Рассказы, Проза
девочка
- Посвящается Светлане (художнице и другу) - доброй и отзывчивой девушке, волею судеб передвигающейся с трудом…
___________________________________________
- Обычный солнечный день, а солнце как печет, - говорил человек с упрямым широким лбом. Это был плотный мужчина в пике сил, лет сорока, одетый по-деловому – скромно и очень опрятно. Штатный менеджер, случайно оказавшийся в уличном бистро - чтобы убить время до важной встречи за чашкой кофе, мог бы выглядеть именно так.
- Апрель нынче хороший, - сказал хозяин забегаловки, протирая посуду полотенцем. Рюмки из-под его рук выходили девственно чистыми и ложились красивыми рядами.
- Вам нравится? Жара ужасная, - посетитель вынул платок и вытер вспотевшие виски.
- Так вы бы сняли пиджак – как никак стало бы легче.
- Ну, еще чего, - лениво пробормотал тот, - меня ждут люди…
- Шляпа, - проговорил с добродушной улыбкой хозяин.
- Что – шляпа?
- У вас хорошая шляпа, отлично сидит на вас. Моей жене очень нравятся шляпы, она их обожает. Да что там - просто помешана на них. И ни одна не идет мне - представьте только себе. Целый гардероб новых мужских шляп! Утром каждого дня она надевает одну из них на меня и заставляет идти в таком виде на работу. Это такое мучение - носить их, ведь я точно знаю, что шляпы мне совсем не идут.
Посетитель посмотрел на трактирщика долгим взглядом. Было в этом взгляде что-то от человека, не понимающего ничьих страданий, кроме собственных. Он скользнул по быстрым рукам хозяина, по замасленному фартуку, остановился на кепи хозяина с копной выбивающихся волос.
- Мне больше нравятся банданы, – сказал он, не сводя глаз с кепи хозяина заведения.
- Так вы считаете, что какой-то кусок ткани может быть подходящим заменителем? По мне так любой головной убор так же нелеп всякому, как фартук - кенгуру.
Взгляд посетителя снова поднялся вверх по фигуре в фартуке. Утомленные духотой губы сложились в ироничной ухмылке – он хотел что-то сказать.
- Ничего не может быть лучше непокрытой головы, - добродушно констатировал мастер кухни, отрывая взгляд от тарелок. Глаза у него были озорные, но старые.
Посетитель отвел взгляд – ему стало скучно.
Во дворе остановился пыльный грузовик. Из автомобиля вышли двое: молодой мужчина в элегантном сером костюме и девочка лет десяти - одиннадцати, судя по всему дочь. В солнечных лучах ослепительно блеснула белоснежная рубашка мужчины, девочка же казалась самой обыкновенной.
- Мои постоянные посетители, - кивнул хозяин кафе.
- Не густо у вас с клиентами.
Звякнул колокольчик и стеклянные непрозрачные двери резко распахнулись настежь и громко ударились ручками о стену…
…Вспыхнула ли лампочка, разгорелся ли огонь ярче – что-то случилось? Разорвалась ли где-то бомба, родилась новая любовь? Взметнулась в музее пыль до потолка – там, что через дорогу, переулок направо, посыпались книги с полок в библиотеке на Пушкинской, удерживаемые беспомощной пожилой женщиной, трещинами пошли стаканы и тарелки в столовой для Бедных - что-то случилось…
От неожиданного грохота посетитель вздрогнул всем телом, чашка в руке подпрыгнула, кофе белым молоком полился на брюки. Мелко дрожал дверной колокольчик, а из двери дохнуло холодом зимнего одиночества.
- Южный ветер, - сказал хозяин кафе, закрывая дверь, - наверное, море опять выкинуло на берег останки моряков прошлого.
- Каких моряков? - удивился посетитель.
- Точно не знаю, наверное, английских. Я так полагаю.
Он вернулся с ведерком теплой воды и участливо протянул посетителю салфетку, когда колокольчики зазвенели и дверь отворилась снова.
В дверном проеме появилась тихая пара.
- Здравствуйте, - прошелестели их голоса.
- И вам того же, - ответил веселый трактирщик.
Как два призрака они вошли с широко распахнутыми после яркого солнца глазами. Осторожно осматриваясь, прошествовали в зал и сели у окна, подальше от чужих взглядов.
Мужчина производил благородное впечатление и был необыкновенно красив. От него словно исходило неслышимое благоухание, даже на таком расстоянии – тонкое, как аромат моря в жаркую погоду. Рассеянный взгляд миндальных глаз, нежные губы и бледное лицо апостола излучали бесконечную умиротворенность и благополучие. Отрешенность от бед внешнего мира возвышало, делало его - человека из плоти и крови - невесомым, как пух. Он вбирал в себя все внимание окружающих, а вглядывавшихся в его черты заставлял искать признаки того идеального человека, которого те мечтали найти. Одежды его были свежи и чисты, а рубашка выделялась безукоризненной белизной.
Дочь, в противоположность отцу, была самой обыкновенной.
- Как поживает ваша жена? - спросила она.
- Моя жена, - взбодрился хозяин заведения, - она, как всегда, помешана на одежде. Такого количества одежды, что есть у нее, вряд ли вы увидите где-то еще. Она и сейчас наверняка сидит с рассеянным выражением лица – и не первый час! - возле огромного зеркала в спальне, рядом со стеллажом-вешалкой, не зная, с какой блузы начать…
Девочка то ли засмеялась, то ли неловко хмыкнула.
- Она всегда была неумелой красавицей. С тех давних времен, - взгляд трактирщика стал мечтательным, а мысли неслись волнами воспоминаний. Он совсем ни к кому не обращался, целиком отдаваясь этим плавным течениям, - когда она стала пленницей прекрасного. И произошло это не сразу, а лишь с момента, как она вышла в свет. Но шло время, она располнела и подурнела - зеркала забрали ее молодость. Даже пропала любовь смеяться громко: все, что ей теперь дано - лишь смотреться в зеркала, печалясь об ушедшей молодости.
- Она так любила смеяться? – спросила девочка.
- Так - любила только она. Но что-то пропало после огромных зеркал в спальне, – в голосе мужчины звучала тоска, - не вздумай и ты провести жизнь возле них!- сказал он девочке так, словно бы та понимала, о чем он.
Посетитель, до сих пор вытиравший брюки, порадовался, что рядом не было его жены: во-первых, не хотел бы он услышать ее подавленный вздох восхищения при виде изысканной элегантности отца девочки, во-вторых, она обязательно бы взорвалась при таком упоминании столь необходимых в жизни штучек, как зеркала, и попало бы при этом уж точно не этим странным типам, а ему, совершенно ни в чем не повинному.
- Унах, что закажите сегодня?
- Ничего особенного - только то, что тут написано, - девочка протянула трактирщику сложенный вчетверо истасканный лист.
- Унах? Что за имя такое! – ворчал за дальним столиком посетитель.
- Та-ак, - продолжал хозяин кафе, разворачивая бумагу, - ох уж эти каракули, милая! Пора бы тебе пожалеть мои глаза и уже начать писать разборчиво… большое спагетти с сыром, салат - что-нибудь придумаем, 2 кофе с молоком - я помню! – масло, хлеб и…что еще тут? - старик поднял свои по-детски озорные глаза, - шоколадное мороженое! Да, его нет в списке - от меня лично.
- А телевизор работает? – сказала девочка без тени благодарности, совершенно равнодушно, - Его можно включить?
- Конечно, какой канал хочешь?
- Какой есть.
- Резонно. Сейчас будет.
Отец девочки между тем не проронил ни слова, безучастно уставившись перед собой. Он был словно погружен в свои мысли, настолько глубокие и сложные, что его прекрасное лицо приняло напряженный и глубокомысленный вид, подобное лицу Давида со скульптуры Бернини времен барокко.
В кафе заверещали невидимые сверчки - заработал телевизор: словно бы ветер впустил нового посетителя, шумного, пьяного с восторга от самого себя. Плазменное полотно экрана, расположенное практически над барной стойкой, зашлось блеклыми картинками – шли новости.
Спагетти парочка ела с одной тарелки, молча макая в соль помидоры.
Посетитель еще подумал - что за странные люди. По большому счету ему было совершенно все равно на них - он смотрел на экран телевизора, пока за серой паутиной костюмов политиков ему не стала мерещиться печальная жена трактирщика. Окружала ее та же обстановка спальни, только в руках она теперь держала не блузу, а бриллиантовое колье. Ему виделось, как прижав украшение к груди, огромными грустными глазами вглядывалась она в зеркало, столь пристально, словно за зеркалом был не он – посетитель, а ее новый образ, яркий, как ушедшая молодость - без признаков увядшей кожи и даровым восхищением окружающих.
Посетитель потряс головой, но наваждение не уходило. Сидящая в темной спальне женщина оставалась фоном депутатскому заседанию, немного искаженная, но все такая же печальная. Можно было подумать, что она сидит по ту сторону экрана, с удивлением разглядывая кафе.
- “Они забрали ее молодость”- сами собой вырвались слова хозяина кафе.
Окончание репортажа стало настоящим облегчением, на его фоне даже начавшийся выпуск о стихийных бедствиях казался радостным.
Безумства природы минувшей ночью выразились в виде ураганов и безудержных землетрясений. Огромная ветвистая трещина, взявшая начало от Корякского нагорья, коверкая поверхность земли и неся разрушения, протянулась до самого японского острова Хонсю. Картины разрушений заполонили экран. На улицах стояли люди, оставшиеся без крова над головой: женщины с мисками, полными корма для скотины - постоянно оглядывающиеся и на вопрос репортера “почему корм?” растерянно разводящие руками, мужчины с недобритыми лицами и беспокойными глазами, роженицы, не успевшие разродиться, матери с руками, перепачканными тестом - те, кто хотел испечь праздничные пироги к субботнему вечеру и не успели. Все сетовали на отсутствие теплой одежды, на малокровие у старшенького, на брата–пропойцу, на ячмень в глазу, на узкие подоконники, на которые невозможно поставить горшки с цветами. На вопрос – где же вы жить-то будете? - с наивным простодушием отвечали – справимся как-нибудь, ты погляди лучше, какая у нас хорошая взошла рассада на днях, или - ты случаем не врач? - посмотрел бы на соседского сынишку, полгодика всего мальчику, зубки режутся, мучается бедняга.
Камера поочередно выхватывала то новые постройки, возводимые тут же мужчинами поселка, примитивные, но добротные – годные для проживания на первых порах, то выступающую между развалин поселковой пекарни траву, то взбудораженное лицо репортера, соскучившегося по настоящей работе. Захлебываясь словами, он рассказывал о последствиях стихии, словно бы вел репортаж не с места разрушений, а с увлекательного футбольного состязания. С непреклонной убежденностью он утверждал, что мощность толчков составляла никак не меньше 9 баллов по шкале Рихтера, пока детский возглас не перекрыл звук его голоса из динамика и возглас этот, безусловно, принадлежал девочке из зала кафе:
- Вовсе не так, при девяти баллах здания разрушаются полностью!
Посетитель перестал есть и уставился на девочку.
Его удивила не столько фраза девочки, а тот непререкаемый тон, с каким она ее произнесла. Серьезные глаза девочки, по-взрослому серьезный тон… Могло ли такое быть, чтобы девчушка - самое большее лет двенадцати - могла знать, как и при каких обстоятельствах разрушается здание и говорить об этом с такой уверенностью? Она показалась ему маленькой старушкой с девичьим телом, причем настолько, что он даже засомневался - девочка ли это вообще.
Посетитель снова потряс головой – опять наваждение? Парочка, как ни в чем не бывало, продолжала поглощать свое спагетти.
- Ей всего-то десять лет, а какая умница, - донеслись до посетителя слова трактирщика. Он приближался к посетителю, вы%
|
|