И снова зелень деревьев и аромат цветов рвет и кромсает мою душу. Снова я затыкаю свои уши, чтобы не слышать соловьиного пения, доводящего меня до истерики. Не для меня поют соловьи, не для меня шумят листвой деревья, не для меня дышит в окно медвяным воздухом ласковый летний вечер, не для меня этот праздник природы. Никогда не познать мне переполняющего душу через край счастья любви, никогда не гулять мне с любимой, никогда не вдыхать аромат ее волос, никогда не рыдать в три ручья от счастья и благодарности за любовь в крепких и жгучих объятиях...
Никто не посмотрит на сделанные мной электронные устройства, мои бедные Toy Worlds и не скажет, что они хороши. Может быть, они вовсе не хороши. Лучше было мне их вообще не создавать. Лучше было бы сгинуть без следа, лучше вообще было не рождаться на этом свете. Зачем, зачем ты, мама, меня родила? Зачем растила меня на свою голову? Не смог я ничего добиться в своей жизни и никогда не смогу, и ты во мне навсегда разочаровалась и никогда ты не сможешь найти в себе сил, чтобы понять и простить меня. И никогда я не смогу найти в себе сил, чтобы пожалеть тебя. И никогда не сможем мы избавиться от отвращения друг к другу, которое мы в себе развили за долгие годы склоками и скандалами. И даже если ты меня, мама, обнимешь, чего не было с моего раннего школьного возраста, все равно не сможешь меня утешить, ибо наши обьятия будут нам противны. Ты, мама, была такая же несчастная, как я, не познавшая настоящих радостей в жизни, и не было у тебя сил любить меня, и любое горе, любое мое детское непослушание причиняло тебе нестерпимую, ужасающую боль... Тебе, как и мне, нужен был добрый, близкий, родной человек, который бы почаще и покрепче тебя обнимал. А достался тебе неласковый и сердитый. И вы бранились каждый день, так что само пространство нашей старой квартиры исходило страданием, и ночная темнота в нашей комнате была полна тоски и бесприютности, и я не хотел в ней засыпать и капризничал. И ты, мама, развелась с ним, когда мне было семь лет. Зачем, зачем ты, мама, меня родила?
Уготована мне жизнь безрадостная, бесприютная, обрыдлая холостяцкая жизнь до заката дней моих. Никогда не придет весна в мое сердце. Ледниковый период сковал мою душу вечными снегами и льдами, заморозил мои слезы, погубил леса и луга, превратил их в безбрежную белую равнину, и последние мамонты вымирают на ней от переохлаждения. И я сажусь за компьютер, как последний выживший обитатель Марса за пульт станции космической связи. Последняя оставшаяся электростанция еще работает, еще питает космический передатчик прощальным теплом своего электричества, горьким, как предсмертный вздох. Вот-вот она выйдет из строя, и мое последнее пристанище погрузится во тьму, и остынут радиаторы отопления, и космический холод заморозит все помещения подземного бункера, где прошли последние тоскливые дни погибшей цивилизации, и остановится система регенерации воздуха, и я буду обнимать самый последний оставшийся баллон с кислородом, обливая его последними в своей жизни слезами, замерзающими на лице ледяными сосульками, буду жадно глотать предсмертные, пьянящие литры кислорода, пока он не кончится...
Но работает еще электростанция. Есть у меня еще немного времени. Есть еще доступ к интернету. Не уволили меня еще с лаборантской работы и я могу сидеть после рабочего дня за нашим компьютером. Умирает наука. Умирают институты Пущина. Долгие семь лет безденежья истощили их, две трети сотрудников сокращено. Две трети моих сил сгубили катастрофы моей несчастной любви. Две трети атмосферы планеты моей души улетучилось в космос навсегда. И очередное сокращение отнимет у меня интернет. Ибо нет у меня собственного компьютера с интернетом. Ничего у меня не останется, кроме моих бедных Toy Worlds, даже они не в состоянии утешить меня, принести удовлетворение в этом море страданий, ибо они сами одиноки, эти мои Toy Worlds, ибо некому поддержать меня в моем отличии от других. Остановится электростанция моей души. Обесточится центр космической связи. И я погибну, сгину навеки среди бесплодных ледников моего Марса. Улетучится почти вся атмосфера. Останется только одна 150-я ее доля. Испарятся ледники, минуя жидкое состояние, обнажив красноватую каменистую пустыню. И только жестокие пыльные бури будут поднимать в мертвое небо пыль, бывшую когда-то плодородной почвой. И не прилетит ко мне даже Mars Pathfinder, чтобы показать другой, живой планете горькие бесприютные ландшафты.
Планета души была еще живой, когда начались первые попытки связаться с братьями по разуму. Но напрасно антенны слали в космос радиосигналы. Напрасно ждали марсиане ответа из просторов Вселенной. Напрасно я искал любовь и счастье. Никто не полюбил меня. Никто не ответил на мои сигналы. Молчал Космос, молчали равнодушно смотрящие с неба звезды. Никому я был не нужен ни сам по себе, без моих радиодеталей, схем и Toy Worlds, заполняющих до потолка мою комнату, ни с радиодеталями.
Я сижу у пульта космической связи и шлю, шлю в безмолвную космическую бездну сигнал за сигналом, снова и снова взываю о помощи, плачу и умоляю прилететь ко мне хотя бы один космический корабль. Звезды, откликнитесь, ау! Помогите мне! Пришлите мне космический корабль! Пожалуйста! Заберите меня и мои Toy Worlds к себе, туда, где есть жизнь, где тепло и растут деревья и цветут цветы! Помогите мне! Помогите! Помогите!!!.....
<Июнь 1998>
|
|