I
Широко раскинулась Великая степь. Ни конца, ни края ее не видно на много дней пути. Гуляет по степи вольный ветер; мчится по степи вольная, как ветер, песня.
Бежит по бескрайней степи красавиц конь, несет в седле молодого юношу. Ух! Хорошо! Ветер дует в грудь, сорвал шапку, развивает густые черные волосы. Где-то позади на ожиревших лошадях плетется свита. Во всю жизнь не угнаться им за вороным жеребцом ханского сына; самому быстрому скакуну не угнаться, где уж им.
- Эге-гей! Резвая свита, догоняйте! – задорно кричит им юноша и пускает коня в галоп. Ветер доносит неясные обрывки слов. Свита едет молча. Давно привыкли они к удальству младшего сына хана, (речь идет о Чингиз-хане). Все равно ничего путного из него не выйдет. Все его старшие братья давно уже стали степенными и уважаемыми нойонами1, а этому 17 лет, а он все еще носиться по степи за кречетами да куланами. Один только кюйши2 Суюнбай3 говорит, что когда сын хана повзрослеет, лучше нойона не будет во всей степи.
Скачет ханский сын Джучи по степи; нет-нет, а хочется ему свернуть за какую-нибудь сопку, попугать чуть-чуть свою свиту. Но строг отцовский приказ. Ослушаешься – отец может отправить надзирать за беглыми рабами, или еще того хуже – работать вместе с ними.
Замедляется бег вороного жеребца, руки молодого наездника все слабее держат поводья. Перед Джучи встает образ девушки Айсулу – Лунный Цветок. Ярко-алые губы все ближе и ближе к нему. «Любимый мой! Жизнь моя!». Кажется ему будто на ветер, а ласковые руки любимой теребят и гладят его волосы. Но вот губы ее все дальше и дальше, а руки оставляют его волосы и поднимаются к солнцу. Она бежит по степи и смеется. «Скоро зацветут маки, любимый!». «Я подарю тебе целое поле маков и всех цветов, каких ты только пожелаешь!»,- отвечает юноша. «Подари мне плеть с рукояткой из ножки косули Джейран-Ай». «Хорошо, милая»,- шепчет он.
Голоса свиты прерывают его воспоминания.
- Господин Джучи, господин Джучи, Вы больше не хотите кататься?
- А! Что, Наурызбек?
- Я говорю, Вы больше не хотите кататься? Ваш конь остановился.
- Кататься?.. Нет, не хочу. Хотя… может быть…
Он поднял голову и посмотрел в сторону Наурызбека, но, казалось, даже не заметил его.
- Скажи мне, достойный Бектыбай! Ты старший советник моего отца, давно живешь на свете и, наверное, знаешь все на земле. Скажи мне, где найти стадо косуль Джейран-Ай?
- О, достойный сын великого хана, - с поклоном ответил Бектыбай, - о косулях Джейран-Ай мне известно лишь то, что резвее и красивее их нет на всей земле, но того, кто попытается убить хотя бы одну из них, неминуемо ждет смерть. Много юношей пытались найти их, но никто не вернулся домой.
Глаза Джучи бешено сверкнули, вороной жеребец нетерпеливо заплясал под ним.
- Ты мудр, Бектыбай, но твои года, как видно, превзошли твою мудрость. Что сделают мне какие-то косули?! Ты наслушался старых сказок и вздумал пугать меня ими, как малое дитя!
- Одумайся, Джучи! Я не знаю случая, чтобы древние сказания оказывались ложью.
- Одумайся, о, сын хана! Твой отец повелел нам охранять тебя, и если с тобой что-нибудь случиться…
- О чьей жизни вы печетесь – о моей или о своих собственных?! Не волнуйтесь, аксакалы! Я вернусь с добычей, и ваши головы останутся целы!
И круто развернув коня, он в мгновение ока скрылся за холмами.
- За ним, скорее! – крикнул Бектыбай и со всей силы ударил своего коня плетью. Нойоны поскакали за ним.
- Что теперь будет, Бектыбай? Не сносить нам головы! Все знают – за черным жеребцом ни кому не угнаться!
- Молчи, Наурызбек! Сейчас не время думать о своей голове!
- Но я только хотел…
- Замолчи, я прошу тебя, замолчи или я тебя ударю!!
- Смотри, Бектыбай, мне кажется, я вижу Джучи! Вон тот всадник между холмов…
- Скорее!!!
- Бектыбай, мы загоним лошадей!
- Скорее, милая, скорее, ну прошу тебя! – умоляюще закричал Бектыбай своей лошади.
- Стойте! – крикнул один из нойонов, - Смотрите…
Как так случилось, но они отвлеклись от всадника скакавшего между холмов, а сейчас, когда вновь подняли головы, стадо золотистых косуль скрыло его, а когда исчезло, они увидели, что лошадь стоит на месте, а с седла ее свесился к земле всадник, как будто хотел что-то отыскать в высокой траве. Вот лошадь сделала насколько шагов, тело всадника покачнулось, но он почему-то не поднялся.
II
- Достойнейший Бектыбай, сегодня у нас большой той4, а у тебя такое лицо, будто ты собираешься кого-то хоронить. С тех пор, как мой сын Джучи уехал погостить в соседний аул5, ты ходишь чернее тучи.
- Ты прав, великий хан, но горю моему не в силах помочь даже вечное небо. Прости, мне нужно идти.
- Ну что, Бектыбай? Как чувствует себя хан?
- Он весел, Наурызбек.
- Прости, достойный Бектыбай. Мы все понимаем твое горе, но вот уже три дня и три ночи думали я и все те, кто был в тот день с Джучи, но так и не придумали, как сказать хану о смерти его сына и не лишиться головы.
- Моей головы мне не жаль. Снимут ее с плеч, глядишь – перестанет мучить совесть… Но ваши головы, как вижу, вам дороги, – он помолчал, раздумывая, потом сказал – Моей мудрости не хватит, чтобы разрешить эту задачу… Я предлагаю обратиться к Суюнбаю.
- Да я скорее обращусь к харачу6! – запальчиво воскликнул Наурызбек, - он, по крайней мере, знает свое место!
- Верно!- поддержали остальные нойоны, - Этот безродный выскочка, у которого еще борода не успела побелеть то и дело лезет к хану со своими советами!
- Мудр ли наш хан?
- Как ты можешь спрашивать о таком, Бектыбай?! Мудрее его нет во всей вселенной!
- Если так, то станет ли мудрый слушать советы глупца, каким вы считаете Суюнбая?
- Нет, достойный – нехотя отозвались нойоны.
- Итак, кто пойдет к Суюнбаю?
- Ты самый старший, а, следовательно, самый мудрый из нас. Кто как не ты сумеет лучше договориться с ним?
- Ты, Наурызбек, самый молодой из нас, но хитрости твоей хватит на четверых. А с Суюнбаем и в самом деле, вряд ли кто из вас сумеет договориться.
- Здоров ли, Суюнбай?! Тучен ли скот, благополучно ли в доме?
- Здоров, Бектыбай, скот мой множится, а дом благоденствует! Здоров ли ты?
- Благодаря Небу, здоров, но здоровье мое хуже всякой болезни. Три дня назад, чтобы облегчить душу, я рассказал тебе о гибели ханского сына Джучи. Долее скрывать это известие не возможно, но, как ты знаешь, всякому, кто расскажет хану о смерти его сына грозит смерть, и… Суюнбай, я пришел к тебе за советом…
- Я предполагал, что ты придешь, и знаю, о чем станешь просить. Сегодня на празднике я расскажу хану о смерти его сына, так, что ему не удастся меня казнить.
- А если ты ошибаешься?
- В жизни не в чем нельзя быть уверенным. Все в руках Вечного неба. Не будет на то его воли и волос не упадет с головы человека… А если я ошибаюсь и накликаю смерь, то возьму всю вину на себя, ибо тогда уже жизнь моя потеряет всякий смысл.
- Была неспокойна моя душа, а теперь и вовсе потерял я покой. Да поможет тебе Вечное синее небо! Да прибудет оно со всеми нами, в сей грозный час и да свершиться воля его!!
III
- О, достойнейшие нойоны моего ханства, праздник в самом разгаре, а лица у вас будто перед казнью.
- Позволь, о, великий, сыграть тебе. Быть может моя музыка сумеет нам всем чем-нибудь помочь.
- Сыграй, Суюнбай, возврати моим нойонам радость!
Суюнбай сел, скрестив ноги, на мягкий войлок, взял в руки домбру и мягко ударил по струнам. Солнечные лучи, зеленеющая степь, бег молодого коня звуками брызнули из-под гибких пальцев. Потом вдруг страстное томление, слова любви, веселый смех услышал хан в льющихся звуках.
- Твоя музыка становиться все лучше и лучше, - сказал он улыбаясь.
Кюйши играл, не останавливаясь, и нежные признания любви все лились и лились из-под его пальцев. Вдруг Суюнбай резко ударил по струнам. Хан услышал горячий спор, погоню и, наконец,… Глаза его налились гневом, улыбчивое лицо стало каменным. Он резко вскочил. «Замолчи!!!», - крикнул он, выхватив домбру из рук музыканта и отбрасывая ее в сторону. «Замолчи! Как смеешь ты играть о таком!» «Моя домбра никогда не лжет, хан», - ответил Суюнбай. Хан схватил его за отвороты халата, встряхнул и вдруг выпустил и без сил упал на подушки.
Несколько минут длилась грозная тишина, которая показалось нойонам вечностью. Наконец хан поднялся и заговорил. Голос его звучал глухо, словно и часть его самого погибла вместе с Джучи.
- Кого же наказать мне, достойные нойоны, как принесшего весть о гибели моего сына? – усмехнулся горько, - Вы все молчали. Одна лишь домбра не побоялась рассказать мне правды. Слуги! Дабы не рушить моих повелений, расплавьте свинец и залейте в домбру7. – помолчал, - Ты, Суюнбай, отныне мой первый советник, ты имеешь право говорить мне в глаза любую правду. А вас, нойоны, - голос хана стал похож на отточенный готовый к удару клинок, - я лишаю всего имущества и отправляю пасти овец.
- Смилуйся, повелитель! Тяжела наша вина…
- Молчите! Молчите!! Вы молчали, когда уезжал на охоту мой сын, молчали, когда он погиб, имейте мужество молчать и сейчас! Я сохранил вам жизни, но помните: если хоть один из вас скажет или даже подумает лишнее, все вы умрете!
-Хан...
-Ничего не говори, Суюнбай. Пойдем, я хочу последний раз взглянуть на своего сына…
1Нойон – князь, владетель племени.
2Кюйши – автор и исполнитель кюя – музыкального произведения, исполняемого на домбре.
3Суюнбай – реальная историческая личность. Ученик Курмангазы – великого кюйши-композитора, основоположника классической игры на домбре.
4Той – праздник.
5Аул – селение.
6Харачу – безродный бедняк.
7По легенде, до этого корпус домбры был цельным и лишь после этого приказа хана он стал изготавливаться полым с отверстием в передней части, т.к. такая конструкция значительно улучшила качество звучания.
|
|