Всего лишь 15 авторов представили на конкурс литературно-критические статьи. Из рассмотрения, пожалуй, можно исключить статьи Шрайка, поскольку это не совсем статьи, а повторение его выступлений в форуме по поводу искусственного раздутия рейтингов некоторых участников конкурса ("Как делается рейтинг"). В них изложены чёткие цифры, сопровождаемые очень краткими примечаниями.
Страстно написана статья Виты Алой "Великий Поэт нашего времени - Александр Башлачёв".
"Александр Башлачёв. Я начинаю с его имени, потому что и сам он начинался для меня с имени, в котором уже таилось какое-то предчувствие. Выросшее при знакомстве с его поэзией в уверенность в том, что он - один из величайших русских поэтов конца ХХ века." – так начинается статья. Когда-нибудь да наступает время и участники событий, наряду с наиболее дотошными потомками, пытаются осмыслить в какую же эпоху им довелось жить, осознать "Что же это было?", чьими современниками посчастливилось им оказаться. Потомкам многое неизбежно видится проще, грубее, выпуклей. Им легче очаровываться легендарными личностями. Поскольку легенды опускают многие частности, не вписывающиеся в канон. Современники же могут припомнить немало подробностей, которые способны существенно приглушить ореолы очарования и нимбы величия. Особенно впечатляет неприкаянная жизнь творческой личности, закончившаяся ранней смертью. Впечатляет также обязательный надрыв в их творчестве, работа на пределе жизненных сил. Шаблонный образ – "сгорел как метеор", "вспыхнул яркой звездой, осветил нашу унылую действительность и стремительно погас". На память приходят Николай Рубцов, Олег Даль, Владимир Высоцкий, Виктор Цой, Игорь Тальков, Ника Турбина. Разумеется, в этом ряду Д. Байрон, А. Пушкин, С. Есенин, М. Лермонтов, В. Ван-Гог и другие безвременно почившие.
Ч. Дарвин и И.-С. Бах жили не менее трудно, чем упомянутые выше творцы, они знали нужду, у них умирали дети, они болели, порой мучительно; но, вот, поди ж ты, дотянули до старости. Тут опять вмешивается устоявшийся шаблон мышления – раз долго прожили, значит не так ярко светили. Трагизма маловато, к тому же. Надрыв какой-то, может, и был, да долгая жизнь у этого надрыва пафос сбавляет. Ну, в общем, НЕ ТО!
В статье Виты Алой можно найти эти самые шаблоны легендарности: "В его стихах и вся неприкаянность загнанной в коммунальные склепы и казённые клетки КБ русского человека второй половины двадцатого века, и безвыходность поиска простора для полётов души, мысли и сердца, протест яркой личности против серой уравниловки"; " Он играл так самозабвенно, что резал пальцы в кровь о струны гитары, а пел так неистово, что рвались голосовые связки"; "Ему необходимо было слагать свои песни так же, как нам – дышать".
А, вот, Ника Турбина иссякла творчески раньше, чем трагически погибла, выпав из окна. Не совсем по шаблону получилось – метеор после вспышки продолжал тлеть. Когда такое происходит, эти метеоры сами начинают искать способы поскорей погаснуть.
Мне думается, этот шаблонный трагический пафос настолько въелся, впитался в образ мыслей всяческих почитателей, болельщиков, фанатов, особенно в российский менталитет, что сделай ещё шаг в этом направлении – он превратится в пошлость. Похоже, что это хорошо понял кумир молодёжи 70-х годов прошлого века Андрей Макаревич. В его кулинарных телепередачах можно усмотреть совсем другой пафос – для творца жить здорОво, разумно, без надрывов – не зазорно!
Насчёт "великости". Повернётся ли у кого-нибудь язык назвать "великим" только что упомянутого Макаревича? – Небось, трудновато? Хотя он ничуть не меньше народу пользы принёс и немало у него стихов и песен вполне достойных. – А, вот, Башлачёва – в самый раз. У него и впрямь хорошие стихи есть. Но не будь рядом с ними трагической судьбы их автора, уверен, про его "великость" говорить никто бы не стал.
Теперь о "русскости". Цитирую: "Он жил в Ленинграде среди всей подпольной на то время рок-братии и называли его рок-бардом. Но по-моему, эта приставка неважна, когда говоришь о Башлачёве: он русский поэт, и вся душа его до последней ниточки русская."
Ещё один шаблонный пафос. Широта, раздолье-приволье, размах, безудержность порывов и т.п. – "русский", одним словом. Давайте тогда уж дальше линию эту проводить. Про загулы и разгулы, про бездумность и лень, про иждивенчество и повсеместную готовность тащить, тибрить, лямзить при малейшей к тому возможности. – Если отсюдова посмотреть, то не стыдно ли "русскими" называться? К тому же в России не только русские живут. И у каждого народа своя народная "душа"? Или она только у русского народа есть – пресловутая "русская душа"! Мне даже кажется, что про эту "русскость" много говорят те, кто свою национальную неполноценность подсознательно чувствует. Ну сколько можно самим себе напоминать про свою национальную принадлежность?!
Те же пафосы можно обнаружить в статье Павла Мацкевича "Психология творчества и Южнорусская школа", но с провинциальным оттенком: "В бессмысленных с точки зрения здравого смысла спорах о существовании или отсутствия южнорусской школы литературы есть своя логика. С одной стороны всегда существовала для Москвы опасность возникновения конкуренции, тем более что исходила она от нового, но успевшего получить мировое признание культурного центра. С другой стороны, как следствие первого, да и сам по себе, терялся приоритет "русского писателя", своеобразный "знак качества", который только и давали друг другу исключительно москвичи. Действительно, нет понятия "Московский писатель", зато есть "уральский", "самарский", "украинский"(при СССР, как знак уничижительно-покровительственного отношения), дальневосточный и т.д." Ещё цитата: "Вот что действительно необычно, так это то, что лень и косность помогли Одессе. Дело в том, что российская лень и, как следствие, нежелание утруждаться делать что-либо без наград или подрядов, т.е. воровства, дали возможность Одессе получить в руководство людей, которым как воздух была необходима свобода действий."
Хотя намёк на рассмотрение психологии творчества заявлен уже в названии статьи, мне не удалось найти в ней хоть что-то, касающейся этой темы. Можно ли признать, например, такие строки, касающимися психологии творчества?: "Не секрет, что именно писатели, еще в большей мере чем политики, отличаются исключительной амбициозностью и нескрываемо-ревнивым отношением к своим коллегам, рассматривая всех пишущих как личных врагов. И как бы не лицемерно не говорили одно, факт неприятия творчества друг друга остается фактом." – Насколько такое решительное утверждение обосновано?
В основном разговор идёт о противостоянии провинции и центра, о бюрократах от культуры, принижающих значение Южно-Русской литературной школы. Последнее словосочетание многократно употребляется в статье, но нигде не даётся пояснения, что же это такое.
"Внеклассное чтение" страннikа фактически содержит краткое пояснение о том, что "в американских школах писательского мастерства замечательно учат как писать книги" и приводятся примеры заданий, в этих школах применяемых. Вот таких:
"4.- Вообразите себя советником президента (выбор президента и страны на ваше усмотрение), которому требуется подготовить речь о состоянии внешней и внутренней политики государства на настоящий момент.
5.- Напишите короткий рассказ о том как прошел ваш выпускной вечер в школе.
6.- Вспомните то время, когда вы очень интересовались политикой. Напишите рассказ от имени главного героя - участника прошедших политических событий."
Почему-то, мне трудно представить, что найдётся много народа, желающего добровольно, для собственного развития, такими упражнениями заниматься. Выполнение заданий требует полной на них сосредоточенности, что наряду с их явной искусственностью, сколько-нибудь серьёзной мотивации не вызывает. Не совсем понятна роль самого страннikа во всём этом деле: если он взял задания уже в готовом виде и просто сделал их достоянием гласности, то можно ли его называть автором статьи? Скорее – публикатором.
Зато в статье "Что дает нам Интернет? Что такое виртуальное литературное сообщество?" личность автора проступает весьма выпукло: "Ну во-первых о себе. Я Лев Вишня, поэт гиперэкспериментального направления, которое сам определил как «новый символизм». Лет семь, творя со скоростью машинистки, я несколько раз пытался предложить свои стихи в журналы. Их не взяли (кроме, разве что, 10 или 12 более ранних). Литературные журналы с очень жесткими требованиями по форме (а какая тут может быть форма, если я их (формы) разрабатываю?) отклоняли меня, упрекая в… «непрофессионализме». Да пошли они к дьяволу! – думал я. Вах… вах… вы думаете, что писать тремя размерами и пятью видами рифм это профессионально? Да я спал на ходу, когда читал большинство текстов в литературных журналах! Для меня если ритм не поменяется хотя бы пять раз в шести строках, значит его там нет".
В мою задачу не входит рассмотрение "нового символизма", отмечу только что шесть строк с пятью перебоями ритма и впрямь выглядят как очень неумелое стихосложение. Поведение литературных журналов вполне понятно. Отмечу так же, что среди всех конкурсных статей, в этой – грамматических ошибок больше всего. У меня сложилось впечатление, что автор подсознательно хочет блеснуть эрудицией. Для чего, к примеру, надо было спрашивать: "Что дает эпоха перемен (Кали-Йога)?". Тут получается некая китайско-индийская смесь понятий. Понятие "Эпоха перемен" пришло к нам из китайской культурной традиции. Кали-Юга ("Юга", а не "Йога") – из индийской. «Non granta» и «apriori» он пишет, почему-то, латиницей, хотя давно общепринято писать эти слова кириллицей: нон грата, априори. Иначе говоря, вместо эрудиции получается конфуз.
С автором трудно не согласится, когда он даёт следующую оценку значения Интернета: "интернет дает право высказаться, и прежде всего, непрофессиональным литераторам, тем кто ни когда ни считал свое творчество своей основной профессией" (авторская орфография сохранена. П.Кулешов).
Невысоко оценивает Лев Вишня интернетские рецензии: "Я понял одну простую вещь, за пол года общения с интернетом, что ни один автор, ни когда не напишет тебе ни одной рецензии, если почувствует, что твои произведения действительно талантливей, чем его. Я видел в интернете очень большое количество авторов, которые сидели на «своих» 200 читателей месяцами, и не получали ни одной рецензии, хотя писали не хуже, если не лучше меня". И далее: "Грамотных разборов текста я находил слишком мало. В основном они идут по такому сценарию: «Почитала твои стихи, мне понравилось, интересно пишешь и так волнующе» – «Это здорово, почитаю твои стихи, мне они тоже понравятся», «я заглянула к тебе» – «хорошо, милая девочка, загляну к тебе» и т. д. Подобных «рецензий» – 95%".
"Ни один автор, ни когда не заденет другого, если тот, другой, не задел его. Единственный способ тут узнать правду о себе – это задевать других и только так" – утверждает Лев Вишня. Но это же не так! Задевая других, получишь в ответ что угодно, только не правду! Отклики могут получиться совсем несправедливыми. Это порок самой системы оценивания. В самом деле, насколько ж это противоестественно: авторы должны ставить оценки своим конкурентам! Уж лучше пусть будет какое-нибудь жюри (хотя судьи – тоже люди, со всеми вытекающими, как говорится…).
Завершая статью, автор делает вывод: "Так что же дает нам интернет? Он дает нам возможность быстрого заявления о себе, без склочной и весьма нервной борьбы за реальные публикации". По видимому под реальными публикациями имеются в виду бумажные публикации. Вообще-то, виртуальные публикации – тоже реальны. А противоречия и склоки имеют место как в обычной, так и в виртуальной действительности, поскольку и там, и там – люди.
Об одном из способов решения противоречий пишет Станислав Афонский в статье "Право на жизнь, право на смерть, право на дуэль". Позволю себе большую цитату: "Приступая к этой теме, я рискую быть неправильно понятым или даже уличённым в посягательстве на незыблемые устои русской культуры, усвоенные нами со школьных лет. «Посягательство» стало неожиданным и для меня, когда я занялся некоторыми исследованиями, результатом которых хотел бы поделиться с читателями. Началось всё с того, что на одном из литературных вечеров прозвучали хорошо построенные стихи, названные их автором «Поэты и подонки». Смысл произведения заключался в том, что подонки, убивающие поэтов физически или морально, попадают таким образом в историю и, во всяком случае, дольше живут – бесчувственны и толстокожи… Прежде всего при словах об убийцах поэтов ассоциации преподносят нам хрестоматийных злодеев: Мартынов, Дантес…Подонки… И вдруг мелькнула мысль: а вот если бы я жил в те далёкие времена и у меня сложились бы обстоятельства так, что я вынужден был бы стреляться на дуэли с Пушкиным или Лермонтовым? Как бы я себя повёл?.. Лермонтова, как известно, вызвал на дуэль Мартынов, а Дантеса – Пушкин. Так или иначе, но противники великих поэтов должны были выйти к барьеру, встать под выстрел, и стрелять сами… А если не выходить?.. Или не стрелять?.. Ведь всему свету известно : и Лермонтов, и Пушкин – два гения – их убивать нельзя. А меня можно, если я - не гений? Разве я не имею права на жизнь, как всякий другой человек?.. Если я убью того или другого – попадаю в разряд подонков. А если они меня убьют – что о них скажут?.. Они всё равно сохранят своё доброе имя?.. Выходит: их жизнь более ценна, чем моя, и у них на неё больше прав? Но у меня совсем иное мнение – мне тоже хочется жить, я тоже дорожу своей честью – в этом я абсолютно равен им…".
Вот какую характеристику А. Пушкина находим мы в статье: "В письме Вяземскому 20 марта 1820 года Е.А.Карамзина писала: "У Пушкина каждый день дуэли"…Пусть это было ироническое преувеличение, но оно отражало действительные пристрастия Пушкина. В том же, 1820, году у него был поединок с Толстым-Американцем. В 1821-м – стрелялся с Зубовым. В 1824-м – дуэль с полковником Старовым… Всего известно о двадцати восьми дуэлях Пушкина. Во многих случаях вызывал к барьеру он."
"А вот непредвзятое мнение о другом великом русском поэте, Лермонтове, архимандрита Константина (Зайцева): "Мы видели духовную качественность Лермонтова – положительную. Но одновременно присуща была ему жуткая, как бы органическая, укоренённость во зле… И вышло так, что Лермонтов целью своей жизни поставил – жизни не только литературной, но и духовной! – уяснение и поэтическое выражение сущности зла. Демон стал своего рода одержимостью Лермонтова"." Так что не всё так просто оказывается, как только делаешь попытку вникнуть в суть явления, не ограничиваясь привычными шаблонами поведения и штампами мышления.
Но надо понимать ещё и нравы тогдашнего дворянства. Как утверждает Станислав Афонский, "дуэли в России имели ещё одно замечательное качество: они уравнивали в правах на защиту чести всех дворян, независимо от высоты служебного положения и богатства – перед законами чести были равны все. Бедняк – подпоручик мог потребовать к барьеру придворного шаркуна – вельможу. Честь дворянина запрещала ему уклоняться от дуэли". Статья интересна исторической достоверностью и подкупает логичностью выводов, развенчивая ещё один социально-психологический шаблон.
С другой попыткой развенчания мы встречаемся в статье Александра Воронцова "ЗОЛОТЫЕ ЯЙЦА". Это театральная рецензия. Но, в отличие от статьи Станислава Афонского, в ней можно найти типичный набор обличительных штампов: "Очередные, но не очень убедительные потуги театра «Жар-птица» выйти за рамки традиционализма и провиденционализма, как всегда потерпели удачу. Иными словами, яйцо, снесенное поперек, осталось яйцом, с той лишь разницей, что подобный творческий подход к процессу чреват РАЗРЫВОМ… с методом физических действий, о котором так много говорил К.С. Станиславский в своем одноименном произведении.
Тем не менее, смелая попытка режиссера, имя которого, из опасения быть неправильно понятыми, мы называть не будем, с первых моментов спектакля, воссоздать на сцене картину Сталинских лесоповалов, внушает уважение, но, к сожалению, остается не использованной до конца. Сегодня каждому школьнику нашей необъятной Родины, от Москвы, до самых до окраин, с южных гор, до северных морей, хорошо известна крылатая фраза – «ЛЕС РУБЯТ, - а щепки, дорогие дамы и господа, ЛЕТЯТ»! Щепки, которые могли бы послужить исходным событием пьесы, основой конфликта, так и не покрыли сценического пространства спектакля."
Так начинается эта статья. Ничего не сказано о самом спектакле, а уже навалено множество обидных оценок. Примеров пока не приводится, но ехидный авторский тон уже наводит читателей на разгромный настрой статьи. Кстати, она совсем не большая по размеру. При этом подавляющую часть её объёма занимают авторские развенчательные упражнения. Спектакля я не смотрел. Из этой статьи я о спектакле мало что узнал. Зато об её авторе сложилось вполне определённое настороженное мнение. Но он этим не ограничился. На конкурс в разделе "Литературно-критические статьи" представлена ещё одна его работа с совсем уж обидным названием:
""Волшебный исцелитель"
Творчеству гл. режиссера Московского театра кукол «Жар-Птица» Г. В. Цветкова посвящается.
УТВЕРЖДЕНО:
Фармакологическим комитетом
Министерства здравозахоронения
16 апреля 2001 г."
Таково название статьи. Не совсем понятно о чём это. Дальнейшее проясняет не много. Статья написана в стиле памятки, прилагаемой к лекарству:
"ПОКАЗАНИЯ К ПРИМЕНЕНИЮ:
Препарат предназначен для взрослых и детей сташе5 лет, а также оказывает умиротворяющее действие на содержащихся в неволе хищных животных и смертельно опасен для мух.
Пациенты начинающие принимать данный препарат, практически обречены на исцеление. «Волшебный исцелитель» является радикальным средством для больных, страдающих хронической бессонницей. Глубокий, здоровый сон наступает уже на первых минутах после начала приема препарата. Принимать препарат надлежит строго под наблюдением лечащего врача, т. к. продолжительный прием чреват впадением в кому."
Видимо этот Цветков уж очень чем-то достал Воронцова. Но статья ничего не поясняет, а только запутывает суть дела. Возможно, автор таким способом пытается найти соответствующую замену матерщине?
Этому предмету посвящена коротенькая заметка (на литературно-критическую статью не тянет) Pogrebnoj – Alexandroffа "Мат". Прочитав неуклюжее стихотворное вступление, трудно понять, какую же мысль столь витиевато пытается донести до читателей автор:
"Можно ли сказать, что странно,
А порою и ужасно,
Табуированным словам выражать свои дела?
Ерунда! – воскликнул б я.
Ругань может быть уместна,
Но ханжа-чинуша, лестно,
Осудить готов сполна.
Если слово есть на свете,
Самым старым – Вы заметьте!
Люди молвят им в народе.
О словах тех стих и, в оде,
Вы прочтёте те слова;
От которых голова, без напряга,
Мыслью бродит –
Образ жизненный возводит,
Жалуя родную речь.
Едко, может быть?
Так впредь,
Нам необходимо в дело...
Унизительно? Но смело! –
Жёстко, может быть; умело,
Навести порядок в том.
О словесности, потом, занести понятий сводку,
В словарях пометок вёрстку, ну...
А где-то, – слово изменить.
Мат исчезнет – так и быть!"
Прозаическое объяснение куда доходчивей:
"А почему собственно мужской половой член – пенис, или женские половые органы – вагина, или половой акт – совокупление, коитус.., когда есть свои, исконно русские слова – ёмкие и понятные, выражаемые всего в одном слове? Как органы могут быть половыми! а не потолочными, настенными или ещё какими-нибудь? Когда мы наконец избавимся от ханжества царского и церковного режима прошлого в использовании коренных народных слов? Ведь только изменив отношение к, так называемым, "матерным" словам исчезнет само понятие не нормативной лексики и табуированных значений, а их общеупотребимое значение, имеющихся в русском языке слов, заменит иностранные слова и абсурдный набор символьных значений. Разъясняя и употребляя слова и предложения с детства, мы привыкаем к значению и смыслу сказанного и уже не воспринимаем это как столь возмутительное и не нормативное. Ведь мы избавились от ханжества в сексуальном воспитании старшеклассников.
Поставив "не нормативные" слова на своё ограниченное место использования – в учебники по гигиене человека, медицине, семейных отношений, словари, со временем, мы забудем проблему мата, как не существующую. Мы уже не будем переводить английские слова fuck off – отъебись, fuck – ебать, как "трахаться" или "трахать". Да и слова те перестанут быть оскорбительными для кого-то.
А что Вы думаете по этому поводу?"
В самом деле, есть ведь о чём задуматься. Но старые слова заменяются новыми порой под влиянием моды и не имея каких-то зазорных смыслов. Кто теперь употребляет слово "шутка"? Почти поголовно говорят "прикол". "Танцы" повсюду заменились "дискотеками". "Председатель госдумы" стремительно превратился в "спикера" и т.д. Как-то пытались в сводках погоды атмосферное давление выражать в гектопаскалях. Это нововведение продлилось недолго. Перешли на привычные миллиметры ртутного столба. Так что наряду с почти патологическим стремлением ввинчивать в свою речь новые словечки, в людях присутствует и удивительный консерватизм. И за матерщиной цепко закрепился образ ругательный. Медицинские термины к этой традиции не причастны. Попробуйте кого-нибудь обругать, применяя медицинские соответствия вместо мата. Да вы же только рассмешите этого обругиваемого! И это обстоятельство необходимо учитывать, пытаясь вернуть матерным словам исключительно медицинский смысл и изъять из него смысл инвективный.
Вот, к примеру, Евгений Кудряц запросто обходится без всяких ругательств в своей статье "Онегин в "Зазеркалье". Аугсбургский вариант". Тем не менее, ему вполне удаётся передать своё отношение к рецензируемому оперному действу: "Мой первый культпоход в немецкий театр совпал с премьерой «Евгения Онегина» на местной сцене. Я, конечно, был наслышан о новаторстве современной режиссуры, но то, что увидел и услышал, намного превзошло самые смелые ожидания. Знал, что не обойдётся и без «развесистой клюквы», вот она и «расцвела» в спектакле очень бурно. Сильно подозревал, что немцы думают о нас не очень хорошо, но судя по опере, русские в их представлении – дикари, не знакомые с проявлениями цивилизаци (так у автора. П.Кулешов)."
Невольно напрашивается сравнение с рецензией Александра Воронцова "ЗОЛОТЫЕ ЯЙЦА". У Кудряца всё наглядно. Он почти никаких эпитетов не изобретает, просто рассказывает всё по порядку: "Первой ошибкой создателей постановки было двухъязычие, так как около 70% происходившего на сцене звучало на языке оригинала, а остальная часть – в немецком переводе. Для не-русскоязычного большинства в самом верху сцены был размещён маленький экран, где высвечивался перевод, но для того чтобы его прочитать, следовало полностью отвлечься от событий на сцене и смотреть только наверх." И в дальнейшем в статье Вы не найдёте никаких грубых слов, никаких дешёвых ехидств и примитивных оскорблений: "В первой сцене, как известно, 4 действующих лица – две сестры Ларины – Татьяна и Ольга, их матушка и няня. Но исполнители выглядели одинаково, во всяком случае, если бы они не пели, то трудно было бы разобраться, где няня, а где – Татьяна, так как возраст участников оперы был примерно равным. Ольгу отличала очень грузная походка, что абсолютно шло вразрез с её словами, что она "шаловлива, как дитя". Это "дитя" передвигалось по сцене с таким грохотом, что ей могла бы позавидовать целая кавалерия."
Ещё цитата: "Сцена дуэли заслуживает более детального описания. Как известно, дело происходило зимой. Вначале соперники вышли в верхней одежде, но по ходу действия им стало почему-то жарко, поэтому они скинули сюртуки на сцену. Но этого постановщику спектакля показалось мало, так как последовал небольшой стриптиз, в результате которого противники расстегнули рубашки, демонстрируя поражённой публике грудные клетки, а уже потом стали сходиться. Онегин подошёл вплотную к Ленскому и выстрелил в упор." И ещё цитата: " Единственным положительным и не вызывающим многочисленные вопросы героем был Гремин. Несмотря на то, что почти всю партию он исполнял на русском языке (в отличие от немецких коллег без акцента, так как это был русский актёр), публика прибывала в восторге от него. Кстати, несколько слов о ней. Я был несколько разочарован, так как надеялся увидеть хорошо одетых людей, пришедших на встречу с прекрасным. Внешний вид зрителей был далёк от праздничного, за исключением нескольких дам, одетых со вкусом и полным пониманием того, куда и зачем они пришли. Оркестр был немногочисленным, что не мешало ему временами полностью заглушать солистов. Голоса, за исключением Гремина, были весьма средними. Но больше всего меня поразила убогость в оформлении сцены. Зато пол использовался на "полную катушку", особенно Татьяной, которая буквально ползала по нему. Онегин также несколько раз раз там "отметился"."
Поскольку все работы представлены на конкурс, т.е. среди них надо выявить наилучшую, которая и станет работой-победителем, возникает сложность, обусловленная существенными различиями в их тематике. Пожалуй, только театральные рецензии можно сравнивать без проблем. И здесь, на мой взгляд, рецензия Евгения Кудряца явно лучше, чем "ЗОЛОТЫЕ ЯЙЦА" Александра Воронцова.
Однако, продолжим. Статья Энигмы "В мире меча и магии" посвящена последним веяниям в жанре фэнтези: "Фэнтези существует сто лет. За это время она разработала бесконечное количество вариантов магии и чудес, положительных и отрицательных типажей героев, конфликтов, проблем…. Но в последнее время кажется, что все варианты исчерпаны, и можно только переигрывать сотворенное мэтрами. Те же Н. Перумов, С.Лукьяненко и другие почти во всем откровенно заимствуют художественные элементы, атрибутику и даже персонажей - и при этом они не плагиаторы и не пародисты, а гениальные и печатаемые авторы. И что самое удручающее - потребляемые. Не читаемые, а именно потребляемые - молодой фанат “проглатывает” все книги, на обложке которых, помимо накачанных супергероев и их полуобнаженных подруг, значится имя обожаемого автора. Любая идея его гениальна, свежа и остра. Почему так? Потому что литературный багаж современного читателя в области фантастики и фэнтези ничтожно мал. Иван Ефремов, Айзек Азимов, Александр Беляев, Жюль Верн - то, о чем они лишь слышали. Циолковский, Одоевский, Свифт - вообще что-то неизведанное".
И снова мы возвращаемся к теме шаблонов. Энигма в своей статье даёт обзор сюжетных ходов, на которых держится жанр: "Главный герой - мускулистый блондин с мечом за спиной (топором на поясе, боевым посохом в руках…) в силу обстоятельств лишен полагающегося ему по праву монаршего трона (или, на худой конец, изгнан из рода) и вынужден отправиться в квест (quest (англ.)- испытание). В трудном и долгом пути его сопровождает девушка, которую главный герой хотя бы раз за повествование спасает из рук (лап, зубов, крыльев…) антагонистов, и которая компенсирует в итоге все неудобства, причиняемые герою, тем, что вручает в финале желаемый артефакт, оказывается наследницей престола или магической силы, или же, на худой конец, просто становится его супругой".
Далее: "Систему базовых персонажей дополняют друг главного героя, спутник главного героя (разница между ними принципиальная) и артефакт главного героя. Друг главного героя - мужчина в полном расцвете сил вне зависимости от возраста, как правило, бывший военный высокого ранга (разбойник, пират, король соседнего маленького, но гордого народа и т. п.). Его функции - спасение главного героя тогда, когда ему уже никто, казалось бы, не поможет. <> Спутник главного героя – фигура зачастую комичная. Его судьба - таскаться вслед за главным героем, куда бы того ни заносила фантазия автора. Он нелеп, но в редких необходимых случаях проявляет недюжинную смекалку, а также употребляется автором для вовлечения героя в отдельные сюжетные “заморочки”."
"Артефакт главного героя – то, без чего обойтись в фэнтези просто невозможно, служит ли он герою на всем протяжении сюжета или обретается в финале по выполнении квеста – это неважно, важно то, что без него произведение не состоялось бы. Причем артефактом может оказаться все, что угодно: оружие, украшение, робот, книга или что-то трудноопознаваемое, подобранное ”на всякий случай” где-то по дороге и очень редко – человек.
Есть еще Антагонист, но с ним все просто: он ненавидит главного героя и, скорее всего, хочет заполучить его артефакт, а заодно и девушку - чтобы добро не пропадало. С такой компанией уже ничего не надо придумывать - сюжет движется сам по себе, бесхитростно и просто."
Автор статьи озабочен: "Цель моя – вовсе не перечисление сюжетных типов, которых не так уж много, а лишь попытка указать на то, что наша литература, особенно та ее часть, которую никто не проходит в школе, и поэтому ее все читают, достигла пика шаблонности и стандартизации; мастерские исчезают, ведь появились конвейеры." В завершении статьи звучит призыв: "Писатели! Уважайте читателя! Уважайте себя! Мы сыты по горло однообразными, похожими друг на друга, как братья-близнецы, творениями. Вспомните, что фэнтези - это тоже литература, а не просто товар, и она тоже хочет занять свое место не только на полках книжных магазинов, а еще и в истории литературы, и в новых школьных учебниках среди достойнейших…"
Той же заботой проникнута статья Лили Калаус "Ай да Кибер-Пушкин...". Перечислив ряд сбывшихся предсказаний писателей-фантастов, она отмечает "многое описали фантасты в своих произведениях. И только две вещи не удалось им предугадать – глобальной компьютеризации и Интернета. Забавно сейчас читать какую-нибудь повесть середины прошлого века, повествующую о середине века нынешнего: сидит там какой-нибудь известный писатель за пишущей машинкой… Ну максимум – вместо книг у него микрофильмы на полках. Интернет же и вовсе никто из авторов не мог себе вообразить". Такое длинное предисловие понадобилось Лиле Калаус для того, чтобы объявить: "В прошлом году в рунете появился проект под названием "Кибер-Пушкин". Его автор – пермский медиахудожник Сергей Тетерин создал говорящую механическим голосом голову кибер-поэта, которая читает серию стихов, написанных программой "Кибер-Пушкин 1.0 бета". Образцы творений сей программы пока не впечатляют:
Слипшийся дзот
Заарканенный зануда
Дрогни православие
В рот не берет великий Будда.
***
Розовый, падший цветок георгин,
Склоняет к сожительству лень,
Бурей заброшен в курятник пингвин
Как утверждает автор программы Сергей Тетерин "Люди закономерно проиграют в конкурентной борьбе: машины не только начнут генерировать более талантливые стихи, но и, что важно, будут производить их моментально и в неограниченных количествах. Перемены в культурном пространстве неизбежны: искусство поэзии станут преподавать в рамках "гуманитарного программирования", а стихи для любимых будут не писать, а выбирать, как цветы в магазине".
На это автор статьи отвечает: "Смелое утверждение. Не знаю, может быть и так. Однако, судя по тому, сколь непопулярна ныне поэзия как жанр с одной стороны и насколько нечитабельны поэзы, созданные современными поэтами - с другой, скорее всего и механические, и рукотворные вирши будут в равной степени невостребованы читателями.
А вот если такую программу создать для прозаических текстов… Немалые деньги может она принести своему творцу. Представляете: невиданная плодовитость – хоть 10 романов в месяц – раз; никаких излишеств в смысле стиля, строгая функциональность - два, низкие затраты – три, никаких капризов, лени и отсутствия вдохновения у автора – четыре, абсолютное попадание в «десятку» самых низменных и постыдных читательских вкусов – пять, математически рассчитанная кривая «раскрутки» той или иной серии…
Хотя – что это я? Уж не создана ли такая программа давным-давно по заказу российских издательств и не работает ли она уже много лет, регулярно выбрасывая на прилавки книжных магазинов нескончаемые вереницы иронических детективов, крутых боевиков, слезливых дамских романов и нудной фэнтези?
Недаром, наверное, в последнее время все чаще звонят мне старые приятели и просят (как в незапамятные времена далекой юности) почитать Лема или Стругацких. Или что-нибудь из классики. Одним словом – что-то настоящее.
Натуральный продукт…"
Статья "Даешь сериалы?" Youriя Boldyrevа посвящена мультфильмам: "Странные они, эти дети. Могут смотреть любые “мультики” до посинения телевизора. Даже такие, которые “для взрослых”. Все равно - их приводит в восторг чудо оживления на экране рисованных человечков. Наверное, бесполезно пытаться понять наших “младших братьев по разуму”, но их влюбленность в мультперсонажи вызывает уважение. К любому мультфильму, попавшему на экран телевизора, дети жаждут продолжения и с восторгом принимают знакомых героев во второй, в пятый, в пятнадцатый раз... В отечественной мультипликации я не припомню сериалов “длиннее” 15 серий. А диснеевцы клепают и клепают “Утиные история”. И, кажется, дети будут бесконечно любить Чина и Дейла, Волка и Зайца, Врунгеля и Фукса. Потому что “Рокфор сильный, Вжик-быстрый, Чип умеет командовать, а у Дейла есть чувство юмора”. Еще не обойтись без “мастера по безделушкам” - пусть это будет Самоделкин или Гайка. Еще нужен безалаберный Незнайка и неуклюжий Пупс - если какой-нибудь персонаж, попав в серию, понравился зрителям, он почти обречен на тираж. Не так-то просто, правда, годами из серии в серию сохранять персонажи. Когда сериал экранизирует книгу (как “Приключения капитана Врунгеля”) задача упрощается. Но вот в “бесконечных” сериях есть риск, что авторы охладеют к своим героям раньше, чем зрители".
Не правда ли, есть перекличка со статьёй Энигмы? Там автор сетует на примитивные книжные сериалы фэнтези, тут автор озабочивается оскудением авторского интереса к своим мультяшным персонажам и их вырождением. Но мне трудно согласится с утверждением Youriя Boldyrevа о том, что "Том и Джерри воюют беззлобно". Неужели так трудно заметить в американских мультфильмах повсюду понатыканную грубость! Эти фильмы, да ещё в таких огромных количествах, прямо-таки опасны для детей. Сравните хотя бы "Аленький цветочек" и "Красавицу и чудовище" сделанных по одному сюжету. Сравните советский сериал про Винни Пуха с американским. Так что умиление автора статьи по поводу американских мультиков мне кажется совсем не оправданным.
Казалось бы, мы совсем заклеймили позором штампы и шаблоны. Но Ирина Фищенко-Фролова в статье "О некоторых подходах к пониманию поэтических произведений" предлагает посмотреть на них с ещё одной точки зрения. Она приводит цитату из книги В. Вейдле (Эмбриология поэзии: Статьи по поэтике и теории искусства. – М.: Языки славянской культуры, 2002): "Есть ПОЭЗИЯ ВЫМЫСЛА – скажу даже : замысла – и соответствующего им общего характера речи ( думаю, автор имеет в виду, в основном, метафоричность – прим. моё – Ирина Ф- С); и есть ПОЭЗИЯ САМОЙ ЭТОЙ РЕЧИ или слова, от вымысла в значительной степени независимая и не нуждающаяся в нём, зато нуждающаяся в такой насыщенности и плотности звуко-смысловой ткани, какая не со всяким вымыслом (замыслом) даже и совместима". В самом деле, есть немало стихотворений, которые не смотря на обыкновенность смысла, завораживают своей музыкальностью.
Завершается статья так: "Я не хочу сказать, что не нужны оригинальные метафоры, яркие образы, - но нельзя судить о подлинности поэзии только по их наличию или отсутствию. Нельзя сразу перечёркивать стихи, в которых встречаются так называемые штампы – привычные в поэтической речи выражения. Смотря в каком контексте они встречаются, как связаны с целым, и звуком, и смыслом. Помню, в воспоминаниях Л.К. Чуковской об А.А. Ахматовой есть рассказ о том, как складывалось стихотворение на смерть Б. Пастернака. Анна Андреевна вначале хотела употребить в нём «штамп» - вождь, замечая при этом: «Спасу прилагательным». Так что, не в самих штампах дело, а в том, становятся ли эти привычные выражения звуками, из которых строится симфония стихотворения. Становятся ли они для стиха единственными и неповторимыми словами и выражениями, переплетающимися своими звуками и смыслами, приобретающими при этом совершенно иное значение и звучание – создавая в итоге трепетный образ… А, может быть, этого не происходит только в «отдельно взятом» восприятии того или иного читателя, не настроенном на музыку автора…"
Несколько иной по настрою оказывается статья Елены Руденко "Белая горячка" во французской революции. О романе Э. Радзинского "Сансон Великий". Уже в первых строках заявляется: "Я очень уважаю мсье Радзинского. Если честно, то его работы мне помогли. Только последнее время, когда моя странная для многих версия окончательно сформировалась, я стала задумываться: а прав ли он? Конечно, до спора с историком-профи я еще не доросла. А вот приколоться – это по мне!" По сути – это рецензия на роман. По форме – какой-то балаган: "Робеспьер разрешил королеве иметь только два платья, говорит Сансон. Ну конечно! Этим занимался именно Робеспьер! Ведь у него больше не было других дел. Война – мелочи, жирондисты бузят – тьфу на них, Вандея – плевать. Куда важнее решить вопрос с прикидом королевы. Ведь если у нее не дай бог будет 3 платья, то республика этого не вынесет. Робеспьер так же решает вопрос о цвете платьев. А как же! Черное и белое. Не в горошек, не в цветочек, не в сердечко (этого республика точно бы не вынесла), а черное и белое! И после этого говорят, что он ненавидел монархию!
Судя по этому, он был явно не равнодушен к королеве. Целых 2 платья! Мог бы вообще оставить голой. Ведь в тюрьме ее никто не видит. Ох, гуманный человек!
Ах, Сансон, ты опять все попутал. Содержанием королевы ведала Коммуна! Так что Робеспьера тут вообще никто не спрашивал."
И далее в том же духе: приводится утверждение из романа, в котором содержится неточность, затем она высмеивается и следом приводится правильный ответ: "Тут еще одна досадная ошибочка. Сансон говорит, что у Камилла Демулена и Люсиль была дочка. Ха! У них был сыночек! Хотя, может, они страстно хотели девочку и наряжали бедного мальчика в платьица с цветочками и вышитыми панталончиками. Кто их знает. Вот все и думали, что у Демуленов дочка растет."
Мне думается, что авторы исторических произведений должны стремиться к достоверности изображаемых событий. И всякий, кто поможет в уточнении каких-то частностей, делает полезное дело. Хотя все эти шуточки во мне отклика не находят.
Вот и закончен обзор литературно-критических статей, присланных на конкурс "Вся королевская рать". Надо ли выделить из них наиболее достойную, самую-пресамую выдающуюся? Ведь раз это конкурс, то и победитель должен быть один. Я бы, всё-таки, отдал предпочтение двум статьям: Энигмы "В мире меча и магии" и Станислава Афонского "Право на жизнь, право на смерть, право на дуэль".
|
|