на витринах которого стояли муляжи в виде книг только не в натуральную величину, а метра полтора высотой, может меньше. За стеклами было видно несколько посетителей сидящих в мягких креслах, что-то читающих и мелькающих взад-вперед продавщиц в мини-юбках. Покупатели то и дело бросали чтение, отвлекаясь на длинные обнаженные ноги. Может это неплохой способ подъема продаж. С другой стороны, если посетители будут приходить только смотреть на ноги, вряд ли можно говорить о каких-то продажах вообще.
- Эсфирь!
- Эсфирь!
Я обернулась на почти одинаковые окрики сзади. Среди идущих мне навстречу людей по узкому тротуару, я заметила двух девушек, ярко жестикулирующих руками. Их нельзя было не узнать. Мюу и Фюу. Они были близняшками. Мы учились когда-то вместе на одном курсе института.
- Эсфирь, неужели это ты? - произнесли они в один голос. - Привет! Мы так рады тебя видеть!
- Привет! Я тоже рада видеть вас! - я почувствовала, что на моих губах появилась искренняя улыбка. Действительно эта встреча радовала мое сердце. У нас всегда были легкие понимающие отношения, нам было увлекательно вместе при полном отсутствии общих интересов. Иногда они обижались, указывая на то, что они совсем непохожи внешне, но я все же путала их. Потом мы договорились, что они станут одеваться по-разному: Мюу (та, что старше сестры на два часа) во все белое, а Фюу во все голубое. Вот и сейчас они были одеты в голубое и лимонно-белое: на Фюу были голубые джинсы с порезами на коленях и бедрах, рубашка из хлопка с коротким рукавом, застегнутая на три нижних пуговицы (всего пуговиц было шесть), разрез которой демонстрировал не слишком большую, но очень аккуратную грудь, маленькая сумочка такого же как и все цвета; Мюу же была одета в короткую юбку чуть выше колен изо льна, лимонную блузу, на плечах из-под которой выползали бретельки бюстгальтера, сумки у нее не было, зато был красочный подарочный пакет, в который мог бы уместиться запросто мешок с подарками Санта Клауса. Прически сестер были абсолютно идентичными - распущенные волосы до плеч естественного светло русого цвета.
- Мы сначала думали, что ошиблись, - начала Фюу.
- Во всем виновата твоя прическа, - продолжила Мюу.
- Но я все-таки убедила Мюу позвать тебя!
- И надо сказать не ошиблась! - подытожила Мюу.
Признаться честно, я очень соскучилась по их забавной болтовне. В этом случае мои предрассудки немного затихали, в жизни не переносила людей, которые только и делают, что говорят - с двойняшками все было наоборот. И вообще, в последнее время я стала замечать, что у меня очень много разных взглядов подобного рода на многие вещи - неужели моя жизнь состоит из сплошных предрассудков?
- Девчонки, что вы тут делаете? - спросила я.
Двойняшки мельком переглянулись, на лице у каждой со взглядом легкого недоумения появилась довольная улыбка.
- Мы задаем тебе тот же вопрос! - вместе ответили Мюу и Фюу.
Я лишь покачала головой.
- Вы совершенно не изменились, - засмеялась я. Мой смех перекинулся сразу же на их губы, и последующие минут пять мы смеялись уже вместе, над чем - неважно, просто хотелось смеяться.
- У меня есть предложение, - начала Фюу. - Раз уж мы встретились через столько лет после института все это не просто так.
- Судьбоносный знак! - добавила Мюу.
- Да, что-то вроде, - Фюу посмотрев на сестру, снова перевела взгляд на меня. - Итак, предложение заключается в следующем. Сейчас выбираем самый лучший ресторан и идем завтракать. Все согласны?
Мюу сразу же кивнула, я лишь улыбнулась.
- Ты как, есть хочешь? - спросила Фюу.
Отрицать было бессмысленно.
- Очень, - ответила я.
- Тогда идемте! - продекламировали в один голос двойняшки.
Мы выбрали небольшой ресторан, находившийся в самом крупном торговом центре Тереза. Видимо из-за цен посетителей было немного, занято было всего четыре столика: молодая пара смакующая узкие бокалы с шампанским, пожилая дама недовольно рассматривающая меню, группа иностранцев из шести человек, наверное, наконец-то освободившихся от назойливого гида и мы. Даже бар пустовал - бармен от нечего делать неохотно протирал стаканы. Из динамиков доносилась спокойная музыка, что-то наподобие шума океана и криков дельфина на аудиокассетах психологической саморегуляции.
Быстро посмотрев меню, через минуту Фюу уже надиктовывала нараспев подоспевшей официантке наш заказ. Двойняшки заказали два омлета с ветчиной, сэндвичи с сыром и беконом, салат из морской капусты с мидиями, два куска торта каппучино, два кофе с молоком. Я заказала стакан грейпфрутового сока, плитку белого шоколада и айриш-кофе с корицей и тертым белым шоколадом.
Через пять минут все было на столе. Двойняшки сразу начали уплетать содержимое своих тарелок с такой скоростью, будто не ели вечность. За едой царилось почти полное молчание, изредка перебиваемое фразами "так вкусно!" или "объедение!". Когда их тарелки опустели и сестры принялись за кофе, Фюу спросила:
- Эсфирь, так что ты делаешь в Терезе?
- Я приехала отдыхать.
- Ого! - протянули обе сестры. Я поняла, на что они намекают.
- С родителями, - добавила я.
На мгновение наш стол проникся молчанием. Сестры пили кофе и переглядывались. Я посмотрела на стол с иностранцами, к тому времени их число увеличилось - они занимали уже три стола. В ресторан вошел мужчина в сером костюме с зонтом в руках, постояв какое-то время и наверное не найдя то, чего хотел, он развернулся и исчез в дверях, оставив несколько капель дождя с зонта на полу.
- С кем-нибудь сейчас встречаешься? - спросила Мюу.
Я покачала головой. Почему так заведено, что первый вопрос непременно должен быть про личную жизнь?
- А что Александр? - подключилась Фюу.
- Мы расстались. Очень давно.
- Но почему?
- Сейчас это уже неважно - ни я, ни он по большому счету ни в чем не виноваты. Да и какая разница теперь, все ведь уже в прошлом.
Они обе грустно посмотрели на меня и больше не касались этой темы. Я смотрела, как за окном ветер треплет гибкие ветви сливы. Молодая пара покинула свои места, дверь приглушенно хлопнула, донеся непередаваемый аромат свежести после очередного дождя.
Все это было когда-то давно. Дождь за окном и свежий запах. В память сразу врезались воспоминания об Александре. То, как мы лежали, обнявшись в кровати, а из открытого окно проникал нежнейший аромат душистого горошка, который только что окропил дождь. Теплые лучи солнца. Какие-то очень знакомые слова и движения. Взгляды. Все это в прошлом. В моих и его воспоминаниях. Может навсегда. Может, и нет. Кто знает.
- Знаете, так чудесно, что мы встретились сегодня, - начала я. - Я ведь сегодня в Терезе последний день, вечером уезжаем. Мы могли запросто не увидится еще тысячу лет.
Они звонко рассмеялись. Я вместе с ними.
- А мы напротив, приехали только сегодня рано утром, - сказала Фюу. - Правда, остановились не здесь.
- Поезд был просто ужасен, - возмутилась Мюу.
- И не говори, - поддержала Мюу сестра. - Мы ехали часа четыре, и это на поезде первого класса. Потом остановились на какой-то станции непонятно зачем. Стояли, стояли. Целый час, можешь себе представить? Казалось, мы вообще не приедет.
- Я лично, чтобы не трепать нервы просто спала, - отметила Мюу. - Насколько были неудобны кресла, это что-то невообразимое!
- Вечно вы любите все усложнять! - улыбнулась я.
- Мы? - удивленно переглянулись они.
- Вы, кто же еще!
Мы засмеялись все вместе. И опять стало легко на душе. В компании двух давних подруг было и, правда, нескучно, одиночество отошло на второй план, как будто стекло, за которым идет дождь, закрыли жалюзи.
Через какое-то время к нашему столику подошел официант забрать со стола грязную посуду. Мы пополнили заказ бутылкой красного вина. Ничего не понимая в карте вин, мы полностью положились на рекомендации официанта.
- Он хорошо разбирался в этом... - тихо проговорила я.
- Александр? - спросила Фюу.
Я кивнула и по щеке проскользнула одинокая слеза, не знаю заметили ли двойняшки это, но больше ничего они не спрашивали. Почти сразу вернулся официант, принеся на подносе нестандартной формы зеленую бутылку, три бокала на высоких ножках.
- Наполнить бокалы сейчас? - наклонился чуть вперед официант, безупречно прямо держа спину. На согнутой руке у него была накрахмаленное белое полотенце.
- Будьте добры, - ответила Мюу.
Официант по часовой стрелки, начиная с меня, принялся наполнять бокалы, держась строго с правой стороны. Аккуратно разливая красное вино по бокалам, он подкручивал бутылку, чтобы не проливать на стол. Вся эта манипуляция заняла чуть меньше минуты, он не пролил при этом ни одной капли. После официант поставил бутылку точно посередине столика, и, поклонившись, ушел, держа в руке поднос.
Подтянув пальцами обеих рук бокал, я долго рассматривала содержимое - пурпурное вино играло на солнце, притворяясь каким-то загадочным магическим эликсиром.
- За что будем пить? Эсфирь? - спросила у меня Мюу.
- За то, чтобы мы не менялись никогда, - протянула я спокойно, глядя в окно. Мне на мгновение показалось, что я услышала звук кукушки. - И за птиц.
- Птиц?
- Птиц?
- Да, таких же свободных как мы.
И все дружно пригубили свои бокалы. А я еще какое-то время вслушивалась в звуки, раздающиеся за окном, в надежде вновь услышать кукушку. Но ничего. Только ветер шелестел осенней листвой.
- Эсфирь, а ты это правда, про нас? Ну, что мы птицы и все такое? - смотрела, словно сквозь меня Фюу.
Я кивнула.
- Наверное, ты права, - продолжила Фюу. - Мне тоже иногда так кажется - что я птица. Просыпаешься утром, смотришь в окно и такое странное необъяснимое ощущение, что я это совсем не я. И мне кажется в такие вот минуты, что в прошлой жизни я вполне могла бы быть птицей, почему нет? Верно, Эсфирь?
Я снова кивнула, выпив еще немного вина. Приятное тепло отдалось в груди.
- Мы с тобой двойняшки, но таких ощущений у меня никогда не было, честно, - повернулась к сестре Мюу. - Может потому что я старше тебя?
Ха-ха, - засмеялась Фюу, чуть не подавившись вином. - Ты так это говоришь, будто у нас разница лет так в десять!
Мы с Мюу лишь улыбнулись в ответ. После того, как мы разлили по третьему бокалу, бутылка опустела. Мгновенно отреагировавший на это официант немедленно забрал бесполезную тару, деликатно спросив при этом, не желаем ли мы еще вина - сестры категорически закачали головами, но я попросила еще бокал. Он улыбнулся и поспешил выполнять заказ.
- Чем вы занимаетесь сейчас?
- Мы хотим открыть свою фирму, - уверенно заявила Фюу.
- Да, будем продавать одежду, - продолжила ее сестра. - Мы с Фюу будем делать эскизы, - недаром же мы окончили художественную школу! Потом арендуем небольшое помещение, а там все само собой закрутиться. Наймем несколько человек, которые будут заниматься шитьем и покраской тканей.
- Будете сами красить ткани? - спросила я.
- Именно, - ответила Мюу. - Это станет главной особенностью нашей фирмы. Сейчас мало кто окрашивает ткани самостоятельно, таких почти нет. Мы же напротив хотим возродить эту давнюю традицию.
- А возьмете меня к себе, ну, скажем управляющим? А?
Сестры засмеялись и вместе ответили:
- Считай уже взяли.
Мне тем временем принесли бокал вина и салфетку. Я поблагодарила официанта, и начала думать, как стану оставлять ему чаевые - ведь наличных совсем не было, а его работу нужно оценить по достоинству.
Мы просидели еще где-то около часа, обменялись номерами мобильных телефонов, после я заплатила по счету картой, а сестры наличными чаевые. На улице стало еще больше людей. Все спешили. Только у меня было стойкое ощущение, что течение времени замедляется, и дело здесь не в вине. Что-то другого рода, но вот что - я не могла объяснить, да что объяснить, я не могла даже грамотно сформировать хоть одну мысль по этому поводу.
Я посмотрела на небо. Голубое, чистое, недвижимое. На солнце. Тоже ничего особенного, разве чуть больше размером, чем обычно. Мне сразу вспомнилось, как в детстве я рисовала солнце большим, неподходящим по масштабу всему остальному. Вот и сейчас передо мной было неподходящее по масштабу солнце. Солнцу, правда, мои рассуждения были пустым звуком.
- Еще увидимся, - сказала я на прощание двойняшкам.
- Непременно, - воскликнула Мюу.
- Нам ведь еще предстоит работать вместе, не забывай, - сказала Фюу очень-очень серьезно. Еще бы погрозила пальцем - вышла бы неплохая учительница.
- Люблю вас, девчонки! До встречи!
- До встречи! - замахали они руками, провожая меня взглядом в толпе прохожих. Еще какое-то время я видела их, но вскоре толпа полностью поглотила меня.
Свет лился с розового потолка из нескольких десятков ламп. Витрины именно этого магазина со сногсшибательной красотой вечерних платьев и привлекли мое внимание больше всего. За час не слишком удачного хождения после того, как попрощалась с двойняшками, я побывала в двух магазинах, чье внутреннее убранство и ассортимент нарядов было полной противоположностью того, на что мои глаза смотрели сейчас. Вечерние, свадебные платья, строгие костюмы, юбки разной длинны, блузы с коротким и длинным рукавом, батники, вобравшие все цвета картин постимпрессионистов, брюки классические и клеш, платки, нижнее белье, немыслимые шляпки и даже зонтики нереальностью раскинулись передо мной.
Мне вдруг показалось, что это сон и все великолепие вокруг не более чем сгенерированная моим воображением драма, а я главная героиня, по всей видимости. И когда, закрыв глаза, я открою их вновь - я проснусь в своей комнате. Надо ли говорить, что ничего подобного не происходило.
Вокруг все сверкало: лакированный выложенный темно-перламутровой плиткой пол слепил глаза отражением ламп, феерические вещи, ценники которых можно было спутать с номерами телефонов, не давали остановить взгляд на чем-то конкретном.
Смелость вернулась с подошедшей консультанткой одетой по принципу "белый верх - черный низ" - черная длинная юбка и светлая батистовая блуза (несмотря на жаркую погоду с длинным рукавом). Губы подошедшей растянулись в приветливой улыбке и ровным голосом (которым говорят дикторы на телевидении) она произнесла:
- Добрый день! Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
Спустившись со ступенек, я сделала уверенный шаг ей навстречу. И ответно улыбнулась.
- Здравствуйте, - мой голос показался мне слишком тихим, но девушка улыбнулась, все-таки расслышав фразу.
- Могу предложить вам пошив одежды на заказ или подобрать что-либо из имеющейся коллекции.
На заказ? Было бы здорово через пару дней возвратиться в Терез только ради какой-нибудь шляпки.
- Из коллекции, - ответила я.
Девушка подала знак рукой, приглашая пройти вперед. Странно, люди так часто используют различного рода знаки - иногда они до боли просты, иногда совсем непонятно, что хочет от тебя человек, показывая понятный только ему одному знак, - в любом случае знаки используют все, как не крути. Это как с зоопарком - все ходят туда, чтобы кормить животных и фотографировать их. Я, правда, всегда боялась кормить непредсказуемых зверей с рук, а в фотоальбоме нет ни одной фотографии из зоопарка.
- Вы ищите что-нибудь определенное? - остановившись в центре зала, спросила она.
- Нет, не знаю, - протянула неуверенно я, продолжая вертеть головой. - Я хотела бы купить какое-нибудь платье.
- Вечернее?
- Да, вечернее платье для настоящего праздника, - уточнила я, в мыслях представляя, как это будет все смотреться - нафантазированная картина уже импонировала мне.
Девушка достала из кармана блузки ленточный метр и окинула меня внимательным взглядом с ног до головы. От этого рассматривания мне стало не по себе - не люблю, когда вот так смотрят на меня во все глаза, будто пытаясь увидеть который-нибудь изъян. Неловкое молчание нарушила консультантка, сказав:
- Нужно снять мерки.
После неприятных ощупываний и нескольких записей в маленький блокнот девушка произнесла:
- Отлично, идемте со мной.
Пройдя мимо рядов с джинсовой одеждой - по правую сторону - и пятнистыми, яркими батниками - (аляповатость выдавала их за второй сорт - безвкусием я не страдала никогда) по левую сторону - мы остановились у искомого - огромного ряда с различными платьями.
На удивление быстро, если не учитывать мою обычную придирчивость к выбору одежды, я нашла нужную вещь. Я смотрела на платье, как ребенок смотрит на что-то первый раз с чувством, что ему это нравиться. Чувство дежа вю заплеснуло мои мысли, мне показалось, что все это уже ни раз случалось со мной когда-то давно. Я взяла красного цвета платье с открытыми плечами и легкими меховыми вставками.
- Где мне это померить? - спросила я.
- Прямо вон там, - указала девушка на ширму неподалеку совсем привычным жестом.
Я отодвинула красного цвета перегородку и шагнула внутрь. Ничего сверхъестественного - пушистый мягкий коврик для ног, низкая скамейка, зеркало во весь рост, крючки и вешалки для одежды. Я не помню за собой боязни замкнутых помещений, но, несмотря на это, примерочная показалась совсем уж миниатюрной.
Быстро раздевшись и сложив все на скамейку, я хотела уже надевать обнову, как вдруг ширма открылась и внутрь заглянула та самая девушка, державшая в руках еще несколько платьев. Мой совершенно обнаженный вид ее ничуть не смутил. Она смотрела словно одобряюще, вероятнее всего, полностью разделяя ненужность нижнего белья, и придерживалась того же, что и я, мнения. Ее взгляд еще на мгновение задержался на моей спине, чуть ниже шеи - думаю, ее привлекло странной формы в виде месяца родимое пятно не очень большое, но отчего-то слишком бросающееся в глаза - и она, корректно отвернувшись, произнесла:
- Я принесла вам еще несколько платьев из той же коллекции, - вешая одежду на крючки, ее глаза скользили по моей спине. - Может что-то подойдет лучше.
- Спасибо, - тихо проговорила я.
- Не буду вам мешать, - сказала девушка и наконец завесила ширму. Очень уж неудобной вышла ситуация.
Надев на себя платье, я пристально начала всматриваться в зеркало. Мне показалось, что вокруг пульсирует мир, но я остаюсь в прошлом, где-то совсем далеко. Разные воспоминания проскальзывали в голове, словно слабые лучи солнечного света касающиеся морского дна. На этом дне покоится холодный песок, старые вещи неизвестно как попавшие туда, ракушки и тишина. Не слишком радужное местечко.
После того, как я оплатила платье, девушка выписала мне дисконтную карту на скидку при следующей покупке. Когда она спросила, заводить ли карту, я машинально кивнула головой, даже не думая над этим вопросом.
- Простите, это займет мало времени? - спросила я.
- Да, конечно.
Девушка быстро заполнила два листа, переписывая длинные номера (как можно было не запутаться в этих цифрах я не знала) и протянула мне серебристого цвета карточку.
- Желаем видеть вас снова в нашем магазине! - улыбнулась она своей дежурной улыбкой.
- Еще один вопрос, - напоследок сказала я. - Вы красите сами ткани?
Мой вопрос видимо застал ее врасплох. Еще бы, видели ли вы когда-нибудь, чтобы на приглашение посетить магазин вновь, отвечали подобной фразой - " Вы красите сами ткани?". Задай мне такой вопрос кто-нибудь - я посмотрела бы на него, как на ненормального. Вот и в ее взгляде было нечто схожее. Улыбка быстро сползла с ее губ, но она все же ответила.
- Нет, мы этим не занимаемся.
- Спасибо, - ответила я и вышла из бутика, оставив стоять консультантку в гордом одиночестве.
Вернувшись домой, я сразу убрала платье в чехол из-под костюма. Всю жизнь покупая что-либо, я старалась никогда не показывать своих покупок, сторонясь излишних расспросов. Правда, сейчас заниматься этим было не обязательно, так как родителей не оказалось дома. Не раздеваясь, я легла на кровать и начала рассматривать пустоту серого потолка надо мной. До обеда еще целых два часа, а делать совершенно нечего. Приятная такая тоска.
Обеды и ужины (завтраки практически каждодневно заказывали в номер) для нас с родителями проходили здесь же внутри готических стен, за исключением тех редких дней, когда удавалось вырваться из Гардена куда-нибудь на природу. И хотя ресторан на первом этаже был довольно-таки презентабельный с обилием различных кухонь, качественным обслуживанием, фешенебельной обстановкой, легким дуновение джазовой музыки, само времяпрепровождение было заунывно скучным. Я начала напевать казалось давно уже позабытые мелодии из детства, причем вспоминался исключительно один мотив, слова и правда, наверное, забываются со временем, особенно если не вдумываться в их заложенный смысл. Веки совсем сделались тяжелыми и глаза закрылись сами.
Вскоре передо мной появляется абсолютная чернота, всего на несколько мгновений, а после по ней начинают двигаться еле различимые видения. Люди. Много людей в черных одеждах. Внутри сплошного кольца черного цвета я замечаю фигуру Александра. Он одет в белый костюм, в его руках красный платок. Лицо довольно бледное, а в глазах мерно притаилась некая пустота - эта зияющая дыра тянет к себе внутрь. Глубина такая, что не выбраться никогда. Со всех сторон наливается вода такая холодная, что пальцы немеют в один миг - без боли, без дрожи - просто пропадают напрочь все ощущения. И вот я нахожусь в этой воде совершенно одна, она меня не держит, но плыть я не могу, откуда-то я знаю, что мир затопило целиком. Теперь в нем никого нет, кроме меня...
Мне показалось, что, не открыв я вовремя глаза, наваждение засосало бы меня без остатка.
Я вошла в огромный залитый светом зал. Через широкие сужающиеся кверху окна без стеснения светило солнце, а с потолка неустанно глядели многочисленные лампы овальной формы. Пройдя мимо одинаковых не занятых посетителями столов, миновав натертую до блеска стойку бара, я попала в ту часть ресторана, где располагались места для очень важных персон. Странно, родителей не было. Сев за столик, который был забронирован на все время пребывания в Гарденском дворце, я стала ждать.
Место не могло не понравиться своим расположением: Уютный уголок, лева диковинное деревце - не какое-то там папье-маше, а самое что ни на есть живое, справа выложенный мраморной плиткой фонтан - для такого палаццо это, наверное, обычное дело.
После внимательного рассмотрения столика - белая скатерть (вместо бахромы складчатое плиссе), ваза с голубыми гладиолусами, хрустальная пепельница, салфетки накрахмаленной наружности сложенные свечой - я заметила деталь вряд ли встречающуюся на других столах - голубой конверт, на котором черными чернилами было написано: " Эсфирь". Достав содержимое (вдвое сложенный лист исписанный наполовину), я начала читать...
"Эсфирь,
Не сердись на нас с папой, хорошо? Извини, что так конспирологически покинули тебя, но поверь, так надо. Не скучай в одиночестве, обязательно поешь, сходи куда-нибудь, развейся. Мы приедем вечером, наверное, позже девяти. Так что на сейчас не жди.
Да, и еще одна маленькая просьба, если тебя не затруднит собери, пожалуйста, вещи, не только свои, но и наши (будем очень тебе признательны).
Ладно, до вечера. Любим тебя и целуем.
Мама и папа."
- Не скучай, не обижайся, сделай то, сделай это, люблю, целую, - безразлично произнесла я вслух, положив листок на стол. Вода в фонтане мягко журчала, взывая к памяти воспоминания лета. Я вспомнила свежесть мокрой травы от дождя и бескрайний простор луга, на котором на многие километры нет ни одной души - никто не побеспокоит дурацким вопросом или замечанием.
- Привет, - раздался до боли знакомый голос сзади.
Я молниеносно повернулась назад и дыхание тотчас перехватило. Передо мной стоял Александр.
- Можно мне составить тебе компанию? - продолжал он.
Я смотрела большими глазами на него и хотелось плакать, кричать, кинуться к нему в объятия и ощущать его. Чувствовала, как таящаяся в глубине души мерзлота постепенно отходит, тает и медленно-медленно пробуждается прежняя Эсфирь. Имела ли я право на такие ощущения?
- Так как? - снова спросил он, и я наконец-то очнулась, кивая головой.
- Как ты меня нашел?
Он сел за стол чуть отодвинувшись на стуле и положил нога на ногу.
- Разве это так важно, - тихо ответил он и добавил. - Если честно, я и сам плохо это понимаю, Эсфирь...
Его рука скользнула во внутренний карман серого пиджака. Он положил пачку сигарет и черного цвета спичечный коробок на стол.
- Не будешь против, если я закурю?
- Нет.
Он подвинул пепельницу к себе и прикурил от черной спички.
- Не могу бросить, - пояснил он, стряхивая первый пепел.
- Пытался? - спросила я.
- Последняя попытка, дай вспомнить, два года назад, 7 сентября. Да, тогда я подумал, что окончательно бросил эту дурацкую затею.
- Так хорошо помнишь тот день? - удивилась я его фразе.
- Мы с приятелем гуляли по порту, пили пиво. После трех бутылок он предложил пари, выкуриваем последнюю пачку сигарет и все. Кто не сдержится, тот проиграл.
- И кто сдался первый?
- Трудно сказать, - он глубоко затянулся и выпустил сероватый дым. - В ту ночь приятель умер.
- Умер? Отчего?
- Несчастный случай, - пояснил он. Я не стала больше спрашивать.
Пепел упал на стол, Александр даже не заметил этого. Мыслями сейчас он был где-то очень далеко. Наверное, он вспомнил тот день, когда погиб его друг, а может я и ошибалась в своих догадках. Кто знает.
- Ты почти не изменился. Я запомнила тебя именно таким. Как твои дела? Что ты делаешь в Терезе? - вставила несколько слов я в пустоту окружающую нас.
- Я живу здесь.
- Давно?
Он покачал головой.
- Ты узнал меня несмотря на прическу? - спросила я, дотронувшись своих волос.
- Да нет вовсе, - повел Александр плечами. - Просто проходил мимо, смотрю красивая девушка сидит за столиком и совершенно одна. Вот я и подошел. Поздоровался, а это оказалась ты. Так, наверное, бывает в жизни.
- И ты подходишь ко всем красивым девушкам, если видишь, что они в одиночестве?
- Нет, - покачал он головой. - Если только их зовут Эсфирь.
Я засмеялась и махнула на Александра рукой.
- Ты точно не изменился!
- Ты тоже, Эсфирь.
Улыбнувшись, я заглянула ему в глаза, словно пытаясь рассмотреть что-то. Мне представилось море, на бескрайнюю гладь которого падали капли весеннего дождя. Звук ливня приглушался раскрепощенным плеском волн.
- Ты вспоминал меня?
- Вспоминал.
- Плохое или хорошее?
- Разное, - еле слышно ответил Александр. - Но я ни в чем не виню тебя, и тогда не винил. Я искал тебя долгое время, а потом смирился с тем, что больше не увижу тебя никогда. Так я и жил в какой-то пустоте.
Я опустила глаза. Его слова мне были очень хорошо знакомы, чтобы с ними спорить.
- Я не смогла тогда...Было легче убежать ото всех, от тебя, от себя...Понимаешь?
Он затушил сигарету. Я подумала, что он закурит следующую, но Александр убрал пачку.
- Я не понял тогда и никогда не пойму. Но это все в прошлом. Зачем капаться в старых мыслях. Уже это никому не нужно, ведь так?
Я ничего на это не ответила и решила сменить тему.
- Чем занимаешься сейчас?
- Да вот, ищу работу.
- Ты больше не работаешь барменом?
- Уже нет, но это совсем неплохая идея. Я подумаю над этим обязательно.
На его лице мелькнула улыбка.
- Я соскучилась по тебе.
- Я знаю.
- Как ты думаешь, - подалась я немного вперед. - То, что мы снова встретились, это хорошо?
- Чуть позже мы все узнаем. Посмотрим, что будет, - улыбнулся Александр и дотронулся моей холодной руки. Только в его горячей ладони я почувствовала это. - Ты ведь не собираешься больше исчезать, так?
- Так, - ответила я.
- Вот и ответ на твой вопрос.
Я накрыла его руку своей ладонью и крепко прижала, что было сил.
- Только и ты не оставляй меня.
- Я не оставлю.
- Обещаешь?
- Обещаю, - проговорил Александр, внимательно вглядываясь в мои глаза. - Давай поужинаем сегодня где-нибудь? Ты и я, и больше никого.
- Заманчиво.
Его брови сделались уголком, словно прочерченные черным карандашом на дружеском шарже.
- Заманчиво - это "да" или "нет"?
- Да, - протянула я. - Но с одним условием. Я сама выберу место, куда мы пойдем.
- Договорились.
- У тебя есть список каких-нибудь ресторанов, я хочу выбрать название?
- В телефоне, - ответил он и достал из пиджака мобильник с прозрачным корпусом. Через несколько секунд некоторых манипуляций Александр протянул свой телефон мне. На экране помимо заднего фонового рисунка (аквариум с плавающими рыбками) я разглядела список кафе и ресторанов Тереза, что-то порядка двадцати штук. Я начала нажимать на разные кнопки и изображение исчезло безвозвратно.
- Давай лучше ты, - я отдала телефон обратно. - Говори названия, а я выберу, договорились?
- Ну, что же, - Александр повторил прежние манипуляции и медленно начал перечислять названия мест. - Идеальный бар, Омотесандо, Эдо, Серебряные купола, Ночной бриз, Снежная роза, Бешеные губы...
- Постой, повтори еще раз, - оборвала я Александра.
- Бешеные губы...
- Нет, не это, перед этим.
- Снежная роза? - спросил он.
- Да, - кивнула я в ответ. - Будем ужинать в Снежной розе.
Он закрыл лицо руками и засмеялся. Боже, как давно я не слышала этого смеха. Слишком давно. Смех Александра прервал звонок на его телефон.
- Прости меня, - обратился он ко мне и ответил на звонок. - Да, слушаю... О, привет! Как твои дела?.. Я рад, что все самое ужасное позади...Ты думаешь?... Нет, я не смогу забыть того, что сделал... Ты ни в чем не виновата, слышишь?.. Хорошо, я обязательно приеду... Конечно обещаю... Захвачу непременно... Спрашиваешь... Счастливо, не скучай... Пока!
- Твоя подруга? - тихо спросила я.
Он убрал телефон и покачал головой.
- Неприятная история, - проговорил Александр и добавил. - Моя ошибка.
- Извини, наверное, это не мое дело. Мне не стоит вмешиваться в твою личную жизнь.
- Дело не в этом, - оборвал он меня. - Не помню, чтобы кому-нибудь рассказывал эту историю. Я и сам стараюсь редко вспоминать тот день, но забыть не могу. Небо было как сейчас - чистое, без единого облачка. Я ехал по главному проспекту в противоположную сторону от Гардена - это примерно северо-запад Тереза. Перед мостом образовалась немыслимая пробка, в которой стоять себе я не мог позволить - опаздывал на очень важную встречу. И решил поехать объездным путем через старые казармы - дорога пошире, машин поменьше, и ехать все быстрее, чем торчать в пробке. Если бы я знал, что уготовила мне судьба в тот день... Сразу после очередного светофора я решил сместиться по левому краю во внешний ряд. На дороге стоял грузовик, на скорости примерно 60 километров в час я решил обогнуть его по внешней траектории... Повернув, я заметил легковую машину, которая стояла с открытой дверью и девушку, которая наклонилась к этой машине. До них было метров десять, тормозить было уже поздно. Я вывернул руль в надежде, что заеду на бордюр и остановлюсь. К черту подвеску, - подумал я, но было слишком поздно. Я снес дверь у автомобиля и девушку заодно. Ее отнесло на несколько метров. Многочисленные повреждения ног. Не поверишь, она была балериной.
Он опустил глаза и замолчал на какое-то время, потом достал сигарету и закурил с третьей спички.
- Суд оправдал меня, переведя всю вину на водителя грузовика, который припарковался в неположенном месте. Родители девушки тоже не обвиняли меня ни в чем, включая ее саму. Только это меня мало успокаивает. Я то знаю, что виноват.
- Не вини себя.
- Она вряд ли теперь будет заниматься балетом. Из-за меня, - произнес Александр и крепко затянулся. Я не смогла найти слов, чтобы ответить.
- Эсфирь, ты не обидишься на меня, если я оставлю тебя одну ненадолго, до вечера?
Я с улыбкой покачала головой.
- Спасибо, - ответил он и встал из-за стола. - Тогда до вечера. Буду ждать тебя в Снежной розе в десять.
- Ты знаешь, где Снежная роза?
- Понятия не имею, - пожал он плечами.
- Очень воодушевляющий ответ, - выдохнула я. Александр поцеловал меня в щеку и уже хотел уходить. Я спросила его. - Скажи, ты любишь меня?
- Любовь, если она настоящая никогда не умирает, - ответил он, улыбнувшись, и быстро зашагал через весь зал к выходу.
Я еще долго ощущала на щеке его теплые губы. По щекам покатились такие же теплые ручейки слез. Его губы и мои слезы. Все очень просто. Очень просто.
Я сидела у окна и тихо плакала, почти без звука. Я плакала часа два и не хотела останавливаться. Слезы на щеках быстро высыхали от палящего не сентябрьского солнца, а те, что падали на грудь скатывались вниз и исчезали, оставляя прохладный след.
На подоконник сел небольшой мотылек - невзрачный, серый и неуклюжий - он казался таким беззащитным, что вызывал лишь одно сочувствие. Он не шевелился. Если бы я не видела, как он прилетел, точно подумала, что он мертвый. Правда вед говорят про насекомых, что они умеют притворятся безжизненными. Это такой своего рода способ защиты у них.
Вспоминая свою жизнь, я начала постепенно понимать, что и сама прибегала к точно такому же способу защиты, притворяясь холодной, неживой...Странно, что люди совершают действия, а потом сожалеют о случившемся, винят всех за свои поступки. Я всегда знала, что это неправильно, но не могла признаться себе. Нужно было прожить много лет, чтобы признаться. Слишком дорогая цена.
Мотылек улетел, оставив на подоконнике серую пыльцу с крыльев. Так оставляет свой след каждый человек, который уходит зная, что больше не вернется. Почему я думала об этом - не могу сказать. Как не могла сказать много лет назад Александру то, что так легко сказала сегодня. Просто в душе все перевернулось с ног на голову, оставляя юную Эсфирь в замешательстве. Это она была мотыльком всю свою жизнь, только и делала, что притворялась. А Александр знал ее секрет, с самого начала знал. Потому и был всегда рядом. А теперь он вернется, он просто обязан вернуться и спасти меня от мотылька...
Глава восьмая
Белый роман 2: Стремление изменять
- Как, по-твоему, смерть это мужчина или женщина?
- Моя смерть, или ваша, мсье?
Наклонившись вперед, я заметил небольшой выступ у колонны моста. Если спрыгнуть с него, удар об воду будет не такой сильный, наверное. Мне и правда очень хотелось верить в это.
Я перелез через парапет, и, повиснув на руках, двигался вдоль уступа. Пальцы скользили по мокрому камню, но я пытался изо всех сил удержаться и не сорваться в бурлящий поток. Еще немного, - говорил я себя, но с каждым пройденным метром казалось, что уступ отступает на то же самое расстояние. Наконец-то схватившись за металлическую трубу , я скользнул вниз прямо на уступ. Перед тем, как разжать пальцы и прыгнуть в воду, посмотрел вниз - устремленная в неизвестность река, которая не останавливается ни перед чем, поглотить одного человека для нее не составляет особого труда. В такую темную бездну могут прыгать сотни и тысячи. Ничего не измениться. Вода скроет все. Почему именно река? На свете существует множество разных способов закончить досрочно свою жизнь. Безумное число вариантов.
Весенняя вода не успела еще расстаться с зимним шлейфом. Холод - сначала быстро, затем медленно - проникал во все без исключения клетки тела, замедляя сознание выполнять привычные функции. Я чувствовал себя обреченным кораблем, неизменно уходящим под воду, или капитаном такого корабля - одно не лучше другого, конец-то один.
Одежда сделалась тяжелой, а мои движения неуклюжими. Сначала я даже засомневался - умею ли я вообще плавать? Но быстро взяв себя в руки, я сосредоточил внимание и начал искать мутным взглядом девушку. Перед глазами промелькнул неотчетливый силуэт, совсем размытый, чтобы точно сказать она ли это? Но стоило рискнуть. Продолжив рассекать воду, я приближался к серому пятну, и через несколько секунд ухватил ту самую девушку за полу плаща. Взявшись крепко за талию, я начал быстро-быстро подниматься что было сил. В легких начались неприятные спазмы - видимо от сигарет, но уже через секунду показался солнечный свет, который, ломаясь о поверхность реки, растекался, словно топленое масло.
Я вздохнул полной грудью. Никогда в жизни я не был так рад чистому воздуху. Придерживая голову девушке, я одной рукой греб к берегу. На мое счастье недалеко находилась смотровая площадка с узкими ступеньками, тянувшимися до самой воды.
Выбравшись на сушу, я положил девушку аккуратно на каменную плиту. Недолго вспоминая из школьного курса, как правильно делать искусственное дыхание, я зажал двумя пальцами ее нос и, приоткрыв посиневшие губы, вдохнул ртом воздух. После нескольких таких повторений она закашлялась, отхаркивая воду. Когда ее дыхание восстановилось и сделалось почти ровным, я не знал что мне делать дальше. Глаза она не открывала. Она спит? Или же она без сознания? А может, она спит, но с сознанием? Или все-таки не спит, и без сознания? Мои мысли начинали сводить меня с ума. Впервые в жизни я нахожусь в подобной ситуации, крик паники прямо так и прорывается наружу. За всю мою незаметную жизнь, с ее повседневной серостью и одинаковостью, со всеми ее маленькими и куда более крупными проблемами мне не доводилось никого спасать - спасать тем более от самоубийства. Почему подобное свалилось на мою голову? А если бы я не пошел по этому мосту? А если бы я не приехал в Камакура? А если бы я вообще не родился? Все это бесполезная в данный момент цепочка если.
Становилось холодно сидеть вот так - промокшим насквозь. Девушке вообще не позавидуешь, оставлять ее в таком виде никак нельзя. В больницу вести не стоит. Будет слишком много вопросов. Кто поверит человеку, который бросается в воду за самоубийцей, которого он в глаза никогда не видел? С чего это вдруг? Лучше отвезти ее в теплое место, где бы она смогла немного прийти в себя, а там будет видно. Единственным таким местом был дом моей подруги. Лучшей идеи придумать я не смог.
Никакой транспорт еще не ходил. Таксистов как назло тоже не было. Удачное начало дня имеет такое продолжение. Делать было нечего. Я взял девушку на руки и стал возвращаться прежней дорогой. Ее лицо было очень красивое - тонкие черты, чуть пухлые губы, ровный подбородок, изящные линии бровей и густые ресницы. Такое лицо, раз увидев, никогда не забудешь. От ее волос пахло сиренью.
Вернувшись домой, я первым делом разобрал постель - достал из тумбы белую простынь, тонкое одеяло и несколько полотенец. Потом снял всю мокрую одежду с девушки, всю - включая нижнее белье. У нее была чертовски привлекательная грудь и коротки стриженные черные волосы на лобке. Безупречная фигура, словно статуя абсолютной красоты. Я вытер ее бледную кожу и накрыл одеялом. Наклонившись к ее лицу, я проверил, дышит ли она, и услышал слабое сопение.
После, я скинул с себя всю одежду и пошел в душ, прихватив сухое полотенце. Горячая вода постепенно вернула мне чувство реальности. Не знаю, сколько я провел времени в душе, но когда я вернулся в комнату девушка продолжала спать в своем прежнем положении, только теперь одеяло явно вздымалось - должно быть хороший знак.
Я повесил всю нашу одежду на кухню, включив все конфорки, чтобы побыстрее все высохло, потом пришел в комнату и присел на край дивана. Взял в руки ноутбук и стал дожидаться загрузки операционной системы. Пока шла загрузка, я перевел взгляд на девушку. Кто она интересно? Почему решила убить себя? На эти вопросы у меня не было пока ответов. Комната пропиталась ароматом сирени от ее волос.
Когда я посмотрел на монитор, увидел то, что никак не могло туда попасть. Перед моими глазами был новый файл. Наведя курсор, я щелкнул по нему дважды...
Стремление изменять. EXE.
Может хоть вот так, раз еще с тобой вместе побывать, и уйти в закат...
Часть первая "По эту сторону..."
- Какая тихая ночь, такое чистое небо и множество звезд, - произнесла она, стоя на балконе.
- Накинь что-нибудь на себя, - попросил он.
Она повернулась к постели, на которой он лежал и заговорщически улыбнувшись, бросила:
- Дорогой, ты боишься, что меня кто-нибудь увидит голой?
- Ты думаешь, там что-нибудь можно увидеть?
- Вот как?! - блеснули зеленые глаза. - Тогда, может поднимешься и согреешь меня?
Он мгновенно ответил на вызов. Встал с застеленной белой шелковой простыней кровати и вышел на балкон. Не теряя ни секунды, взял обнаженную наяду на руки и понес обратно к алькову, мягко опустил на снежного вида поверхность и припал к ее губам в жадном поцелуе.
- Мне так хорошо, - выдохнула она. Ее лицо напоминало затхлый дом, в котором наконец-то открыли окна, чтобы проветрить.
- Я должен сказать тебе...
Она взяла его за руку и, глядя в глаза, прошептала:
- Не говори ничего, умоляю. Не нужно этих слов сейчас.
- Но я должен...Ты должна знать...
Она оборвала его речь долгим поцелуем.
- Я знаю все не сказанные тобой фразы, все таящиеся в глубине твоей души слова, все безумные мысли, но так не должно быть. Прошу тебя, молчи, не заставляй меня повторять то же самое...
Он приподнялся, но она успокоила его легким прикосновением руки. Только она могла быть способна на такое прикосновение.
- Значит ты...
- Да, да, тысячи раз да, - проговорила она, грустно улыбаясь. - Но прошу тебя, не нужно жить по словам, - не сейчас, не сейчас. Нам хорошо - мы вместе, а всего остального не существует, есть только мы и больше ничего и никого.
Она прижалась к нему крепко-крепко и поняла, что плачет.
- Почему все так, не как мы мечтали? Не так, как мы хотим этого? Казалось бы, два человека имеющие право на настоящее счастье, на жизнь, но все это только в немыслимых грезах, по-настоящему же они глубоко несчастны - глубоко настолько, что не выдержал бы ни один колодец с темной водой. Каждую секунду, всякий крохотный миг они испытывают нерадость к такой жизни, но когда встречаются - нет таких слов, способных хоть как-то близко к реальности описать их чувства.
- Я знаю человека, - улыбнулась она вновь, но на этот раз без тени печали в глазах.
- Человека?
- Человека, которому всегда удавалось утонченно передать самые необъяснимые чувства. И не говори - нет, хорошо?
Он повел плечом.
- Хорошо.
- Ты так быстро согласился, как будто у тебя голодание комплиментов!
- Просто тебя очень сложно переубедить. Это раз.
Она засмеялась.
- Если есть раз , самое меньшее будет и два, верно?
Он кивнул и продолжил:
- И до тебя мне еще очень-очень далеко. Это два. И не говори - нет, хорошо?
- Так ты что, - меня дразнишь?
- Немного, - он дотронулся ее щек ладонями. - Ты самая красивая, ты это знаешь?
- Я не могу забыть об этом благодаря одному идальго с голубыми глазами.
- А я не могу забыть тебя...
Она тут же опустила глаза.
- Прости, я не хотел, просто так...
- Ничего, все нормально, - сбивчиво проговорила она. - Трудно сдерживать себя - мне это знакомо. Не объясняй.
- Не хотел делать тебе еще больнее.
- Перестань, - закачала она головой. - Ты не можешь мне сделать больно.
Она провела пальцем по его губам, коснулась подбородка, погладила шею и запустила все пальцы в волосы.
- А знаешь, - начала она, - мне совсем не холодно...Ну, не смотри так! Что такое? Ну, что случилось?
- Какая разница, все равно изменить ничего нельзя, - сказав это, он лег на спину и начал пустым взглядом смотреть в потолок.
Она легла рядом, положив голову ему на грудь. Не поднимая головы, она спросила:
- Ты хочешь, чтобы все изменилось?
Он какое-то время молчал.
- Прежде чем я отвечу на твой вопрос, скажи, что ты чувствуешь ко мне?
- Я не могу ничего сказать, пока ты не ответишь на мой вопрос.
- Черт! - воскликнул он. - Хорошо, я отвечу. Я хочу, чтобы все изменилось, все, что касается нас и нас не касается!
- Давай завтра же уедем отсюда. Куда - не так важно. Вместе - только ты и я. Убежим хоть на край света, подальше ото всех.
- Уехать с тобой, бросив все?
- Именно, - коротко бросила она и приблизилась к его лицу близко-близко. - Я же не шучу! Изменить все, если хочешь - начать жизнь заново. И главное, что я хочу сказать - я тебя люблю.
Он обнял ее за плечи и притянул к себе. Они лежали так, замерев несколько минут, ничего не говоря, просто смотрели друг на друга в полные блеска глаза. Может это и есть тот самый блеск счастья?
- Я согласен, - прошептал он ей на ухо.
- Уже поздно. Давай ложиться спать, - улыбнулась она и мягко дотронулась до его губ.
- Я люблю тебя, - уставшие голубые глаза закрылись.
- Я знаю...
Она гладила его густые волосы и наблюдала, как он спит, как вздымается его обнаженная грудь, как подергиваются ресницы. Она смотрела на него и тихо плакала.
Она закрыла глаза, и синее полотно, усеянное звездами, исчезло.
Часть вторая "По ту сторону..."
Он проснулся не от ярких лучей утреннего солнца - хотя на самом деле оно было именно таким, - но оттого что ее не было рядом. За окном слышался лай собак. Пахло росой и цветами.
- Любимая? - привстал он и оглянулся вокруг.
В комнате и на балконе, дверь которого по-прежнему была открыта, никого не было. Осталось только ощущение некого вакуума.
Он вскочил с кровати. Все было также как вчера, даже аромат ее духов со вкусом дыни еще присутствовал здесь. На письменном столе неестественно белел незнакомый конверт.
Подойдя медленно к столу, он упал на колени. Трясущейся рукой он достал вдвое сложенный лист и не смахивая слез, покатившихся по щекам, заскользил глазами по ровным строкам...
...Дорогой,
Ты, наверное, не сможешь понять меня сейчас, но со временем ты увидишь, что так будет лучше - для тебя, для нас.
Не верю я и в то, что ты сможешь простить меня когда-нибудь, но знай - я не ожидаю этого прощения. Ты возненавидишь меня, так будет правильно. Легче забывается ненависть, чем любовь - так говорил и ты когда-то, теперь, уверена, ты будешь думать иначе.
Не стоит преследовать меня или искать - ничего не получится. Не думай также, что я ушла к другому - у меня никого нет и не будет. Я люблю только тебя.
Возможно мы еще встретимся, через много-много лет и тогда, быть может, станем друг другу нужней...
Ты скорее всего не понимаешь меня, я и сама плохо понимаю, что происходит...
Больше писать не могу...
Люблю тебя...
Часть третья "На стороне ветра..."
Бежевый плащ с большим разрезом сзади развевался на ветру словно два громадных крыла. На железнодорожной платформе было немноголюдно, лишь несколько человек у билетной кассы и на скамейках.
Она мерно шла вдоль прочерченной белой линии перрона и не смотрела по сторонам. Подойдя к кассе, рядом с которой помимо билетных покупателей стоял человек в синей форме с пришитым к груди стикером - контролер - она обратилась к нему.
- Простите, поезд прибудет по расписанию?
- Да, конечно, - с готовностью подтвердил тот. - Немного может правда, и задержаться из-за товарного состава. Но я не думаю, что намного.
- Товарный состав? - переспросила она и заметив, что контролер кивнул, повернулась и пошла дальше по платформе.
Около длинной скамьи дети кормили голубей крошками. Боязливые птицы не подходили слишком близко и при малейшем резком движении сразу же отлетали.
На сигнальном устройстве зажегся зеленый свет, возвещающий о приближении поезда. Резкий гудок разрезал тишину. Голуби в испуге взмыли в небо.
Часть четвертая "На стороне дождя..."
- Зачем... з-зачем...- шептал он, глядя с балкона в холодную ночь - томное непроглядное небо, царапающий железный подоконник ветер и безнотный ноктюрн дождя.
Он сорвал резким движением с шеи цепочку с кольцом и бросил на пол. Кольцо, которое подарила Она.
- Зачем ты с-сделала это со мной. Я верил...т-тебе, а ты предала меня...Почему...почему?..
Ветер подхватил разорванный лист и понес их далеко-далеко в черноту. Строки сомнений или ошибочные предчувствия - все это в прошлом, уже забытом.
Внизу по залитым дождем тротуарам, накрывшись какими-то пакетами, споро мелькали одинокие силуэты людей. Ломаный свет от фонарей на расположенной рядом с домом аллеей блезирно освещал все вокруг.
Он шагнул на узкую скользкую полоску железа подоконника и сделал один единственный шаг. Шаг в пустоту.
Свет заскользил расплывшимися искрами, краски приобрели аляповатость и перед глазами мелькали все время чьи-то неразборчивые лица, а звуков не было вовсе.
Потом все сделалось очень черным, непроглядным, стало очень страшно и холодно. А еще через мгновение все изменилось - страх, холод исчезли. И сделалось необъяснимо легко...
Часть пятая "Из газет..."
Сколько стоит жизнь?
Город захлестнула волна бессмысленных самоубийств. Очередная жертва дерзкого поступка - молодой не добившийся успеха писатель Х.М. добавляет в копилку самовольно ушедший из жизни за прошедший месяц еще одну монету, - название которой - нелюбовь к жизни данной Богом. Таким образом, умерших от инстинкта саморазрушения за какие-то свои ошибочные идеалы за один месяц стало шесть человек, а это, согласитесь, чудовищная статистика.
Сегодня ранним утром в 5.30 на пульт дежурного скорой помощи поступил звонок от гражданина С.К. обнаружившего покойного на тротуаре. Случайный прохожий был хоть и малой, но все равно помощью следствию, которое к этому моменту уже закончено. Картина смерти представляется более ясной, чем причины, побудившие Х.М. сделать свой последний фатальный шаг. Скончавшийся проживал на шестом этаже дома N 23. Со слов соседей был очень необщительной, замкнутой персоной, жил один, а о семье или друзьях ничего не известно. Месяц назад уволился с работы, что скорее и послужило причиной самоубийства.
Перед тем, как прыгнуть с балкона Х.М. не оставил никакой записки, что стало уже нормой в таких случаях. Теперь мы не узнаем, наверное, никогда, как о настоящих мотивах, так и о еще одном нераскрытом таланте, ушедшем из жизни в возрасте 22 лет.
Так сколько стоит жизнь в наше время, мой дорогой читатель, чтобы ею так распоряжались?
Редактор.
Черная сводка
Вчера в 23.12 на перроне железнодорожной станции произошел несчастный случай - погибла молодая девушка, личность которой до сих пор не установлена. Документов у погибшей обнаружено не было.
Девушка, как предполагает следствие, упала с перрона в случае пренебрежения правилами личной безопасности. Свидетелей происшествия нет.
Просим всех, имеющих хоть какую-то информацию о случившемся позвонить в редакцию нашей газеты или же обратиться напрямую в полицию.
Мы будем держать вас в курсе дальнейшего расследования обстоятельств несчастного случая в постоянном разделе Черная сводка.
Редакция.
Культура
В нашем городе открылся новый парк отдыха для всей семьи, который администрация обещала открыть еще в прошлом году.
Можно видеть, что деньги налогоплательщиков потрачены не зря, и жители города имеют прекрасную возможность проводить свой досуг в таком месте. Бесплатные рейсовые автобусы от вокзала, восьмизальный кинотеатр, бесплатный ледяной каток, детские специально оборудованные площадки для игр, бассейн, теннисный корт и многое другое ждут вашу семью в новом суперсовременном парке отдыха! Приезжайте, не пожалеете! Берите своих детей!
Редакция.
Размышлять над прочитанным мне не пришлось. Только оторвав свой взгляд от монитора, я заметил внимательные глаза, смотрящие на меня из-под одеяла. Девушка очнулась. Сомневаться в этом не было никакой возможности.
- Не думала, что так выглядит рай, - произнесла она, окинув разочарованным взглядом комнату.
Я закрыл ноутбук и положил его на пол.
- Ты надеялась еще попасть в рай?
- А тебе какая разница? - прыснула она.
- Так, ничего, - развел я руками. - Просто спрашиваю.
- Кто ты?
Я засмеялся.
- Тебе не кажется, что вопрос несколько странный?
Она продолжала молчать, и я ответил.
- Мы не знакомы.
- Ничего себе новость! - воскликнула она. - Мы не знакомы! Какая сообразительность, черт подери! А с чего нам собственно быть знакомыми? Я говорю ни о том.
- Прости, я просто не понял вопрос, - попытался успокоить ее я.
- Не понял вопрос?! - приподнялась она на руках, одеяло сползло вниз, обнажив ее очень красивую грудь. Заметив то, что мой взгляд опустился с одеялом, она тут же его одернула. - Не смей глазеть на меня! Понял?
Я лишь покачал головой.
- Ты не ответил на мой вопрос. Какого черта ты меня сюда приволок? Кто тебя просил мне...
- Мешать? - подсказал я.
- Да, мешать! В конце концов, моя жизнь это моя жизнь, какого черта ты влез? Тебя никто не просил спасать меня! - перестав кричать, она расплакалась.
Я подвинулся к ней ближе и прижал ее голову к моей груди.
- Зачем, зачем, - рыдая, она била кулаком по моей спине, но вскоре успокоилась и прижалась ко мне изо всех сил.
По моей груди текли ее горячие слезы, а на спине я ощущал тепло сильных пальцев. Я гладил ее по волосам, успокаивая, но девушка все продолжала плакать.
- Где моя одежда? - вдруг тихо спросила она.
- Там же где и моя, - моя шутка была явно не вовремя. - Все сушится на кухне. Газ еле горит, поэтому, сколько мы так просидим трудно сказать.
- Ты что, видел меня голой?
Что я должен был на это ответить интересно?
- Я не мог с тебя снять одежду и не увидеть твое тело.
- И долго ты интересно пялился на меня?
- Не очень, - ответил я, говоря чистую правду.
- Нет, посмотрите какой нахал! - воскликнула она. - Не очень. А что значит для тебя - не очень. Может, ты еще чего-нибудь делал со мной, а я и не знаю? Что скажешь на это?
Мне надоело это бестолковое выяснение отношений.
- А что ты скажешь на то, что я спас тебе жизнь?! Я ведь только об этом и думал, как тебя вытащить из воды. Я сам пловец не ахти какой, без медалей, и мне повезло, что я достал тебя с того чертового дна. Я принес тебя сюда, и мне пришлось снять твою одежду, чтобы ты не заболела в конце концов. Да, я видел твое шикарное тело, но это не должно означать, что...
- Что ты сказал только что? - перебила она.
- Прости, я не хотел кричать на тебя.
- Да, я не об этом, - махнула она рукой. Одеяло упало, снова обнажив грудь. Только в этот раз она ничего не заметила.
- ???
- Ты сказал, что у меня шикарное тело? - улыбнулась она.
Мой взгляд замерз на ее пышной груди. К ее коже вернулся здоровый оттенок.
- Я так сказал? - переспросил я.
- Ты покраснел, - рассмеялась она.
Дотронувшись до щек, я и, правда, почувствовал, что они горячие.
- Мой стеснительный спаситель, - впервые на ее губах появилась такая легкая улыбка.
Так мы и познакомились. Она ничего не рассказывала о себе - откуда она, где жила, и с кем, почему решила покончить с собой. Я же в свою очередь не спрашивал, думая, что если ей будет нужно, сама все расскажет при необходимости. Да и если честно, влезать в чью-то жизнь, у меня не было права. Она ведь сама по себе. Понял я сразу, когда еще впервые увидел ее, стоящую на том узком парапете.
Мы стали жить вместе в квартире моей исчезнувшей не понятно куда подруги. Первое, что я сделал, снял с карточки денег и купил немного вещей. Хотя на самом деле я приобрел много чего - невысокий деревянный стол, два стула, занавески на окна, двуспальное одеяло, две подушки, кучу одежды - как себе так и моей сожительнице, комнатный цветок, забил под завязку продуктами холодильник, который тоже взялся не из воздуха. Через неделю нашего совместного проживания в доме появился котенок - совершенно черного цвета, чернее не придумаешь.
- Откуда он взялся? - поинтересовался я.
- Я его подобрала, - ответила она.
- Как его зовут? - снова поинтересовался я.
- Снежок, - снова ответила она.
- Очень подходящее имя, - рассмеялся я.
- Если ты вдруг захочешь его выгнать, я тоже уйду. Так и знай, - твердо заявила она.
- Зачем мне его выгонять?
- Ну, может тебе жалко мебель в квартире, - предположила она.
- Это все равно не моя квартира.
- Как не твоя?
- Это квартира принадлежит одной моей подруге. Она сейчас...уехала.
- И когда вернется?
Я всего лишь пожал плечами. На этот вопрос я не мог ответить.
- А я и не знала. Почему ты не говорил об этом?
- Ты не спрашивала.
- Значит, ты его не выгонишь?
- Ну, нет конечно. Я очень люблю кошек.
С того дня нас стало в квартире трое. Я, безымянная незнакомка и снежок. Прямо счастливая семья. Что ни говори.
- Как тебя зовут? - спросил я ее однажды.
- А какая разница?
- Ну, у тебя же есть имя. У всех есть имя. Вон, даже у снежка есть, - указал я на котенка.
- Зови, как тебе хочется, - махнула она рукой.
В действительности мне хотелось услышать нечто иное.
- Как тебя называют друзья? - настаивал я на своем.
- У меня нет никого, - холодно ответила она. - И давай, договоримся, больше не спрашивай мене ни о чем. Хорошо?
Я только кивнул. Что мне еще оставалось делать.
День не предвещал никаких странностей. По крайней мере, небо было совсем обычное - иссиня-голубое, несколько плавно движущихся облаков и серые мелькающие птицы. С самого утра на меня нахлынуло одиночество. В принципе, как не назови, одиночество всегда остается одиночеством. Мужское ли, женское ли. Красиво оно подано или не очень. Закончится потом или нет.
Вот интересно. Неужели у всех хоть несколько раз в жизни бывает период одиночества? Не во всем даже, конечно нет. Просто одиночество "любовное", "семейное". Когда есть родные, друзья, есть женщины, приятели... И неважно как оно обставлено. Бедное ли оно. Трагичное. Безысходное. Такое одиночество, при котором не чувствуешь равновесия между своими действиями и жизнью. На черта такие мысли в такое время, спросите вы? Сам не знаю.
Но как ни крути, одиночество будет всегда. Его не избежишь. Тем более - не надо его избегать! Чем раньше человек переживет период ПОЛНОГО одиночества, тем легче ему будет потом жить, и вообще, в одиночестве нет ничего страшного...
Вернувшись домой из супермаркета, я ожидал увидеть мою случайную сожительницу спящей - почти все время, когда я приходил домой откуда-нибудь она спала на диване, или делала вид, что спала. В этот раз я не успел даже повернуть в замке ключ. Она открыла дверь в коротком розовом халате, что я купил ей недавно. Помню, тогда мой подарок получил отзыв - полное отсутствие вкуса!
- Ну, что ты так долго? - спросила она, смотря на меня сердито.
- Пробки на дорогах.
- У тебя что, всегда пробки? Или ты просто зашел к какой-нибудь подружке? - она уперлась кулаками в бедра.
- Ты ошибаешься, ни к кому я не заходил, - парировал я. - Тебе очень идет.
- Правда так думаешь, или же хочешь перевести тему?
- Иногда ты невыносима. Во всем стараешься найти потаенный смысл. Но в моей фразе никакого смысла нет, кроме одного - Тебе действительно очень идет! Можно мне пройти?
Она отступила на шаг, внимательно наблюдая за бумажным пакетом в моих руках, словно это был музейный экспонат.
- Я ненавижу ходить по магазинам, - начала она. - Мне больше нравится сидеть дома и ждать покупок.
- Разве у тебя никогда не бывает желаний, быть может, тебе что-то сильно захотелось, а я это не купил - просто не знал, что ты этого хочешь?
- Не купил - значит, не знаешь меня совсем, не чувствуешь, что нужно мне в данную минуту, - произнесла она и отняла у меня пакет.
Сразу же на кухне послышался шорох, звон и ее счастливые возгласы - "Ого, это же супер!", "Ты чудо!", "Как ты узнал?!". Признаюсь, с того дня, как мы стали жить вместе, моя жизнь наполнилась некоторым смыслом. Было приятно просыпаясь утром видеть ее улыбку, ощущать горячие пальцы на спине, слушать ее несуразные рассказы, которые она выдумывала на ходу, задавая всегда один и тот же вопрос - веришь? Я кивал, а она смеялась надо мной, называя меня глупым. Я сильно привык к ней за эти несколько месяцев, хоть она была иногда невыносима, с ней бесполезно было спорить, и ее настроение менялось будто бы флигель на ветру - то так, то эдак. Какой во всем этом был смысл, я не знал, иногда так не хочется искать смысл во всем, что тебя окружает. Иногда проходит время и смысл умирает. Видимо со мной так и произошло.
Заглянув на кухню, я увидел, что все содержимое пакета выложено хаотично на столе, а подруга с блаженным выражением лица поглощает зеленый виноград.
- Я его обожаю, - по ее губам двумя ручейками стекал сок.
- А ты говорила, - пожал я плечами.
- Прости, я ошиблась, - поднялась она со стула и поцеловала меня в щеку. От ее лица пахло виноградовыми косточками. - Кстати, к тебе приходили.
- Кто? - быстро спросил я.
- Почтальон, - без интереса ответила она.
- Почтальон? Ты уверена?
- Да, - кивнула она, взяв еще одну гроздь винограда. - Передал конверт и попросил расписаться на каком-то бланке. Только и всего.
- Ты открывала конверт?
- Конечно, открывала, - удивленно заявила она. - Мне же интересно!
- Письмо?
- Нет, безделушка странная.
- Что конкретно?
- Блюдце, - бросила она.
- Можно взглянуть?
Она пошла в комнату и через минуту принесла плоский предмет, действительно похожий на блюдце. Его матовая поверхность впитывала свет, делая его переливчатым.
- Ошиблись, наверное, - покрутив странный предмет в пальцах, сказал я.
- Нет, адрес был наш, и имя тоже твое.
- Мое имя? - это уж точно не возможно, квартира ведь не моя, а Амели.
- Уж имя то твое не спутаю.
- Странно все это, - только и сказал я.
Я положил блюдце на подоконник и сев на диван начал о чем-то думать. В голове было точно как в ночном лесу, хоть фонариком посвяти - ничего не увидишь. Она подошла и села рядом со мной.
- Ты чем-то расстроен? - задала она тихо вопрос.
- Сам не знаю.
- Так не бывает.
- Сам знаю, что не бывает.
- Тогда что?
Посмотрев на синее блюдце, я вздохнул.
- Видимо исключение из правил.
Я включил душ и подставил лицо под прохладную струю. Остатки разрозненных мыслей исчезли, остался лишь шум воды. Я побрился и почистил зубы. Она принесла мне чистое полотенце, которое пахло полевыми цветами, а может, мне просто показалось. Вытерев голову и надев халат, я вернулся в комнату. За окном лил сплошной стеной дождь. Комната была неуверенным светом бра, который почему-то стоял на полу. Впрочем, какая разница, где он стоит, хоть на потолок приколоти - в мире ровным счетом ничего не поменяется.
Она лежала на разложенном диване, накрывшись одеялом, и листала без видимого интереса какой-то журнал. Жизнь журнала очень коротка, тем более в ее руках, - подумал я про себя.
- Ты любишь дождь? - вдруг спросила она.
- Никогда не думал об этом, - я лег рядом.
- Раньше меня называли Дождь. Что ты думаешь об этом имени?
- Мне нравится, Дождь, - улыбнулся я. - Мне тоже так тебя называть?
- Нет, не называй.
В комнате повисло молчание. Она отложила журнал и выключила бра. В темноте я скинул халат и забрался под одеяло. Мы легли спать под шум ночного дождя.
Она всегда спала голышом. Не то чтобы я был против этого. Напротив, мне было приятно лежать рядом на одном диване. Изредка она просила обнять ее, и, признаюсь, мне нравились те мгновения, когда я проводил пальцами по ее горячей спине и по упругим ягодицам. Также редко она целовала меня в щеку.
- Можно тебя спросить? - тихо прошептала она на ухо, водя пальцем по моей груди.
- Спрашивай.
- Когда ты последний раз спал с женщиной?
- Ты имеешь в виду, занимался любовью? - переспросил я.
- Угу, - ее пальцы были уже внизу живота.
- Чуть больше полугода.
- Так долго?
- А вообще, к чему ты это спросила?
- Так, интересно просто, - ее пальцы сильно сжали мой детородный орган, который не мог никак не отреагировать на ее ласки. Она сжала большой и указательный пальцы в кольцо и начала двигать ими.
- Что ты делаешь? - спросил я, закрывая глаза.
- Хочу заняться с тобой любовью, - она облизнула мою щеку.
- Я не могу...
- Ты любишь ее?
- Кого?
- Ну, ту девушку, в квартире которой мы живем?
- Люблю.
- Как ее зовут? - она ускорила движения пальцами.
- Амели.
- Где она сейчас?
- Я не знаю, - я уже не мог держаться.
- Скажи честно, когда я так делаю, ты думаешь о ней, так?
Я ничего не ответил. Дождь за окном все не переставал. Она больше ничего не спрашивала. Через некоторое время ее нежных движений все закончилось. Она легла на меня и долго целовала в шею. И я почти сразу уснул.
Так вот неспешно день тянулся за днем, и нашей совместной жизни стукнул месяц. Как бы все это странно не смотрелось со стороны, мы привыкли друг к другу. И мне нравилось наблюдать ее рядом. Что она думала на этот счет я не знаю, какие чувства испытывала ко всему происходящему можно было только догадываться. Но в ее полных одиночества и спокойствия глазах я не видел никаких ответов. А если бы спросил прямо, она бы меня послала с дальнейшими расспросами куда подальше. Такой уж это был человек.
Мы часто выбирались за город и устраивали тет-а-тет пикники, по вечерам бессмысленно шатались по городу, по сотому разу осматривали одни и те же достопримечательности, смотрели одни и те же фильмы в кинотеатрах, обедали в одних и тех же ресторанах. Мы редко обсуждали что-нибудь, но если подходящая тема подворачивалась нас уже нельзя было остановить - иногда мы готовы были трещать ни одну ночь, обсуждая какой-то вопрос, а могли за неделю перекинуться всего лишь несколькими фразами. Странно все было. Но это была моя и ее реальности. Две одинаково одинокие, пустующие, и так похожие реальности.
Часто вечером набрав в супермаркете всякой еды, мы сидели в парке возле старого давно не работающего фонтана и ели под бойкое стрекотание сверчков. Она смотрела на не колышущуюся воду и в ее глазах пробивались слезы, как будто она теряла свою мечту. Да, я постоянно замечал в ее взгляде обреченность. Она напоминала мне себя самого. Возможно, это нас и сблизило. Ведь она же тоже смотрела в мои глаза и как в зеркале видела себя.
Все когда-нибудь заканчивается в этом несправедливом мире. Холодное пиво в бутылке, сигареты в помятой пачке, месячные у женщин, делая их снова прежними, захватившая интерес книга, и даже сама жизнь. Все на земле носит лишь временный оттенок, неяркий полусвет, нечеткий полутон. Ничего больше. Так записано изначально. Изменить это нельзя, можно только смириться.
Мы шли по перрону, на который опустилась вечерняя усталость. В моих пальцах была зажжена сигарета, но курить не хотелось совершенно. Пепел падал сам, без моей помощи - догорал до определенного предела и падал на асфальт, слегка подмоченный прошедшим недавно дождем. Догорал и падал - такой вот простой до безумия алгоритм.
Поезд уже стоял на положенном ему месте, поглощая один за другим пассажиров. Она молча шла рядом и совершенно не задумывалась о своей участи. Поезд скоро заберет и ее. Я не видел в этом никакого смыла, а ей было видимо все равно. Так мы и шли, каждый из нас думая о своем.
- Спасибо за все, - остановившись перед своим вагоном, произнесла она.
- Рад был помочь.
- Теперь снова будешь жить спокойно, - улыбнулась она.
- Я привык к тебе сильно.
- Хм-м, - протянула она. - У тебя внутри сейчас слишком мало места для меня, и ты это знаешь лучше, как никто другой.
Я хотел было возразить, но мою фразу оборвал громкий гудок поезда.
- Может, встретимся как-нибудь, - проговорила она улыбаясь.
- Еще бы, - ответил я.
- Тогда, может, и переспишь со мной...
- Обязательно!
Она исчезла в темном вагоне среди других пассажиров. Стоя еще какое-то время, я надеялся, что она выбежит из поезда и передумает уезжать, но она даже не показалась в одном из десятка запыленных стекол, чтобы помахать мне рукой. Внутри разрасталось жуткое чувство некомфорта, что-то наслаивалось друг на друга как податливые куски мяса на шампур, что родилось совсем недавно, отжило ярким огнем и отмерло.
Поезд тронулся с места, окутанный сумерками и я остался совсем один. Я закурил новую сигарету и присел на скамью рядом. Через мгновение поезд растаял.
Больше всего на свете мне захотелось напиться до чертиков, чтобы забыть на какое-то время все свои мысли. Но странное чувство, засевшее в душу не давало тронуться с места. Где я сейчас? Задал я себе вопрос, который раскромсал на мелкие клочья налетевший ветер. Стремления изменять ход событий хватило на пару минут. Бросив эти дурацкие попытки, я остался сидеть на безлюдном перроне, рассматривая холодный свод неба. Через несколько секунд я насчитал одиннадцать слабо различимых звезд и закрыл глаза. Ветер срезал пепел с сигареты за меня...
Глава девятая
Мраморное море
Тревожный звонок, Воспоминания детства, Пачка сигарет, Ее глаза как мраморное море, История с пиццей, четырьмя бутылками пива и испуганным молодым человеком, которому помогло рассматривание двух обнаженных девушек, Мраморное море.
Звонок разразился нервным попискиванием и помигиванием зеленого света. Дотянувшись рукой до тумбы, я чуть было не опрокинула вазу с цветами - хрусталь размашисто качнулся, но все же устоял на ровной поверхности. Телефон не прекращал звонить, и мне пришлось ответить.
- Алло.
- Эсфирь, пожалуйста, приезжай скорее! Умоляю тебя, Эсфирь!
Я сразу же узнала голос говорившей - это была Фюу.
- Фюу, что случилось? Где ты?
- Эсфирь, ты должна обязательно приехать, мне так страшно!
- Подожди, успокойся. Что произошло, ты можешь объяснить нормально?
- Мюу в больнице. Я не знаю, что делать. Долго объяснять, приезжай.
- Хорошо, я приеду.
Быстро записав на салфетке адрес надиктованный Фюу, я оделась и покинула комнату. В вестибюле я попросила клерка заказать такси. Он с почтенным видом поклонился и быстро набрал номер на своем черного цвета телефоне с дисковым набором. После, выйдя из здания, я какое-то время смотрела на дорогу и ждала такси. Высоко в небе прокричали чайки, повернувшись на звук, я начала искать белые пятна птиц, но, наверное, они уже улетели. И вообще, всегда думала, что чайки живут около воды. Видимо мне показалось.
Неугомонные автомобили сновали туда-сюда, оставляя после себя лишь неприятный запах бензина. Я подумала о сестрах-близняшках. Что же случилось с Мюу? Всего несколько часов назад мы мило болтали в ресторане, смеялись, пили вино и все, казалось, было прекрасно. Разве могут изменить что-то несколько часов? Необычное ощущение - обманывать себя. Семь лет назад моя жизнь изменилась всего за несколько минут...
После окончания института я продолжала жить в Люминоусе какое-то время. Родители тогда были за границей. Мы виделись только на рождество, и то - не каждый год. Время от времени мама присылала короткие письма от своего и папиного лица, деньги и фотографии с видами городов, в которых они побывали. Однажды ранним вечером сидя у открытого окна и разглядывая темно-красное предзакатное солнце, я решила уехать. Быстро собрав самые необходимые вещи - несколько любимых книг, фотоальбом с личными снимками, одежда и украшения подаренные Александром - я ушла прочь, не взяв даже их. Бродя по вечернему городу, я заходила в различные бары и слушала любимую музыку с бокалом красного вина в руке и полным разбродом мыслей в голове. Посидев в трех-четырех заведениях, я пошла безлюдной дорогой в порт. Сев на высокий гранитный парапет обнесенный досками (по-видимому, его ремонтировали), я смотрела на раскинувшееся передо мной вечерней грустью море, выбросив из головы все на свете. Закатное солнце уже на половину погрузилось в темно-красную воду и вот-вот готово было утонуть. Казалось, что поверхность моря такого необычного цвета совсем не от солнца, словно кто-то неосторожно разлил несколько тонн томатного сока, а теперь я сижу здесь и наслаждаюсь этой красотой. Со стороны огромного портового крана, мигающего лампочками, как будто гирлянда новогодней елки доносились сонные крики чаек, а рядом со мной по всему парапету сидели напыщенные воробьи.
В тот день все кто меня знал остались в прошлом, а сама я затерялась в глубинах своих невразумительных мироощущений. Как в трясине. Единожды наступить на мягкую болотную поверхность не в том месте - и все пропало. Засосет с головой и спасти будет некому. Так я и шла на ощупь бесконечно долго. И даже одиночество не было тяжким грузом, скорее наоборот, я видела в этом определенный путь к спасению...
Скоро подъехало такси. Сев в машину и обозначив для водителя маршрут, я пусто смотрела в пыльное стекло, пытаясь разглядеть за ним хоть что-то. Светофоры, перекрестки, подземные переходы - все однообразно повторялось. В салоне автомобиля было полно сухого песка, непонятно откуда здесь появившегося. Такое ощущение, что водитель только что побывал в пустыне. Сам он внимательно смотрел на дорогу, даже ни разу не заговорив со мной или бросив взгляд в стекло заднего вида. Видимо ему было все равно кто его пассажир и куда его везти.
Минут через десять таксист высадил меня на больничной стоянке. Заплатив по таксе, я поблагодарила его. Он взял деньги, и никак больше не отреагировав, уехал. Я обогнула здание по периметру и оказалась у главного входа. На это путешествие мне понадобилось не больше не меньше - двадцать минут. Пока нашла выход со стоянки, потом упорно выписывала круг вдоль огражденной металлической сеткой пристройки родильного отделения, зашла в здание поликлиники - мне сказали, что это не больница, и только потом нашла то, что нужно.
Стены холла были выкрашены в бледно-зеленый цвет. С потолка слепили глаза люминесцентные лампы. Всюду семенили медсестры в белых халатах и реже врачи в голубых. Разносилось громкое шарканье полиэтиленовых бахил. В воздухе повис неприятный больничный запах.
В регистратуре я спросила в какой палате находится Мюу. Девушка в очках на тонкой оправе быстро посмотрев в списках ответила, что пациентка в данный момент находится в операционной.
- Сразу как привезли ту девушку, ее отправили в операционную, - добавила работница регистратуры. - Неотложный случай, поэтому палату сразу не назначили.
- А вы не знаете, что с ней? - спросила я.
- Я всего лишь работаю в регистратуре и не располагаю такой информацией. Вам лучше спросить врачей.
- Скажите, пожалуйста, я знаю, что с больной приехала ее родная сестра. Они близнецы. Где я могу ее найти?
Девушка оторвалась от каких-то записей и внимательно посмотрела на меня.
- Близнецы, вы сказали?
- Да, а что? Что-то не так?
- Надеюсь, что с ней будет все в порядке, - тихо проговорила девушка.
- С ней - с кем? - переспросила я.
- С ними обеими, - уточнила она. - Вы слышали, что близнецы не могут жить друг без друга, не ощущают себя друг без друга?
Я тихонько кивнула.
- Были случаи, когда один из близнецов умирал, а второй не мог выдержать одиночества, утраты частички себя и умирал следом.
- Самоубийство?
- Поверьте, есть много способов, - она сняла очки и положила на стол. - Будем надеяться, что все обойдется.
- Да, будем надеяться, - согласилась я.
- Я думаю, ее сестра сейчас около операционной. Это четвертый этаж. Было бы хорошо, чтобы ее кто-нибудь успокоил сейчас.
- Для этого я и приехала, - сказала я и пошла к лифту.
На четвертом этаже было не так многолюдно как в холле. Когда я шла по длинному коридору, мне встретилась всего лишь одна медсестра, везшая капельницу, она, слегка улыбнувшись, исчезла в одной из многочисленных палат.
Место, где я нашла Фюу напоминало своего рода зал ожиданий. Достаточно просторная комната без дверей соединяющая коридоры (тот, из которого я пришла и тот, что вел к операционной по-видимому), широкий балкон, несколько пластмассовых стульев стоящих в ряд, баллон с питьевой водой и приколотые булавками к стене листки с какой-то информацией и круглые настенные часы. Она была здесь одна. Стояла на балконе и нервно курила. Странно было наблюдать Фюу за таким занятием.
- Долго ждала? - сказала я ее спине.
Фюу тут же обернулась, уронив сигарету, и подбежав ко мне, уткнулась лицом в грудь. Давно никто не плакал, прижавшись ко мне так.
- Я не знаю... - начала она и тут заплакала сильнее. Я обняла ее обеими руками и начала успокаивать.
- Успокойся, все хорошо. Я здесь с тобой, теперь тебе нужно успокоиться, ладно? Давай вытрем твои слезы и спокойно поговорим. Давай?
Она отстранилась от груди и начала вытирать слезы. Я дала ей платок. После мы вернулись с балкона в холл и сели на стулья.
- Что все-таки случилось? - начала я.
- Не знаю, - покачала Фюу головой. - Мы ехали в метро. У Мюу начала болеть голова. Она выпила аспирин и ей вроде стало легче. Мы вышли где-то около причала и сели на морской автобус. Потом она неожиданно упала в обморок. Я не знаю, что произошло. Она никогда ничем таким не болела. Мы обе.
- Действительно странно, - протянула я.
Фюу кивнула.
- А что говорят врачи? - спросила я.
- Почти ничего, - вздохнула она. - Один раз из операционной вышла медсестра и сказала, что у Мюу что-то с сосудами мозга. Врачи делают все возможное. Не словом больше. Остается только ждать.
И мы начала ждать. За все время, что мы сидели в холле и разговаривали никто не выходил. Ожидание без каких-либо новостей убивало. Фюу выкурила пол пачки своих длинных сигарет, предлагая неоднократно мне. Я отказалась.
В основном говорила Фюу, я лишь слушала. Она рассказывала о детстве, то как они с Мюу росли, ходили в школу, институт, в котором мы и познакомились. Многое мне было известно, а что-то я слышала впервые.
- Помню, когда мы учились на втором курсе, Мюу сильно порезала руку стаканом. Вся наша комната в общежитии пропиталась кровью. Тогда я впервые испугалась за нее. Наш комендант чуть с ума не сошел, зайдя к нам и увидев море крови. Кричал-кричал, размахивал руками, грозился выгнать нас из общаги, но потом успокоился. Даже оказал первую помощь, перетянув руку Мюу своим ремнем и вызвал скорую. Молодец, в общем. Мы, кстати, познакомились с тобой, Эсфирь почти сразу после того случая. Помнишь, у Мюу еще была забинтована рука долгое время.
- Помню, - ответила я. И правда, вначале я различала сестер только благодаря повязке на руке Мюу, и лишь позже, когда рука зажила мы договорились, что они будут одеваться в разного цвета одежду.
- А помнишь нашего Цезаря? - улыбнувшись, спросила Фюу.
- Кота?
- Именно, - Фюу хлопнула себя по коленке. - Нам с Мюу было тогда...не соврать бы... лет по десять. Родители подарили на день рождения огромного кота - пушистый цвета вечернего тумана, толстый, с огромными желтыми глазами и очень-очень ленивый. Уже не помню, как он получил имя Цезарь, возможно за свой эгоизм.
- "Кот эгоист" - очень милое словосочетание, - отметила я. Фюу лишь приятно улыбнулась.
- Я помню, как мы его мучили немного. Ездили верхом. Он выдерживал нас обеих. А если сбрасывал, Мюу стучала ему по голове пластмассовым молоточком. Родители, конечно, не были в курсе.
- Прямо живодерки, - покачала я головой.
- Ну, мы же несерьезно, в шутку, - запротестовала Фюу.
- Угу, коту было от этого много легче.
Видимо я не зря приехала. Фюу немного смогла отвлечься за нашим разговором. Ей стало пусть и чуточку, но легче. Из операционной, по-прежнему никто не выходил. Только по коридору прошла уборщица, вымыла пол в холле, не обращая на нас никакого внимания и удалилась. Мы разговаривали обо всем на свете, что приходило в голову то мы и переводили в слова. Вспомнили бывших парней, поговорили о любимых книгах, музыке, фильмах. Фюу рассказала десяток смешных историй связанных с Мюу. Уверена, Мюу смогла бы наговорить столько же забавного и о Фюу. Такими уж были сестры близнецы. Через два часа в пачке Фюу осталось три сигареты. На улице солнце постоянно пряталось за облаками и лениво выкатывалось. Я сразу представила Цезаря, как он медленно заходит в комнату, плюхается на ковер и засыпает.
Через полчаса из операционной вышел хирург, вытирая со лба пот. Он сказал, что в одном из сосудов головы Мюу образовался тромб и если с доставкой немного помедлили, она бы умерла.
- Значит, угрозы жизни нет? - спросила я.
- Мы сделали все возможное. Кровоток восстановлен, давление в сосудах стабилизировалось. Сейчас угрозы жизни нет. Состояние больной средне-тяжелое, но стабильное. Если в ближайшее время осложнений не обнаружиться, можно говорить о выздоровлении. Правда, какое-то время она останется здесь под усиленным контролем врачей.
- Спасибо, - ответила я.
- Это наша работа, - прозрачно улыбнулся он.
- А можно ее увидеть? - спросила Фюу. - Пожалуйста, это же моя сестра.
- Я вас понимаю, но после операции нельзя. Извините. К тому же она еще не отошла от наркоза. Она будет спать, наверное, до завтрашнего утра. Вам лучше пойти домой отдохнуть. Если что-то изменится, мы сразу же сообщим, - ответил врач и пошел по коридору.
Фюу села обратно на стул и достав очередную длинную сигарету, закурила. Я села рядом и положила руку на ее плечо.
- Я остаюсь, - сказала она.
- Это бессмысленно. Ты же слышала, что сказал врач - к ней сейчас нельзя. Тем, что будешь здесь сидеть впустую, ты ничего не изменишь. Ты устала, езжай домой, отдохни, поешь, поспи в конце концов. Ты напоминаешь мне сейчас тень. А завтра с утра мы приедем сюда вместе, договорились?
Она кое-какое время молчала, видимо обдумывая мои слова. Сделав три затяжки подряд, Фюу потушила сигарету.
- Ты права. Мы все устали, - произнесла она и, повернувшись ко мне, посмотрела в глаза. - Эсфирь, могу ли тебя попросить об одолжении?
- Все что угодно.
- Ты не могла бы побыть со мной какое-то время. Без Мюу дома одной будет страшно. Хотя бы пару часов.
- Я свободна до девяти, - ответила я и посмотрела на часы, висевшие на стене. Стрелки показывали половину шестого.
- Спасибо, - ответила Фюу.
- Мне ведь не трудно, - я взяла ее за руку. - Ты же знаешь, вы мне как сестры. Я вас люблю.
Выйдя из здания, мы поймали сразу же такси и поехали к Фюу. Она начала было что-то рассказывать, но, заметив, что я совершенно ее не слушаю, замолчала тоже. Так мы и ехали всю дорогу молча, каждая думая о своем, и изредка переглядывались. Ее глаза напоминали мне мраморное море. Блестящая бесконечная гладь, абсолютно твердая. На такую поверхность не сядет ни одна птица, из-под нее не выскользнет ни одна рыба. Солнце скрылось за высокими домами и стало прохладнее. Из динамиков доносилась медленная спокойная музыка. Таксист, что нас вез, тоже был не разговорчив и не проронил ни слова.
- А где вы живете? - спросила я, разглядывая однообразные пейзажи за окном.
- В Харуми, - ответила Фюу.
- М-да, - протянула я.
- Что-то не так?
Я улыбнулась и перевела взгляд от окна на Фюу.
- Ни разу не слышала. Это вообще где хоть?
- Ну вот, часто бываешь в Терезе, и мало знаешь город, - засмеялась она. - Харуми примерно час езды от Тереза. Главные достопримечательности открытый заповедник и знаменитое Мраморное море.
- Мраморное море? - перехватило у меня дыхание, - только что думала о море, не о каком-нибудь, а о мраморном.
- Ты там что, тоже не была? - удивилась Фюу.
- Не знала, что близ Тереза есть море, - тихо проговорила я.
Кроме Фюу удивился и молчаливый водитель. Внимательно посмотрел в стекло заднего вида со взглядом - ты, мол, откуда такая? Я сделала вид, что не заметила.
Пока мы ехали до Харуми, Фюу подробно описывала мне город. Оказывается Харуми родился как туристический поселок. Исключительной целью людей приезжающих в городок было посещение открытого заповедника Аско - самого большого в стране. На почти нетронутой цивилизацией местности в несколько сотен квадратных километров раскинулись по большей части дикие леса, извилистые реки, конусообразные горы припудренные слегка снегом и почти загадочное Мраморное море, с которым, как сказала Фюу, связано очень много легенд. О легендах Фюу к сожалению умолчала, сославшись на то, что это всего лишь глупые выдумки. Я не стала спорить.
Еще Фюу рассказала о сильнейшем землетрясении несколько лет назад. О том, как город словно птица феникс восставал из пепла и что сегодня наравне с Терезом он является одним из главных торгово-индустриальных центров.
Нас высадили около железнодорожного вокзала на главной улице. Вокруг высились красивые высотные здания и вечернее солнце, отражаясь в их стеклах, принимало своеобразный пурпурный оттенок. На дорогах безвылазно стоя в пробках, гудели автомобили. Люди, пользуясь этим, перебегали дорогу на красный свет. Фюу заверила, что идти совсем близко, и мы отправились пешком. По пути она размахивала руками, показывая что где находиться, говорила очень быстро, иногда сбивчиво, как будто сдавала экзамен. Экзамен оказался за просто так - я почти ничего не запомнила. Через минут десять мы пришли. Идти и, правда, было совсем ничего.
Фюу с сестрой снимали отдельный домик, может не слишком большой, но для двух человек вполне сойдет, к тому же в одном из самых спокойных и чистых районов - со слов все той же Фюу. Всего один этаж деревянной постройки не вызывал совершенно никакого стеснения внутри. Одна большая комната, просторная кухня, ванная, туалет и веранда. Будь у меня такое жилье, была бы самой счастливой двойняшкой на планете.
- Будь как у себя, - приветливо произнесла Фюу.
- Спасибо, - ответила я и окинула взглядом комнату. Первое, что бросалось в глаза - было очень светло. С трех сторон, словно вырезанные умело в картонной коробке, располагались огромные окна, завешенные лимонного цвета тюлем. На полу под каждым окном стоял широкий низкий горшок с каким-то не цветущим растением - одними только лопастными листьями которого можно было восхищаться. Примерно по центру комнаты раскинулась кровать круглой формы - такого я не видела уж точно никогда. Рядом лежали низкие подушки, книги, пластинки и сам проигрыватель. На стенах висели квадратные электронные часы, странного вида мозаики из морских камушков и несколько фотографий сестер.
- У вас, наверное, и ночью светло, - улыбнулась я.
- Конечно светло, с трех сторон окна, солнце целый день, а ночью луна. Веришь?
Я кивнула и села на низкую подушку, скрестив ноги. Фюу подошла к окну, вздохнув полной грудью.
- Так жарко, - протянула она, будто делая скучную работу. - Давай примем душ что ли. Ты как?
- Я только за.
- Отлично, - воскликнула Фюу. - Тогда я первая.
Пока Фюу была в ванной, я посмотрела несколько книг. Все они были связаны с химической тематикой, насколько я поняла. А уже в подробности того, как химия была связана с сестрами мне не хотелось вдаваться.
Из окна повеял легкий ветерок. Я вдруг подумала, что в моем желудке не наблюдалось никакой пищи очень давно. В последнее время начала замечать за собой пренебрежительное отношение к своему здоровью. Если в ближайшее время не предпринять никаких усилий, то будет слишком поздно.
Электронные часы мигали цифрами - 18:34. В 18:42 Фюу вышла из ванной. Она нагишом прошла по комнате, вытирая розовым бархатистым полотенцем слипшиеся о воды волосы, и упала на кровать, вальяжно растянувшись. Стройные ноги, подтянутый живот, сексуальная грудь в виде груши, ни одной лишней жиринки, соблазняющая туманность лобка. У нее чертовски классная фигура, - пронеслось у меня где-то в глубине подсознания. Мюу в свою очередь обладала точно такой же фигурой. Тот случай, когда сказано без преувеличения.
- Боже! Как хорошо! - рассмеялась она, крутя при этом зачем-то пальцами ног. - Вода только какая-то тяжелая.
- В смысле? - не поняла я.
- Ну, у меня после душа всегда волосы слипаются так, что не расчешешь ничем. Вот я и жду, пока они полностью высохнут.
- А-а, - протянула я, словно понимая о чем она говорит. Я не знаю как другие, но перед тем как расчесывать волосы непременно жду пока они высохнут.
В душе я не стала мочить волосы, просто стояла под прохладной струей воды и представляла расплывшиеся в сознание картины прошлого. Передо мной появлялись нечеткие лица которых-либо людей, чьих имен я не знала никогда, но предчувствие подсказывало, что они близки мне по духу. Вот такие странные фантазии.
Когда я вышла из душа, Фюу на кровати не было, зато слышался небольшой шум на кухне. Может она готовит что-нибудь. Было здорово.
Я легла на кровать животом вниз и расслабилась. Через минуту в дверь позвонили.
- Ждешь кого-нибудь? - спросила я громко, чтобы Фюу могла услышать.
Она вернулась в комнату и посмотрев на меня улыбнулась.
- Не я, а мы, - ответила она. - Я заказала пиццу.
- Очень кстати, - я лениво потянулась, слегка привстав. - Сейчас, подожди. Я спрячусь на кухне.
Фюу же тем временем направилась к двери, дотронулась ручки.
- Постой, ты же не станешь... - начала я, но было поздно. Она открыла дверь. Мои ошарашенные глаза в этой ситуации не были одиноки. Принесший пиццу молодой человек лет двадцати в испуге смотрел на совершенно голую Фюу, не в силах произнести и единого слова.
- Вы очень вовремя, - разбавила тишину Фюу. - Мы так проголодались, просто жуть как.
- Мы?? - сглотнул молодой человек и, окинув взглядом комнату, заметил меня. Тоже голую.
Он чуть не выронил пиццу. Фюу быстро взяла ее и поднеся к носу, вдохнула аромат, который разнесся уже по всей комнате.
- Не остыла? - спросила Фюу.
- Кто? - удивился вопросу молодой человек.
Я закрыла лицо руками, подавляя смех, а Фюу с совершенно серьезным лицом уточнила.
- Ну, пицца, конечно, что же еще?
- Да, - очнулся парень, закачав головой. - То есть, нет. Не остыла. Ну, я пойду. До свидания.
- Спасибо, - ответила Фюу и закрыла дверь.
Я засмеялась что было сил. Фюу положив коробку с пиццей на одеяло рядом со мной, а сама отправилась на кухню. Через несколько секунд она вернулась, держа в руках четыре бутылки пива и села на кровать. Смотрела на меня и улыбалась.
- Ты всегда открываешь дверь в таком виде? - вытирая от смеха слезы, спросила я.
- Нет, только когда не хочу платить по счетам, - вполне серьезно ответила она. Ей бы в рекламе по телевидению выступать с таким внушением.
- Хм-м, - протянула я.
- Хм-м, - протянула и она вслед за мной.
- Он, небось, подумал, что мы лесбиянки.
- Да какая разница, что он там подумал? - возмутилась Фюу. - Когда он придет домой с работы, сразу же запрется у себя в комнате и станет мастурбировать, вспоминая нас. Поверь мне, он еще долгое время не сможет забыть того, что увидел сегодня. Можно сказать, мы помогли парню.
- Каким это образом? - удивилась я.
- Если у него и были какие-нибудь проблемы с потенцией, с сегодняшнего дня их точно нет, - улыбнулась Фюу и принялась за пиццу, уже порезанную заранее в пиццерии. - Ешь, остынет.
- Хм-м, - лишь покачала я головой.
За пятнадцать минут мы прикончили всю пиццу и пиво. Желудок наконец насытился, словно переполненный вещами багаж. Алкоголь медленно всасывался в кровь. Я чувствовала, что постепенно пьянею.
- Что-то мне не очень хорошо, - прошептала Фюу, укладываясь. - Полежу немного.
- Наверное, не надо было так много пить, - согласилась я с Фюу и легла рядом.
- Разморило меня совсем, - зевнула она. - Спать хочется, хоть убей. Мы залезли под одеяло. Голова кружилась, готовая дать фору любому аттракциону. Я закрыла глаза и услышала шепот Фюу.
- Эсфирь, обними меня.
Я скорее машинально провела рукой по ее бедру, чуть остановилась на талии и дотронулась пальцами до спины. Первый раз в жизни я лежала под одеялом с девушкой, причем ни на мне, ни на ней не было никакой одежды и обнимала ее. Думала я об этом, правда, сравнительно недолго. Сон непроглядным туманом накрыл мое сознание. И сознание Фюу, я уверена, тоже.
Когда я открыла глаза было пять минут девятого. Фюу лежала на спине не шевелясь, и только немного наклонившись к ее лицу можно было различить еле слышное дыхание, как у ребенка - тихое, ровное. Быстро одевшись, я оставила записку на подушке рядом:
"Мне пора идти. Спасибо за пиццу.
Если что - звони.
Эсфирь."
Еще раз посмотрев на часы на стене - зеленые цифры 20:05 сменились на 20:08 - я вышла из квартиры Фюу. На удивление в блузке с коротким рукавом было не холодно. Красноватое небо расплывалось теряя четкие очертания. Облака больше похожие на разводы от самолетов однообразно плыли в одну сторону. Было загадочно тихо, такое ощущение, что ветер совсем пропал из этого мира.
Вернувшись прежним путем на вокзал, в информационном окошке я спросила, как добраться до Мраморного моря. Получила исчерпывающий ответ. Оказалось все не так сложно. Нужно было перейти к перрону пригородных поездов. Сесть на скоростной поезд с незатейливым номером А100. Доехать до конечной станции, совсем недолго - уверила меня девушка на справке, рассказывающая путь - минут десять. И все. Я так и поступила. Спустившись на эскалаторе в подземный переход, в котором моя кожа вся покрылась мурашками от холода я перешла на смежную платформу. Электронное табло показывало время отправления и прибытия каких-то поездов и время - 20:21. Поезд с номером А100 покорно дожидался своих пассажиров. Я была в их числе.
Поезд на самом деле ехал очень быстро и, что не характерно для такого вида транспорта - почти бесшумно. Индустриальный пейзаж за окном исчез с молниеносной скоростью, сменившись вечнозелеными рощами кедров, как будто переключили канал телевизора. Остановок было всего две, включая конечную. На первой остановке почти никто не сошел, вагон наоборот наполнился людьми, почти все места стали заняты. И вновь за окном начали мелькать высокие деревья, казалось, задевая своими макушками небо.
Поезд остановился без звука. В динамиках раздался искаженный электроникой голос девушки, возвещающий о конечной станции. Все встали со своих мест как по команде и целенаправленно двинулись к выходу.
Широкий перрон освещало множество фонарей. Люди вышедшие из поезда, словно муравьи, чувствующие приближение дождя, куда-то подевались. Воздух был насквозь пропитан ароматом свежей хвои. Заметив вдалеке мост, я медленно пошла вдоль платформы к еле заметной конструкции.
Мост выходил на обзорную площадку с невысоким металлическим парапетом. Чуть правее находилась фуникулерная платформа - оранжевые вагончики тихо покачивались, неся с собой туристов. Вечернюю застенчивость, расплавленную багровым диском солнца, освещали многочисленные вспышки фотокамер.
Спустившись вниз вплотную к ограждению, я всмотрелась вдаль. Внизу огромной рощей раскинулись кедры, закрывая изумрудной кроной залив, вдающийся в сушу примерно на километр, или больше. Выход же в открытое море преграждали несколько островков - скорее всего, искусственно созданных, чтобы уберечь живописнейший залив от штормов. На площадке рядом со мной играли дети - две девочки - вместе со своей мамой в бадминтон. Не самое удачное время для игры, - подумалось мне. Я вдруг вспомнила сестер близняшек. Как там интересно Фюу, и все ли в порядке с Мюу?
Вниз вела одна единственная тропа, посыпанная молотым красным камнем, будто это теннисный корт. Я пошла по ней. Внизу меня ждал дебаркадер с несколькими рыбацкими лодками, привязанными толстыми почерневшими от воды веревками. Сняв кроссовки, я дошла до края деревянной пристани и села, свесив ноги в воду. Острый холодок тонкими струйками прошелся по ступням, но вскоре кожа привыкла к прохладе и мурашки, выступившие на руках и спине прошли. Солнце исчезло, оставив после себя лишь туманное зарево на темном небосклоне. Звезды продолжали устилать свои привычные дорожки.
Смотря на темную неподвижную гладь воды, мне страсть как захотелось закурить - отчего - сама не пойму, но вокруг не было ни магазина, ни круглосуточного маркета, ни даже киоска - только тихий, как будто заиндевевший, залив Мраморного моря. Я сидела здесь одна, а где-то совсем рядом были Александр, Фюу, Мюу. Стоит только закрыть глаза, позвать их и они придут и заберут мое одиночество. И я чувствовала, что мое одиночество больше не принадлежало мне одной - странное ощущение, словно оно растворилось в их любви, а мне лишь достались последние капли со дна бутылки.
Я давно забыла, как пахнет осень - помню, что запах с завидным постоянством в миллионы лет не меняется, к нему лишь добавляются определенные мелочи, как то запах бензина от автомобиля или соленый привкус морской пены от шлейфа корабля, но суть не меняется никогда. Теперь к воспоминаниям прибавится еще и кедр.
Раньше многое было по-другому. Глядя на небо, было время мечтать о чем-то невообразимом и лично откровенном. Пусть это и было простой тратой времени, но только не в те мгновения, которые никто ни в силах был отнять. Иллюзорные лабиринты с годами таяли и затемнялись. В мыслях было все больше белых пятен - таких белых, словно только что насыпал свежий снег.
Александр всегда относился с симпатией к падшим ангелам - я - почти типичный их представитель. Во всяком случае, мой внутренний мир именно таков. Лучше я или хуже, чем могу показаться? Гораздо лучше. И гораздо хуже. Но он вправе судить об этом сам.
Все эти годы без него мне было невыносимо хорошо и отчаянно плохо, жар до ледяной дрожи, нектар и яд - опять этот сюрреалистический коктейль, заставляющий идти по лезвию бритвы - отточенной лишь для тебя, подниматься в небеса - в которых давно ничего нет, срываться в бездну - закружившись в пряно-жгучем танце дерзких желаний. Нет, нет и еще раз нет! Это неправда. Такого не может быть. Не должно. Это всего лишь ностальгия. Все рано или поздно пройдет. Почти забытая боль когда-нибудь снизойдет до милости и навсегда покинет с трудом срастающиеся осколки сердца. Когда-нибудь. Просто у него такие же глаза, ничуть не изменившиеся - цвета северного неба, разве что смотрят по-другому - спокойно и задумчиво. В них больше нет того испепеляющего огня, в котором невозможно было не сгореть. То был поистине адский огонь. Но хватит. Слишком больно. И так бесконечно жаль, что нельзя по собственной воле стереть ненужные воспоминания.
Пошел небольшой дождик. Поверхность залива зашумела, и ветер, подхватывая налету падающие капли, доносил их до лица. Эти мельчайшие брызги смешивались с каплями слез, разбавляя их, но не утешая. Как бы мне хотелось быть счастливой оттого, что я вижу счастливыми других. Иногда это получается. Иногда.
Случайные приключения, ни к чему не обязывающие встречи - как красивые картинки в журналах, который скоро будет выброшен за ненадобностью. Пародия на настоящие чувства, пародия на жизнь. А что такое жизнь, как не мозаика из встреч и расставаний, иллюзий и игр, в которые играют люди. Кому есть дело до чужих чувств? Только тому, кому они предназначены? Спорно. Поможет ли утешение отчаявшемуся? Вряд ли. Понимание? Отчасти.
Цепочка логически выстроенных мыслей все время норовит распасться на звенья и смешаться с бусинами жемчужин, создав причудливый и, в тоже время, нелепый по своей абстрактности узор.
Созидать - не разрушая. Отчаявшись - не верить в финал. Любить - но не желать. Воспарить в падении. Забыться - все вспомнив. Не обретя - потерять.
Время тянулось до безумия медленно. Наскоро пообщавшись в ресторане Гардена, мы не успели даже обменяться номерами телефонов. Как же хотелось позвонить ему и услышать голос, приходивший за последние годы только во сне. Когда мы встретимся, нужно рассказать ему, почему много лет назад мы расстались внезапно. Или сейчас это уже не так важно для наших сердец, истекает ли срок годности у ошибок? Наверное, уже незачем бередить старые раны и вспоминать всю ту боль, что обжигала до слепоты. В его глазах не было ненависти. Большое спасибо ему за это.
Как хорошо стало на душе. Впервые в жизни я ощущала, какой притягательной силой может обладать смелость поступать, как этого хочет сердце. Убежать от родителей, которые все больше были заняты собой - лишь первый уверенный шаг.
Сколько же времени прошло с того дня? Странная штука - человеческая память. Иногда вчерашний день нельзя вспомнить так досконально, как прошлый год. А иногда и наоборот, забываешь всю прошлую жизнь ради мига дня сегодняшнего. Вся жизнь в полоску. Светлая, темная, смешная, печальная. Уже много лет я чувствовала так - одиночество, теплота в глубине души, мягкий теплый дождь высоко сверху, печальные глаза в зеркале и тишина. Тишина
Шум воды нарастал от усилившегося дождя. Одежда промокла до последней нитки, волосы слиплись в непослушные узлы. Звук дождя перекрыл все остальные звуки, полностью растворившиеся в ночной мгле. И только звук дыхания и сероватый пар отчетливо выделялись из общей картины.
Посмотрев на небо, я заметила почти полупрозрачные силуэты летящих птиц...
Глава десятая
Птицы летят на север умирать
А ливень не прекращается. Однажды ты увидишь такое наводнение по телевизору - и поймешь: "Вот оно. Это - моя душа".
Птицы летят на север умирать. Странно наблюдать серых одинаковых птиц за таким занятием. У них есть небывалая свобода, та - что не приемлет никаких ограничений, крылья, направленные к своей судьбе, подъятые ветром, что может быть безграничнее? Это ведь лучший способ вершить свою судьбу самим. И таких свободных сотни, тысячи. Но все-таки они летят направленно на север. Их выбор. Их свобода.
Не знаю, сколько точно времени я просидел на высоком бордюре у обочины дороги. Мимо меня проносились блестящие на солнце автомобили, неуклюжие рейсовые автобусы, даже люди на велосипедах. Все ехали куда-то имея свое направление. Я же оставался сидеть на месте, и курил подряд одну за другой сигареты. Это было то самое место, где полгода назад я сбил по глупой случайности ту девушку. Сколько раз я прокручивал в голове события того дня, шаг за шагом воссоздавал туманную картину и все думал - а могло ли быть иначе? Ведь где-то мною была допущена досадная ошибка, стоящая здоровья той девчонке, стоящая ее умения танцевать, стоящая моей воли отнять ее свободу.
Ей исполнилось в этом году двадцать лет. Всего двадцать лет, подумать только. Я прервал ее полноценную жизнь в самом начале пути. Врачи сказали, что через несколько месяцев могут сделать рисковую операцию, что у девчонки есть небольшой шанс. В этот самый шанс - по их словам один из ста - я усердно верил каждый день, а ночью меня снова и снова настигали картины аварии. В красном тумане ее испуганное лицо и бессильный крик.
Проводя серых птиц взглядом, я поднялся с бордюра и пошел по проспекту пешком, в душе думая, может, кто собьет и меня. Не выход, конечно из ситуации, но, по крайней мере, было бы честно. Так, наверное, думал только я в тот момент. Внимательные водители в тот день усиленно не желали нарушать правила движения.
На мосту под перекрытиями зажглись фонари, несмотря на то, что был день. Ветер постоянно менял направление, и из-за этого тонкие облака неумолимо исчезали за мрачными тучами, медленно тянувшимися с севера. Еще несколько часов и город накроет сильный дождь. А может, и эти вязкие тучи ветер разорвет своей безудержной силой и рассеет на бескрайнем небосклоне. Кто знает.
Я шел вперед, вспоминая прошлое, и единственное, что мне хотелось делать, так это плакать. Но слез, как и дождя все не было. Дождь уже давно канул в прошлое...
Меня разбудил звонок в дверь, разрезав мое отсутствие, потому как мое состояние сном никак нельзя было назвать. Все что угодно, но только не сон. Который был час, я не знал, электронный будильник всю жизнь простоявший на одном месте - на тумбе рядом с телевизором - куда-то исчез. Потом мне пришло в голову, что я проснулся просто-напросто не у себя дома, но, открыв второй глаз, идентифицировал стоящий телевизор как свой. Слава богу, одной головной болью стало меньше. Хотя бы я у себя дома. Что за время суток я мог только догадываться, шторы были завешены, а их открывать не было времени - неугомонный потрескивающий звонок продолжал настойчиво закладывать уши. По дороге к двери я бросил быстрый взгляд на зеркало, но то, что там показали, я узнал с трудом.
С замком я совладал довольно быстро, куда дольше я провозился со щеколдой - мои трясущиеся руки, наверное, были не настолько чутки в тот момент. Еще через несколько мгновений я наконец-то открыл дверь. На пороге стояла она.
- Привет, - вырвалось у меня. Механическая фраза, которую я произношу каждый раз, открывая дверь, показалась мне странной. Даже не сама фраза, а скорее голос.
Она ничего не ответила на это и молча смотрела на меня. Против ее отглаженного платья изо льна, белой блузки, уложенных волос мой вид проигрывал по всем параметрам, которые только можно было установить. Я открыл дверь в мятой пижаме, в одном тапке - на второй ноге был надет наизнанку носок, - небритый как дикобраз, с ввалившимися глазами, в белках которых полопались сосуды.
Эсфирь кинулась ко мне и обняла мою шею руками.
- Ну, у тебя и вид, - только и сказала она сквозь слезы.
- Да, бывали дни и получше, - попытался пошутить я, но она никак не отреагировала, только крепче прижалась ко мне.
Когда мы прошли внутрь, Эсфирь схватилась за голову, окинув внимательным взглядом мою квартиру. Предупреди она меня о своем приходе заранее, этот бардак все равно не испарился бы, даже профильной бригаде по уборке нужно было бы порядочно времени, чтобы хоть как то скрасить весь бедлам. На кухне в мойке выстроилась в очередь на водные процедуры целая куча грязной посуды, переполненное помойное ведро выдавало омерзительной жуткости смрад, продукты, которые еще не покинули мой холодильник сгнили примерно неделю назад, среди остатков пищи можно было заметить проворных тараканов. Только бог знал, кто еще за все это время мог завестись в моей квартире, я лишь только догадывался. Комната выглядела ни чуть не лучше - повсюду валялась мятая одежда, бутылки из-под пива и виски, пустые пачки сигарет, какие-то журналы с вырванными страницами. В общем, я в своем доме устроил помойку номер один, к сожалению, совершенно бесплатную.
- Как же ты жил здесь?
Разведя руками, я начал искать на полу пачку хотя бы с одной сигаретой. Довольно быстро нашел сигарету без пачки в одном валяющемся ботинке и прикурил.
- Что ты делаешь? - громко сказала Эсфирь. Мой слух еще не привык к таким децибелам.
- Сейчас бы выпить чего-нибудь, - сказал я, оглядывая комнату.
- Ты что смеешься?! - крикнула она и, подойдя вплотную, влепила мне сильнейшую затрещину. В голове заработал какой-то механизм, по тиканью немного напоминающий часы. Эсфирь опустилась на корточки, тихо заплакав. Потушив сигарету в банке с остатками вечность назад выдохшегося пива, я сел рядом с ней и попытался дотронуться ее волос, но она отмахнулась.
- Что ты с собой делаешь? Зачем? Ты сделал мне очень больно, поступив так. Где ты был целый месяц, пил беспробудно? А как ты думаешь было мне? Я с ума сходила каждую минуту, ожидая хоть какой-нибудь весточки от тебя, а ты тем временем напивался до помутнения рассудка. Я места себе не могла найти, хотела уже покончить с собой, думала, что тебя уже не увижу. А ты...
- Прости.
- Тебе не кажется, что сухого прости недостаточно? - не успокаивалась все она.
- Я не мог никого видеть, даже тебя. Ты знаешь, как я любил Винора.
- А меня ты не любил? - вспылила она и кинулась мне в объятия, надрываясь от плача.
Мы просидели, не сказав друг другу ни единого слова, минут тридцать. Жуткое ощущение: словно между нами огромных размеров ледяная стена и нам нечего сказать друг другу. Но мы просто устали.
- Как ты себя чувствуешь? - произнес я первую фразу, после длительной немой сцены, видя, что она не сможет заговорить первой.
- Теперь уже лучше. Ты ведь рядом со мной, - посмотрела она странным взглядом, будто вглядывалась в колодец, в котором не видно ни воды, ни дна. - Пообещай, что больше так не поступишь со мной. Я слабее, чем кажусь на самом деле, и второго раза больше не выдержу.
Я поцеловал ее губы, показавшиеся мне солеными, посмотрев на ее лицо я увидел, что новые льдинки слез скатываются по ее щекам. Смахнув пальцем слезы, я поцеловал ее вновь.
Обещание, данное Эсфирь, я сдержал. И больше никогда не пропадал.
Через полгода, точно следуя какому-то зову судьбы, в аварии погибла Элеонора. Похороны прошли тихо и почти незаметно. Такой она и была - незаметной.
Все утро моросил мелкий дождь. Мы стояли под зонтом совершенно одни. В холодном воздухе слышалось ее дыхание.
- Теперь они вместе, как думаешь? - спросил я.
- Думаю после всего они это заслужили, - ответила Эсфирь, крепче прижимаясь к моей руке.
На сером граните воробьи доклевывали пшено.
- Кроме тебе у меня никого не осталось в этом мире, - посмотрел я в ее глаза, наполненные слезами. - Чертова жизнь! Кто может отделить разум от безумия?! Кто поставит четкую грань там, где ее заведомо не существует?! Чем дольше я живу в этом мире, тем больше понимаю, что он и есть безумие!
От моего крика воробьи испуганно разлетелись, побросав желтоватые зерна. Эсфирь твердо взяла меня за руку, давая понять, что пора уходить. И мы медленно пошли по истоптанной дорожке, покидая выцветшую траву - действительно, у нее был оттенок смерти.
- Знаешь, что-то осталось у меня внутри после ее смерти, - попытался я высказать свои мысли, уже после того, как мы покинули кладбище и стояли на пешеходном мосту.
- Так всегда бывает. Вечно думаешь, что не все успел сказать человеку все, что хотел. Я тебя понимаю.
Внизу проносились автомобили, а на пешеходном переходе выстроилась настоящая очередь из прохожих, ожидая зеленый свет.
- Нет, я не об этом, - возразил я. - Здесь что другое. Скорее наоборот, она не все мне сказала. Словно нераскрытая тайна осталось витать где-то рядом. Я почувствовал это на кладбище. Ты ничего такого не заметила?
Конечно, Эсфирь покачала головой, она и понятия не имело, что я говорил. Все мои слова вообще было трудно понять.
- Я тут подумал, может нам стоит уехать на время из города, как ты считаешь?
Эсфирь улыбнулась. Первая улыбка за сегодняшний день.
- Хоть на край света, - проговорила она, явно желая сказать нечто большее, но почему-то сдержалась. - Можно поужинать пока где-нибудь.
- Можно поужинать в воздухе.
- Ты серьезно хочешь улететь прямо сейчас?
- А что? Я думаю, чем скорее, тем лучше, - повел я плечами.
- Тогда поехали в аэропорт. Не будем терять ни секунды.
Никогда не мог спокойно находиться в этом месте. Кто бы, что не говорил, я остаюсь всегда при своем мнении. Страх возвращающий меня в детство, боязнь затхлого воздуха с привкусом лекарств. С каждым шагом по коридору, до блеска вымытому, внутри меня что-то подрагивало нехорошими воспоминаниями, словно через темноту ночи за мной следят холодные глаза, а укрыться от них нельзя. Воздух хранил в себе мольбы тысяч людей и боль миллионов, но все делали вид, что ничего нет.
Медсестра шла впереди меня, плавно покачивая бедрами. Слишком хорошая фигура для медсестры, - мелькнуло у меня в голове, - с другой стороны, разве медсестры все должны быть дурнушками? Чистой воды вздор. Она провела меня до новой палаты, в которую перевели на прошлой недели ту девушку и, улыбнувшись мне, удалилась.
Я постучал три раза. Звонкий молодой голос попросил войти. И я дернул ручку.
Она стояла, опираясь о больничные костыли у подоконника и, видимо, до моего прихода рассматривала шумную улицу. Ее губы заиграли улыбкой радости, словно я пришел поздравлять ее с каким-либо знаменательным праздником. Я улыбнулся с трудом в ответ, не потому что мне этого не хотелось, а потому что еще не привык смотреть ей в глаза, будто ничего не случилось. И она снова это почувствовала.
- Ну вот, - грустно протянула она. - Опять на твоем лице этот печальный осадок.
- Прости, - выдавил я.
- Ты же обещал мне, помнишь?
Я покорно кивнул, и потупил взгляд. Пол в палате был как и во всей больнице из белого кафеля. Посмотри на такой пол полчаса и уже всякое желание жить пропадет. Из-за спины я достал футляр из тонкого металла с ее любимыми конфетами. Ее губы взорвались новой порцией невероятных эмоций.
- С кокосовой стружкой и миндалем? - смотрели на меня совсем еще детские глаза.
- Только с кокосовой стружкой и миндалем, - развел я руками.
Она схватилась крепко за костыли и сделала мне навстречу один сложный шаг, я быстро подошел к ней вплотную.
- Я сама тоже могу, - твердо сказала она.
- Я знаю.
- Нет, ты не веришь, поэтому не дал мне показать тебе, - заявила она.
Я обнял ее, и мы простояли так несколько секунд. Меня тянуло к ней. Я чувствовал необъяснимую глубину, которой были наполнены эти минуты. И она тоже чувствовала это. Она плакала на моей груди, а на спине остался невероятным ожогом отпечаток ее нежных пальцев. Что это было за чувство, я понятия не имел. Вина? Раскаяние? Меня постоянно терзало нечто подобное, ее слезы были живым напоминаем случившегося. Только сделать что-нибудь теперь уже было нельзя. Глупо винить себя.
- Глупо винить себя, - тихо произнесла она. И от этих слов мне сделалось еще хуже.
- Ты смотришь на меня, как будто мы старые приятели.
- А как я должна смотреть, по-твоему? С ненавистью?
- Не знаю я, - ответил я. - Так хотя бы мне было легче все перенести.
- Ты заблуждаешься, если и правда так думаешь. К тому же я не могу врать себе. Ты правда не виноват в том, что все так вышло. Дурацкий случай. И хватит об этом. Давай лучше есть конфеты.
Меня словно связали по рукам и ногам, не было никакого желания выпускать ее из рук. Но прикосновение юной ладони вернуло меня к реальности.
Я помог ей сесть на кровать, а сам подставил стоящий рядом стул. Пока она открывала коробку с конфетами, снимая прозрачную слюду, я смотрел на нее и думал о боли, которую ей пришлось пережить. Поразительно сильный человек в таком юном создании сидел передо мной, фантастически сильный.
- Ты так и будешь смотреть? Если ты не подключишься, я съем все сама. В общем, ты предупрежден, - засмеялась она, хрустя миндалем. - Видишь, я честна с тобой.
- Что ты делаешь, когда тебе лгут?
- Все зависит от ситуации. Например, если человек не слишком близкий - то мне глубоко наплевать, и я просто делаю выводы, а если близкий - то я внимательно выслушиваю и спрашиваю потом - зачем он лжет. Но никогда не повышаю голоса, хотя могу обидеться.
- Выходит, ты прямой человек.
- Выходит, - пожала она плечами. - А к чему ты спросил?
- Хотел выяснить, как ты относишься ко мне.
- И что, получилось? - улыбнулась она.
- Вроде того.
Она протянула мне конфету. Мне это напомнило сцену из цирка, когда выполнившему определенное задание морскому котику давали за проделанную работу рыбу. Я улыбнулся своим мыслям, но она этого не заметила и продолжала поглощать конфеты.
- Чем ты занимаешься? - спросила она.
- Тебе ведь нужен честный прямой ответ, так?
- Если хочешь, можешь мне отвечать.
- Но ты же почему-то спросила?
- Когда ты обнимал меня, я заметила у тебя за поясом пистолет. Ты из полиции?
Я молча покачал головой.
- Ты из плохих парней, я угадала?
- Мне не хочется обманывать тебя.
- Пообещай мне только, что с тобой все будет хорошо?
- Обещаю, - не задумываясь, ответил я. - Как тебя здесь кормят?
Она замотала головой, с набитым ртом, произнеся что-то невнятное. Прожевав, она повторила:
- Я почти ничего не ем из больничной пищи. У нее странный привкус и запах я не переношу. Почти все мне приносят папа с мамой. Наверное, когда ты болеешь, твои родители так же заботятся о тебе?
- Да, конечно, - сухо ответил я.
- Почему ты загрустил?
- Вспомнилось кое-что. Не обращай внимания.
В дверь постучали, и в палату вошла медсестра. Она без видимого интереса посмотрела в мою сторону, потом перевела взгляд на свою пациентку.
- Вы будите ужинать? - спросила она.
Девушка покачала головой, улыбаясь и глядя на меня. Я лишь развел руками.
- Что же, как хотите, - так же быстро произнесла она и вышла, цокая в коридоре каблуками.
- Ты бы знал, как она мне надоела! - фыркнула она на закрытую дверь.
- Кто медсестра?
- А кто же еще?
- Не знаю, по-моему, довольна милая девушка, - зря я это сказал.
- Милая девушка? - возмутилась она. - И по каким же критериям она милая, может, скажешь?
- Ну, симпатичная, лицо ничего, ноги длинные, - перечислял я.
- Нет, вы посмотрите, - возмутилась она еще больше. - Вам мужикам, что только ноги и грудь нужны?
- Не только, - попытался защитить я мужскую часть человечества. - Душа тоже важна.
- Ого! Вспомнил о душе, ну надо же! - картинно рассмеялась она. - Вы все такие примитивные, надо сказать.
- И не говори, - махнул я головой.
Я попытался найти еще какие-нибудь аргументы, но потом бросил это занятие. Она права во все, черт подери. Я вдруг задумался о том, что, встретив ее на десяток лет раньше, скорее всего по уши влюбился бы. Но у нее не было ни длинных ног, ни большой груди, - сказал я кому-то внутри меня. Поэтому это любовь, а не что-нибудь иное, - ответил без промедления чей-то голос.
И, правда, - подумал я.
Мы больше с ней не встретимся никогда. Первая мысль яркой вспышкой промелькнувшая в моем подсознании была именно такой. Я обернулся назад к серому зданию больницы и только убедился в этом еще раз. Я больше не увижу ее. Так теряют мечту на спасение дрейфующие на льдине искатели острых ощущений. По какому-то странному стечению обстоятельств я примкнул к их обреченной группе.
Окна ее палаты выходили на другую сторону здания, поэтому всматриваться в десятки одинаковых окон не имело смысла. Что если бы я увидел ее в ту минуту? Сложно ответить искренне, скорее всего, вернулся бы. Но я не увидел, и пошел прочь по усеянной красными листьями клена аллее.
Возможно, впервые в жизни я забыл напрочь про сигареты и не курил несколько часов подряд, не делая при этом никаких титанических усилий. Найдя пустующий сквер, я скрылся от прохожих и сел на исписанной любителями граффити скамье. Надо мной по-прежнему было все то же небо Тереза, только мне почему-то казалось, что вижу я его впервые. Наверное, поменявшееся время года давало о себе знать, вслед ему так же скоротечно менялось и мое настроение. К этому можно было относиться предвзято, а можно было не обращать внимания. Я же поступал совсем непонятно, пытаясь отыскать необходимый ответ в себе. Там его не было изначально.
Ужасно холодная игла пронзила мое сердце новой мыслью. Мне начало казаться, что я потерял Эсфирь навсегда. Она была так близко, а я даже не воспользовался шансом и снова покинул ее. Скоро мы увидимся, - повторял себе я, слушая песнь ветра, петляющего мимо голых стволов деревьев. Время текло, и с каждой минутой во мне умирала часть ее - той Эсфирь, которую я любил всю жизнь. Почему так происходило, я тоже не знал. Возможно, это всего лишь вызванное внезапной встречей волнение, некий страх о теперешних ее чувствах, о теперешней нужности ей. Конечно, этот мир далеко не совершенен и порой странен до безумия, но и в нем есть место для маленького человеческого счастья. Мне есть, что ей рассказать после стольких лет, рассказать прямо, честно и до конца. Сделать это будет совсем не легко. Но много легче, чем пройти сквозь стеклянную стену, не разбив ее. Везде есть дверь, ведущая на свободу. Видимо, и в стекле тоже.
Ветер окунул в лужу передо мной только что сорванные листья и сразу стих. Некоторое время я наблюдал за шатко плавающими корабликами желто-красных листьев.
А потом раздался телефонный звонок...
Глава одиннадцатая
Жизнь как роман
Там идут призрачные дожди, но капли редко достигают поверхности земли, они тонут в холодных толщах океана, где нет света, совсем. Там был потерянный город. Очень-очень давно. И были, наверное, и жители. Серые, как все вокруг. Они сливались с течением жизни, короткой ли?
Тяжелые были дни, когда из-за туч выглядывало солнце, а они не знали, что это такое, - они забыли тепло навсегда.
Они верили ветру, он редко приносил соленый вкус воды и сухие песчинки с другого края. Но у них тоже была мечта. Мечта не давала им задохнуться в суете. А когда у них отняли их мечту, они продолжали жить, жить по привычке...
На асфальте повсюду лежали опавшие листья с растущих рядом тополей. Некоторые были истоптаны, некоторые плавали словно бумажные кораблики в неглубоких лужах, но у всех был один и тот же цвет - цвет запоздалой осени. Это чувствовалось и в прохладном ветре и сером небо. Погода к полудню резко ухудшилась. А в чем здесь причина я не знала, - просто шла и дышала холодным воздухом. Позавтракав в кафетерии вокзала, я сразу решила побывать у себя дома, все-таки прошло очень много времени. С чем мне предстоит встретиться, я могла только догадываться. Старые воспоминания еще не сто процентов моих давних страхов. Выйдя из вокзала, я пешком пересекла главный проспект, который к тому времени заполняли сотни автомобилей - одна гигантская пробка, все кричат, сигналят, но ничего не меняется. Свернув в парк, меня с двух сторон окутали душистые кустарники боярышника. Так я и шла, будто на ощупь.
Я подошла к подъезду и быстро, почти незаметно скрылась внутри под внимательные взгляды сидевших на лавках здесь же старушек. Они сразу же о чем-то зашептали, но не услышав ничего внятного, я лишь бросила беглый взгляд на перекопанную землю под окном (раньше на этом месте был миниатюрный сад) и распахнутую настежь подъездную дверь со скрипом болтающуюся на одной петле. Внутри как всегда не горел свет, на лестнице валялся какой-то мусор. Подойдя к своей двери и достав ключ, я долгое время стояла не в силах сделать следующего движения. Я заметила сквозь узкую щель почтового ящика что-то белое. Открыв замок сохранившимся у меня ключом на общей связке (мне даже казалось, что за ненадобностью я выбросила его когда-то) я достала квадратный пакет, совершенно чистый, без адресов, лишь на обратной стороне значилось мое имя - Даро.
Я медленно открыла дверь. Внутри было необычайно тихо, такой тишины, абсолютного отсутствия каких-либо звуков я раньше не слышала никогда. Здесь замерло время, не только на деревянных часах с резным циферблатом, стоящих на серванте на четырех золотых ножках, но и в воздухе все остановилось. Молекулы без движения. Вот на что это было похоже. Квартира была какой-то разряженной, наверное, нечто подобное ощущают альпинисты, покоряя очередную вершину. Здесь я коснулась своего прошлого, к которому обещала не возвращаться.
Все было так же, как и много лет назад, стояло на своих положенных местах и как будто жило своей маленькой жизнью, только искусственной, какой-то незаполненной. Окна были закрыты салатового цвета жалюзи, через узкие полоски между лент зеленели невысокие цветы в горшках, а на полу по обе стороны кресла стояли пальмы, одна (та, что немного ниже) засохла, навязывая грустный, расстроенный вид. В правом углу под белой простынею притаилось фортепиано, на его крышке стояли десятки икон, мягкие игрушки и красивый гипсовый подсвечник золотистого цвета с четырьмя целыми свечами. На стене висело овальное зеркало в лепнине выкрашенное под цвет канделябра. Два дивана тоже были накрыты белыми тентами от пыли, которая словно снег налипла на тумбочку рядом. В пыли стоял и заброшенный телефон.
Во всем этом интерьере не доставало некой детали, той малой частички, которая бы могла связать все в одно неразрывно целое, а так это были лишь пустые предметы мебели и ничего больше. Печать безликости покрывала все.
Вскипятив воду для чая, я достала из старого сервиза лилового цвета чашку и блюдце. Через несколько минут я уже сидела и медленно, крошечными глотками пила крепкий чай с двумя чайными ложками сахара, глядя в окно на, казалось, застывшую улицу. Как и когда-то раньше. Мысли вязли в экзальтированных эмоциях и никак не хотели выстраиваться в логическую цепь. Я почему-то думала о встрече с ним. Давно я не ощущала таких живых эмоций внутри себя.
Я просто смотрела в окно и вспоминала свою прошлую жизнь. Кем я была раньше? Изменилась ли хотя бы чуть-чуть? Так сразу и не скажешь. Раньше вокруг были мои друзья, в основном те, что учились со мной, люди с которыми можно было долго разговаривать, по сути, ни о чем, и смеяться. А сейчас меня окружала разросшаяся пустота. Ни смены настроения, ни улыбки, такое ощущение, что и живу я впустую.
Сложно было решиться на попытку начать все сначала, уехать домой ото всех. Но моя инфернальная сущность овена, которым я была, как и прежде помогла мне. Наверное, в этом и заключается смысл звезд. Они по-прежнему могут все. Что-то с началом новой жизни отболело во мне, что-то увяло, а что-то умерло. Какие-то уголки моей души сделались настолько темными, что уже никакой свет не сможет пробиться туда. Так, наверное, не должно быть. Получается, что я закрыла себя глубоко в сердце. Место похожее на сад. И никак не тюрьма. Там я до сих пор жду человека способного разгадать мою сущность. Долго продолжающимися дождливыми ночами в груди что-то жалобно сжимается, и плачет. Что это, я не знаю.
В тот момент я думала только о встрече с ним, находясь в абсолютной растерянности от этого. Передо мной были испуганные глаза и откровенно чистые, но не пустые, а с сильной тайной. Мне стало вдруг интересно, где он сейчас и что делает, может придумал какой-нибудь новый сюжет и переносит его на бумагу, или быть может он занят чем-то другим? И что это в таком случае? Странный он человек. Он угадал число моего рождения с первой попытки, воспользовавшись шансом 1 из 31, он попал в точку сразу же. Случайность? Совпадение? Немногословный, спокойный, но не искусственный. Он проник в мое сознание как старый сон, полный загадок, странной атмосферы и наполненности чувством ранее не знакомым. Такое чувственное восприятие, будто я знала его раньше и мы непременно где-то встречались.
Я открыла конверт, и мне в руку выпал диаметром в пять сантиметров круглый предмет, похоже, что из мрамора, или из какого-нибудь похожего камня. Что это такое я понятия не имела, с виду похоже на маленькую тарелку, или блюдце. В центре бледно-красный овал, а по всей поверхности вырезанные очень отчетливо надписи, непонятными символы и изображения рыб. На ощупь камень был теплый, или мне просто показалось. Какое отношение все это имело ко мне, я тоже представляла с трудом. На конверте было мое имя, и вряд ли это ошибка. Я положила каменное блюдце в сумку и вернулась к чаю. Он давно остыл.
Я выбежала на улицу так быстро, словно в квартире разразился пожар. Но пожар был. В моей душе пылал огонь жажды настоящей любви.
На улице толпились разноцветные пятна людей. Они походили на муравьев, только были какие-то медлительные. Лица, сплошь покрытые маской пустоты, которая уже приросла к ним, казалось, с самого рождения. Ни улыбок на губах, ни эмоций, ни морщин, одна сплошная серая одинаковая пустота, и все. Они и смотрели как-то пусто, у них были только глаза - орган зрения, а внутри не было и намека на взгляд - осмысленный, рассудительный.
Я приняла непонятное решение для себя - найти его в городе. Как и зачем, толком не знала, просто внутри меня все кипело, и воздуха было лишь на один последний вздох. Что за ощущение? Как будто бежишь изо всех сил, ноги уже не твои, вокруг ночь, темная такая ночь, а свет лишь от снега, который сыпет на тебя огромными хлопьями и под ногами. Скользко, холодно, дует ветер прямо в лицо, но тебе все равно, ты не замечаешь ничего этого и продолжаешь свой бесконечный бег. Ты на безлюдном перроне, вокруг ни души. И вот тут ты замечаешь свой поезд. Он уже начинает отходить со скрипом по заледеневшим рельсам - медленно-медленно оставляя каждый сантиметр платформы. И в это мгновение в мозгу пробегает мысль, что ты не успеешь на поезд. Глаза видят заднюю еще открытую дверь, как раз для опаздывающих, эти три-четыре намерзшие ступеньки - пропуск в теплый салон. Но ноги уже отказывают, они гудят от монотонного бега по скользкой кромке платформы и подстегивает их только одно, ты знаешь, что больше поезда уже не будет. И ты бросаешь все свои последние резервы, и легких у тебя остается ровно один вздох.
Вот какое это ощущение.
С чего можно начать поиски? Номер телефона! Ну, конечно! Все оказывается не так и сложно. Нужно найти телефонный справочник, и по нему вычислить необходимый адрес будет элементарно. Ничего больше, если честно, и не требуется. Для решения такой простой задачи самое главное - заранее собрать необходимый материал и составить алгоритм действий. Итак, цепочка вырисовывалась следующим образом - телефонный автомат, справочник, адрес. Именно с этого и начинается новый цикл жизни.
А что дальше? Что я скажу ему, глядя в глаза? Права я или нет, что так поступаю?
Телефонная будка оказалась прямо за углом. Мало того, что там не было телефонной книги, так еще и не работал сам аппарат - на металлическом, похожим на пружину, шнуре остались висеть лишь разноцветные провода. Я не стала терять ни секунды и, выбежав из таксофона, ринулась искать следующий.
Из-за туч неуверенно выглянуло солнце и слабым светом окинуло нескончаемый проспект. Причем те дома, что тянулись по правую сторону были по-прежнему в тени, словно закрытые тентом, а по левую - будто этот тент сдернули ровно, по совершенной прямой. Сразу за книжным магазином, витрины которого были оформлены в оранжево-серые цвета, показался ботанический сад в виде огромного стеклянного купола. Множество желтых и красных пятен с огромных яблоневых деревьев заменили меня внутрь.
Приятная тишина с шелестом листьев окутало мой слух сразу, как только я ступила на узкую усыпанную мелким черным камнем дорожку. Как ни странно, внутри не было ни одного человека.
Я двинулась по прямой и через некоторое время к своему удивлению заметила под самым куполом сидящих на длинных жердях птиц серебристо-синего окраса. Ничего себе ботанический сад, - подумала я про себя и зашагала дальше, продолжая рассматривать диковинных птиц. Интересно, что это за вид? - снова промелькнуло у меня в голове.
- Это голуби, - неожиданно раздался детский голос сзади.
Испугавшись чьего-то присутствия, я чуть не вскрикнула, и резко развернулась назад. Передо мной стояла маленькая девочка. С виду чуть старше десяти лет. Черные коротко стриженые волосы были аккуратно расчесаны. Красное платье до самой земли с таким же красным широким поясом и различными узелками, складками смотрелось вычурно и необычно. Губы девочки блестели ярко-красной помадой, а на тонких пальцах я заметила точно такого же цвета лак.
- Что ты здесь делаешь? - спросила я, глядя по сторонам, в надежде увидеть взрослых. Наверное, ее родители где-то недалеко.
- Я здесь работаю, - улыбнулась она и добавила:
- И я здесь одна, больше тут никого нет, кроме нас с вами и моих голубей.
Я снова посмотрела наверх. Птиц на поручнях стало еще больше.
- Разве это голуби?
- Да.
- Никогда не знала, что голуби могут быть такой экзотической окраски.
- Это необычные голуби, - девочка посмотрела наверх. - Они живут в одном месте, близ реки Асахи, там находится заповедник. Может знаете, Кораку?
Все что оставалось сделать, так это покачать головой. Я понятия не имела ни где располагается Кораку, ни где, тем более, течет река Асахи.
- Это далеко-далеко отсюда, - пояснила девочка, хоть я и не спрашивала.
- А разве птицы не портят плоды? - поинтересовалась я, наблюдая за игрой голубей на размашистых ветках вишни.
- Конечно нет, - отрезала девочка. - Птицы борются с вредными насекомыми. Это единственный способ сохранить деревья и плоды, не нанося им вреда.
- Я не знала, что голуби питаются насекомыми...
- Я же говорю, это необычные голуби, - с улыбкой проговорила девочка. - Но чтобы это понять, нужно обязательно посетить Кораку.
- Видимо так, - согласилась я. Интересно, что там, на Кораку?
Девочка достала из кармана платья деревянный веер и раскрыв его начала обмахивать лицо. Веер был тоже красного цвета.
- Кораку - это настоящий рай на земле. Нигде нет места спокойнее и умиротвореннее. Там необыкновенно красиво: над головой близко к земле раскинулось голубое небо, а перистые облака, словно специально замерли для любования ими. На маленьких островках среди изумрудной зелени деревьев построены приземистые деревянные домики, специально для туристов с окнами на реку Асахи. Там множество птиц и животных, которых нельзя больше встретить нигде. Я жила там, и родилась тоже там. Чувствую, что скоро вернусь домой. Я по-настоящему соскучилась. У вас такое было когда-нибудь?
Странные слова маленькой девочки о незнакомом месте обнажили мою душу. Скучали ли я по дому? Я даже не знала, что ответить. Дети привыкли выражать свою состояние просто, как оно есть на самом деле. Почему взрослые так не могут? Забавный вопрос.
- Было, - пришлось ответить мне.
- Плохо сердцу, когда живешь вдали от дома и близких тебе друзей, - ее черные глаза наполнились грустью. - Я соскучилась по своим друзьям.
- А кто твои друзья?
- Птицы, - раскинула она руки в стороны. - Они мои единственные друзья.
- А где твои мама и папа?
Девочка вжала свои миниатюрные плечи.
- Я не знаю. Совсем их не помню.
- Но с кем же ты жила все это время? Кто тебя растил? О тебе же должен был кто-то заботиться? - удивилась я не на шутку.
- Это делали мои друзья, - только и ответила она.
Что вообще происходит? Что говорит эта девочка? Птицы друзья. Кораку. Почему она одна в конце концов в этом странном ботаническом саду, в самом центре города? Где все посетители? А главное, что здесь делаю я?
Девочка тем временем извлекла из другого кармана крошечный пакетик, - видимо с кормом для голубей, - запустила в него руку и, достав горсть зеленоватых семян, бросила корм на землю. Я внимательно следила за всеми этими манипуляциями, а когда девочка закончила, я задала свой вопрос:
- Послушай, а где здесь поблизости телефон?
- В саду есть телефон. Показать?
- А справочник есть?
- Нет, только сам аппарат.
Я огорченно вздохнула. Никогда ничего не бывает гладко, даже лед на катке и то с неровностями.
- Чем вы расстроены? - спросила меня девочка, продолжая кормить голубей из пакета.
- Так, ничего, - печально проговорила я. - Слушай, а где поблизости можно найти таксофон?
- Обязательно со справочником? - переспросила она.
- Да.
Девочка подумала, поджав губы, и произнесла:
- На улице полно таксофонов, но я не уверена, что все они с телефонными книгами. У меня есть идея получше. Здесь недалеко есть городской почтамт. Выйдите из сада и прямо, никуда не сворачивая. По-моему, второй перекресток. Там еще фонтан справа такой огромный. Я думаю, найти будет не сложно.
- Спасибо, - радостно ответила я. - Знаешь, я все хотела спросить тебя кое о чем...
- Почему здесь больше никого нет? - спросила она то, что я не договорила.
- Откуда ты знаешь, что я хотела спросить?
- Я умею читать мысли, - ответила она с такой легкостью, точно переворачивая очередную страницу в книге.
Я пристально смотрела на девочку и уже не видела в ней ребенка.
- А что насчет посетителей, - продолжала девочка-умеющая читать мысли, - то вообще-то сегодня выходной, и как попали вы в ботанический сад мне не совсем понятно.
- Я вошла через дверь. Просто открыла и вошла.
- И никакого секрета? - с интересом в голосе настаивала она.
- Совершенно никакого.
- Жаль, вздохнула она. - А я так надеялась. Видимо я просто забыла закрыть дверь.
Я лишь продолжала с недоумением смотреть на девочку.
- Ладно, мне уже пора идти, - сказала я, совершенно не представляя который сейчас час? - Мне нужно срочно найти телефон.
- Не простой телефон.
- Прости?
- Со справочником, - пояснила девочка.
- Со справочником, - улыбнулась я.
- Хотите я скажу, что вас ожидает сегодня?
Собравшись уходить, я остановилась.
- Или я могу сказать, что будет завтра в вашей жизни, через месяц, год, да когда угодно, хотите?
Ее голос звучал совершенно серьезно. Она не шутит, - я это знала.
- О чем ты говоришь?
- О вашей судьбе, - опять же серьезно произнесла она.
- Я бы с удовольствием поиграла бы с тобой, но у меня совсем нет времени.
Хотела я пойти, но девочка взяла меня за руку. В этом, казалось, легком прикосновении я ощутила огромную силу. Слегка холодные пальцы почти не сжимали руки, но удивительно держали, не давая уйти, заставляли поддаться чужому желанию.
- Вы мне не верите, да? - спросила она.
- Я верю, - сомневаясь, ответила я.
- Хотите я докажу, что говорю правду?
- Нет, не нужно, - покачала я головой. - Я верю тебе и так. В моей жизни за два последних дня произошло столько всего, в том числе и непонятного, сколько не происходило за всю жизнь. Я поняла лишь одно: в жизни существует много такого, что нельзя заметить глазом.
- В твоей жизни будет нелегкий выбор. Твое сердце вступит в борьбу с разумом, и только ты решишь, как следует поступить в трудную минуту. Цветы станут твоей защитой, как и ты станешь защитой для кого-то.
- Я ничего не поняла.
- Поймешь, когда придет время, - сказала она сразу без паузы. - Да, и еще, сейчас пойдет дождь, так что лучше езжайте на автобусе. Приятно было с вами пообщаться, Даро.
- Откуда ты знаешь мое имя?
Она на это лишь лукаво улыбнулась.
- Это мой секрет.
- Я ничего не понимаю, но я благодарна тебе. До свидания.
Девочка грустно улыбнулась. Что-то в этой улыбке было неминуемое.
- Для нашей встречи слов до свидания нет. Есть лишь - прощай.
- Прощай, - тихо поправилась я.
Вперед тянулся безлюдный и дождливый тротуар. С карнизов домов текли уже уверенные ручьи, а на лужах начали образовываться большие пузыри.
С момента странной встречи с девочкой прошло примерно полчаса, и, уходя все дальше от ботанического сада, мне казалось, что никакой встречи по-настоящему не было, что это всего лишь наваждение, сцена, придуманная моим разумом, а не реальность. По крайней мере, мне хотелось больше верить в такой расклад, и я продолжала уверять себя, тысячи раз повторяя - ничего не было. Но глубоко внутри слабый внутренний голос говорил совершенно обратное, а перед глазами всплывали точно черно-белые слайды непонятные картины. На них была я, маленькая девочка и кто-то еще. Да, теперь я уверена, в саду был кто-то еще.
Из-за угла дома показался автобус, надо сказать, вовремя. Дождь хоть и был небольшой , желания мокнуть под ним не было никакого. Подъехав к остановке, автобус весь раскрашенный рекламой чуть не окатил грязной водой из луж продрогших пассажиров. Я перешла на зеленый светофор и направилась к остановке, чтобы успеть сесть в автобус...
Глава двенадцатая
Королевская битва
Человек так устроен: если в него выстрелить - польется кровь
В стеклянной пепельнице было уже несколько окурков, видимо бармен, усиленно протиравший бокалы, был занят, чтобы заметить данное упущение. Бар был не большой и как часто бывает в таких случаях очень уютный. Прямо у входа в двух широких горшках из майолики неуклюже торчали два деревца, скорее всего искусственных, так как при таком обилии сигаретного дыма настоящие давно бы погибли. Стены из красного кирпича с увешанными на них картинами, на которых были изображены марки пива, создавали оригинальную атмосферу, в общем, как и все вокруг. Десяток столиков грубо срубленных из некрашеного дерева, - на каждом пустая бутылка из-под водки с установленной в нее свечой. Автомат с пластинками замер в дальнем углу, из которого сейчас слабо доносилась мало кому известная мелодия. С потолка свисали лампы с круглыми черного цвета плафонами. Сама барная стойка располагалась у правой стены. На деревянной некрашеной поверхности было много следов от окурков, покрытая различной глубиной царапинами стойка имела чуть ли не антикварный вид. Глаза разбегались от множества разной формы и разного цвета содержимого бутылок.
Он сидел на барном стуле неподвижно. Обычный серый костюм, седые волосы и трость стоявшая рядом - вот все, что я отметил своим взглядом. Я понял, что это именно тот человек, который мне нужен.
- Узнаете? - обратился к сидящему я.
Сидящий медленно обернулся. Сухие тонкие губы растянулись в дружеской улыбке.
- Спасибо, что принял мое приглашение.
Я вяло кивнул.
- Стул для тебя держал пустой, а перед твоим приходом все прямо разбежались. Присаживайся, - сказал он, продолжая курить.
- Мы могли бы сесть за стол, в любом случае, - садясь рядом, сказал я.
- Не люблю эти тесно поставленные столы, будто место экономят, - мрачно бросил он.
- Тесно поставленные столы? - переспросил я удивленно, окинув перед этим зал еще раз - здесь вряд ли можно жаловаться на тесноту, скорее на недостаточное количество столов.
Он посмотрел на меня обычными глазами и потушил сигарету. Мой вопрос повис в баре наедине с табачным дымом.
- Много лет прошло, - произнес я.
- Ты сильно изменился.
- Вы тоже.
- Из твоих уст это не слишком похоже на комплимент, - сказал он и закурил снова.
- Я ничего такого не имел в виду...
- Да я знаю, - похлопал он меня по плечу. - Не обращай внимания на старика.
Я тоже решил закурить. Прикурив сигарету, я положил спичку в только что поднесенную барменом пепельницу. Бармен на несколько секунд задержал свой взгляд на черного цвета спичке в хрустальной пепельнице, и снова принялся протирать - по-моему, филигранной частоты - бокалы.
- Удивлен моим звонком? Наверное, думаешь, как я сумел разыскать тебя? - спросил он.
- Откуда вы знаете, что я в Терезе? Вряд ли вы нашли меня обычными путями. Ни у кого нет даже моего домашнего телефона, а вы берете и звоните мне на сотовый. Я должен выяснить, как вам удалось найти меня, понимаете?
Он рассмеялся.
- Я не обращался в полицию, если ты этого боишься.
- Тогда как?
- Частный детектив, - ответил он, словно отмахнувшись.
- Странно, - протянул я.
- Что именно?
- Откуда у бывшего садовника деньги на частного детектива? Это, во-первых. Если вы ищите меня так, что нанимаете детектива, чтобы меня найти, значит у вас серьезное ко мне дело? Это, во-вторых, - Я выпустил тоненькую струйку дыма. - Я хотел бы услышать ответы, желательно сейчас.
- Я и не собирался оставлять что-то на потом, - его глаза сделались серьезными.
Бармен тем временем принялся за выполнение заказа. Взял большой коктейльный бокал и забросил в него немного колотого льда, потом одновременно из двух бутылок налил синий и оранжевый тягучий ликеры, и уже после по барной ложке медленно налил гренадин. Потоп все это украсил долькой лайма и апельсиновой стружкой, и опустил в бокал эффектную трубочку.
- Начну с твоего первого вопроса, - начал вновь старик. - После того, как я перестал работать садовником у твоего отца, пришлось искать другие источники заработка. У меня появился кое-какой бизнес. Именно поэтому я и не обратился в полицию. Рыльце как говорится в пушку. Да и вряд ли бы кто-то в полиции смог найти тебя так быстро. С того момента, как я нанял детектива прошло всего две недели. Тебя устроил мой ответ?
Я кивнул и потушил сигарету.
- Теперь о том, зачем я вообще нашел тебя, Александр, - произнес старик и, откашлявшись, заговорил снова чуть медленнее. - Я уже очень стар, знаешь, когда человек в возрасте, он начинает чувствовать все несколько иначе. Вот и я чувствую, что мне немного осталось - сколько точно - знает только бог. Я не завершил кое-что в своей жизни и не смогу успокоиться, если так и не завершу. Эта тайна не должна уйти со мной в могилу. Слишком долго я держал это в себе. Больше не могу. Я человек прямой, но в любом случае не знаю, как начать...
- Говорите, как есть, - сказал я спокойно.
- Хорошо, - он закашлялся опять. - Твоего отца убили, он не умер от сердечного приступа. Точнее, он не умер от сердечного приступа в привычном представлении.
Я стиснул нервно скулы.
- Когда ты уезжал в то время, помнишь, на две или три недели, именно тогда это случилось. Вернувшись, тебе сообщили, что у Винора случился сердечный приступ, когда он находился в своем кабинете за работой. Но я был там, совершенно случайно, и все видел. Убийца не знал, что я нахожусь на балконе и подрезаю цветы, напротив, убийца был уверен, что я не работаю в тот день.
- Кто? - я сжал руки в кулаки так, что пальцы хрустнули.
- Только несколько человек знали весь распорядок дня Винора. Тебя не было в городе, я должен был отдыхать. Остается только один человек.
- Гера, - сквозь зубы процедил я.
- Вспомни, именно он обнаружил мертвым Винора в кабинете. Якобы услышав хрипы он открыл кабинет и увидел умирающим своего отца. Но он умер не на его руках, а от его рук. Прямо на моих глазах.
- Этого не может быть. Зачем ему убивать собственного отца? Я не верю...
- В нем играла ненависть. Ни для кого не секрет, что Винор любил тебя больше, хоть ты и не родной сын. Гера не мог с этим мириться. С каждым днем ненависть росла в нем и он пошел на это.
- Все равно, не понимаю, зачем убивать отца? Он мог убить меня, разве не так?
Он уперся в меня взглядом, будто подводя мои мысли к чему-то.
- Он умный человек, очень. Каков план, убирать фигуры с доски по очереди в порядке значимости.
- Так почему он не убрал меня вначале?
- Ты был ему нужен, чтобы достичь всего того, что вы имеете. Впрочем, мне ли говорить об этом, сам все знаешь без меня прекрасно.
- Ваш детектив раскопал лишнего.
- Не взыщи на него, - улыбнулся старик. - Информация умрет вместе со мной в земле.
Старик замолчал на время. И снова закурил. Я сидел и обдумывал его слова. Голова была готова лопнуть от услышанного. Бармен, наклонив немного бокал, медленно наполнял его пивом.
- Почему вы скрылись тогда? Почему молчали в таком случае?
Старик перевел взгляд с моих глаз на ряды бутылок.
- Я испугался, испугался за свою жизнь. Если бы я тогда обвинил Геру в убийстве собственного отца, кто бы мне поверил? Без доказательств. Обвинили бы скорее всего меня. Я спасал собственную шкуру.
Я встал.
- Причину смерти точно не установили. Перестало работать сердце. У него было отличное здоровье, меня это и насторожило тогда. Но я был слишком занят своими проблемами в то время, и поверил врачам.
- Не вини себя, ты все равно не мог бы ничего изменить, - он похлопал меня по плечу снова. - Послушай, я не сказал тебе еще одну вещь, у меня есть информация, что сегодня тебя захотят убить. Будь осторожен.
Он протянул руку, я машинально пожал его горячую кисть.
- Что ты собираешься делать дальше? - в глазах старика появилась некая обреченность.
- Пора поставить последнюю точку в прошлом.
- Не связывайся с ними, - старик схватил меня за рукав. - Я рассказал тебе все, чтобы спасти тебя, а ты словно мотылек летишь на свечу. Тебе это не нужно. Хватит уже крови, достаточно. Это не месть, а самоубийство. Уезжай из города прямо сейчас, забирай Эсфирь и уезжай.
- Откуда вы знаете?
- Не важно, - перебил старик. - Ты ведь умный человек, я всегда это знал. Я видел, как ты относишься к Винору. Я кое-чем обязан главе семейства, и теперь, когда тебе нужна помощь, я готов ее предоставить. Это мой долг перед ним. Послушай меня, уезжай. Поклянись именем отца, что не станешь делать глупостей. Поклянись мне.
- Я не могу. Теперь это моя королевская битва. Простите, - произнес я и направился к выходу.
Выйдя на улицу я закурил сигарету. Видимо в то время, когда я был в баре прошел порядочный дождь. На асфальте мокрыми кляксами расползлись неглубокие лужи, листья на деревьях тоже были вымокшими, как и одежда прохожих, которые странно косились в мою сторону - видимо не понимая, почему на мне нет ни единого мокрого пятна. У меня особые отношения с дождем, - так и хотелось ответить нечто подобное.
Я бросил сигарету в урну и снова зашел в бар. Окинув барную стойку, за которой сидел только бармен и крутил салфетки, я быстро пересек зал и по темной лестнице спустился в туалет. В помещении с одной нервно помигивающей лампой стоял затхлый запах. Кафель во многих местах осыпался и вместо него выглядывал отсыревший бетон. Четыре кабинки пустовали, самая же дальняя была закрыта. Я подошел и встал к двери лицом.
- Никаких проблем, - раздался голос садовника за дверью. - Все сработало. Что ты хочешь сказать? Конечно, клюнул! Я же не дурак. Ты лучше готовься встретить нашего горячего паренька. Думаю, он сейчас едет к тебе. Нет, это ваши проблемы теперь. А я займусь его девчонкой. Лакомый кусок, точно. Хорошо сказал. Ладно, все, а то намочусь в штаны. Давай.
Я включил две сушки для рук, достал пистолет и выстрелил четыре раза по фанере. Садовник даже не произвел ни одного всхлипа. Мокрый пол окрасился в ярко-красный цвет.
Я оставил автомобиль за два квартала до Гарденского дворца. Сняв серый пиджак, я надел длинное кожаное пальто изрядно вытертое на рукавах и спине, застегнул на поясе широкую кобуру для двух пистолетов, и повязал на шею черного цвета с бежевыми полосками палантин. Не проверяя оружие, я отправился прямой дорогой темного каменного двора. Окна в домах были безжизненные - ни света, ни тени, только абсолютное ничего. Мне не встретилось ни одного человека, кроме нищих толкущихся около мусорных баков, которые вырывали друг у друга какие-то ошметки.
Улицы заполняла необъяснимая тишина. Казалось, что и ветер прячется где-то совсем близко - по мрачным углам, зияющим чердакам и бездонным подвалам. Следующий квартал оказался ломаным с множеством тупиков, перекрестков никуда не ведущих и почти заброшенных переулков. И опять ни души.
Свернув направо, я хотел срезать путь. Быстрыми шагами я прошел по испещренной трещинами брусчатке. В конце улице освещенной тусклыми фонарями с синими лампами я заметил несколько человек, одетые в черные плащи, идущих прямо на меня. Они двигались очень быстро, даже слишком быстро - никаких лишних телодвижений, нога в ногу, словно оловянные солдатики или марионеточные куклы, движимые чьей-то рукой. Их было пятеро. Когда расстояние между мной и споро направленной пятеркой было равно уже нескольким шагам, полы плащей одернулись, и в тот же миг в руках у каждого блеснула холодная сталь револьверов. Мы прошли так - держа пистолеты на вытянутых руках - еще два-три шага, а потом узкий переулок разразился грохотом выстрелов. Мгновение оглушающих слух звуков. Мгновение непроглядной пелены дыма. Мгновение криков и предсмертных всхлипов. Молчание. Тишина. Звук моих шагов. Я обернулся на мгновение к темнеющим силуэтам, подающим последние минутные признаки жизни, и такой же быстрой походкой продолжил идти вперед.
На темном небе умирала луна. Неубедительно сочился вялый дождь. А звезд не было вовсе. Скоро показался задний двор Гардена.
Через недавно выкрашенную решетку ворот были видны мечущиеся тени между шарообразно стриженых кустов. Я выставил правую руку перед собой, сжав со всей силы револьвер, а левую пока держал опущенной, и медленно вошел внутрь. Протяжный скрип (видимо при покраске ворот забыли смазать проржавевшие петли) разрезал ночную тишину. Сбоку послышалось шуршание ботинок о гравий.
Два силуэта выбежали на полуметровую в ширину дорожку, пронзенную светом высоко готического фонаря. Я два раза плавно нажал на курок. Силуэты тут же упали без единого крика. На шум выстрелов прибежало еще четверо человек, одетых в черные облегающие костюмы, а сквозь кусты справа послышались новые выстрелы. Пули нервно засвистели в холодном воздухе, на землю посыпались обломки веток и шершавая листва. Я перекрестил руки так, что они поменяли стороны для меньшей отдачи, и разрядил обе обоймы. После нырнул за небольшой бетонный бортик и быстро перезарядил пистолеты. Руку что-то назойливо жгло. Переведя взгляд на плечо, я увидел кровь. Пуля вышла насквозь.
- Где он? Ты его видишь? - раздался хриплый голос, будто струны гитары провели по шершавой поверхности - например, асфальту. - Куда он подевался, черт возьми?
- Он за теми кустами, - раздался еще один голос, еще куда тяжелее, чем первый - у этого человека давно вместо легких табачная фабрика.
- Обходи его справа, и осторожней, эта тварь убила четырнадцать наших, - произнес гитарист.
- Ничего, мне кажется, я его ранил, - заявил курильщик. - А значит, его можно и замочить.
Голоса стихли. Послышался шорох и чье-то тяжелое дыхание. Я ветер со лба проступивший холодный пот, задержал дыхание и молниеносным рывком вынырнул из-за укрытия. Увидев нацеленный на меня пистолет, я тут же спустил курок. Напавший пытался зажать зияющую рану на шее, но было поздно - я покончил с жалобными попытками борьбы за жизнь, выпустив ему еще одну пулю прямо в висок.
- Ну все, сука! - раздался хрип сзади. - Брось пушку, чтобы я видел. Медленно. И повернись.
Я опустил пистолеты и разжал пальцы.
- Молодец! А теперь, повернись! - проговорил гитарист.
Я последовал его словам, но сделал это по-своему. Резким движением я откинул полу плаща и, развернувшись, уже держал в руке огромных размеров шестизарядный кольт. Повисла пауза.
- Твою мать! - рявкнул гитарист. - Какого хрена я влип в это дерьмо?..
- Ты боишься смерти, - произнес я, глядя гитаристу прямо в глаза.
- Заткнись! - заорал гитарист. Рука, в которой он держал пистолет, заметно дрожала.
- А если у тебя кончились патроны? - спросил я.
- Да пошел ты! - крикнул тот и быстро защелкал курком, но выстрелов не последовало.
- Видно не повезло, - резюмировал наигранно печально я. Сделал два шага навстречу гитаристу так, что холодное дуло уперлось в его лоб. И выстрелил. Его отнесло на несколько метров, и капли его крови попали на мой палантин.
Одно за другим зажигались декадентские окна особняка с резным рамами. В воздухе кроме соленого привкуса крови и едкого пороха витало что-то еще. Неумолимый призрак-смерть следил своими пустыми глазницами за всем, что еще дышало.
На кафельном полу, раскрашенном в виде шахматной доски, в лужах крови лежали тела. Восемь человек с застывшим ужасом в глазах припали вместе. У них была одна явная отличительная черта (черта, можно сказать, в прямом смысле этого слова), что их объединяла - узкая почти невидимая полоска крови на шее, - похоже на разрез от ножа, даже еще тоньше и аккуратнее, скальпель, а может, еще тоньше. Что здесь произошло я понятия не имел. Я достал еще один пистолет - черного цвета с золотой рукоятью. Крученая лестница с ковровой дорожкой недвусмысленно приглашала на второй этаж. Сердце стало биться тише.
Единственная комната на этаже в этом крыле дворца была закрыта. Подозрительно неестественная тишина нарастала. Оглядевшись по сторонам, я выбил дверь ногой и ворвался внутрь.
Мое оружие было нацелено только на одного человека из двух, находившихся в комнате. Это был Гера. Надменная улыбка появилась на его тонких губах. Гера держал руки за спиной. Человека стоящего справа, одетого в красный костюм в полоску, я не знал и видел в первый раз.
- Какая приятная встреча! - воскликнул Гера.
Я оставался на месте, держа оружие перед собой.
- Ты знаешь, зачем я пришел, - сказал я холодно.
- Я не удивлен, что ты пришел, - засмеялся Гера. - Напротив, было бы странно, если мой дорогой брат сбежал бы из города. В любом случае, конец у этой пьесы один, и был известен заранее. Я мечтал об этом с тех самых пор, как ты появился в нашем доме, брат.
- Мы никогда не были братьями, - отрезал я.
Гера достал руки из-за спины и сильно захлопал.
- Браво-браво, мой брат! - воскликнул Гера и продолжил тихим, уже спокойным голосом. - Мы были разные с самого начала. Нарушив мои планы, ты вторгся в мою жизнь. Я ненавидел тебя за то, что мой отец всегда доверял все самые важные дела тебе, попусту игнорируя меня, будто я второй сорт. Ты знаешь, как это чувствовать себя второсортным?
- Я не стремился занять твое место никогда.
- Ложь, - вспылил Гера. - Ты капал мне яму с самого начала!
- И поэтому ты выкопал яму и для Винора?
- Не только для него, - усмехнулся он. - Помнишь нашу горячо любимую мачеху?
- Элеонору?
- Да-да, та самая мечта обрести вновь любовь, в которую наш старик так верил. Бедняжка не справилась с управлением своего автомобиля. Как печально. Впрочем, по секрету, у нее не было шансов справиться с автомобилем. Мой хороший помощник, - он перевел взгляд на человека в красном, но тот никак не отреагировал, - помог ей быстрее покинуть этот свет. Славная была женщина, что ни говори, а как готовила.
- Твоя мать умерла похожим образом, не находишь?
- Заткнись! - рявкнул Гера.
- Сегодня ты умрешь, - сказал я.
Гера хотел засмеяться, но что-то в его лице исказилось, зрачки глаз резко сузились, а на губах остался лишь, словно отголосок от звука, отпечаток улыбки.
- Твои ходы слишком предсказуемы для того, чтобы ты бросался такими угрозами, - проговорил Гера неровным голосом, будто сам не был уверен в то, что сказал. - По-моему, здесь не хватает публики? Прошу вас, господа!
В комнату ворвались люди с оружием наперевес, одетые точь-в-точь как те мертвые во дворе Гардена и фойе. Теперь я оказался в центре сомкнутого кольца из наставленных на меня пистолетов. Я по-прежнему держал на прицеле Геру, а другую руку отвел в сторону.
- Я думаю, тебе лучше опустить свой кольт за ненадобностью, - на его лицо мелькнула очередная ухмылка. - Выстрелишь, и тебе конец.
- Разве у меня есть иной выбор?
- Боюсь, что нет.
- Я все же рискну, - добавил я.
Человек в красном костюме выудил из рукавов пиджака два черных пистолета и открыл огонь. Гера сделал неловкое движение, отведя руку за спину, но я опередил его, выстрелив первым. Геру отшатнуло в сторону, схватившись за левый бок, он упал.
Пули засвистели в комнате точно пчелы вокруг потревоженного улья. Я убил двоих выстрелами в шею, что находились слева и перехватив оружие у еще одного использовал его тело, как живой щит. Через несколько секунд щит обмяк, изрядно наполнившись свинцом. Я заметил, что по моему бедру сочится темная струя крови, а грудь сжимает адская пульсирующая боль.
Человек в красном пластично, как кошка, прыгнул через стол, но ни одна пуля так и не достигла цели. Я направил на него свой кольт, но человек в красном костюме увернулся, казалось, с легкостью от пуль. Как будто чья-то неведомая сила направляла его. А может быть, он и был этой силой.
Я отбросил тело и выставил руки вперед. Четверо из оставшихся людей, не считая загадочного человека (человека ли?) в красном попадали один за другим. Весь пол был забрызган кровью, мертвые тела застыли неудобными позами. Загадочного человека нигде не было.
Слева донесся слабый стон. Я повернулся, опустив разряженные пистолеты. Не успев сделать и двух шагов, я услышал щелкнувшие затворы пистолетов за спиной.
- Можешь повернуться, - сказал голос, который я слышал впервые. Странно выходит, как будто бы произнесены слова, но кажется, что голос слышишь внутри себя - абсолютно холодный, лишенный всяких эмоций.
Я бросил за ненадобностью оружие и медленно обернулся. Это был тот самый человек в красном. Теперь его рост казался выше, на лице по прежнему обыкновению нет ничего, кроме холодной безликой маски. Он стоял неподвижно, держа в опущенных руках два пистолета.
- Мне еще не встречался такой сильный соперник, - заговорил он снова.
- Похоже, ты играешь по своим правилам, - начал я.
- Я выполняю свою работу ради интереса. Мне нравится убивать сильных противников. Деньги меня не интересуют.
Я только хотел сказать, что с такими данными он наверное получает кучу денег. Совпадение, или парень умеет читать мысли?
- Что ты хочешь?
Зрачки человека в костюме расширились на мгновение.
- Честная дуэль.
Я кивнул. Человек в красном медленно положил оба револьвера на пол и ногой толкнул один в мою сторону.
- Когда мы вновь поменяемся оружием, правил уже никаких не будет, - прошипел леденящий голос. - Право начать нашу игру я оставляю за тобой.
Сердце наконец забилось ровно, неестественное ощущение спокойствия заполнило все внутри. Я вспомнил вдруг песочные часы, как по стеклянным стенкам песчинка за песчинкой сыпется время, и вот уже весь песок находиться внизу, тот недолгий момент ожидания, когда чья-то рука уже готова перевернуть часы превращается в долгое отсутствие этой самой руки. Как будто кто-то напоминает, что время уже не так важно.
Я крепко сжал и разжал пальцы.
- Начали.
Я с силой ударил ногой по черному пистолету, загадочный человек сделал то же самое. Я смотрел ему только в глаза - пустые, безжизненные, - в памяти всплыли воспоминания о картинках, которые я видел в детстве с изображенной на них затонувшей страной. Забыв обо всем, я сконцентрировался на его пустых глазах. Ощутив кистью холодный револьвер, я плавно разряжал - пуля за пулей - обойму и не забывал про его глаза.
Через миг настала тишина. Человек в красном слабо отшатнулся назад и бросил пистолет. По ногам и груди его текла кровь, и красный костюм принял темно-бордовый цвет.
- Как это произошло?..- произнес он, и рухнул на спину, не произнеся больше ни слова.
Я повернулся в сторону, где совсем недавно слышал чей-то стон. В груди и животе появилась новая боль, палантин весь пропитался кровью, а кожаное пальто было прострелено во множестве местах, из которых тоже сочилась кровь.
Я обошел стол из красного дерева, на котором беспорядочно лежали неисписанные листы, запачканные кровяными пятнами. У окна, схватившись за живот, сидел Гера. На его лице промелькнула улыбка.
- Ты...счастливчик, - прошептал он. Я достал из-за пояса серебристого цвета пистолет. За окном послышались полицейские сирены, а потом пелену ночи разрезал сине-красный цвет мигалок.
- Тебе...отсюда уже не выйти, - продолжал Гера.
Я приставил пистолет к его виску и снял предохранитель.
- Ну, давай, стреляй, чего же ты ждешь. Я так почти мертв. Убей мертвеца, дорогой братец!
Я по-прежнему молчал.
- Чего ты ждешь, черт возьми? - он закашлялся, и изо рта потекла кровь. - У меня остался для тебя еще не рассказанный сюрприз, может быть главный в твоей прошлой жизни. Ты ведь все равно выстрелишь, яснее ясного. На твоем месте у меня тоже бы рука не дрогнула. Да ты и сам изрядно подранен, я смотрю. Скверные дела. Прямо, братская смерть какая-то, не находишь забавным? Может, оставишь пулю и для себя, чтобы не мучиться?
- Боюсь, на меня пуль у меня не хватит.
- Ну вот, дострелялись, - попытался засмеяться он и тут же скорчился от боли. - Помнишь много лет назад исчезла твоя Эсфирь? Заполоскала крылышками и растворилась в тумане, словно мираж. Се было совсем не так. Ее тогда изнасиловали, а тебе она так и не смогла признаться в этом. Почему, лучше узнать у нее самой, может, испугалась, да кто их баб разберет. В общем, это сделал я. Да, брат, это я ее трахал, а она все кончала и кончала, визжа при этом словно дешевая сучка. Может, ты не удовлетворял ее потребности? Брат, природу не изменишь, если девка хочет трахаться, но боится в этом признаться ее нужно трахать. А ты всегда отличался безудержной тягой к соплям. Цветы, рестораны, подарки, любовь... сучка получила сполна то, что хотела.
- Прощай, брат, - произнес я и нажал на курок. Вместе с выстрелом голова Геры дернулась в сторону, и он повалился на живот. По моей щеке проскользнула слеза и я начал стрелять в и так уже мертвое тело, пока не закончились патроны.
Сзади послышались громкие звуки шагов и голос.
- Бросайте оружие!
Повернувшись на приказ, моим глазам предстал десяток полицейских. Бросив пистолет, я резким движением убрал руку в карман. Прогремели выстрелы. Меня отнесло к окну. Ударившись спиной о белую раму, я начал медленно сползать, оставляя неестественно красный след, и такого же цвета платок я сжимал из последних сил в руке. А теперь, мои глаза смотрели на мир в последний раз, самое страшное, что ее нет рядом, самое чудесное, что ее нет рядом. Сбившиеся в кучку мысли. Сегодня и вчера они сияли гораздо ярче обычного...
Глава тринадцатая
Чувство снега
Вот тебе Второе Правило Классического Свидания. Не умирай. Живи дальше во что бы то ни стало.
На вокзальной площади не было ни одного свободного такси, или я просто не успел, что больше подходило к реальности. Наверняка, одна из десятков уезжающих машин увозила Даро. Увозила от меня.
Пришлось идти пешком. Минут через пятнадцать я набрел на открытый парк-заповедник. Табличка указывала какие вещи нельзя делать на территории парка красными значками. Мой взгляд не задержался на предупреждающем знаке и двух секунд. Этот заповедник всплывал в моей памяти как небольшой лесопарк с маленькими прудами, мостами-зигзагами, деревянными павильонами, по-моему, даже с рекой. Конечно, никакой реки здесь не было, теперь я мог в этом убедиться. С последнего раза, когда я был здесь, прошла вечность. А за вечность память выдает немыслимые воспоминания, большинство из которых вымысел младшего возраста. Новым для меня здесь стали разве что интегрированные в архитектуру парка асфальтированные дорожки и коротко стриженые газоны, что придавало всей планировке легкость и прозрачность. Эффектность газонов заметно усиливалась благодаря обилию воды - огромный пруд в центре, и множество маленьких полузаброшенных, разбросанных по остальной территории. Искусственные холмы, лужайки, карликовые деревья и пышные кустарники, бесконечные дорожки - все это было связано между собой особенным смыслом. А может ничего и не было. Просто мне хотелось думать так, а не иначе.
В первой попавшейся палатке я купил себе две банки пива и пачку сигарет, а потом долго искал свободную скамейку. Благодаря великолепной погоде все лавки были заняты, в основном подвыпившими компаниями молодых людей. Я решил поискать более спокойное место. И расположился неподалеку от пруда прямо на газоне.
Прохладное пиво натощак оказало эффект разорвавшейся бомбы. Взрыв локализовался в моем пустующем желудке. А после выкуренной сигареты перед глазами вообще все поплыло. Я вдруг вспомнил, что первоначально хотел назвать главную героиню своей книги не как-нибудь, а Амели. Странное совпадение. Или мне теперь начало казаться, что имя мне очень знакомо. В любом случае к реальной действительности это не имело ровным счетом никакого отношения.
Я продолжал курить и смотрел на проходящих мимо людей. Вдруг мой взгляд остановился на мгновение. По асфальту шла девушка примерно моего возраста с заплаканными глазами, а сзади ее догонял быстрыми шагами какой-то мужчина и что-то кричал вслед. Когда расстояние между идущими стало один шаг, мужчина ударил рукой девушку по затылку. Я не мог оставаться на месте. Я побежал по траве, и когда мужчина замахнулся снова, я успел перехватить его руку. Он развернулся и со злостью посмотрел на меня.
- Тебе чего, щенок? - рявкнул он.
- Может, поищите равных себе, и не будете бить слабого?
- Ты откуда взялся, твою мать? Не лезь, куда не просят, - крикнул он и посмотрел на девушку. - А с тобой мы еще не договорили. Чего уставилась невинными глазами? Вырядилась как шлюха. Вся в мать пошла.
- Не смейте так разговаривать с дочерью, - начал было я, но не договорил до конца. Мужчина без размаха направил свой громадный кулак мне в лицо и разбил губу. На языке я почувствовал соленый вкус крови.
- Папа, не надо, - пыталась удержать отца девушка.
- Ты что его защищаешь? Он что один из твоих ухажеров? - закричал он еще сильнее и замахнулся снова, но на этот раз удар не настиг цели.
Я уклонился вбок, а сзади подбежали люди в форме - скорее всего охранники заповедника - и заломили разъярившегося отца. Через секунду по рации вызвали подмогу, и вскоре приехал небольшой грузовик. Я дал показания, служба охраны поблагодарила меня, посадила не унимающегося мужчину в фургон и уехала.
Девушка печальными глазами провожала машину, пока та не скрылась за поворотом. Ее глаза были влажные и красные от слез. Я подошел к ней и спросил:
- С тобой все в порядке?
- Прости меня. Не стоило тебе ввязываться, - она опустила глаза. - Когда его отпустят, будет только хуже. Так уже было не раз.
- Почему ты не уйдешь от него в таком случае?
- Легко говорить, - повела она плечами.- Он не всегда такой, только когда выпьет.
- А что мать?
- Ее больше нет, - тихо ответила она, потупив взгляд.
- Прости.
- Ничего, я привыкла. К тому же он мой отец, как никак, - она посмотрела на меня. - У тебя кровь идет.
- Да ерунда.
- Платок есть?
Я покачал головой. Она достала из сумки со шнуровками голубой платок и приложила к моей губе.
- Откуда ты только свалился на мою голову, спаситель, - вздохнула она.
- Не хочешь пива? Я сидел тут неподалеку и пытался расслабиться, и тут вдруг такое...
- Ага, и ты не мог оставаться в стороне, так?
- Конечно, не мог, - улыбнулся я.
- Я согласна на пиво, - сказала она. - Давай показывай свое уединенное место.
И мы пошли по зеленой траве к низкорослым яблоням. Две мои банки стояли на месте, как я их и оставил. Взяв неоткрытую, я протянул ее девушке, сам же сделал три больших глотка из начатой. Мы сели на траве. Она сняла джинсовку, оставшись в топике, под которым не было лифчика и положила на газон, чтобы не запачкать белые полупрозрачные брюки. Девушка достала из сумки пачку сигарет-слим и закурила, я последовал ее примеру.
- Знаешь, мне так стыдно, - сказала она, глядя куда-то перед собой. - Все это такая глупость, если посмотреть со стороны.
- Я так не думаю.
- Что именно?
-Ну, что это глупость, - пояснил я. - Жизнь странная штука, никто не застрахован от подобных ситуаций.
- А у тебя было что-то похожее в жизни? - посмотрела она на меня.
- Ты имеешь в виду родителей?
Не вынимая изо рта сигареты, она кивнула.
- Несколько раз, - ответил я.
- И что ты сделал?
- Уехал навсегда.
Она замолчала, и когда докурила сигарету, произнесла:
- У меня так не получится. Я своего рода облако, куда не держи путь, с неба не сойдешь.
Я посмотрел вверх и не увидел ни одного облака. Только солнце продолжало неумолимо светить.
- Он тебя часто бьет?
- Не очень. В основном ругает за всякую чушь. За то, что не ношу нижнее белье он меня вообще готов убить. Будто я сплю с первым встречным. Так все это бесит. Но если я уйду, он останется совсем один. Без меня он пропадет.
У меня не нашлось подходящих слов, что на это сказать.
- Ты не отсюда? - спросила она.
- У меня что, это на лбу написано?
- На губе, - засмеялась она.
- Я из Харуми.
- Это там, где Мраморное море? - как-то заинтересованно спросила она.
- Мраморней не бывает, - улыбнулся я.
Она достала прозрачный пакет, и я положил в него пустую пивную банку, а вторую мы пристроили под пепельницу. Не помню за собой такой педантичности к правилам заповедников. Хороший тон, так это называется. Впрочем, случайной спутнице я не стал ничего об этом говорить. Наверное, хотел выглядеть лучше в ее глазах.
- А ты чего-нибудь боишься в жизни? - она закурила новую сигарету.
- У каждого есть свои страхи.
- А у тебя конкретно?
- Боюсь глупых людей. Боюсь всегда быть правым. Боюсь меняться. Боюсь оставаться таким. Боюсь смерти - своей или кого-то знакомого - раньше срока. Боюсь, что срок может быть не большим. Боюсь пауков. Боюсь, что люди никогда не изменятся в лучшую сторону. Боюсь, что все станут похожими на меня. Боюсь темноты. Боюсь подхватить какую-нибудь ранее не известную болезнь. Боюсь умереть, не полюбив. Боюсь, что не будет детей. Боюсь, детей. Боюсь, что не смогу дать им той жизни, которую сейчас вижу для них. Боюсь говорить себе правду. Боюсь бояться.
Она какое-то время обдумывала то, что я сказал. Пепел от ее сигареты падал прямо на траву, но она этого не замечала.
- А я детей люблю, - сказала она. - Когда окончу институт, пойду воспитателем в детский сад.
- А что со своими детьми?
- Ну, это чуть позже, когда встану на ноги. Должно пройти некоторое время. Сейчас жизнь такая.
- Жить опасно, можно умереть.
- Что, прости? Я не расслышала?
- Не обращай внимания. Мысли вслух.
- Ты наверно торопишься?
- Почему ты так решила?
- Ну, все люди куда-то торопятся, - проговорила она и посмотрела на небо.
На газон перед нами прилетело несколько голубей. Они со скучающим видом походили взад-вперед в поисках еды и так и не найдя ничего улетели.
- Ну, я пойду, - произнесла она, поднимаясь с травы. - Чисто?
Она повернулась спиной. Под тонкими брюками и правда не было трусов.
- Чисто, - ответил я, отводя свои глаза куда-нибудь в более спокойное место.
- Спасибо за пиво, - бросила она, сняла босоножки и пошла босиком по газону.
Вода в пруду отражала голубое небо. Мне вдруг захотелось бросить какой-нибудь камень и пошатнуть водную гладь, но под рукой не нашлось ничего подходящего. Мне лишь оставалось смотреть, как в пруду плавает солнце и несколько перистых облаков. Я достал еще одну сигарету, но так и не закурил. Сам не знаю почему. Камень брошенный в воду навсегда изменяет ее суть. Даже когда поверхность успокаивается, вода уже никогда не будет прежней. Камень оседает на дно, и становится частью чего-то много большего, чем он сам.
Возвращаться в город, в котором не был семь лет, было странным занятием. По крайней мере, сначала. Придя на вокзал, я был удивлен обилием маршрутов, которыми можно было добраться до Харуми - пять или шесть ничем не связанных друг с другом железнодорожных полотна, с разными остановками. Действительно, жизнь не стоит на месте.
Выбрав самый короткий маршрут, я приобрел в кассе билет. Из багажа у меня был разве что кошелек, но с ним я расставался довольно редко, и поэтому смысла идти в багажное отделение я не видел.
Полупустой вагон сиял самой привлекательной чистотой. Мягкие сиденья, квадратные столы с небесно-голубыми салфетками, на окнах ни единого пятна. Такой порядок во всем, что не верилось сразу - уж сильно это смахивало на какую-то рекламу. Но это была правда. Обыденная реальность с семилетним стажем.
Семь лет, за это время многое изменилось. Поехав я в Харуми двумя днями позже и было бы восемь. Хотя какая разница. Более четкая дата, только и всего.
Когда проходит много времени, место в которое можно было возвращаться, постепенно исчезает. Расплываются границы сначала чего-то целостного, доселе известные очертания меркнуть в памяти, и на их месте появляются темные пятна, которые разрастаются в сознании с каждым днем. И вот приходит день, когда прошлое умирает навсегда. Проблема вся в том, что мы сами выпускаем прошлое из рук, а без их тепла оно растворятся в холодном воздухе.
Зачем?
Чтобы добиться какого-то смысла в происходящем.
Полный бред.
Бывают моменты в жизни, когда что-то новое, прорываясь сквозь высокую ограду предрассудков, может удивить. Удивить внезапно, бесповоротно и по большей части навсегда. Вы бы удивились, если бы одним прекрасным утром придя в магазин, увидели бы молоко продающимся в канистрах для бензина? Вот это были похожие ощущения, только в лучшую сторону, конечно.
Предрассудок не пить молоко из канистр у меня все еще остался.
Когда я покинул вокзал, сразу же поднялся на обзорную площадку. В этом направлении шло всего несколько человек, остальные приехавшие пассажиры пересекали стеклянную эстакаду, ведущую к выходу в город. Я шел по серой брусчатке, и, оглядываясь, видел, что идущие рядом люди замедляли шаг, зацепляясь глазами за витрины с сувенирами. Я закурил сигарету и несколько секунд пытался понять, что могло привлечь людей к подарочным лоткам, но разочаровавшись в своей затее, побрел дальше. Вскоре я остался в гордом одиночестве, лишь по обе стороны тротуара на бордюрах примостились воробьи, с интересом наблюдавшие за тем, как я курю.
Обзорная площадка оказалась квадратной, со стеклянным бортиком по периметру. Кроме вмонтированных стульев и подзорных труб здесь ничего не было. На одном из стульев сидела молодая женщина с коляской и вязала что-то их серых шерстяных ниток. Она заметила меня, когда я подошел к ограждению, бросив безынтересный взгляд, посмотрела на меня с ног до головы и снова вернулась к своему занятию.
Старый Харуми умер в моей памяти полностью. Я смотрел вниз на бесконечное море домов раскинувшихся передо мной, и у меня кружилась голова. За несколько лет разрастись до таких масштабов? Во всем этом было что-то нереальное. Но глаза видели все это по-настоящему, и это были не фотографии в глянцевых журналах, не спецэффекты блокбастеров. Я даже не спал. Это была действительность. При всей обширности индустриального пейзажа, из этого кипящего котла можно было выбраться довольно быстро. Окрестности Харуми опоясывал широким полукольцом заповедник Аско, - если мне не изменяет память, самый большой в стране, - с его завораживающими красками осенними лесами, оврагами, водопадами, горами, и, конечно же, Мраморным морем.
- Первый раз в городе? - послышался голос со стороны.
Обернувшись, я увидел, что женщина отложила связанное в сторону и закурила. Она вязала шарф.
- Давно не был, - ответил я.
- А-а, - протянула она без эмоций.
Я хотел воспользоваться подзорной трубой, но женщина снова поинтересовалась.
- Вы турист?
- Нет, я родился здесь.
- А я из Иэясу. Слышали когда-нибудь?
- Никогда не слышал.
- Там очень холодно, особенно зимой. Вот мы с мужем и переехали несколько лет назад сюда. Подкопили денег, продали дом, машину и перебрались в Харуми. Рискованный шаг, вы так не думаете?
- Откуда мне знать? - пожал я плечами.
Она смотрела перед собой потухшими глазами, так заливает только что разожженный костер нахлынувший дождь.
- Ответьте мне честно, вы боитесь умереть? - вдруг спросила она.
- Да, наверное, - ответил я, не совсем понимая, к чему такой вопрос. - Я пойду, еще много дел нужно сделать. У вас красивый шарф.
- Спасибо, - улыбнулась она. - Можно еще один вопрос.
- Да.
- Может вы мне поможете выбрать ребенку имя?
- Мне кажется это ваши с мужем дела, - ответил я и направился к выходу.
- Он умер, - сказала она вслед.
Когда я спустился со смотровой площадки, небо заметно посерело. Солнце заволокли вязкие тучи, и вскоре пошел дождь. Чтобы не промокнуть, я укрылся в ближайшем здании. Это оказался книжный магазин. От входной двери стремительно поднималась лестница наверх. Хотя ступеньки и были широкими, идти все же было не удобно, может быть из-за низкого потолка. Два десятка ступеней похожих друг на друга оборвались мягким ковром бледно-красного цвета, высланном в коридоре, соединяющем два зала. Посмотрев на вывеску - Художественная литература, я свернул направо.
В зале, куда я попал, все насквозь пропиталось приятной атмосферой прошлого. Стены из красного необделанного кирпича, лампы в черных абажурах, свисающие на изгибающихся змеями тоже черных проводах, высокие стеллажи из лакированного дерева, мягкие скрипучие кожаные кресла, приземистые столы с разложенными газетами десятилетней давности - во всем чувствовался ни с чем не сравнимый шарм безвозвратно убегающего времени. Владельцы магазина старались воплотить ретро-идею и удержать в руках ностальгию по давно минувшему. Что же, у них это получилось на сто процентов, ну, или на девяносто восемь.
- Что-нибудь ищите? - поинтересовался подошедший консультант, поправляя круглые очки.
- Приятное у вас место. Как будто посещаешь музей.
- Место действительно приятное. Только при чем здесь музей?
- Воздух здесь пропитан чем-то древним. Может мне это кажется, конечно. Сам не знаю, - проговорил я.
- Да, эти стены многое повидали. Нашему магазину сорок лет. В этом году будет сорок один. Хозяин вот наш, в точности как вы говорит, мол, в этих стенах что-то старинное витает. Сам каждую пылинку сдувает, никаких уборщиков не признает, уверяет, что никто лучше него не чувствует всей тонкости атмосферы.
По залу ходили другие продавцы-консультанты, заложа руки за спину. Они даже не поправляли книг на полках. Видимо этим тоже занимается хозяин магазина.
- У вас есть Кано Итсуми? - поинтересовался я.
- Кано Итсуми? - спросил он так, будто не расслышал.
- Да, молодой автор. Вы не слышали о нем?
- Слышал, конечно. Просто вы первый покупатель, который спрашивает у меня его книги.
- Серьезно? - удивился я. - Что, так не популярен?
- Похоже на то, - коротко ответил он.
- Но это ведь не означает, что он плохой автор, верно?
Консультант неуверенно мотнул головой и повел меня к стеллажам.
- Вам нужно что-то конкретное?
- Нет, все равно что, - ответил я.
- Вот, посмотрите здесь, - указал он рукой на нижнюю полку. Я взял первую попавшеюся книгу и прочитал название - Красная тинктура. - Я возьму вот эту.
- Пожалуйста, пройдите к кассе, - произнес консультант, боковым зрением пытающийся прочитать название такой же книге только на полке.
Перед тем как уйти, я спросил его:
- Что вы думаете о книгах Кано?
- Честно? - переспросил он.
- Думайте, что вы в суде.
- По-моему, все что он пишет просто чушь собачья.
Я нашел безлюдный сквер и вместе с бутылкой минеральной воды стал читать книгу. Сюжет романа рассказывал о временах, когда жили алхимики, так и не сумевшие познать тайну философского камня. Повествование было пропитано иногда детективными нотками, иногда наивной романтикой, но читалось в принципе неплохо. Единственное, что мне не понравилось полная хаотичность глав - прошлое пересекается с будущим, опоясывает настоящее, и так без конца.
В конце книги, на последней странице я нашел номер редакции. Позвонив по которому, я попросил адрес Кано, представившись корреспондентом одного модного журнала.
- Эксклюзивное интервью на двух полосах. Неплохая реклама для Кано и для вашего издательства, вы не находите?
- Да, конечно, - без интереса проговорил голос в трубке.
- Ну, так как на счет адреса?
- Диктую, - прошипела трубка.
Я записал адрес в блокнот и хотел поблагодарить человека из издательства, но в трубке уже слышались гудки. Затем я набрал номер Кано. К несчастью мне ответил не он, а автоответчик.
- Слушай дружище, сколько лет! Вот приехал в город, решил встретиться с тобой, а ты провалился куда-то. Узнал? Или нет? Тебе привет от Нагасавы, мы с ним недавно распивали причитающуюся тебе бутылку.
Вдруг в трубке что-то проскрежетало.
- Алло? - заговорил сам Кано. - Это действительно ты?
- Сомневаешься?
- Я просто редко подхожу к телефону. Вот и сейчас думал, что это очередной недоброжелатель, хочет сказать мне что-нибудь лесное о моей очередной книге. Ты сейчас где?
- И правда, где? - произнес я, выглянув из телефонной будки. - Какой-то сквер, я не знаю.
- Давай встретимся где-нибудь за городом, - предложил Кано.
- Где именно?
- Приезжай в Атами через час, я буду ждать тебя у здания консерватории.
- Что ты делаешь в консерватории?
- Просто рядом здесь отличный бар, к тому же я живу недалеко.
- Хорошо через час я буду, - сказал я и повесил трубку.
Я приехал в назначенное место через пятьдесят минут. Он сидел на длинной скамье перед кирпичным зданием консерватории и читал газету. Он был одет в простой синий костюм, под ним выглядывала серая футболка, неказистые туфли со смятыми мысами небольшого размера смотрелись довольно смешно по сравнению с его ростом. Заметив меня, он отложил газету и поднялся. Я был ему по плечо.
- Ты приятно удивил меня своим звонком? - произнес Кано, улыбаясь и протягивая мне руку.
Я пожал его слегка влажную от пота руку.
- Мне тоже приятно.
- Я переехал недавно. Откуда ты узнал мой адрес?
- Позвонил в редакцию, - объяснил я.
- Да, конечно, - сказал он, кивая головой. - Ну, что пойдем, промочим горло?
- Мне этого не понять никогда.
- Чего именно? - удивился Кано.
- Что ты до сих пор растешь! - улыбнулся я, хлопая его по плечу.
- А я и не расту, - рассмеялся он. - Это вы становитесь все меньше!
Мы свернули за угол консерватории и безлюдным тротуаром добрались до небольшого бара. Кано толкнул скрипучую дверь, и мы спустились по металлической винтовой лестнице в помещение с приглушенным освещением. В баре сидело несколько людей с одинаковыми выражениями на лицах, - их отличало только одно - разные напитки в их стаканах. Мы сели за стойку и украшенный бабочкой бармен тут же наклонился к нам.
- Два пива, - бросил Кано, посмотрев на меня. - Нет, давай четыре.
Бармен кивнул и принялся протирать пивные бокалы.
- Ты по делам? - спросил Кано.
- Нет.
- Значит скоро уедешь? - спросил он.
- Почему ты так думаешь?
- У тебя нет здесь никаких дел, значит ты проездом. Люди, которые не жили в городе несколько лет, с трудом могут ужиться с поменявшимися правилами.
- Что, правила так поменялись?
- Конечно же, - развел он руками. - Все меняется слишком быстро, ты может быть это еще не почувствовал, но побудешь еще пару дней, сразу поймешь, о чем я толкую.
- Может быть, - пожал я плечами.
Бармен тем временем выставил перед нами первые два бокала светлого пива, и сразу принялся наполнять следующие.
- Читал мои книги? - вдруг спросил он.
- Читал, - осторожно ответил я.
- И как тебе?
- Да, неплохо.
- Хм-м, - улыбнулся он. - Полное дерьмо.
- Почему ты так говоришь?
- Такие отзывы о моем творчестве. Видимо таланта нет, - повел он плечами.
- А сам ты как думаешь?
- Полное дерьмо. Но как бы это сказать, все это от чистого сердца. Только читателю все равно наплевать, что там у меня внутри. Какое кому дело, что я чувствую.
- А ты не пробовал послать всех читателей куда подальше и писать только для себя?
- Хорошая мысль. Может еще будет время ею воспользоваться, - он отхлебнул порядочно пива.
Бармен поставил еще два бокала и поменял пластинку, на менее раздражающую. Будто он читал наши с Кано мысли.
- Нашел где остановиться? - посмотрел на меня Кано.
- Еще нет.
- Можешь пожить у меня какое-то свое время.
- Какое-то свое время, - отлично сказано! - засмеялся я.
- Ну, я в смысле живи столько, сколько хочешь. У меня дом небольшой, но для тебя лишний угол всегда найдется.
- Спасибо, - поблагодарил я. - Подумаю над твоим предложением.
Сказал я так зачем-то. Мы оба прекрасно знали, что я не останусь в городе. Просто мы соблюдали дружеский такт, только и всего.
Мы сидели так несколько часов, обсуждая кучу тем и почему-то не рассказывая друг другу ничего до конца. Кто нас знает, может прошло слишком много времени, чтобы все оставалось по-прежнему, или мы очень долгое время не виделись. Одно я знал точно, между нами что-то умерло, и Кано чувствовал то же самое. Я уверен.
- Кано, слушай, сколько ты пива можешь выпить за раз? - спросил я.
- Откуда мне знать?
- Ну, примерно!
- А сколько людей может слопать лев?
- Когда голодный, то до чертиков, - ответил я.
- Вот и у меня нечто похожее происходит, - сказал он, пригубив бокал.
Выйдя из бара, мы пошли в разные стороны. Небо было таким же голубым, казалось прошло совсем немного времени. Чуть-чуть.
Я поймал такси. А что делать дальше не знал...
Я попросил водителя остановиться. Он не стал ни о чем спрашивать. Заплатив деньги, я вышел из машины, захлопнув дверь.
- Купюра слишком крупная, не могли бы вы поискать рангом поменьше? - спросил водитель, приоткрыв дверь.
- Не нужно сдачи, к тому же вы простояли из-за меня в порядочной пробке. Считайте это небольшой компенсацией, - улыбнулся я.
- Это довольно приличная компенсация, - возразил водитель. - Не передумаете?
- Я думаю, что мы с вами расплатились.
- Как хотите, - пожал он плечами. - Желаю вам удачи!
- И вам поменьше пробок, - бросил я, и начал спускаться по крутой тропе вниз.
Под ногами то и дело проскакивали острые булыжники, которые нещадно впивались в теннисные кроссовки. Подошва, у которых, была порядком изношена. Вскоре меня со всех сторон обступили душистые кедры. Моими открытыми участками тела желали полакомиться появившиеся неизвестно откуда комары. Минут через пять я вышел на спортивную площадку, по виду казалось, заброшенную. В неровный асфальт были вмонтированы три турника, отличающиеся высотой, брусья, странная лестница и баскетбольное кольцо. Повсюду были разбросаны кедровые шишки.
Не подтягивался я со времен института. Подтягивался исправно восемнадцать раз каждый день. И думаю, что данное занятие мне нравилось. Особенно любил дождливую погоду, когда все прячутся дома, а ты выбегаешь в спортивной форме, как настоящий атлет и быстро несешься в парк, где нет ни души. Раньше я больше любил одиночество, чем сейчас. Или мне так кажется.
На площадке показалась маленькая серая тень. Отвлекшись от мыслей, я заметил белку, которая сидела на асфальте, держа обеими лапами шишку. Ее хвост причудливо изгибался, то поднимаясь, то опускаясь, словно она разговаривала со мной на неизвестном мне языке. Хотя кто знает белок - может, на самом деле так и было. За неимением переводчика я попытался подозвать серого зверька к себе, но не знал, как, и просто поманил рукой. Белка большими глазами смотрела за моими жалкими попытками добиться ее доверия недолго. Через несколько секунд она отпустила шишку и быстро исчезла в ветвях ближайшего кедра. Послышалось тихое шуршание, а еще через мгновение густая крона успокоилась. Оказался бы на месте маленькой белки голодный медведь, так же по веткам пришлось карабкаться уже мне.
Я подтянулся семнадцать раз, затем закурил сигарету и продолжил спуск к заливу. Интересно, в этих краях водятся медведи, и чем они в таком случае питаются, - пришла мне в голову бредовая мысль.
Вскоре я свернул на небольшую протоку, и заметил сквозь раскидистые ветви кедров и елей, как впереди голубое небо плавно перетекает в точно такую же голубую гладь воды. Спустившись с покатого склона, я прошелся по деревянному мосту, который казалось, врос в землю. Мягкая трава сменилась серой каменистой поверхностью, из небольших трещин которой кое-где прорастали желтоватые стебли растений. Пройдя еще несколько метров вперед, я сел на высокий камень. Слева от меня, почти сливаясь с ландшафтом, притаился разбитый рыбацкий баркас с почерневшими досками и полусгнившими веревками. Вид у него был такой, будто бы он не пережил шторма. Хотя в этом заливе штормов просто не может быть. Архипелаг был одет в ожерелье больших и маленьких островов, состоящих из красноватых гранитов, покрытых лишайниками, мхами, багульниками и рододендронами. Сразу бросалось в глаза, что они слишком поднимаются над водой, а это означало лишь одно - все острова были искусственно созданные. Но среди них не было двух похожих или некрасивых. По-разному изгибались на ветру высоченные кедры с несимметричными кронами, а острые, словно рыцарские пики, кусты можжевельника посреди залитых солнцем полян создавали тихое ощущение ухоженного парка.
Я вдруг вспомнил про Шенфа, возможно она сидела там же, где сидел я, и смотрела в бесконечное спокойствие Мраморного моря. Эфемерные берега, или сурово наломанные древним ледником, или вылизанные до блеска крепкими штормами - казались архитектурными творениями, и совсем не верилось, что к этому причастна рука человека. За тысячи лет люди научились только одному - разрушая, убивать.
Острова завораживали девственной свежестью нетронутых мест Харуми, ощущением некой близости к вечности, ясное дыхание которой шевелило волосы и вызывало мурашки на спине. Хоть раз побывавший здесь неизменно мечтает вернуться, стремясь сквозь суматоху и шум к безмятежности и покою, однажды тут прочувствованным. Мне хотелось думать именно так.
Достав слегка помятую пачку, я закурил, и после долго вглядывался в замершую гладь воды. Как хотелось погрузиться на дно этого абсолютного спокойствия, или все-таки равнодушия. Почему-то существование чего-то совершенного смущало душу. Зависть? Нет, скорее это был страх. Надо сказать, тоже совершенный.
Когда я приехал обратно в город, зашел в тот же бар, где мы встречались с Кано. И только после того, как я выпил три двойных неразбавленных виски, ко мне вернулось чувство реальности, которое полностью деформировалось за последние часы. Мне казалось, что Мраморное море забрало часть меня и похоронило глубоко на своем дне. В памяти поползли слабыми волнами старые давно отцветшие переживания чего-то важного, но что это понять было нельзя.
Я даже не услышал, как она вошла. На ней была белая блузка в полоску, не застегнутая на две верхние пуговицы, и широкие расклешенные от бедра брюки из шерсти. В руках она держит аккуратно сложенное кожаное пальто. Волосы собраны в хвост.
Делая несколько шагов, она приближается на расстояние полуметра, упирается руками в стол и чуть подается вперед. Теперь я замечаю, что под блузкой совершенно ничего нет, - вид чуть ли не выскальзывающей из выреза батника грушевидной груди ошарашивает меня.
Она не произносит ни слова, а только манит глазами к себе. Покорно встав со стула и обогнув с левой стороны стол, я подхожу к ней сзади. Дотронувшись до ее бедер обеими руками, я прижимаю ее к себе. Она глубоко вздыхает и задерживает на некоторое время воздух. Мои горячие пальцы проникают под льняную ткань, я начинаю поглаживать ей живот одной рукой, а другой одна за одну расстегиваю пуговицы. Потом быстрым движением стягиваю с ее плеч рубашку и целую в шею. Она подавляет слабый стон.
- Что ты делаешь? - прерывисто шепчет она, будто в ее голосе нет силы.
- Хочу увидеть какая ты без одежды.
- Зачем? - все тише говорит она, пытаясь бороться с тем, как я ласкаю ее грудь.
- Хочу проникнуть в тебя, слиться с тобой, так сильно, как ты нужна мне. Даро, я люблю тебя.
- Я тоже... - не договаривает она, испуская протяжный стон.
Я стягиваю с ее ног брюки и черные в мелкую сетку чулки, и уже скоро последняя преграда в виде трусиков лежит на полу. Даро поворачивается. Я нежно поглаживаю короткие волоски на ее лобке, и нащупываю вагину. Мои пальцы сразу же делаются мокрыми.
- Так нечестно, я голая, а ты полностью при параде, - улыбается она и ее глаза хитро блестят.
Она залезает рукой в мои брюки, предварительно сняв ремень, и крепко сжимает мой отвердевший пенис.
- Я хочу получить компенсацию, - произносит она, и быстро-быстро начинает двигать рукой. Через минуту я кончаю ей в руку и опускаюсь на колени. Закрывая глаза, я сильно выдыхаю, она дотрагивается до моего плеча...
Это было прикосновение неожиданное, такое, от которого хочется сразу отмахнуться, но сделать это никак не получается. Открыв глаза, я посмотрел сначала не на человека меня разбудившего, но на наручные часы. Странно, прошло всего десять минут с тех пор, как я провалился в подобие сна или наваждения.
На барной стойке стоял мой стакан, в котором остался лишь изрядно подтаявший лед и салфетка лимонного цвета. Я потер виски.
- Вы в порядке? - поинтересовался бармен, поправляя черную бабочку на шее.
- Да, - кивнул я. - Немного вздремнул.
- Вы просто сказали, что торопитесь на поезд до Тереза. Вы не опоздаете?
- Нет, спасибо за беспокойство.
Я еще раз посмотрел на часы. Вглядываясь в циферблат, я внимательно следил за движением секундной стрелки и представлял сон, в котором было все больше чем наяву. Казалось, ее нежные и в тоже время сильные пальцы по-прежнему сжимают мою плоть, аромат ее волос и распаленного тела был еще слегка уловим. Может, это было на самом деле? Реальность? Ведь часто мнимая грань, отделяющая нас от другого мира, легко стирается, и мы перестаем замечать, в каком месте существуем. Здесь или там. Но это всего лишь сон. Как ни печально это осознавать. Это больше походило на правду...
Вечер медленно окутывал все вокруг своим волшебным очарованием. По городу еле заметно растекался тускло-призрачный цвет осени. Люди усиленно старались этого не замечать, и по-прежнему одевались по-летнему.
В Терез я поехал на автобусе дальнего следования. Хотел быстро перекусить в небольшой забегаловке около остановки, но не успел. Автобус уже отправлялся, и вряд ли бы ждал пока я набью свой желудок. Купив билет, я сел у окна и странными ощущениями провожал Харуми. Мне показалось, что это лишь небольшой перевалочный пункт, а не город, в котором я родился. Все здесь было пропитано чужим воздухом, будто рыбам в океане поменяли воду на пресную.
Когда автобус приближался к Терезу, небо заволокло тучами. Дождь вот-вот подступал. Так ждешь воду в душе, когда слабый напор. Открываешь вентиль и думаешь про себя: "Сейчас пойдет. Не может не пойти, ведь я уже намылился".
И точно, только я вышел из автобуса, как небо прохудилось, и хлынул дождь. Не долго рассуждая, я запрыгнул в первый подъехавший автобус, сначала купив билет (странно, номер впервые оказался не 23, сумма цифр показывала что-то около 50, впрочем, я точно не считал), и на заднем сиденье начал растирать заледеневшие пальцы. Свет внутри был тускло-желтый, и из-за этого казалось, что на улице уже наступила ночь. Вдобавок ко всему, стекла изнутри запотели так, что через них можно было рассмотреть лишь красные огни от фар автомобилей. А потом внутрь зашла она...
А потом внутрь зашла она. Салон автобуса тут же наполнился ароматом вишневых духов. Она была одета в твидовое платье, сверху серое пальто-тренч, на ногах дорогие лакированные туфли бордового цвета. На этот раз волосы были распущены, что придавало ее лицу некую свободу.
Слух неприятно резал звук мотора. Постепенно автобус полностью забился людьми. Стало очень душно, а окон никто не открывал все из-за того же дождя. Впереди, неуклюже проталкиваясь сквозь пассажиров, показался кондуктор, с его появлением я кое-что понял - у Даро не было билета. Что-то подсказало мне эту мысль. Она посмотрела на кондуктора и повернулась к стеклу. В слабом отражении она заметила мою руку. Конечно, она не знала, что рука принадлежит мне - она всего лишь увидела, что кто-то над ее плечом держит проездной билет. Даро обернулась.
- Ты?
- Привет, - улыбнулся я.
- Я не знаю, что сказать, - пыталась она подобрать слова. - Что ты здесь делаешь?
- Еду в автобусе.
- Я уже ничего не понимаю, что происходит со мной. Впервые в жизни я не в состоянии объяснить происходящее рационально. Словно это большой сон, а я в нем даже не героиня, но смотрю все со стороны и не могу вмешиваться в ход событий. Чувствуешь себя совершенно беспомощной.
- О чем ты говоришь?
- Как думаешь, - начала Даро, - в мире есть вещи, которые нельзя объяснить?
- Я верю, что есть. И тебе лучше в это верить, иначе можно сойти с ума при определенных обстоятельствах.
Двери автобуса закрылись. Неуклюже тронувшись с места, он также неуклюже поехал.
- А я знал, что ты без билета, - сказал я после паузы.
- Вот как?
- Конечно. Это было легко определить. Сразу, как я увидел тебя, понял, что и в автобус ты села случайно, наверное, пряталась от дождя, - выдержав паузу, я закончил мысль. - А потом твои действия невольно выдали тебя за безбилетного пассажира.
Она рассмеялась. Потом посмотрела серьезно.
- Что у тебя с губой?
- Зашел в ресторан перекусить. Заказал краба. Он оказался живой. Когда я захотел его съесть, он вдруг рассердился на меня. Вот.
Она посмотрела на меня так, будто в моем лице ее что-то удивило.
- У тебя неплохо получается.
- Что именно?
- Эти дурацкие шутки, - рассердилась она.
- Ну, прости, не думал, что это так важно для тебя, - попытался оправдаться я.
- С тобой точно все в порядке?
- В общем, да.
- Ты что-то скрываешь от меня?
- Да, нет.
- А он что?
- Кто он? - не понял я.
- Ну, краб твой.
- Да, теперь неизвестно, сварили, наверное.
Ее глаза загадочно сузились, а губы чуть приоткрылись.
- Всегда вы так, - вздохнула она. - Только отшучиваться.
- Ладно, сдаюсь, - произнес я и взял ее за руку. - Давай сменим тему. Раз уж мы встретились снова, то как очень близкий друг хочу пригласить тебя на ужин.
- Как ты думаешь, у тебя много шансов на мое согласие?
- Ну, если у меня есть хотя бы один шанс из миллиона, я думаю, что для начала это неплохо.
- Я соглашусь, если мне понравится название, - хитро улыбнулась она.
Быстро перебрав все названия, что мозг не успел растерять за долгое время, я назвал только одно.
- Снежная роза.
- Только не думай, что я приду вовремя.
- Я буду ждать.
- Даже тысячу лет? - спросила она.
- Конечно, - уверенно ответил я. - Я изо всех сил дождусь тебя.
- Тогда придется никогда больше не оставлять тебя. Ты думал об этом? Что, если я больше тебя никому не отдам?
- И не отдавай, - сказал я.
В то мгновение наши глаза выражали одно и то же, но никто не говорил больше. Мы знали мысли крутящиеся друг у друга в голове, заведомо знали.
- Что у вас за проезд? - прервал задушевное молчание голос контролера.
Даро посмотрела на женщину, потом на меня. И только когда я кивнул, Даро показала свой билет.
- Хорошо, - щелкнул компостер. - Ваш билет, молодой человек?
Я покачал головой.
- Тогда вам придется выйти на ближайшей остановке, - сказала не слишком строгая женщина.
- Разве нельзя заплатить штраф? - спросила Даро.
- Нет, мы не имеем права брать деньги. Новые правила, что поделаешь, - качала женщина головой. - Идемте.
Я поднялся, но Даро схватила меня за руку.
- Нет, тогда выйду я, - вмешалась Даро. - Это его билет.
- Мне все равно чей билет. Кто-то из вас сойдет на этой остановке.
- Я не позволю тебе, - твердо произнес я. - К тому же это не так важно. Тебе нужна конечная остановка. Доедешь до конца, там будет часовая башня. Чуть дальше от нее Снежная роза. Я буду ждать тебя там. Ты же придешь?
- Я приду, - ее глаза сделались большими и молящими. - Но как ты сам доберешься?
- Предоставь это мне.
Автобус качнуло в сторону. После поворота он выехал на параллельную улицу и остановился.
- Я буду тебя ждать, - сказал, спускаясь со ступенек.
Даро прильнула к окну. Дождь стал сильнее, и теперь я ощутил еще и холод, пронизывающий насквозь. Она нарисовала большое сердце на запотевшей поверхности стекла, в центре которого была буква "Д". И это послание на холодном стекле значило в ту секунду больше, чем любые слова. По ее щекам покатились слезы. Я лишь неподвижно стоял и всматривался сквозь непрекращающийся поток дождя перед собой, провожая глазами автобус. Вскоре он исчез за домами. А вместе с ним исчезло что-то еще.
У "Снежной розы" была своя история, не очень длинная и запутанная, но от этого не менее интересная. Владелец ресторана, в прошлом музыкант, когда продал свою самую удачную пластинку, то у него стало сразу много денег, и он не знал, куда их девать, хотя видимо знал всегда, иначе не открыл бы этот ресторан. Вместе с друзьями (к одним таким друзьям относился и дед моего друга, с которым мы учились вместе в институте, - он-то и рассказал мне все это) он выкупил старые земли с полуразрушенными фермами, что стояли сотни лет рядом с часовой башней, все снес на корню, осушил и построил небольшое кафе, которое получило название вначале звучное название "Дикая роза". Через двенадцать лет после открытия случился страшный пожар в Часовой башне, она сгорела дотла, а вместе с ней и "Дикая роза" и дома находившиеся рядом. Тогда все говорили, что это был несчастный случай, причины, правда, так и не выяснили до конца. Так или иначе, кафе сгорело полностью, и только через год на том же самом месте открылся уже ресторан "Снежная роза". Поначалу посетителей было немного, люди неохотно шли в место с мрачной историей, но потом, спустя некоторое время все как-то само позабылось (есть такая особенность у человека, забывать все плохое) и клиентов стало даже на порядок больше, когда начали устраивать литературные вечера.
Почему я предложил Даро встретиться именно здесь? Случайность. Такая же случайность, как и сами встречи с Даро. Нет, правда. Есть некие закономерности в этих случайностях. Она называет имя героини моего романа, не зная о правильности своих действий, и угадывает его с филигранной точностью. Я с такой же точностью угадываю день ее рождения. Мистика. Почему бы не предложить ресторан для уединенного вечера с такой же мистической репутацией?
Зал со сломанной геометрией был достаточно большой. Стены выкрашенные в светло-голубой цвет придавали дополнительный эффект пространства. Изящные лампы в виде раскрытых бутонов роз, горевшие чуть мягче по периметру слепили глаза настоящим ковром света по центру. Круглые столы со стеклянной поверхностью стояли рядами на одинаковом расстоянии друг от друга, нарочито показывая выверенную педантичность в работе мерчендайзеров ресторана. На каждом столе, кроме голубых салфеток, графина с водой не было ничего.
Я не сразу заметил, что в ресторане нет бара, обычно барную стойку устанавливают специально на самом видном месте, или же наоборот, прячут в экзотические уголки. Здесь же проблему решили совершенно иным способом.
Страшно хотелось курить. Еще раз оглянув зал, я отправился вдоль ряда до блеска отполированных столиков к изящной стеклянной двери. Неподалеку от эстрады на сервировочных столах официанты готовили приборы и посуду к фуршету. Когда я уже приближался к выходу, заранее достав пачку сигарет, сзади послышался грохот и звон бьющегося стекла. Я повернул голову, не сбавляя шагов, и в это мгновение задел кого-то плечом, причем столкновение не было из разряда легких. Я развернулся.
Это была девушка. Ее серые глаза не выражали никакого недовольств, в них не читалось ни раздражение, ни ярость, но и спокойными и равнодушными назвать их было нельзя. Такое ощущение, что ее глаза вглядывались в глубину, она словно засматривала старую фотографию, и на этом потертом снимке не было видно лица, только контур - и ты сам дорисовываешь мысленно недостающие части, накладывая тонкие штрихи в своей памяти, ведь только там и живет это очень дорогое тебе лицо. Вот как она смотрела сейчас. Странная субстанция мерцала искрящимися огоньками в ее зрачках, выписывая незнакомые пируэты. Несколько секунд эти водовороты, заглядывающие в меня, оставались на влажных глазах, но вскоре стихли.
- Простите меня, - начал я постепенно отходивший от магии ее глаз. - Я задел вас, простите. Просто не заметил, как вы шли. Извините.
- Я тоже засмотрелась и не заметила вас. Это моя вина.
- Почему-то каждый раз, как только я сбиваю девушек с ног, они упорно утверждают, что это их вина, - улыбнулся я.
- И часто вам приходиться, как вы выразились - сбивать девушек с ног? - улыбаясь, спросила она.
- Очень редко, - ответил я.
У нее был потрясающе мягкий голос, до боли знакомый, но вспомнить, где я его мог слышать - было нельзя. Я видел эту девушку впервые. Теперь, когда ее пристальный взгляд сменился на более спокойный, я мог внимательнее ее рассмотреть - коротко стриженные темные (сразу видно, что не крашеные) волосы без всяких лака и геля, просто уложенные аккуратно расческой в крупный гребень; шикарное вечернее платье насыщенного ярко-красного цвета со вставками из серо-коричневого меха; совпадающие по тону с платьем туфли на высоком каблуке, от которых девушка была выше сантиметров на пять-семь. Никаких ювелирных украшений и косметики на ней не было, если не считать цепочки с маленьким золотым православным крестом, блестящим на груди чуть выше начала декольте.
- Неудобно получилось все, - сказал я, не о том, о чем думал.
Девушка улыбнулась, как и прежде и покачала головой.
- Нет, все нормально. Давайте забудем?
- Хорошо.
- Мы не встречались раньше нигде? - задала она вопрос, вереницей повторяющийся в моей голове. Все внутри кипело от этих мыслей.
- Это невозможно, - печально улыбнулся я.
- Почему?
- Потому что я бы не смог забыть. Так...- я замолчал, а она сделала шаг мне навстречу.
- У меня просто такое странное чувство, - она дотронулась до моей руки. - Вот и сейчас я чувствую это - что-то из моего детства. Меня пугает это чувство неизвестного. Мне страшно и я не понимаю отчего.
Теперь я смотрел на нее по-другому. Сердце бередила некая тревога, что-то хотелось сказать - очень важное, но фразы тут же меркли в сознании, рассеиваясь утренним туманом. Еще мгновение назад все было вполне отчетливо, я мог что-то произнести, а через секунду было уже слишком поздно.
Она сжала крепко мою руку и отпустив, тихим голосом сказала:
- Мне нужно идти, вы не обидитесь?
- Я думаю, у нас с вами еще будет возможность поговорить, - улыбнулся я.
Она непроизвольно кивнула и медленно зашагала вдоль столиков, на которых уже были расставлены приборы и посуда. Я же какое-то время смотрел в пустоту, стоя неподвижно. Звуки стихли. Я все понял. С ужасом повернувшись, я пристально посмотрел на уходящую незнакомку. На не закрытой платьем спине отчетливо темнело родимое пятно в форме полумесяца...
Официанты стелили белые скатерти на круглые поверхности столов и поливали ткань водой из обычных пластмассовых бутылок. Видимо, они пользовались старым способом разглаживания складок на скатертях. Я перевел взгляд на сцену утопающую в цветомузыке. Какая-то неизвестная мне совершенно джазовая группа пела свои песни, наводящие тоску. Этим ребятам нужно было не пропускать занятия в музыкальной школе. Вот они и поплатились. Зал все равно хлопал. Скорее из уважения.
После на сцену вышла молодая певица, одетая очень экстравагантно. Накидка из некрашеного меха с голубой лентой, розовый шелковый топ с замысловатым рисунком, жакет, расшитый бисером и пайетками, и мини-юбка из шифона с аппликацией в виде сердец. Заиграла чудесная мелодия, и девушка свои мягким голосом наполнила все пространство ресторана спокойствием и какой-то приятной грустью.
Я быстро отыскал глазами в наполовину заполненном зале незнакомку и подошел к ее столику слева. Она приложив руки к подбородку с печальным лицом слушала песню. В ее глазах слабым огнем мерещилась ностальгия. Ни разу не слышав этой песни, я не мог разделить ее чувств. Музыка напоминала дождь тихим летним вечером.
Официанты накрыли уже весь зал и стояли около сервировочных столов, проверяя на чистоту посуду. Музыка закончилась, и зал просто взорвался аплодисментами.
- Простите, у вас не будет сигареты? - спросил я после стихших аплодисментов.
Она повернулась на мой вопрос, но еще оставалась в своих мыслях.
- Что, простите? - переспросила она, обеими руками потирая виски.
- У вас не будет лишней сигареты? - повторил я.
- Сигареты? - ее почему-то удивило это слово, будто я спросил, с каким счетом сыграла национальная бейсбольная команда. - Нет, боюсь я не смогу вам помочь. Я уже давно не курю.
- Жаль, - вздохнул я и тут же пояснил. - То есть это здорово, что вы не курите.
Она убрала с глаз волосы и внимательно посмотрела на меня.
- С вами все нормально?
- Если не считать того, что страшно хочется курить, что в желудке пусто почти целый день, то все нормально.
Она улыбнулась.
- Послушайте, а вы не знаете, что за песня сейчас звучала? - вдруг ни с того ни с сего спросил я.
- Чувство снега.
- Интересное название.
- Да, название и правда очень интересное, хоть и в новой обработке, - согласилась она. - Мне кажется, вы ждете кого-то, как и я. Почему бы нам не перекусить до их прихода, если они опаздывают?
- Или мы слишком рано.
- Это точно, - согласилась она опять.
- Не вижу в вашем предложении ничего дурного. Я согласен.
Сев за стол, я рукой прозвал официанта. Она тем временем наклонилась чуть вперед и тихо произнесла:
- Только одно условие. Давайте на ты. Ты не против?
- я как раз хотел предложить тебе то же самое, - произнес я, улыбнувшись.
В горле саднило от табака. Давно, если не сказать, что вообще, я не помнил за собой выкуривания сразу восьми сигарет подряд. Я словно был погружен в вязкий туман, который без остатка и промедления захватил меня с ног до головы, забрался под кожу, занеся неестественный холод и проникнув в самый мозг, отключил на какое-то время все функции человеческого организма. Слабо доносились лишь некоторые звуки - в основном рожденные автомобилями - и запахи - ветер, бивший в лицо, доносил резкий вкус карбида, непонятно откуда взявшегося газа и приторных духов, явно принадлежащих страдающему безвкусицей человеку. Бедная женщина страдающая отсутствием вкуса и бедный мужчина, который находиться рядом с ней, и который страдает оттого, что женщина страдает отсутствием вкуса. Подумал я, вспомнив недавние ощущения.
Я смотрел на девушку сидевшую напротив и не знал, как быть дальше? У нее точно такое же родимое пятно, как у сестры, но моя сестра умерла много лет назад. А умерла ли она? Я ни разу не видел ни ее фотографий, ни могилы, где она похоронена, вообще ничего. Может это вообще страшный сон. Боже, как не хочется просыпаться в таком случае. Что происходит вокруг?
Она смотрит такими родными глазами и улыбается такой родной улыбкой. Неужели это она? Но как такое возможно? В ее серых зрачках тоже некое смятение, будто она плохо понимает, что происходит. А быть может все это фантазия воспаленного воображения, допридуманные ощущения и дорисованные воспоминания, насильно дочерченные штрихи к картине, и больше ничего?
- О чем ты думаешь? - вернул меня к действительности ее голос.
- Так, о разном, - пространно ответил я, распрямляя сложенную свечой салфетку, лежащую на тарелке.
- А я думаю о том, что ты заказал, - ее губы тронула очаровательная улыбка.
- В самом деле?
- Конечно, - звонко подтвердила она. - Ты смотрел в меню так интригующе, что в самом деле стало интересно.
Я кашлянул.
- Прости, что я сам все выбрал.
- Ничего. Мужчины всегда лучше разбирались в еде.
- И в автомобилях, - добавил я.
- Спорно.
- Вот как? - подался я вперед.
- Я тоже неплохо разбираюсь в автомобилях. Мой отец меня многому научил. Он работает в концерне, который занимается автомобилями. Производство, продажа, техническое обслуживание, и все такое.
- Естественно, я этого не знал, - с огорчением проговорил я себе под нос, но она все же услышала.
- Я что-то не так сказала? У тебя такой странный вид. Словно ты разочарован чем-то.
Я покачал головой, и налив в бокал питьевой воды из графина, выпил залпом.
- Странный ты, - заметила девушка. Мне показалось, фраза была адресована больше для нее самой, нежели мне.
- И не говори.
Она обернулась и бегло оглядела зал, затем развернулась обратно и, вздохнув, произнесла:
- Что не спешат наши друзья.
- Ну, это всего лишь вопрос времени, - сказал я, сам разглядывая зал. - Кстати, я все заказал на четыре персоны. У меня совсем нет друзей в городе, думаю, ты будешь не против, если твой молодой человек поужинает с нами, верно?
- Я не сказала, что жду молодого человека, - произнесла она и вновь окинула зал. - Твоей девушке тоже не видно. Привыкай, мы никогда не приходим вовремя.
- Эй, я не говорил тебе про девушку!
- Так же как и я про парня! - рассмеялась она.
- С тобой интересно разговаривать.
Она сцепила тонкие пальцы и положила подбородок сверху.
- Я самая обычная, такая же, как и все. Не хочешь узнать мое имя?
- Это будет нечестно.
- Нечестно? - удивленно повторила она.
- Да, - тихо сказал я. - Давай дождемся, когда придут наши вторые половинки, и тогда познакомимся все вместе. Ты как?
- Отличная идея, - согласилась она.
- Вот и решили.
- А это кажется твой сюрприз, - она указала взглядом на что-то позади меня. Повернувшись, я увидел трех официантов с большими овальными подносами, идущих в сторону нашего столика.
Я лишь улыбнулся, сохранив молчание. Когда официанты подошли вплотную, я начал наблюдать за незнакомкой, которая рассматривала насколько хватало глаз блюда. Они ставили тарелки, стараясь сохранить как можно больше места на столе. По взгляду девушки мой выбор превзошел все ее ожидания. Форель под маринадом с луком и васаби, жареная говяжья печень в яйце с солеными сливами и свежими листьями салата, курица в молочном соусе, грибной суп из шампиньоном, вешенки и моэр, салат из белого редиса и моркови, жульен, кокель, жареные креветки, графины с томатным и виноградным соками.
- Ничего себе ужин! - воскликнула она, переведя дыхание.
- Ты не видела еще десерт.
- Вряд ли кто доберется до десерта после всего этого, - она обвела рукой стол.
- Самые стойкие, - улыбнулся я.
- Посмотрим, - так же в ответ улыбнулась она, и принялась за еду. Я последовал ее привлекательному примеру и подвинул к себе первую тарелку.
- Как вкусно! Просто восхитительно! - чуть ли не вскрикнула она.
- Приятного аппетита, - произнес я, прожевав огненный кусок форели.
- Спасибо, - перевела она дыхание, не желая отрываться от еды ни на миг. - Тебе тоже, приятного аппетита.
Я улыбался, глядя, как она уплетает за обе щеки.
- Ну, не смотри так, пожалуйста, - подняла она на секунду глаза и продолжая жевать говорила. - У меня тоже был неважный обед. То не было аппетита, то времени, его утолить. Так что не смейся, лучше ешь, а то не достанется.
- Ты ведь не любишь готовить сама, верно?
- С чего ты это решил?
- Человек, который готовит сам терпеть не может ресторанную пищу. Не потому что она не вкусная, но из-за того, что все делают чьи-то руки, чужие, понимаешь, о чем я?
- Никогда не думала так, если честно, - она отпила немного томатного сока из бокала. - Но насчет того, что я не готовлю сама - ты прав. Проницательность?
- Не знаю, просто предположил и попал в точку. Вот и все.
- А почему здесь так тихо?
- Тихо?
- Ну, да. Вроде место такое фешенебельное и новомодное. В каждом углу чувствуется массовость, столько людей разных и так тихо. И тишина какая-то не спокойная, но натянутая, везде какое-то напряжение, что воздух трещит, как на морозе, знаешь? Холод здесь, словно в морозилке. Ты не ощущаешь?
- Необычное мнение, - заметил я.
Она с минуту молчала, и пила сок. На сцену вышла вновь та певица, которая пела чувство снега. Только теперь на ней было ярко-лимонного цвета платье с черным ремнем чуть выше талии, и атласные ботфорты, поверх желтых колготок. Она запела новую песню, на которую моя безыменная собеседница никак не отреагировала. Мне же она понравилась не меньше.
- Я страсть как не люблю публичные шумные места - дискотеки так всякие, клубы, где только и слышна постоянная долбежка. А тут мне вдруг стало этого не хватать, да еще чувство такое, что я без этого жить не могу.
- Со мной тоже такое бывает. Скучаешь по вещам, которые терпеть не можешь. К примеру, проснулся как-то утром с навязчивой идеей - хочу кататься на коньках. В жизни не катался и совершенно не умею этого делать. Решил забыть, просто взять и выкинуть из головы. И что ты думаешь? Ничего не получилось. Дотерпел до обеда и сдался. Пошел на каток и катался целых шесть часов без перерыва, словно возвращая утраченное время за всю жизнь. И катался вполне прилично, по моему мнению - не мастер спорта, конечно, но и не корова на льду.
Она засмеялась.
- Так что, как видишь, ты не одна такая.
- Какая? Замороченная?
- Неправильная постановка вопроса, - покачал я головой. - Неравнодушная, живая.
- Живая?
- Именно.
- Мне нравится это слово, - она опустила глаза и помолчав с полминуты тихо произнесла:
- Порой мне хочется в это верить, а порой я хочу слиться с общей массой, чтобы стать незаметной.
- Поверь, тебе это не нужно.
- Как ты думаешь, - перешла она на шепот, как будто боялась, что ее услышат, - о чем говорят все эти люди за столиками?
- О разном, я думаю.
- Все их улыбки и ужимки кажутся такими искусственными. Ни одного живого лица - простого, чистого. Все они тихо шепчутся между собой, разводят сплетни и говорят друг о друге за глаза, продолжая беседовать свои пустые беседы.
- Ты ведь тоже чувствуешь себя здесь неуютно?
- Ни в своей тарелке, - поправила она.
- Тогда давай дождемся наших друзей и уйдем отсюда, хочешь?
- Очень хочу.
Я пригубил бокал с томатным соком и внимательно посмотрел на нее.
- У меня к тебе есть одна просьба.
- Какая? - спросила она.
- Я хочу кое-что рассказать тебе. Не подумай, что я сумасшедший, или еще что-нибудь подобное. Просто выслушай, ладно?
- Я согласна, - мягко сказала она, словно зашелестела трава летним вечером. - О чем пойдет речь?
- О ком, - поправил я.- О моей сестре.
Она отодвинула бокал и положила руки на стол приготовившись слушать.
- Не знаю, с чего начать...Все расплывается в голове. Я чувствую пульс - тихий, почти незаметный - тук-тук, тук-тук, слабое тепло в висках. Мне очень холодно, а внутри столько тепла, что я не понимаю, отчего мне холодно. Это мой сон. Он снится мне всю жизнь. Я что-то ищу, не знаю, что, но поиски не могу прекратить ни на секунду. Это что-то внутри меня. Моя душа. Открываю глаза - и ничего, только холодный пот на лбу. А сейчас все поменялось. Мне кажется, я закончил поиски.
- О чем ты? Я не понимаю...
- Это связано с тобой...
- Слышишь? - громко сказала она, прислушиваясь.
- Что?
- Только что, странный звук, похожий на хлопок или...- она не договорила.
Воздух сотряс словно гром хлопок такой силы, что заложило уши, если вообще перепонки остались на месте. Пол затрясся, попадала разбиваясь в мелкие осколки посуда. Зал наполнился криками ничего не понимающих людей. Все вскочили со своих мест, но никто никуда не бежал, наверное, от страха все стояли будто вкопанные, не зная, что делать дальше. Смятение длилось недолго, через несколько мгновений после страшного хлопка зал сотряс чудовищной силы взрыв. Откуда-то справа со стороны сцены волной накатил огонь, поглощая без остатка все на своем пути. И сразу же раздался еще один взрыв, куда более сильный. Меня отнесло назад на опрокинутые столы с сотней осколков стекла и деревянной щепой. Все лицо и тело напоминало сейчас подушечку для иголок. Я не понимал, что за хаос творится вокруг. Перед глазами был лишь огонь и черный непроглядный дым. Боль во всем теле. Вкус крови во рту. Запах горелой плоти. И крики неистово безумные. Вот что было вокруг.
Я лег на живот и из последних сил, подтягиваясь окровавленными руками, пополз вперед. Через десятки бездыханных тел (в некоторых случаях это и нельзя было назвать телами - просто разорванные клочья) я увидел ее, лежащую на животе. Не считая нескольких порезов на руке, на ее теле больше не было видно ран. Появилась надежда. Я приподнялся на руках и аккуратно перевернул ее. Сжав ее теплую руку, я издал странный почти без голоса звук, похожий на сип. На меня смотрели ее застывшие в полном спокойствии серые глаза. Уже пустые. По моим щекам покатились слезы. Не было сил кричать во все горло - так хотелось это сделать, но я не мог. Поддерживая голову, я прижал ее к своей груди крепко-крепко так, как не мог кричать.
Глава четырнадцатая
Золотые рыбки
Иногда твоя Судьба похожа на песчаную бурю, беспрестанно меняющую направление. Ты всю жизнь сворачиваешь с пути, пытаясь убежать от нее. Но она всякий раз сворачивает следом. Крутится, неотвязная, туда-сюда - точно фея Смерти отплясывает зловещий танец перед рассветом. Тебе не уйти от нее. Потому что эта буря не прилетает откуда-то издалека. Эта буря - ты сам. Что-то внутри тебя. Все, что остается - это смириться с нею. Ступить в нее, зажав глаза и уши покрепче, чтобы песок не попал, - и пройти ее всю насквозь. Там, внутри, нет ни солнца, ни луны, ни направлений. Скорее всего, даже времени нет. Лишь песок, белый и мелкий, как толченая кость, танцует между небом и землей. Вот какую бурю ты должен представить.
Конечно, тебе придется пройти ее всю насквозь. Эту жестокую бурю. Даже образная, метафизическая, она кромсает на куски все живое вокруг тысячами бритвенных лезвий. Много крови уже пролито из-за нее. И ты тоже прольешь свою. Эти руки еще обагрит теплая красная кровь. И твоя, и чужая.
А когда все стихнет, ты сам не поймешь, как прошел сквозь нее и уцелел. Мало того: даже не сможешь сказать, кончилась она или еще продолжается. Но одно будет ясно: ты, прошедший через нее, - уже не тот, кто в нее ступал. Вот что такое песчаная буря. В этом ее главный смысл.
Вода в пруду была кристально прозрачная. Через несколько секунд я заметила проворно плавающих рыбок золотистого окраса, которые выпускали миниатюрные пузыри. Я опустила руку в прохладную воду и они, испугавшись, мгновенно уплыли, оставив о себе лишь воспоминание. Немного побродив по парку, я вышла через северный вход на длинную прямую тротуара, ведущего вдоль такой же тянущейся вперед клумбы с лимонными цветами. Вдохнув прохладного сентябрьского воздуха, я пошла вперед, навсегда распрощавшись с воспоминаниями о золотых рыбках, отчего-то отложившихся у меня в памяти.
За невысокими домами с косыми, покрытыми старой черепицей, крышами показались древние полуразрушенные стены Часовой башни. Серый камень со временем изрядно обветшал и во многих местах крошился и осыпался, но несмотря на это величественная постройка вызывала восхищение. Циферблат на самой высокой башне - всего их было пять - был уже без стрелок, его угрожающего размера вид пугал чем-то необъяснимым. И вообще, во всех этих пустых глазницах окон, поломанных бойницах и причудливо вытянутых башнях, витало что-то безумное, все было покрыто непроглядным, холодным мраком. Даже птицы, и те, не летали. Обычно в таких заброшенных местах бывает множество птиц, но здесь не было ни одной. Говорят, что птицы не живут только в проклятых местах. Здесь живет смерть.
От этой мысли мне сделалось дурно. Отвернувшись от злосчастного места, я быстрой походкой двинулась по переулку. Слева за дощатым забором, неплавно переходящим в сплошную бетонную стену, выглядывало перекрещенное лесами строящееся здание - видимо, жилой дом. Следом за первым, показался второй, третий, потом еще и еще, - скоро счет этих одинаковых строящихся домов потерялся, и квартал наконец-то закончился, оборвавшись минимаркетом.
На перекрестке я пошла дальше по пронизанному светом электрических фонарей тротуару. Вечернее небо с разбросанными по нему то тут, то там тучами казалось, стелется по крышам домов, низко пригнувшись, и в некоторых местах задевая шаткие конструкции. Всего лишь обман зрения, не больше.
Легкий ветерок отбросил мои распущенные волосы назад. Поправляя волосы, я заметила на одной из повторяющихся пустующих скамеек голубя - серебристо-синего цвета - точь-в-точь как в ботаническом саду сегодня.
Голубь, будто заметив мой пристальный взгляд (а я сейчас смотрела именно так) в свою сторону, вольно вспорхнул и взметнул высоко-высоко под темный купол неба, пролетел над огромными рекламными щитами, утопающими в бесчисленной гирлянде неоновой подсветки, потом прочертил зигзаг между макушек тополей, взял немного вправо, распугав птиц в темнеющих бойницах неровной геометрии домов и после исчез в вязких облаках, сначала превратившись в серебристую точку, а затем не оставив и следа.
Повернув за угол, я с радостью увидела его. Он стоял около огромных размеров стекла (которое оказалось стеной, позже я заметила еле различимый контур двери) и быстро курил. За первой (первая ли это была?) сигаретой он закурил сразу же следующую. С ним явно было что-то не так, и дело тут не в нашей встрече, это уж точно. Глядя на него, я не могла назвать его взволнованным в привычном смысле этого слова.
Я замахала рукой в надежде, что он меня заметит, но выбросив сигарету он исчез за блестящим полным яркого света внутри стеклом. Что-то случилось нехорошее, или случиться. Воздух был наполнен этим чем-то, что было трудно дышать. Или все это глупые домыслы?
Переходить дорогу в таком месте было полным безумием - всему виной сплошное скоростное движение. Посмотрев по сторонам, я заметила неподалеку подземный переход, в котором растворялись фигурки людей - словно оловянных солдатиков после игры убирала в коробку, - и направилась к нему. Рядом с широкой лестницей, идущей вниз, сидел старичок тучного вида, торговавший цветами. Он приветливо улыбнулся, и я машинально остановилась.
- Странные у вас цветы, - заметила я, глядя на синие, зеленые, фиолетовые оттенки лепестков причудливых цветов - как будто взятые с коллажей художников-импрессионистов.
- Обычные цветы, - ответил старик. - Сейчас время такое, жизнь странная. Просыпаешься утром, и словно проснулся вчера. И так изо дня в день. Замкнутый круг. Двух жизней может не хватить запросто, чтобы это понять. А цветы самые обычные.
У меня не нашлось слов для ответа, я лишь улыбнулась и перевела взгляд на противоположную сторону улицы. Около "Снежной розы" люди в синей спецодежде носили вручную - по два человека - длинные баллоны, скорее всего для сварки. Как называлось вещество - вылетело из памяти, но в прохладном воздухе отчетливо ощущался едкий запах, доносимый ветром.
- И вы вот так целый день тут сидите? - спросила я, вновь повернувшись к старику.
- А куда мне деваться? Работа такая.
- И зимой что, тоже?
- И зимой тоже.
- Я хочу у вас цветок.
- Смотря почему.
Я не понимала, о чем он. Как если бы покупая книгу в магазине, меня бы спросили - "А вы случайно не знаете длину экватора?".
- Не поняла вас.
- Вы хотите купить цветок, потому что он вам понравился или из жалости ко мне, потому как я сижу тут, и у меня никто ничего не берет?
Я покачала головой.
- Я просто хотела купить один цветок. Сюрприз для друга. Он как раз ждет сейчас в "Снежной розе". Я тоже...
- Проклятое место, - вдруг оборвал меня старик.
- Что?
- Вы не знаете?
Я опять покачала головой. Это стало у меня уже привычкой. Чуть что - качаю головой.
- Ну, разумеется, - произнес цветочник. - Вы еще слишком молоды. Когда это случилось, вас и на свете еще не было. Не удивительно, что вы ничего не знаете.
- Что я не знаю? - спросила я. Мой голос показался мне каким-то тревожным.
- Могу рассказать, - тише произнес старик. - Давно я не вспоминал тот страшный день. Ровно пятьдесят семь лет назад день в день случился ужасный пожар в Терезе. Это было наказание за грехи людские. Божья кара.
- Божья кара?
- Я настоящий христианин. Так что простите за некоторый религиозный уклон.
- Ничего-ничего, я тоже верю в бога.
Он некоторое время молчал, всматриваясь в мои глаза, словно искал в них что-то, или лучше сказать - обыскивал.
- Редкость в наши дни, - наконец протянул он. - На чем я остановился?
- На божьей каре, - помогла я цветочнику вспомнить.
- Ах, да, - собрался он. - Страшный пожар начался в Часовой башне, а после огонь стремительно перекинулся на расположенные рядом дома. Выгорело несколько кварталов. Погибли сотни людей. Там где мы сейчас с вами стоим, - он обвел рукой вокруг себя, - не было ничего, кроме выжженной земли и запаха смерти. Да, смерть можно было увидеть повсюду. И сейчас воздух еще не распрощался до конца с криками и стонами умерших. Только никто этого не замечает. Люди все, которые живут здесь в основном новые, и не чувствуют ничего. Но рубец на теле города не рассосется никогда.
- Что же случилось?
- Версий было много. Например, молния ударила в циферблат и загорелась главная башня.
- По-моему, очень правдоподобная версия, - заметила я.
- Точно, - усмехнулся цветочник. -Это в ясную-то погоду. Очень правдоподобно. И таких версий было множество - просто глупые ничем не подтвержденные сплетни. Что произошло на самом деле никто не знает.
- Жуткие истории вы рассказываете, - проговорила я, с опаской смотря на здание "Снежной розы".
- Лучше держаться вам этого места подальше. Мой вам совет.
- А как же вы?
- Меня смерть не тронет, - улыбнулся старик. Почему-то его словам я поверила.
- Спасибо вам.
- Не нужно благодарностей. Лучше возьмите это, - произнес он и протянул белую розу. - Это мой подарок.
- Ничего, что бесплатно?
Он покачал головой и откровенно улыбнулся.
- Это не в убыток. Вы хороший человек, я смотрю.
Я понюхала белоснежного цвета розу, и, внимательно рассмотрев ее, слегка отстранив от глаз, рассмеялась.
- Совсем обычного цвета!
- Я же говорю, самые обычные цветы.
Я хотела было что-то сказать перед уходом, но не решилась. Зато старик произнес:
- Я думаю, у вас все будет хорошо в жизни. У вас есть вопрос ко мне?
Покручивая в пальцах жесткий стебель розы, я тихо произнесла:
- Не вопрос. Одно впечатление.
- Какое же?
- Мне кажется, вы знаете, что именно случилось тогда, пятьдесят семь лет назад в Часовой башне.
Он загадочно улыбнулся, но ничего не сказал. Я повернулась и быстро, цокая каблуками, начала спускаться по лестнице в переход. Люди спешили каждый по своим делам. С обеих сторон сверкали похожая одна на другую витрины киосков. Звучала спокойная музыка. На душе осталась тревога после разговора с продавцом цветов. Я шла не оборачиваясь.
Земля содрогнулась под ногами, а уши заложил глухой звук - точно от взрыва. За первым почти тут же прогремел второй, явно сильнее. Я быстро, подстегнутая паникой других людей взбежала по ступеням. То, что я увидела, можно сравнить с каким-то кошмаром.
Здание "Снежной розы" было охвачено теряющей всякие размеры стеной огня и дыма застилающего все вокруг. Дома напротив, лишенные стекол, смотрели пустыми, зияющими рамами. На асфальте повсюду валялись осколки и части каких-то конструкций. Прямо на тротуарах лежали люди застывшими кровавыми силуэтами. Были слышны крики и просьбы о помощи. Кто-то бежал прочь от этого места. А кто-то, как я, стоял неподвижно, смахивая рукой слезы. Я стояла так минут пятнадцать, пока меня силой не вывели полицейские за протянутые к тому времени желтые полоски ограждений.
- Вам плохо? Вы ранены? - спросил полицейский, держа меня за руку.
Молча покачав головой, я высвободила руку от неприятного прикосновения и медленно пошла по улице, где расположились пострадавшие от взрыва люди. Я шагала, сжимая в руке растрепанную розу, лепестки которой почернели от дыма, мимо корчащихся от боли мужчин, женщин, детей. Казалось, боль у всех одна, только лица меняются. Так я и шла, хватая ртом воздух.
Подняв в очередной раз глаза, я увидела его, склонившегося над телом какой-то девушки в красном платье. Его глаза были холодные, напоминали выжитый до последней капли лимон. Зрачки как никогда голубые смотрели в пустоту. Он даже не сразу заметил, что я стою в паре метров от него.
- Зачем он...забрал ее теперь?.. - не своим голосом проговорил он, спрашивая у меня.
Присев на корточки рядом, я снова заплакала.
- Бога ведь нет, верно? - улыбнулся он так неестественно, что слезы по моим щекам заскользили сильнее. - Случись, что хорошее - его слава. Случись, что плохое - пути господни неисповедимы...Разве так должно быть? Зачем?...
- Кто она? - спросила я, беря его за руку.
- Я не знаю имени. Просто сестра.
- Все будет хорошо.
- Кто знает, еле слышно прошептал он, поднимая голову в ночное небо.
Глава пятнадцатая
Белый роман 3: Prime
But there's something beyond what can be seen or felt. Call it feelings. Or possibilities. These well up from somewhere and are mixed together inside me. They're not something I can choose or give an answer to.
Один раз я встретил Амели. Мы стояли в пяти метрах друг от друга в плотно набитой электричке. Пробраться до нее было нереально, и как я не пытался протиснуться сквозь толпу - впору дать ей эпитет железобетонная - как не просил пропустить меня вперед, люди с уставшими лицами просто игнорировали мои не понятные им действия. Попытка с негодными средствами - вот что это было.
Вагон заполонила безумная духота. Через закрытые окна медленно полз утренний пейзаж - не самый располагающий вид. Внизу по раскидистой долине цвели вишни и магнолии, а чуть севернее вздымались пики гор с белоснежными шапками. Мокрые пепельные тучи заволокли все небо, казалось, проезди так на поезде целый день, ничего бы не поменялось. Солнце словно сошло со своей орбиты, ни единого луча, ни капли тепла, один сплошной серый цвет. Черные тучи, похожие на крылья ворона, прижимаясь к земле, неторопливо крались, бросая непроглядную тень. Будто ангел смерти летит над землей и ищет свою жертву. Эти крылья настигнут кого угодно, это уж точно. Внутри все холодело, а по спине пробегали мурашки от такой картины.
Я повернул голову, и мое дыхание остановилось, как будто воздух, находившийся в моих легких, в одно мгновение превратился в глыбу льда. Справа от меня, через десятка два человек, держась за поручень, стояла она и пусто смотрела в окно. Я видел только ее профиль, но это точно была Амели. Я мог забыть какое сегодня число, пин-код кредитной карты, в каком полушарии живу, марку каких сигарет курю, но только не ее лицо.
- Амели! - крикнул я что было сил, но мой голос утонул в монотонном стуке поезда, словно я произнес что-то на стадионе во время забитого гола - никто никак не отреагировал. Когда я попытался поменяться с мужчиной, стоявшим рядом со мной, местами тот посмотрел на меня чуть ли не исподлобья и схватился за поручень еще сильнее.
- Амели! Амели! - кричал я снова и снова, но тщетно, я даже сам не слышал собственного голоса.
По какому-то предчувствию я знал, что она видела меня, что я еду в этом дурацком поезде, что стою в этом чертовом вагоне и у меня нет никакого шанса добраться до нее. Она неизменно смотрела в окно на грустный пейзаж точно такими же грустными глазами. Истерзанные духотой пассажиры для меня словно растворились - передо мной было лишь ее спокойное лицо и золотистого оттенка распущенные волосы. Все отошло на второй план: звуки, цвета, голоса, лица. Все. Со мной так раньше уже случалось, только я не придавал тому особого значения. Сейчас это происходило вновь. Но немного не так. Странное чувство, как будто внутри что-то отмирает, становится мне чужим, я уже не я в полном смысле.
Очень короткий промежуток времени растянулся для меня до вечности. Я отвлекся всего на секунду, и она исчезла. Люди потихоньку начали копошиться - будто пчелы - в той части вагона, - где мгновение назад стояла Амели. Может быть, она проскользнула в тамбур, - пронеслось у меня в голове, сохраняя небольшую надежду. Я не должен ее потерять, просто не могу себе позволить - уверил я себя, и сошел на первой же остановке.
Медленно идя по перрону, я всматривался в людей, хаотично движущихся в разные стороны. Поскольку я не знал, во что одета Амели, то приходилось смотреть на волосы. Несколько раз я замечал золотистый цвет, но даже со спины понимал, что это не она. Вскоре платформа опустела, несколько нечетких силуэтов лениво вышагивали где-то вдалеке, а я оставался стоять на месте. Воздух был насыщен ароматом цветущей вишни. Серые голуби шустро клевали под скамьей разбросанные кем-то крошки.
Выйдя из здания вокзала, я посмотрел направо. Несколько небольших павильонов с сувенирами и редкие покупатели - по большей части только рассматривали причудливые брелоки, статуэтки, глиняные таблички и прочую утварь и уж как исключение покупали безделушки, скорее всего для подарков. Над рядами павильонов возвышалась пешеходная эстакада на ярко-красных столбах, покрытая стеклом - проходившие внутри люди напоминали аквариумных рыб. Свернув налево, я попал на Вакамия-Одзи. Примкнув к группе российских туристов (несколько лет назад я был в России, немного знал разговорный язык, ну, даже не то, чтобы знал, скорее, понимал - правда, это совсем иная история), целеустремленно вышагивающих до храма Цуругаока Хатиман-гу, который затерялся между вечнозеленых деревьев на горном склоне, я шел в конце их экскурсии, не отставая ни на шаг. Впереди их группы шла Амели. Бежевое платье из крепа без рукавов, шелковый палантин, полностью закрывающий правую руку, в левой руке бежевая сумка с вырезанными ручками, лакированные кожаные сапоги с острым мысом и золотистые волосы, которые небрежно пытался трепать ветер, но прическа оставалась нетронутой. Она обернулась всего в пол-оборота - тоже с левой стороны, совсем как в поезде, - но этого было более чем достаточно, чтобы не ошибиться.
Казалось, побеги я к ней сейчас и она раствориться точно видение, пройдет сквозь мои объятия эфемерным призраком. Этот страх, разросшийся в моем сознании, эхом отзывался в висках, и я просто шел, не сводя с нее глаз.
Знает ли она, что я иду за ней? Та мнимая вероятность встретить ее в электричке, после нашей разлуки, ведь она сбылась. Сильнейшая боязнь, что больше нам не встретится, только разрослась при этой самой встрече. Ощущение, что наша встреча не случайность, что вообще последние события не случайность, во мне только усиливались. Будто все заранее спланировано, мой следующий шаг не принадлежит мне - я иду, потому что она захотела, чтобы я шел. Или я уже схожу с ума?
Туристы вдруг остановились, и, достав фотоаппараты, начали снимать высокогорную местность, на которой располагался храмовый комплекс с большого расстояния. Одна вспышка породила вторую, потом третью, четвертую и вскоре я сбился со счета. Когда повернулся, ее уже не было. Аллея, тянувшаяся к храму, была абсолютно безлюдной - вид напоминал мертвую пустыню. И даже на языке появился сухой вкус песка.
Выложенный квадратной плиткой серого цвета тротуар вывел меня через несколько минут к самому храму. Храм был основан в 1063 году кланом Минамото как родовая святыня, и только в 1191 году перенесен в Камакура. Он посвящен богу войны Хатиману, который был покровителем Минамото.
Серо-зеленая черепица отражала солнечные лучи так, что свет исчезал в раскидистых кедрах. Стены, расписанные в радужные тона и украшенные резьбой, контрастировали с ярко-красным цветом несущих конструкций. Я продолжал подниматься по бесконечной каменной лестнице крутого склона горы. Мне не встретилось ни одного человека. Скоро я свернул на узкую тропу, которая вывела меня на полузаброшенную обзорную площадку. Внизу наравне с макушками деревьев возвышался храмовый комплекс. Вокруг не было ни души, но внутри что-то подсказывало, что Амели может быть где-то рядом.
Я закурил сигарету. Табачный дым редкий гость в этих краях. Везде чисто до совершенства - окурок от сигареты здесь бы выглядел явным инопланетянином, это уж точно. Несмотря на спокойную красоту, это место пугало меня непонятной пустотой. В душе разрасталось чувство, что я медленно-медленно теряю нечто ценное для моей жизни, это сухим песком просачивается сквозь пальцы, и я не в силах противится этому року. Отрешенно докурив сигарету, я оставил свой первый марсианский след.
Когда я спустился вниз, на площади перед храмом появились люди. Если я не увидел тогда живого человека, свободно передвигающегося по земле, точно подумал бы, что все люди исчезли с лица земли, оставив меня одного. На вот, побудь с самим собой, а мы все исчезаем. А вы вернетесь? Ну, через пару сотен лет. Я так долго не проживу. А ты попробуй! Вот такие вот мысли.
Справа от храма за внутренним двориком находился бетонно-блочный Городской музей, который вобрал в себя шедевры искусства из близлежащих монастырей. Двери были открыты, и я зашел внутрь.
Пройдя через узкий коридор, я попал в просторную комнату, где на деревянных стеллажах были выставлены изящные предметы - расписные вазы, кувшины, вырезанные из дерева и камня статуэтки, глиняная посуда и прочее. Отпечаток вековой давности лег здесь на все. Даже в воздухе хранилась древняя память.
В одном из углов пара туристов в тайне фотографировали некоторые полки, но управляющий не проявлял к этому никакого интереса. Он вальяжно откинулся в мягком кресле, и читал красочный журнал, постоянно поправляя сползающие с носа очки. Подойдя ближе, я демонстративно кашлянул. Он ни повел и глазом.
- Простите, - обратился к нему я.
Управляющий кивнул и только после того, как дочитал страницу, посмотрел на меня.
- Добрый день. Вы что-то хотели, молодой человек?
- Да. У меня к вам вопрос. Вы не знаете что это? - спросил я и достал из кармана фотографию с изображением синего блюдца.
Управляющий осторожно взял снимок двумя пальцами и поднес близко к глазам. Через секунду на его губах появилась странная улыбка. Такая мгновенная экспертиза.
- Откуда это у вас? - посмотрел он на меня, словно я показал ему чемодан, набитый золотыми слитками, а лучше брильянтами.
- Друг подарил, - сказал я первое, что пришло в голову.
- Друг? - спросил он больше у себя.
- Так вы знаете, что это такое?
- Это одно из немногих каменных зеркал сделанных неизвестным мастером примерно в 1300 году и принадлежащих клану Фудзивара. Зеркала были перевезены из главного храма клана Фудзивара Кофуку в храмовый комплекс Котоку, здесь в Камакура, который был смыт сигизийским приливом океана в 1495 году. Зеркала были уничтожены вместе с храмом. Правда была еще одна легенда, что несколько зеркал были украдены и вывезены незадолго до наводнения каким-то рыбаком из Нары, но с его смертью какой-либо след потерялся совсем.
- А неизвестно как он умер?
- Его убили где-то недалеко от Нара, - ответил управляющий. - И никаких сведений про зеркала больше не было.
- А что собой представляют эти зеркала?
- Существует мнение о том, что некоторые зеркала имели магическую силу: лечили больных, или же наоборот, насылали болезни, а так же замедляли старение, увеличивали физическую силу и все в таком духе. Кто теперь узнает.
- А как вы так быстро определили, что это такое? - поинтересовался я.
- Ну, здесь же клановый знак Фудзивара, - подался он вперед. - Вот, видите, изображение трех рыб. Все, что имело хоть какое-нибудь отношение к их клану, носило такой знак.
- Спасибо, вы мне очень помогли.
- Если вы хотели бы узнать больше об этих зеркалах, можете съездить в Нару. Думаю, там найдутся люди, знающие гораздо больше моего.
- Я учту это. До свидания, - сказал я и уже хотел уходить, как вспомнил еще кое-что. - Простите, можно задать вам еще один вопрос.
- Конечно, спрашивайте.
Я перевел взгляд на угол, в котором туристы три минуты назад фотографировали экспонаты, но их уже не было.
- А у вас не запрещается фотографировать? - спросил я.
- Запрещается.
- Но почему тогда...
- А, вы про тех туристов, что только что фотографировали там в углу?
- Так вы видели? - удивился я.
- Ну, конечно! Чего бы мне не видеть?
Я лишь обреченно вздохнул.
- Да вы не волнуйтесь, - махнул управляющий рукой. - Повсюду в музее поставлены фоточувствительные сенсоры, которые не дают таким вот нечестным туристам фотографировать без спроса.
- Никогда не слышал ничего подобного, - покачал я головой.
Моя фраза видимо рассмешила его не на шутку, причем так, что он даже закашлялся.
- А вы первый человек, спрашивающий про утерянные зеркала клана Фудзивара! Желаю вам удачных поисков!
- А вам поменьше таких нечестных туристов, - сказал я, попрощавшись с управляющим, и покинул музей.
По дороге в город мне страсть как захотелось пить, в горле пересохло, будто озеро откачали все до последней капли, и остался один котлован. Я заметил один ресторан, который упирался в землю неказистым зданием прямо у перекрестка. В конце концов, альтернативы у меня не было, и я зашел внутрь.
Внутри все было не так плачевно, как снаружи. Это был тот самый случай, когда действует фраза - внутренний мир много краше, чем внешний. Чем дольше я живу, тем больше с этим сталкиваюсь. А в детстве у меня были другие мысли на этот счет.
В хорошо освещенном зале аккуратно стояли деревянные столы, накрытые лимонными скатертями, в углу на возвышении располагался мини-бар. Посетителей тоже хватало - официантки в лимонных юбках шустро бегали по залу, а мужчины за барной стойкой внимательно следили за передвижением обнаженных ног.
Только я сел за столик, как ко мне подошла улыбчивая официантка.
- Что желаете? - дежурно поинтересовалась она.
- Бутылку минеральной воды, - улыбнулся я в ответ.
- Минуту, пожалуйста, - сказала она и удалилась на секунду.
Скоро у меня за спиной застучали каблуки. Обернувшись, я, увидел ту же официантку, на подносе держащую бутылку с водой. Она поставила поднос на стол и удалилась, пластично покачивая бедрами. Налив в бокал шипучей минералки, я сделал несколько больших глотков и решил погрузиться в свои мысли.
Что я должен делать?
Ответ не заставил себя долго ждать.
В ресторан ворвался человек, замотанный в черный плащ, с чулком на лице. Он быстрыми движениями приблизился к бару, приставив пистолет к виску управляющего, что шепнул ему и бросил мешок. Управляющий беспокойными движениями начал набивать мешок деньгами, когда он закончил человек в черном выхватил мешок и пустился бежать к выходу.
Я наблюдал за всем происходящим точно также как и другие посетители ресторана, не выделяясь абсолютно ничем на общем фоне. Но почему-то грабитель остановился у моего стола и махнул на меня пистолетом, видимо желая, чтобы я поднялся. Я встал. И он тут же приставил дуло пистолета к моему лицу. Его худощавая рука немного покачивалась. Он взвел курок, а я приготовился к выстрелу, закрыв глаза. Но тут же раздался шум от жестких подошв ботинок. Открыв глаза, я заметил, как в дверях исчезает темный силуэт налетчика.
Что-то в его движениях мне было знакомо. Как будто я уже когда-то раньше переживал эту сцену, может в другой жизни мне вышибло мозги? Всего один выстрел и все - пустота. Но если было бы так, вряд ли я помнил все так отчетливо. А может, во мне просто говорил, не умолкая страх умереть. Вот прямо здесь. Такой несуразной смертью. Зашел попить воды и отправился на тот свет. Там меня спросят, ну как напился воды? В том то и дело, что не допил, целых полбутылки оставил. Ну, так может в другой жизни больше повезет. А здесь где-нибудь продается вода? Здесь есть все.
Ладно, ответил я себе. Я лучше подожду другой жизни.
На этом профанация дня не могла закончиться. Через минуту ресторан был заполнен полицией, всех свидетелей, что-либо видевших, решено было допросить. А самых главных свидетелей в лице управляющего и моем - отвезти в участок для более детального расследования.
Нас с управляющим посадили в небольшой полицейский фургон, залезая внутрь которого, мне казалось, что я особо опасный преступник, наконец-то пойманный полицией. Внутри было адски тесно. Управляющий ресторана с белым лицом, словно его помазали мелом, сидел напротив меня и моргал пустыми глазами, видимо он еще не отошел от шока. Я же напротив, вел себя отчего-то естественно, как будто ехал на экскурсию по историческим местам Каракумы. Салон заполняла невыносимая духота, а полицейский, одетый в форму, к тому же курил особо дешевые сигареты, и машина, точно губка, была пропитана запахом дрянного табака. Первый способ бросить курить - покупай самые дешевые сигареты.
Через минут двадцать мы остановились у самого обычного полицейского участка, серые с потрескавшейся штукатуркой стены, немытые окна, жестяные водостоки - обычная картина находящихся без ремонта полицейских участков. Зайдя внутрь, мы поднялись на третий этаж, где нас посадили в разные комнаты и сказали дожидаться следователя.
Проверив карманы, я не нашел сигарет, наверное, в суматохе оставил на столе ресторана, а может и потерял где. Окинув комнату, я тяжело вздохнул. На стеклах перед дверью закрытые жалюзи с черными разводами от грязи, маленькое оконце выводящее непонятно куда - кроме кирпичной стены в нем больше нельзя было ничего рассмотреть, два стула - один за столом, с наваленными на нем кучами бумаг и один, на котором сидел я, и в углу выключенный напольный вентилятор. Обыденность полицейской жизни.
Через несколько минут в комнату вошел человек в сером не глаженном костюме. Он сел за стол, расстегнул две верхние пуговицы у рубашки и посмотрел на меня взглядом, будто я заявился без приглашения.
- Вы ведь живете в Токио, верно? - прорезался его голос.
Я махнул в ответ.
- Мы проверили, - сказал он, глядя в бумаги перед собой. Наверное, в том бардаке, что творился у него за столом разбирался только он. - Вы курите?
- Да, - ответил я.
- А я бросил. Вчера. Так что сегодня у меня день борьбы. Вы пробовали когда-нибудь бросать?
- Никогда не пробовал.
- А я знаете, много раз, и все никак не получалось. Работа такая, если не куришь, то пьешь, если не пьешь, то куришь. Замкнутый круг.
- И вы теперь пьете? - спросил я.
Он удивленно посмотрел на меня, не понимая вопроса и вновь уставился в наваленные листы. А затем спросил:
- Что вы видели?
- Ничего почти.
- То есть как ничего. Вы наш главный свидетель, и ничего не видели? Так не бывает.
- Я пил минеральную воду, затем в ресторан зашел человек и потребовал у управляющего деньги, когда их получил скрылся.
- Вот-вот! - следователь начал выписывать в воздухе рукой странные фигуры. - С этого места поподробнее, пожалуйста.
- А что подробнее? Он остановился у моего столика и приставил пистолет к моему лицу, и сразу скрылся.
- А почему он остановился вообще? И почему он остановился у вашего столика, а не у любого другого?
Меня эта беседа уже начала раздражать.
- Вы что, меня об этом спрашиваете?
- Да, вас. Кого же мне еще спрашивать, себя?
- Я понятия не имею, почему он остановился.
- Может, ему не понравилось, как вы на него смотрели?
- Может быть, - ответил я.
Некоторое время следователь молча смотрел на меня, словно хотел догадаться, какая из дверей дома открыта, не трогая на ощупь. Совершенно сумасшедший следователь. Представляю, что творится в данную минуту с управляющим.
- Как вы думаете, - снова заговорил он, - у налетчика могли бы быть сообщники. Вы там были, как никак, может, что и заметили. Мне интересна любая информация, любое ваше предположение.
- Не знаю, - сухо ответил я.
- А почему он не выстрелил, когда наставил на вас пистолет? Вы ведь ему чем-то не понравились, так? По словам свидетелей он был готов стрелять, но потом его что-то спугнуло и он скрылся.
- Зачем ему стрелять в меня? Не понимаю, он ведь простой грабитель. Зачем ему убивать человека.
На тонких губах следователя показалась улыбка. Он достал из ящика стола пепельницу, пачку сигарет и закурил.
- Теперь понятно, почему вы не пьете, - тихо произнес я.
- Что-что вы сказали? - не расслышал следователь.
- Да нет, это я себе.
- Тогда вернемся к вашему вопросу. Вот вы говорите - зачем налетчику убивать вас? Правильно? Но, ответ, по-моему, элементарный. Он подумал, что вы узнали его. Видите, все довольно просто.
- Я не знаю, о чем вы, - ответил на это я.
Он быстро докурил сигарету, и принялся за следующую.
- Вы ничего не желаете мне рассказать. Так сказать, приватно. Не для протокола.
- Мне нечего добавить к своим словам.
- Жаль, - покачал он головой. - Видите ли, правосудие конечно иногда покрыто туманом, многие легко уклоняются от него, а мы - следующие букве закона - порой ни в силах ничего изменить. Но бывает происходят и приятные случайности. Вот к примеру, как с этим преступлением. У нас есть свидетель. К вашему огорчению, не в вашу пользу. Вы по-прежнему ничего не хотите мне рассказать. Чистосердечное признание может смягчить ваш приговор.
- Приговор? - удивился я. - Меня в чем-то обвиняют?
- Нет-нет, пока до этого не дошло, - улыбнулся он снова своей глупой улыбкой. - У вас есть шанс не наломать дров. Так воспользуйтесь им.
Какой-либо смысл в этом диалоге для меня уже давно потерялся. Следователь внимательно наблюдал за моими действиями, ожидая чего-то. Но я сложил руки у себя на груди, вытянул ноги и начал рассматривать красные кирпичи за окном.
- Значит, не хотите говорить, - он потушил сигарету. - Что же, очень плохо, скажу я вам. У нас есть свидетель, который видел вас незадолго до ограбления возле ресторана.
- И что?
- А то, что вы были не один. С вами был тот самый человек в черном плаще, который позже и совершил ограбление. Что скажите на это?
- Чушь собачья.
- Да ну? - протянул следователь. - Так что лучше рассказывайте все.
- Мне вам нечего больше сказать.
Он лишь покачал головой, откуда-то снизу поднял телефон и набрал номер.
- Слушай, тут у меня затор случился. Наш подозреваемый ни в какую не хочет сотрудничать, все отрицает. Приведи ко мне в кабинет нашу птичку со шрамами, пусть опознает нашего сообщника. Как исчезла? Куда? То есть, как ты не знаешь? Что вы там делаете, куда смотрите? Черт бы вас!
Следователь бросил трубку. И с сердитым лицом посмотрел на меня.
- Вот что, - начал он. - Вам повезло. Пока. Свидетельница исчезла, видимо испугалась. Но я знаю, что вы причастны к этому. Когда мы найдем свидетельницу, а мы ее обязательно найдем, - это будет сделать довольно легко, у нее на лице безобразные шрамы, такая примета встречается довольно редко, - так вот, когда мы ее найдем, то посадим тебя как соучастника. Потом ты будешь посговорчивее и вскоре сам сдашь своего дружка.
- Я могу идти?
- Конечно, - улыбнулся он. - Только воздержитесь от поездок из города. Не пытайтесь скрыться, только сделаете себе хуже. Вы же не собирались уезжать в ближайшее время?
- Вообще-то собирался, - ответил я.
- Как мило. И куда если не секрет?
- В Нару.
- Далековато, - усмехнулся он. - Видимо теперь не получится. Жаль.
- Видимо, - сказал я и вышел из кабинета.
Пока спускался по лестнице, попытался трезво оценить ситуацию. Что вообще происходит? Но этот вопрос так и остался для меня без ответа. Даже никаких догадок не было на этот счет. Я снова вляпался, сам того не желая, в нехорошую историю.
На следующий день, прямо с утра, я заказал билет до Киото, не беря во внимание запрет следователя покидать город. С первым же поездом я уехал из Камакуры. Конечно, я не убегал от властей - хотя со стороны это и выглядело так. Просто каменное зеркало, свалившееся на меня, как снег на голову, не давало покоя. Я чувствовал, что существует некая связь между этим бесценным - как сказал управляющий музея - зеркалом, мной и Амели. Это я и должен был выяснить.
Судьба была благосклонна ко мне, ни на вокзале Камакуры, ни в Киото никаких полицейских не было, может, конечно, они тайно следили за мной, в чем я сомневался. В Киото я не стал останавливаться ни в каких гостиницах, а сразу же купил билет до Нара на ближайший поезд. Потом походил немного по городу, позавтракал в одном из эксклюзивных ресторанов квартала Гион и в спешке отправился на вокзал, проведя больше времени, чем думал в холле Ясака, на втором этаже которого следил за демонстрацией традиционного киотского танца - кемэй.
Всю дорогу до Нара я спал, откинувшись в мягком кресле. Изредка наползали обрывки снов - нечеткие, рваные, словно клочья чего-то целостного. Иногда эти части соединялись на время, превращаясь в непродолжительное сновидение. Так мой мозг убивал время - собирал пазлы.
Я отпускаю весла, и наша лодка замирает на середине озера. Она согревает дыханием пальцы и улыбается мне. Вокруг никого. Ветер доносит обрывки листьев и запаха костра откуда-то с берега, я оглядываюсь назад, пытаясь увидеть дым, но глаза ничего не замечают.
- Ты устал? - спрашивает она меня, пряча руки в карманы твидового плаща. Плащ очень старый, но прекрасно греет.
- Нет, мне захотелось остановить время, - отвечаю я.
Она смеется. Смеется как всегда искренне и мне становится теплее.
- Я могу тебя спросить?
- Конечно, - отвечаю я.
- Как ты думаешь, что происходит с человеком после смерти, что он чувствует и может ли он чувствовать, помнит ли он еще живущих и может ли он наблюдать за ними?
Я долгое время перебираю ее слова в голове, наблюдая, как медленно плывут лимонные полупрозрачные облака по низкому небу. Небо сегодня кажется особенно низким. Растущие по берегу острые можжевельники наточенными пиками упираются в голубое полотно небосвода. Там среди густых лесов живет много зверей, которые никогда не будут задаваться такими странными вопросами, для них единственная забота - выжить, а что происходит после смерти им все равно.
- Все зависит оттого, как ты честно проживешь свою жизнь здесь, - отвечаю, наконец, я.
Она трет переносицу пальцем, но все равно чихает. После глядит на меня с изогнутыми бровями.
- Честно, ты сказал?
Я киваю головой, потом аккуратно встаю и подсаживаюсь к ней рядом. Снимаю болоньевую жилетку и набрасываю на ее плечи поверх плаща.
- Чтобы не происходило с человеком, в каких условиях он не оказался бы в конкретную минуту жизни, как бы он ни был счастлив, или же наоборот ни страдал, он должен оставаться честным с самим собой. Все, что с ним происходит только его дело, и он не в праве винить кого-то еще. И если ты будешь так жить, то сможешь потом стать облаком.
- Эй, я не хочу быть облаком. Это же так скучно!
- Скучно? - повторяю я ее слова. - Ты думаешь быть облаком скучно?
- Еще бы, - улыбается она, обхватывая меня за руку. - Только представь, делать совсем нечего, летишь туда, куда подует ветер, никакой свободы. Что это за жизнь?
- И правда, - соглашаюсь я.
- А если человек не был честным в своей жизни, он что - превращается в тучу?
- Не исключено.
Я достаю пачку сигарет и протягиваю ей. Она отказывается. Тогда я закуриваю сам. Я выдуваю из легких струю сероватого дыма, который почти сразу же исчезает.
- О чем ты думаешь? - спрашивает она. Ее голос кажется мне немного далеким. Но глядя в ее глаза, я понимаю, что мне только кажется.
- Слушай, а давай попробуем жить вместе. Ты переедешь ко мне, или я к тебе, а может, вообще, все бросим и отправимся куда глаза глядят. Ты и я. Как тебе такая идея?
- Мне страшно, - говорит она.
- И мне немного не по себе. Но все это пройдет, я уверен. Не может не пройти.
- А ты никогда-никогда не обманешь меня, не сделаешь больно?
- Я же люблю тебя, - развожу я руками.
- И уходишь от ответа.
- Ну, хорошо, - снова я выдыхаю дым, он, как и прежде, в мгновение исчезает. - Я говорю тебе, что никогда, слышишь, никогда не сделаю тебе больно. Я и не могу так поступить, иначе меня превратят в мрачную тучу, которую потом все будут бояться.
Она смеется. Звук ее звонкого смеха раздается внутри моего уха, затем медленно, словно растягиваясь, удаляется прочь по недвижимой воде и смолкает. На щеке я чувствую тепло ее губ. Ветер уносит за собой остатки пепла. Пальцы сами разжимаются, давая сигарете утонуть в глубине озера, но ее белый силуэт уверенно держится на поверхности. Впервые, как мне кажется, за сегодня, я смотрю на желтый диск солнца и щурю глаза. Под рубашкой я чувствую ее теперь уже согревшиеся пальцы. Мягкое тепло окутывает нас. Я пытаюсь дотянуться до ослабленных весел.
Только я берусь за весла, как меня за плечо уже начинает будить проводница. Откуда она оказалась на лодке я не понимаю, пока не открываю глаза...
- Мы приехали, - говорит она уже ни в первый раз.
Протерев глаза, я оглянулся и понял, что по-прежнему нахожусь в поезде. Минуту я сидел, не двигаясь, и пытался прогнать остатки приятного сна. Когда я сошел с поезда, платформа была уже полупустой.
Прямо с вокзала я попал на улицу, ведущую к огромному парку. Многие желающие фотографировали осмелившихся подойти близко оленей и косуль. Пройдя немного вперед, я уперся в здание отеля, оформленного в европейском стиле.
Холл весь блистал ярким светом, который отражался в зеркальном потолке, а на мраморном полу легко можно было различить отражение. За одной стойкой несколько человек в темно-синий костюмах выясняли что-то с клерком, я подошел к свободной стойке.
- Добрый день, - приветствовал меня клерк.
- Добрый день, - в свою очередь ответил я. - Мне нужен номер на одного человека, на один день.
- Господин желает номер люкс?
- Нет, обычный номер.
- Номер 67, пожалуйста, - он положил на стойку ключ с синим брелоком в виде футбольного мяча.
- Наш директор очень любит футбол, - пояснил клерк, наверное заметив мой удивленный взгляд на несуразный брелок. Я кивнул головой и отправился к лифту.
Неспешный лифт доставил меня на четвертый этаж, ближайшая дверь, попавшаяся на пути длинного коридора, обозначалась номером 67. Не слишком правильный номер, - отчего-то подумал я, лучше бы он в цифрах имел 0, ноль мне нравится куда больше, чем семь - обсуждал я сам с собой, открывая ключом дверь.
Включив свет, я осмотрелся вокруг. Стены и потолок были выкрашены в бледно-охровый цвет, паркет под ногами имел вид шахматной доски, у окна с завешенными шторами, цвет которых был на несколько тонов темнее стен и потолка, стояло мягкое кресло кремового цвета и деревянный столик с круглым торшером в виде мяча и телефоном, остальную часть комнаты занимала узкая кровать, спать на которой и одному человеку будет тесно, с левой стороны была дверь в ванную комнату.
После того, как я принял душ, решил заказать в номер бутылку виски, пепельницу, которую так нигде и не нашел. Через пару минут молодой парень принес мой заказ, я дал ему чаевые и повесил на двери табличку с надписью - не беспокоить. С подноса я взял широкий бокал, бросил в него немного льда и залил виски. Сев на кровать, начал думать, что делать дальше.
Первым делом нужно посетить главный храм клана Фудзивара - Кофуку, возможно там, я смогу получить какие-нибудь ответы на накопившиеся вопросы. Что если мне ничего полезного не скажут? Ну, на этот счет имелся и запасной вариант - найти потомков того рыбака, жившего более пятисот лет назад. Что может быть проще? Ну, разве что вплавь обогнуть земной шар, или научится летать.
У меня есть живое подтверждение, что одно зеркало сохранилось точно, значит, рыбак, скорее всего и правда не был мифом. Кто передал мне это зеркало? Амели? Но какого черта? Что вообще все это значит? Только она может дать ответы на эти вопросы.
Я пил виски и медленно убивал время. Через час в пепельнице покоилось с десяток смятых окурков. Полбутылки опустело, и я налил еще порцию, но не сделал больше ни глотка.
Телефон прямо затрясся на столике вместе с режущим слух звонком. Нервный звук не унимался, вынудив меня, в конце концов, снять трубку.
- Алло, - нечетко произнес я куда-то в пустоту. Мне отозвалось только шипение. - Алло, говорите, или я кладу трубку, - снова шипение и никаких звуков. - Ну, как хотите, - пожал я плечами, будто мои движения были видны на том конце провода. И тут я услышал знакомый голос. Виски моментально испарился из моего организма.
- Мне нужно с тобой поговорить, - сказала она.
- Амели, где ты? Ты рядом? Ты в Нара? - закричал я в трубку.
- Я ближе, чем ты можешь представить, - туманно ответила она. - Но не пытайся меня найти, иначе я исчезну, понял?
- Что все это значит? Что происходит? Ты же сама сказала, что хочешь поговорить?
- Я найду тебя сама. Такое условие, - спокойно ответила она.
- Что еще за условие? В какие игры ты играешь? - снова прокричал я.
- Никаких игр. Теперь все очень серьезно. Твоя жизнь под угрозой, я должна подготовить тебя.
- Подготовить? - переспросил я. - Но к чему?
В трубке снова воцарилось молчание, не было слышно даже ее дыхание. Вообще никаких звуков. Я одернул штору и заметил нечеткий силуэт на противоположной стороне улице в телефонной будке. Готов дать голову на отсечение - это она.
Я положил трубку и, не дожидаясь лифта, бросился вниз по лестнице. Четыре этажа промелькнули за несколько секунд. Попав в фойе, я пустился к выходу, но когда выбежал на улицу телефонная будка уже была пуста. Повсюду ходили люди, но я чувствовал, что Амели среди них нет.
Вернувшись в отель, я поднялся в номер и весь оставшийся день и почти всю ночь просидел у телефона. Два раза трубка звонила, и я хватал ее с яростью, но в обоих случаях это был голос метрдотеля, который интересовался, не нужно ли мне что-нибудь. Так пролетели безмолвные сутки. Я был словно погружен в некую субстанцию, отличающуюся от обычной пустоты. Уснул я под самое утро на пару часов. Никаких снов не было.
На следующий день, потеряв всякий интерес к зеркалу, я вернулся в Камакура - сам не знаю зачем. Мои мысли напоминали разболтавшиеся гайки какого-то большого механизма, многие из деталей которого уже потерялись. Ничего не хотелось делать, все валилось из рук. Очень хотелось спать, но только я закрывал глаза, как сон улетучивался. В квартире меня ждал еще один сюрприз...
Открыв дверь, я не сразу заметил белый конверт на убранном диване. Поставив несколько банок пива в холодильник, я пошел в ванную, и долгое время стоял под горячим душем, два раза побрился и два раза почистил зубы. И только когда попал в комнату, увидел почтовый конверт, без каких-либо штампов. Я достал лист сиреневой бумаги и пробежался по строчкам...
Ты пришел поздней ночью без солнца и сна и не пел мне своих серенад под окном, закрывал, будто ни в силах смотреть на меня, свои глаза и исчезал миражами из звезд. Ты казался слезою, когда касался моих щек и называл слова любовью. За что ты потух, не дотронувшись меня?
Все мои печали слились в одинокий никому не нужный ручей, который некому искать и утолять им жажду. Я осталась, как и была - одна...Ты исчез, и даже не подозреваешь об этом.
Мне нельзя забыть, что я пока жива, смотрю на облака и думаю о тебе. Знаю, что ты радостен и счастлив там без меня, и, надеюсь, все еще ждешь. Где-то тянется луч от солнца, я знаю - ты. Где-то порхает ночной мотылек, я знаю - ты. Где-то идет дождь чудесней и увлекательней тебя, знаю наверняка - все равно ты. Помнишь вечера с зажженными свечами, розовый снег и печальный иней, шорохи ветра, испугавшегося вместе нас? Ты называл меня ранетка, и я не могла не плакать от любви к тебе, ты называл меня, раздевая, наяда, и я не могла не таять в единственных объятиях. Помнишь надзвездную красоту? Помнишь?
Зная все имена, ты продолжал верить и любить, словно я прежня, ведь с тобой я была чиста как снег. На моих ланитах было так много красного цвета любви, а в твоих глазах так бесконечно от неба, что мы задыхались.
Не желаю запомнить тебя холодным и бледным, как ты уходил. Я запомню тебя, как ты явился, порвав железные оковы, наполнил нежностью, подарив страсть губами. Я запомню тебя в небе звезд и на северных просторах моего одиночества. Запомню навсегда.
Вокруг меня теперь синий мрак, может быть тайный намек, может, я еще услышу, мной позабытое, слово люблю, может, упадет звезда и стану травою - изумрудно весенней ли или мертвой - не имеет ровным счетом никакого значения. Может быть, во снах ты придешь молчаливой сказкой или ядом - все равно я попробую тебя. Молись не молитвами, но слезами не вернувшими тебя. Ты слышишь мой плач и боишься пустить к себе. А быть может, дело все в том, что ты не подозреваешь, где ты сейчас. Как все странно. Я разгадала сиреневый цвет цветов, что мне дарил ты и поцелую твоих губ, но это ничего не дало. Почему, спрашиваю я. Но никто мне не ответит. Днем у меня белые блики, а ночью приходит луна. Я никого не встречаю, кроме снега и сомнений о жизни без ночей, когда я засыпала одним лишь тобой. Не тронь меня сном...
Полетим как осенью. Разлетаясь по всему небосклону старыми листьями. Нас бы забыли через час, если мы вообще были. Голуби больше не приносят вестей, нет желания касаться пера и тратить время на чернила, когда твои глаза ждут моих ответов. На темных без фонарей улицах тусклые отсветы окон домов, еле различимые силуэты, спрятавшихся под зонты, прохожих, однообразный дождь. Не хочется спать, словно легкие крылья я получаю от серебряного света, и мой путь простерт к неотступной луне, но ты обнимаешь жарче. Впервые сердцу нет времени на сон, оно не утомлено, как тело, как губы, целовавшие тебя. Слишком светлые мысли, слишком пламенные чувства, что уже не очнуться...
Я положил бумагу на пол, выкурил две сигареты подряд и лег спать. Проспал я шестнадцать часов, и все это время меня сопровождала леденящая душу пустота черной, как ночь, бездны...
Прошло два месяца, и я окончательно решил уехать из Камакура. Пусть все катится куда угодно, - думал я, - город почти с двухсот тысячным населением, с живописным заливом Сагами, вместе с таким же очаровательным полуостровом Миура. Пусть все катится к черту.
Я сидел на длинной скамье вместе с несколькими воробьями, которые не сильно интересовались моей персоной, и ждал прибытия поезда. Поезд не опаздывал, совсем нет. Просто я пришел за несколько часов. Зачем? Сам не знаю. Захотелось и пришел. Разве это так странно? В мире столько всего непонятного, что мое решение захлебывается через секунду, только ступив в этот океан. Еще раз перечитав письмо Амели, я скомкал его и выкинул в урну. Из пиджака достал слегка намокшую пачку сигарет, положил рядом и начал курить.
За час в урну полетело шесть друг на друга похожих окурка.
За шестьдесят минут глубоко внутри погасло несколько воспоминаний из теперь уже прошлой жизни.
За три тысячи шестьсот секунд мои глаза не нацедили ни одной даже шаткой слезы.
Все осталось позади.
Или почти все.
Когда подъехал поезд, я уже стоял у края платформы, готовый зайти внутрь и навсегда исчезнуть из памяти города Камакура. Прислонившись к холодному стеклу, я закрыл глаза и ждал скорейшего отправления. Поезд ведь не может не отправится, - повторял я себе постоянно, воспринимая этот факт как некую неизбежность. Как если бы стирать со стекла краску, которая нанесена на другой стороне, сколько ни старайся, как и чем ни три - результат все равно нулевой. Если только не разбить вдребезги стекло. Такое вмешательство ведь тоже возможно, и его не следует отрицать.
Мне показалось, что в стекло что-то ударилось - слабый-слабый звук, как будто барабанят пальцы. Приоткрыв один глаз, я увидел чью-то кисть правой руки с глубокими шрамами. Длинные ногти, покрытые сиреневым лаком, и правда, дотрагивались до стекла. Ну, и что. Сказал я себе. Чьи-то ногти стучат в стекло. Почти самое обычное явление. Не сплошь и рядом конечно, но и не из разряда ненаучной фантастики. Но потом меня словно окатили ледяной водой. С чего это кто-то будет стучат пальцами по стеклу? За тем местом, где сидел я, больше никого не было.
ЭТО ЕЕ ПАЛЬЦЫ.
Я перевел взгляд вверх и на секунду увидел ее лицо. С правой стороны от брови до подбородка тянулся извилистый шрам. На меня смотрели ее пустые глаза, дно которых я когда-то знал. Сейчас они напоминали фрукты, которые пролежали в морозилке целую вечность - с виду вроде бы прежние, а внутри потерявшая всякий вкус однородная мякоть. В ту же самую секунду поезд тронулся, вскочив с места я кинулся к дверям, в которых стояла проводница.
- Мне нужно сойти, - начал объяснять я.
- Но это невозможно, поезд уже тронулся.
- Откройте дверь, я сойду пока еще поезд не отошел от перрона.
- Вы что-то забыли?
- Да, забыл. Пожалуйста, мне очень надо, - продолжал настаивать я.
- Но это последний на сегодня поезд до Токио. Вы уверены?
- Выпустите меня! - чуть ли не вскричал я.
Проводница, испугавшись, отошла и открыла дверь. Я тут же прыгнул на платформу. Люди в окнах поезда смотрели на меня, как на пациента сумасшедшего дома, но в тот момент мне было все равно.
Окинув взглядом платформу, я понял одно - она снова исчезла. Только теперь уже навсегда.
Эпилог
Из дневника об Амели
Первая запись...
Порою хочется с кем-то поговорить, с кем-то, кто сможет понять, с кем-то, кто прошел через то же и преодолел, или не смог? Часто думаю, почему все так получилось, правильно ли я поступил в тот момент, отдавал ли отчет своим действиям? Жалею ли я теперь, что все получилось, как получилось? А она?
В жизни происходит столько непонятного, и неуверенные в завтрашнем дне люди срываются от поглотившей их тяжести, хотя на самом деле - это они сковывают себя, не давая вздохнуть. Я думаю, это была вспышка... Как от падающей звезды на чистом ночном небосклоне, или искры от хвоста пролетающей кометы. Всего лишь мгновение света, такого яркого и необыкновенного, но в это мгновение жизнь становится другой. Краски невиданной палитры разлетаются брызгами вокруг, и ты до самого конца не осознаешь, что это происходит на самом деле. Ты забываешь даже про сон, про еду, про воздух и живешь этим восхитительным мигом. Ты счастлив. Но это неизбежно заканчивается. Как и все хорошее, судьба отнимает это у нас в тот момент, когда мы и не подозреваем, что над нашим сердцем занесен нож. А в следующую секунду мы уже не чувствуем ничего.
Позже к нам возвращаются прежние потребности в пище, во сне, но мы пренебрегаем этим снова, правда, уже по иной причине. Все равно что будет с тобой завтра. Уже не живешь. Мы напоминаем себе лучи, последние лучи заходящего солнца, но непонятно, откуда оно исходит - то ли с неба, то ли с земли. Это последнее тепло не умершее в сердце и греет нас слабым огнем, не давая уснуть насовсем.
Я ничему не принадлежал. Остаться одному в этом мире - вот чего я хотел в тот момент. Сделаться ко всему безразличный - как снег, мягко устилающий пустые улицы (ему ведь все равно что засыпать собой - боль, радость, счастье или смерть...) - вот то, к чему я устремил свои последние силы.
Она тоже ушла, сказав - Тебе нужно побыть одному немного. Сказала, и ушла. Больше я ее не видел. В памяти остался лишь аромат ее духов и большие серо-зеленые глаза. Она часто сниться мне теперь, с того самого момента. Сколько же времени прошло? Я совсем перестал различать время, мне кажется порой, что оно течет сквозь пальцы, а я нахожусь в каком-то своем мире... Страшно.
Вечерами сижу у окна и вспоминаю ее словно давно позабытую историю, эфемерный сон. Не понять лишь одно, - зачем все кончилось, так не успев начаться?.. Теперь ей уже не нужны мои шаткие от робости комплименты. Тогда они определенно гасли внутри меня, - не мог ничего сказать, глядя в глаза. Да и ненужно было этого делать, она понимала меня и так - молчаливого лучшего друга. Наверное, это был случай, когда люди не договариваются быть друзьями, не договариваются вообще ни о чем, так как знают наперед друг друга... "... Хочу стать твоим другом. Если ты хочешь этого, конечно?.." Раньше я слышал только слова, не понимая вложенный в них смысл. Раньше я думал, что любовь может воскреснуть в облике другого человека, новых надежд, новой мечты. Снег, выпавший с ее уходом, растает, но легче не будет никогда. Даже если появится иной свет, иное тепло, но каждый день рано утром, глядя на слабое солнце или поздно ночью на уставшую луну, ты будешь думать о ней с тоскою или же со злостью не в силах ничего изменить.
Вторая запись...
Недавно встретил одного старого знакомого в баре. Я тогда уже добивал четвертый рокс с виски - три пальца, - и не сразу узнал его. Не виделись, наверное, лет шесть точно, может и больше. Раньше были в одном литературном кружке (еще, когда учились в институте). Я писал тогда колонки в различных журналах на темы совершенно безразличные мне. Чем занимался он, я не помню, напрочь вылетело из головы.
- Вот уж не думал, что встречу тебя в таком месте! - воскликнул он. - Как твои дела? Куда ты пропал? Почему не звонишь?
- Все нормально, - ответил я безразлично.
Уловив в моем голосе холодные нотки, он, с минуту помолчав, заговорил о другом, меня явно не касающимся.
- Помнишь парня, который был с нами в Литературных львах?
Литературные львы. Я и не понял вначале, о чем он говорит. Совсем забыл, как назывался наш кружок. Интересно, почему мы тогда его так назвали - юношеский максимализм и амбициозность, или просто придуманное кем-то красивое словосочетание? Сейчас уже не вспомнить. Да и какая теперь разница.
- Ну, такой высоченный, больше двух метров точно, стихи еще писал, помнишь? - не унимался мой приятель.
- Помню, а что? - он говорил про Кано.
Два дня назад он застрелился, представляешь?
Я допил виски и отодвинул бокал. Бармен посмотрел на меня, ожидая моей реакции, но я покачал головой, дав понять, что мне уже хватит.
- Во всех газетах на первой полосе писали про это. Ты что не видел?
- Я не читаю газет.
Между нами возникло молчание. Он видимо не решался прервать его первым.
- Он оставил какую-нибудь записку? - спросил я с чего-то.
- В том-то и дело, что нет, - отрезал он. - Ни посмертного письма, ни стихотворения, которые он так любил, в общем, ни строчки. При нем нашли только бумажник и тот без денег.
- Скажи, а ты случайно не знаешь, в бумажнике не было никакого билета городского транспорта - автобус там, трамвай, ничего такого?
- Откуда ты знаешь? - удивился он. - Как раз нашли использованный билет на автобус. Как ты узнал? Ты что-то знаешь о его смерти?
Я ничего не ответил. Достал бумажник, и, расплатившись с барменом за выпивку, положил на лакированную стойку бара маленький проездной билет. И ушел.
Помню до сих пор изображенные на нем цифры: четыре, три, два, девять, ноль, пять. Итого в сумме двадцать три - как день рождения Даро.
Выходит, я тоже склонен к самоубийству.
Выйдя из бара, я пошел по безлюдному тротуару, сам не зная куда. Просто хотелось идти. Под ногами хрустел свежий снег - чистый и непротоптанный. Редкие прохожие, которых я встречал, почему-то улыбались мне. Я вспомнил улыбку Даро...
В голове поселилась пустота. Как будто это стерли и забыли. Так же как стирают со школьной доски, еще мгновение назад на черной поверхности уравнения и доказательства, досконально выписанные мелом, а ровно через четыре секунды лишь мокрые следы от тряпки. Нечто похожее случилось и со мной, я думаю...
Третья запись
В свои летние каникулы на третьем курсе института мы с одним приятелем по литературному кружку отправились в Харуми. Он, как и я, родился в этом городе и почти сразу после рождения покинул его. На этом сходство наших судеб заканчивалось.
В принципе полноценным отдыхом назвать ту поездку было нельзя, так как нас пригласил один очень модный на то время журнал сделать для одного из номеров несколько интервью. Мы согласились почти сразу. В то лето были кое-какие проблемы с деньгами, и мы не долго обдумывали заманчивое предложение.
Помню наш с ним разговор в парке теплым летним вечером...
- Слушай, а ты не думаешь взять и написать свою книгу? - спросил Кано.
- Роман?
- Да, - кивнул он. - Статьи во всех этих журналах, все это не то, понимаешь?
- Может через несколько лет, когда буду готов, - протянул я, посмотрев на небо. Сам я не верил в эти слова.
- Через несколько лет. Когда буду готов, - повторил Кано. - Не нужно убегать от снайпера, только умрeшь уставшим. Это смысл жизни.
- В этом нет смысла, - покачал я головой.
- Разве? - рассмеялся он. - А в чем смысл? В том чтобы вырасти, завести семью и карапузов и благополучно скончаться? Или стать боссом крупной компании и заработать себе на дом на лазурном побережье и умереть среди своих миллионов? Или пойти и занять должность президента и сделать всe возможное для любимой Родины? Или убедиться в существовании зеленых человечков, пообщаться с ними и спокойно уйти в мир иной? Я, конечно, утрирую, но ведь вот подлость: если будешь продвигаться по карьерной лестнице, семейного счастья не видать никогда, и наоборот... Зачем так жить? Незачем. Современное общество уничтожило все цели жизни. Сейчас мечта любого человека - хорошая карьера. Обидно. Люди идут по жизни и даже не могут самореализоваться. К сожалению, цель приходится придумывать. Притом проделывать это приходится всe чаще и чаще...
- Смысл жизни тем и хорош, что ищешь его всю жизнь и за минуту перед смертью понимаешь суть. И еще из-за того, что смысла не видишь все время, ищешь и поэтому двигаешься вперед.
- Не знаю, - выдохнул он. - Я как камень в реке. Она стремительно направляется вперед, проходя мимо меня. Я же остаюсь на одном месте.
- К черту все это, а то у меня разовьется депрессия, - улыбнулся я.
- Ого! Это же какое стадо слонов должно сдохнуть, чтобы у тебя случилась депрессия?! - засмеялся Кано.
Он достал из смятого портмоне какую-то бумажку и начал внимательно рассматривать ее.
- Что это? - спросил я.
- Автобусный билет.
- Зачем он тебе?
- Мое счастливое число.
- Ты о чем? - не понимал я.
- Сумма цифр - 17. Как день рождение моей бывшей девушки, - произнес он и потупил взгляд.
- Ты до сих пор ее любишь, так?
- У меня ведь так и никого не было после нее всерьез, - сказал он и закурил сигарету. Два года, как она умерла. Не могу без нее жить. Напишу семнадцать романов, да и застрелюсь. Что скажешь?
- Все мы иногда немного не в себе, - тихо ответил я.
Именно тогда я впервые узнал о билетах в кошельке у Кано. А еще я понял одно. Цели нет - есть только путь и важно пройти этот путь правильно.
Четвертая запись...
Я часто представлял ее лицо. То, которое смог запомнить тогда, когда видел ее в последний раз. Почему она ушла, зная, что безумно нужна мне? Вопрос, которым я терзался в минуты четкого сознания между сном и поисками ответа на дне бутылки. Не могу сказать, что пил я для того, чтобы забыться. Полностью забыться у меня не получалось, так - притупить мысли, не более того.
Мое сердце погрузилось в темноту. Будто кто-то еще ушел из жизни, и этот кто-то - далеко не безразличный мне сердцем. Мне было плохо в тот день, когда я подошел к ней как и всегда с улыбкой, а она, опустив зеленые от еле заметных слез глаза, произнесла:
- Я уезжаю...
- Куда? Куда ты уезжаешь? Надолго?
- Я уезжаю навсегда...
Она дотронулась рукой до моей руки, словно пытаясь утешить.
- То есть как навсегда?
- Я возвращаюсь домой, - боязливая и грустная улыбка замерла на ее губах. В тот момент я впервые почувствовал, сколько много она значит для меня. А еще в глубине ее глаз я увидел опустошенность - ее и свою, и понял, что бессилен что-либо изменить. Мне не нужна свобода. Если человек ничего не знает о смерти, что знает он о свободе?
Я потерял способность различать день и ночь. Редко-редко сквозь прорезь в плотных шторах я замечал пыльный луч солнца, лежа на кровати. Нащупывал рукой на полу бутылку (чаще всего это оказывалось виски), делал три-четыре больших глотка и снова проваливался в беспамятство. К жизни меня возвращали лишь холодный душ и сильная мастурбация, после которой не оставалось сил уже ни на что. Я вновь падал на кровать, чаще всего прямо в одежде и засыпал, думая о серо-зеленых глазах...
Два дня пока она собиралась к отъезду, я смотрел на нее печальными, как она говорила, глазами, а больше меня ничего не интересовало. Как могли бы все изменить так нужные слова, даже простое "да" и "нет", но мы молчали. Ночью я все чаще просыпался с мыслью, что упускаю из рук кусочек собственной жизни. А за окном светила неколебимая луна и звезды.
Пятая запись...сон первый...
Однажды мне приснился такой сон...
Я поднимаюсь вверх по, кажется не имеющей конца, винтовой лестнице. Башня, - приходит мне в голову. Синий покрытый паутиной и пылью камень, иногда попадаются крохотные квадратные оконца (причем через одинаковое количество ступенек), в которых показывается одна и та же луна, если не считать чуть затертого края - то полная. Ночи гудят, а я вся поднимаюсь и поднимаюсь, сам того не желая. Ощущение, будто я просто смотрю и чувствую, что происходит вокруг, а движет мной кто-то другой. И чем дольше я иду, тем сильнее осознаю, что этот кто-то ждет меня там - наверху.
Наконец ступеньки заканчиваются, и я упираюсь в деревянную дверь. Не задумываюсь, толкаю ее и вхожу внутрь. Запах воска - первое, что я ощущаю. Десятки свечей - первое, что я вижу. Комната оказывается маленькой, сжатой, словно игрушечной. По форме - круг - идеальный круг. Посередине стол (такой круглый, как и комната) и два низких табурета. Свечи горят так, что не видно кто сидит за столом. Не видно даже силуэта или тени. Больше в комнате нет ничего. Да, паутины с пылью тоже нет.
- Можешь сесть, - раздается голос совершенно не знакомый мне. Детский. Девочка, не больше десяти лет, - думаю я.
Я сажусь и, вглядываясь в невидимого собеседника, по-прежнему различаю лишь черный контур.
- Долго шел? - спрашивает голос.
- Не знаю, полчаса, может час.
- Кого-нибудь встретил?
- Нет, никого.
Голос молчит. Я спрашиваю.
- Где я?
- Сейчас?
Меня удивляет встречный вопрос. Я все же киваю.
- Ты на Кораку, но только во сне. То есть, все, что здесь происходит - это реальность, но ты спишь.
- Не понимаю, - качаю я головой. - Значит, я могу открыть глаза и оказаться дома? Так?
- Пока еще можешь.
- Что значит пока? - задаю я вопрос.
- У тебя уже не так много времени.
Я зажимаю виски пальцами, начинает болеть голова от всех этих запутанных фраз. Что вообще происходит со мной?
- Ты должен, как можно скорее, найти зеркала дождя и слез пока еще не слишком поздно.
Комнату заполняет странный желтый свет (уже не от свечей) и все начинает быстро исчезать.
- Постой, ответь мне, что за зеркала? Я ничего не понимаю, - кричу я.
- Торопись, - слышу я в ответ.
На этом я проснулся...
Пятая запись...сон второй...
Мне сниться она.
Теперь я точно знаю, что это именно она. Раньше во сне ее лицо было размыто, а сейчас я вижу ее отчетливо - шелковые ресницы, большие счастливые глаза и непередаваемо теплая улыбка. По какой-то причине она всегда улыбается и я не нахожу в этом смысла. Может быть ей хорошо сейчас? Вдали от меня? Может, она обрела свое счастье? В таком случае я был бы рад за нее. Но я не понимаю одного, если ей так хорошо и легко теперь, то почему я не верю этой вроде бы и искренней улыбке, а когда смотрю в ее глаза, понимаю - она плачет, но не показывает этого. И понимаю еще одно, более страшное... Она плачет из-за меня.
Шестая запись...
Тогда уже наступил ноябрь. Ноябрь в Терезе - очень красивое время. С серого неба уже начинает срываться мокрый, пока еще не очень холодный снег. Срывается, большие, похожие на пух, хлопья мягко ложатся на асфальт, твердую землю, увядшую траву, на крыши домов и машин - и сразу тает. Солнца почти не бывает, а если и выглядывает, то ненадолго. Небо кажется каким-то низким, прижатым и унылым. И настроение в это время года тоже под стать внешним природным явлениям. Дни казались невыносимо долгими и скучными, и бессмысленными, когда я не видел ее. Встречи стали проходить редко - два-три раза в неделю по несколько минут. В промежутках между этими мгновениями я валялся на кровати, выкуривал по сорок сигарет в день, заполнял свой желудок дешевым виски, реже кофе и безвкусной почти как бумага едой из кафе рядом с домом. Еще я пытался звонить на ее номер, но всякий раз слышал лишь короткие гудки. Она не отвечала. Я ждал и ее звонков тоже, но их все не было и не было.
А однажды утром меня разбудил телефон. Не открывая глаз, я поднял трубку.
- Алло, - прохрипел я.
- Нам нужно встретиться, - произнесла она тихо.
- Когда?
- Повисла пауза.
- Приезжай ко мне вечером.
- Хорошо.
- Приедешь?
- Да, - ответил я, и она повесила трубку.
Снег за окном пошел сильнее. Мне как раз снился снег. Снились снежные вершины гор, хижина и высокие деревья. Люди без лиц, и она - прежняя, прекрасная, скромная.
Я еще немного полежал в кровати, думая над тем, как провести этот день. Решил, что никуда не пойду. Не было ни настроения, ни сил. Я встал, взял из холодильника бутылку пива и пошел на балкон. Впервые за эти дни выглянуло солнце.
Шестая запись...продолжение...
На часах было уже девять, когда я начал собираться. Надел костюм серого цвета, который не надевал, наверное, полгода, побрился и почистил зубы. По радио раздраженно орала какая-то малоизвестная мне рок-группа. Выключив приемник и взяв зонт (снег за окном сменился достаточно сильным дождем), я вышел из квартиры.
Палатка с газетами около моего дома уже закрылась, видимо, из-за испортившейся погоды. Поэтому в автобусе читать было нечего, и я просто разглядывал пейзаж за мокрым окном. Редкие автомобили поглощали свет от вереницы фонарных столбов и исчезали в вязком тумане. А в окнах домов горели еще более яркие огни, - там кто-то ждал близких, родных, любимых, друзей с работы, или просто в гости. Ждал всей многочисленностью этих окон. У меня такого окна уже не было давно.
Через полчаса я был у ее подъезда.
Обычный пятиэтажный дом стоял тихой, безмолвной конструкцией. Ничего необычного - три подъезда, первый этаж чуть не уходящий в подвал, как у всех старых построек, маленькие квадратные оконца и железные карнизы, по которым стекала вода. Я посмотрел на самое крайнее окно первого этажа. Горел свет из-за тускло зеленоватых штор. Я зашел в подъезд.
Она открыла мгновенно. Было такое ощущение, что она целый день ждала меня около двери, с того самого момента, как позвонила. А может, мне просто хотелось так думать. В ее глазах я разглядел грусть, но не какую-то поверхностную, скорее наоборот, глубинную, усиленную долгими переживаниями грусть.
- Привет, - говорю я ей, проходя в прихожую.
Она смотрит на меня. Потом делает один шаг ко мне. Но этого оказывается достаточно для того, чтобы стоять со мной почти вплотную.
- Я ждала, сильно ждала тебя целый день...
- Я знаю...
Она наклонила голову.
- Если бы ты не приехал...- начала она, но, сделав паузу, продолжила другим. - Хотя я знала, что приедешь, знала.
Я повесил зонт на крючок.
- Я приехал даже, если бы ты не позвонила, - произнес я шепотом.
- Это я тоже знаю, - поддержала шепот она. - Пойдем в комнату.
Мы сели на застеленный синим покрывалом с бахромой диван. Долго молчали, то смотря друг другу в глаза, то отводя взгляд.
- Погода сегодня неважная, - разбавил наше обоюдное молчание я.- Знаешь, в такую погоду мир словно останавливается, перестает существовать.
- Это почему?
- Ну, люди прячутся по домам, бездомнее коты по подвалам, птицы тоже исчезают, на улице никого не остается.
Она сняла заколку и распустила волосы.
- Я хочу, чтобы ты был со мной сегодня.
- Только сегодня?
- Ты же знаешь, я завтра уезжаю, - опустила она серые глаза.
- Я могу поехать с тобой, меня здесь ничего уже не держит - только ты.
- Нет, - отрезала она, потом смягчилась. - Держит. Держит боль, а ты не хочешь отпускать ее.
Я замотал головой.
- Нет, я не понимаю и никогда не пойму. Не могу позволить тебе уйти из моей жизни. Когда смотрю на тебя у меня голос внутри, нет - крик: "Не отпускай ее, только не отпускай! Держи крепко-крепко, как можешь и как не можешь! Держи!" Понимаешь?
- Есть вещи, которые нельзя объяснить только чувствами. Дело совсем не во мне, - сказала она, глядя, как за окном равнодушно сплошной стеной из воды заливает все дождь.
- О чем ты хочешь сказать мне?
- Ты был на ее могиле?
- Причем тут это? - зажал я виски пальцами.
- Ответь на мой вопрос.
Мои губы дрогнули. По спине пробежали мурашки. Я пусто смотрел в окно. Стало вдруг холодно. Я представил, что стою один под тем непрерывным дождем, и рядом никого нет. Внутри тоже была пустота.
- Нет... Я не был.
Запись шестая...окончание...
Я не спал. Лежал рядом с ней, смотрел на нее, а сам не спал. У меня не было времени на сон. Еще несколько часов она будет рядом, а потом все.
За окном тихонько постукивал по подоконнику дождь, и ломаный, какой-то неуклюжий свет от окон дома напротив проникал в комнату и гас.
Ее лицо было таким же спокойным, как и в моменты, когда она не спала. То есть, мне сложно объяснить это словами, но она была единственным человеком в моей жизни, чей внутренний мир так безошибочно проявлялся миром внешним. Конечно, внутри человека мир может быть много богаче или наоборот, беднее, но она казалась мне такой, какой была на самом деле.
Я дотрагивался ее волос, легко сжимал ее руку, но думал только об одном.
- Не уезжай, прошу, - наконец произнес я. Это всего лишь слова, которые не внушают уверенности вообще ни в чем. Это не помогает. Она спала. Я накрыл ее плечи одеялом, а сам встал и вышел на кухню. В горле совсем пересохло, чтобы утолить жажду пришлось осушить три стакана воды. Я выкурил две сигареты подряд, а потом еще долго смотрел в окно на далекие звезды. Хотелось почему-то одного - плакать.
Запись седьмая...часть первая...
Недавно наткнулся на пиджак с того дня... Странно, что он до сих пор у меня - весь изрезанный, в крови и черных пятнах. В кармане я нашел записку. Вот, что в ней было...
"Я просто люблю тебя.
Хочу, чтобы ты знал и всегда помнил об этом, это не просто слова.
Этих слов дороже ничего и нет."
Не знаю, как она оказалась там, а вот сомнений кто ее туда положил - у меня нет никаких.
Даро нет со мной уже два месяца, и я чувствую, как мне не хватает ее улыбки. Не думал, что буду испытывать нечто подобное к женщине когда-нибудь.
Где же ты сейчас? Я так хочу увидеть тебя, чтобы сказать, как сильно я люблю тебя. Где ты?..
А потом раздался тот странный телефонный звонок.
Запись седьмая... часть вторая...
Тишину комнаты разрезал неожиданный телефонный звонок. Я снял трубку и тихо произнес "Алло" так, что мой голос показался мне каким-то чужим.
-...? - назвал мое имя чей-то женский голос в трубке. Голос был мне не знаком.
- Да, - отозвался я. - С кем я говорю?
- Вряд ли мое имя вам сможет что-либо сказать. Мы не знакомы. Почти не знакомы...
- Что значит почти? Откуда вы знаете меня?
- Вы же писатель, не так ли? - задала она вопрос. - Немного странно спрашивать - откуда вы меня знаете? Я просто читаю книги, не что попало, а очень хорошие книги. Такую как вашу к примеру.
- Нет, вы ошиблись. Вы меня с кем-то путаете.
- Разве? А как же ваша книга "Белый роман"? Мне она очень понравилась, немного грустная и трагичная, зато близко к реальной жизни. Вы придерживаетесь мнения, что книги должны быть максимально приближены к реальности нас окружающей? Если так, тогда мы с вами очень похожи.
- Кто вы? - уже ничего не понимал я.
- Вы хотите меня?
- Что? - спросил я, думая правильно ли расслышал ее вопрос.
- Вы хотите меня как женщину? Только честно - да или нет? Какой тип женщин вы предпочитаете в постели - высоких или чуть поменьше, худых или полных? Вы любите блондинок или брюнеток? Вам нравиться, когда женщина пассивна или берет инициативу в свои руки? Какой секс вас больше всего возбуждает? Или же ваши предпочтения не столь скромны как мои вопросы? Отвечайте честно, без притворств.
Что черт возьми происходит? Может я сплю. Я попытался ущипнуть себя - ничего не менялось, я не просыпался. А это означало лишь одно - весь этот непонятный бред происходит со мной здесь и сейчас.
- Как вы относитесь к мастурбации? Давайте делать это вместе одновременно. Интересно, кто сдастся быстрее - вы или может быть я? Вы быстро кончаете?..
На этом я повесил трубку и вышел на балкон подышать воздухом. В голове, словно парк с аттракционами гудели разнообразные мысли. Через минуту телефон зазвонил вновь, только я уже не стал снимать трубку. На двадцать шестом звонке аппарат успокоился.
Восьмая запись...
Небо было не по-зимнему голубое. Ни одного даже самого маленького облачка не было на всем безграничном небосклоне. Солнце, задевая макушки припудренных снегом елей, косо скатывалось вниз уже не грея, но еще слепя глаза.
Дорогу, видимо ночью, изрядно наморозило, и идти было скользко. Лишь только сейчас, какой-то человек в черном полушубке, прохаживаясь взад-вперед с маленьким ведерком через плечо, сыпал желтый песок.
Я свернул на плохо протоптанную тропку влево от дороги и пошел мимо косолапых сосен. В морозном воздухе разносились тонкие трели не видимых глазу птиц. Минут через пять я был на месте.
Небольшая полянка в кольце сосен. Солнце словно водопадом лилось в центр, вынуждая прищурить глаза.
Здесь находилась могила моей сестры. Для себя я привык называть ее Амели, мне иногда даже казалось, что ее действительно так звали. Моя младшая сестра. Амели.
Я открыл невысокую калитку оградки, черным квадратом очерчивающей могилу, и сделал два шага. На небольшом надгробном камне была высечена надпись - "Я помню тебя вечно". Положив рядом две белые хризантемы, я упал на колени и заплакал.
Я вглядывался в красивый гранит перед собой, представляя какую силу он таит внутри себя. Ведь ему нипочем - ни зима с ее холодами, снегом и пустотой, ни дождь, ни ветер, ничего. Но потом (видимо солнце как-то по-другому отразилось от веток, может быть прыгнула белка, а может еще что) я заметил небольшую трещинку - настолько миниатюрную, я бы даже сказал - ювелирную, что иной раз в жизни бы ее не обнаружил.
Каким бы крепким и нерушимым не казался камень, он всего лишь предмет, а все материальное имеет свой конец когда-нибудь. Наступит день и он превратиться во прах, пыль, которую разнесет по миру ветер. Пройдет еще время и ветер стихнет навсегда, иссякнет дождь, высохнет вода и даже солнце, и то, устанет светить, отдохнет наконец-то. А вот некоторые чувства будут жить всегда, ведь материальное - это всего лишь временный носитель чувств, своего рода панцирь, как у черепахи. Но черепаха называется черепахой не потому что у нее есть панцирь...
Я вспоминал, как сожалел всю жизнь о том, что лишен возможности заботиться о младшей сестре, дарить ей подарки на дни рождения и вообще тогда, когда захочется, говорить с ней поздними вечерами в ее комнате при тусклом свете бра на самые разные темы, целовать ее лоб, желая спокойной ночи, вместе выбираться за город на выходных...
Только сейчас я понимаю, что мы не одиноки. Мир вокруг нас меняется, и мы тоже части этих перевоплощений. Ангелы по-прежнему ведут нас и охраняют нас. А мы в свою очередь помним их вечно.
По чистому небу медленно плыли облака. Все они были разные по форме и по прозрачности. В одних я различал лица каких-то людей - совершенно как настоящие, другие походили на вычурных, импозантных животных, как будто только что сошедших со страниц книги сказок - прямо из детства, следующие напоминали разные предметы, а были и просто облака, которые не несли в себе никакой идеи, лишней мысли о том, что это не просто облака, в них не было той изюминки, которая заставила бы меня посмотреть на них, как не просто на облака.
Закрыв глаза, я опустил голову. Приятная тишина окутала меня нежно, словно пуховым одеялом. Все кругом стихло. Остался лишь слышен стук моего сердца, а через короткий миг к нему добавился еще один. Чья-то рука тихо легла мне на плечо, и я ощутил тепло. Нежные пальцы слегка барабанили, как будто зовя меня в какую-то глубь неизвестного. Открыв глаза и обернувшись, я не увидел никого. И только примороженные сосны вялой грядой тянулись куда-то вдаль...
Какой-то другой эпилог, какой-то другой истории...
Пистолет у меня во рту, и я думаю - чистый ли он?
Я вернулся в Токио месяцем позже. Долгое время перед глазами держалась одна единственная картина. Тот дождливый перрон, когда я увидел через стекло Амели, со шрамами на лице и руке, ее пустые глаза, смотревшие сквозь меня. А когда вернулся, все кончилось. Словно в проигрывателе сменили музыку, и играющую бесконечно долго пластинку поставили на полку, где она вскоре покроется толстым слоем пыли, и ее все забудут. Такая у нее судьба - ее не могут не забыть.
Я принял душ, позавтракал омлетом с ветчиной, и решил немного прогуляться. Дошел пешком до причала в Хамарикю и купил билет на морской автобус. Через полчаса мы (Остальные пассажиры были все приглашенные какой-то синтоистской свадьбы. Сначала они были удивлены, каким образом я оказался на этом автобусе, все места которого были забронированы еще позавчера. Я лишь сказал, что купил билет в кассе только что. Они смотрели на мой билет и смеялись. Невеста попросила жениха, чтобы я остался, утверждая, будто бы это хорошая примета, если кто-то заявляется без приглашения на свадьбу. Жених в свой счастливый день видимо не мог ни в чем отказать. Я видимо тоже.) отправились вверх по реке Сумида до Асакуса.
Весь путь до Асакуса я одиноко стоял в стороне, опершись на перила, и смотрел вниз на воду. Не самая чистая река на земле, надо сказать. Хотя экологические проблемы меня в тот момент мало волновали. Просто я отметил - опять же только для себя - что вода мутно-желтая, а может это ее нормальный цвет?
Автобус причалил сразу за мостом Адзума, откуда начиналось авеню Каминари-мон. Свадебное шествие проходило по живописной торговой улице Накамисэ-дори, но так как все те люди шли довольно медленно, мне пришлось обогнать их и идти дальше. Через несколько минут я проходил массивные двухэтажные ворота храма Сенсо, с огромным красным лампионом для иллюминации входа, на который все поднимали головы. На широкой площадке возле бронзовой чаши с благовоньями толпились молящиеся и калеки, ищущие исцеления. Я присел неподалеку на длинную скамью без спинки и уставился пустым взглядом в небо.
На однотонном небе не было ни облаков, ни туч, только солнце неизменным телом находилось на положенном ему месте. Посмотри вот так на небо и подумаешь, что жизнь вдруг остановилась. Кто-то выключил питание, и движение замерло. Но люди в храме не замечали этого, и продолжали заниматься своими делами. Все верно, нужно продолжать заниматься своими делами пока тебя не обесточили.
Воздух понемногу начал остывать, когда солнце скрылось за взявшимися откуда-то облаками. Что и следовало ожидать, люди не заметили и этого. Уже отключили солнце, на очереди следующие ни кто-нибудь, а они, но им видимо все равно.
Наступает эра пустоты, захотелось выкрикнуть мне. Но даже если я и выкрикнул, никто не заметил бы этого. Так мне казалось. И казалось, думаю, правильно.
- Везде почти одно и то же, - раздался женский голос со стороны.
Я перевел взгляд и увидел девушку в сиреневом платье и черных туфлях с пайетками.
- Вы это мне? - поинтересовался я.
- Я даже не знаю, - пожала она плечами. - У вас не занято?
Посмотрев на двадцатиметровую скамью, я улыбнулся.
- Нет, здесь точно не занято. На многие километры!
Она улыбнулась и села рядом.
- Так о чем вы говорили, везде одно и то же? Что вы имели в виду? - спросил я.
- Я про храмы говорю. Сколько не посещай везде все одинаково, вы не находите?
- Не знаю. Никогда не обращал на это внимание. Может я не такой поклонник храмов?
Она снова улыбнулась. У нее были ровные белоснежные зубы, большие вдумчивые глаза и длинные светлые волосы. На правой щеке маленькая родинка - на первый взгляд смешная, но при более внимательном рассмотрении - только красящая ее лицо.
- Вы вот чем занимаетесь в такие дни? - спросила она вдруг.
- В какие? - не понял я.
- Ну, когда нечего делать. Скука, а убить время совершенно нечем. Ни музыка, ни книги не помогают.
Не пробовали вы напиться, чуть не сказал я, понимая, что не в струю. И ответил совсем другое.
- Время само умирает, когда ему того нужно. Я привык ждать. Тренировка такая - сидишь и ждешь, сам не понимая чего.
- Есть хочешь?
- А?
- Может пойдем перекусим куда-нибудь? Я видела много ресторанчиков по дороге к храму. Ты как?
- Неплохой способ убить время.
Она улыбнулась, а я почти не заметил, как мы перешли на ты.
Место поесть мы выбирали недолго. Первая дверь, откуда донесся запах чего съедобного, стала наша. Ресторан, похоже, пользовался спросом, внутри было полно народа, но для нас все-таки свободный столик нашелся. Улыбчивая девушка хостес разместила нас в спокойном углу у окна с видом на суетливую торговую площадь. Было бы глупо и дальше не спрашивать ее имя, и мы познакомились. Ее звали Мисуко.
Через несколько минут та же хостес принесла нам длинное меню, из которого я выбрал спагетти со спаржей и васаби, а Мисуко неочищенный рис с кореньями.
- Интересно, заказ принесет тоже она? - сказала она, а я засмеялся, видя, как за ее спиной нам несет заказ та же самая девушка. Обернувшись назад, Мисуко не смогла сдержать улыбку.
- Приятного аппетита, - сказал я, беря в руки вилку.
- В каком-то смысле это не просто убивание времени, - сказала она, будто вскользь.
- Ну да, - ответил я, немного подумав. - Это не обычное убивание времени, это даже не обед в каком-то смысле. Ты это хочешь сказать?
Она быстро улыбнулась и опустила в легком смущении глаза. На щеках появился румянец.
- Чем ты занимаешься? - спросил я через пару минут.
- У меня антикварная лавка в Синдзюку. Поток посетителей достаточно велик, чтобы жаловаться. В общем у меня все неплохо, - сказала она и начала щелкать пальцами перед моим лицом. - Эй, ты слушаешь?
- Да, я слушаю, конечно, - торопливо отозвался я. - Значит, ты разбираешься в предметах древности?
- Я по профессии парикмахер, а это так хобби.
- А как же лавка? - не понимал я.
- Ну, стричь людей я не особо люблю, пришлось искать другие источники дохода, - сказала она и внимательно посмотрела на мои волосы. - А вот тебя я бы постригла с удовольствием.
- Да ну?
- Нет, я серьезно! Или ты думаешь, что я неважный парикмахер? - строго всмотрелась она мне в глаза.
- Такого я точно не говорил, - замотал головой я. - Слушай, ты мне можешь помочь в одном деле? Как раз по твоему профилю.
- По какому из двух?
Достав из пиджака каменное зеркало я положил его на стол.
- Ого! - воскликнула она.
- Что скажешь? - спросил я, наблюдая за ее реакцией.
- Скажу лишь, что это действительно в каком-то смысле не убивание времени.
Так она сказала. Отмерив для меня новую, в тот момент еще не видимую, грань. В ее глазах мистическим знаком прокладывался мой путь в будущее. Только я еще этого не знал. Ветер ворвавшийся в окно донес ароматы ее духов со слабым привкусом миндаля, которые я и не чувствовал до этого.
- Давай доедай пока не остыло, - сказала Мисуко. - У нас впереди с тобой долгий разговор.
- Могу себе представить, - улыбнулся я и принялся вновь за еду. Она не отводила от меня глаз, дотрагиваясь утонченными пальцами до синеватой поверхности камня.
- 245 -
|
|