* * *
«Да белым-бела луна полная,
Да красным-красно солнце жаркое,
Да черным-черна ночь глубокая –
Значит, жизнь у нас будет долгая».
Так певала мне моя матушка,
Подпевал ей так да мой батюшка.
Сколько лет тому, а все помнится,
Как светла была наша горница.
Голова бела лунным перышком,
День-деньской сгорел жарким солнышком,
Ночь светлым-светла вся до донышка –
Прожит долгий век весь до зернышка.
Любозримая, любославная
В пору разную песнь заздравная.
Во красном углу сидит матушка,
Рядом с ней стоит да мой батюшка.
* * *
Тише. Тише.
Разве вы не видите –
Нужна ему тишина.
Громче. Громче.
Разве вы не понимаете –
Его необходимо пробудить.
Он не спит, не молчит, не плачет.
Укачайте его.
Раскачайте.
Распахните руки, распеленайте.
Не игрушку, а мир ему дайте.
Звоните, колокола, по Руси голосистее.
Колоситесь, травы, стеблями тонкими.
Помолчите, реченьки горные.
Мать малыша качает.
Тихо, тихо, тихо…
Все видят.
Громко, громко, громко…
Все понимают.
ХУДОЖНИК
Он никогда не рисовал дожди,
Он просто мок под этими дождями.
Случалось так,
что в пасмурные дни
Он просто шел, куда и сам не зная.
От вечного кружилась голова,
И улетали мысли журавлями,
И где-то там в сиреневом кричали
Свое протяжное кур-лы.
А впереди –
огни безвестных окон,
Как свет зажженного костра,
Как озаренные морские берега
Его еще не сбывшейся надежды.
От вечного кружилась голова,
И улетали мысли
журавлями.
Дождем дышали вымытые травы.
Он никогда не рисовал дожди.
Он просто мок под этими дождями.
* * *
О, как давно горячий камень
Просил прощенья у воды.
О, как давно не поднимали
Его тяжелой головы.
А он безумствовал когда-то,
И плакала река навзрыд,
Что камень был волне преградой,
А ей недоставало сил.
О, как давно все это было…
И там, где плещется вода,
Седая камня голова
От времени почти остыла.
* * *
Клубилась за бричкой горячая пыль –
Не лен и не поле, а степь и ковыль.
Полынные ветры мне дули в лицо,
И слышала я, как поет колесо.
А может, над ухом мне пел суховей
От белого стебля до белых корней?
И гладью стелилась волна за волной,
И, зноем охвачен, пищал сухостой.
Знакомые дали, любимый мотив:
Поет или плачет о чем-то ковыль,
Качает татарник седой головой,
И птица так низко летит над землей.
* * *
Весь схвачен в кувшин отцветающий луг,
И нимбом означен над венчиком стеблей.
Но в сумерках тает его полукруг,
Сливаются тени, что сотканы светом.
И мягкое мглою оправлено дно,
И мгла, словно блюдо, являет нам смело:
Все льдинками света испещрено
Сосуда гончарного теплое тело.
И льется, и полнится горечью трав,
Струится сквозь поры, зажатое темью…
Весь схвачен в кувшин отцветающий шар
Земли
На исходе горячего лета.
МУДРОСТЬ
Старости приписывают мудрость,
Думая, что это очень мудро.
А старик с озябшими руками
Тянется немудрыми мечтами,
Словно стая, тянется к теплу.
У костра дымящего, сырого
Он молчит. Он вспоминает снова
По порядку, все до мелочей
От нелепости до мудрости своей.
На земле шумит полынь-трава,
Над землей летит ничья звезда,
А старик все смотрит и молчит.
А старик, наверное, мудрит.
Он-то знает, что звезда ничья,
Слышит, как шумит полынь-трава.
И старик еще в надежде на себя.
Для него пока качается Земля.
* * *
Завяли цветы мороза на окне.
Пчела с обгоревшими крыльями
Замерзла во сне.
Не слышно горячего ветра.
Завяла природа.
Последняя белоснежная надежда
Завяла во мне.
Все – увядший цветок
В бутыли холодного мрамора.
* * *
Вселенная зренья,
Вселенная звука,
Вселенная чувства,
Вселенная слуха,
Вселенная зова,
Вселенная стона –
Во полное имя –
Вселенная слова.
Вне плена понятий
Всесильного круга –
Во полное имя –
Вселенная духа.
|
|