Вот факт, достойный общего вниманья -
казалось бы, с утра погода отдыхает,
как озеро в безветренную пору,
когда ни ряби на воде малейшей,
ни брызг, ни пузырьков – ну, прямо лист зеркальный! –
и тишина, как сжатая пружина,
соседствуя с упрямым постоянством,
должна существовать хотя бы полчаса,
пока пьет кофе, принимает душ
и впитывает утренние вести
ленивый сонный молодой народ.
Но нет! Подуло ветром,
сморщилась листва, меняя цвет и форму поминутно
и в тучах побледневший горизонт
не обещает радостного дня.
Пора и на работу. А я устал с утра.
Всю ночь мне снились разные кошмары -
предстала предо мною жизнь моя,
какой была, без глянца и обмана,
с тоскливым грузом бед и недочетов.
Да Бог с ней! Пусть течет, как может.
Я давно не жду
и принимаю все, как есть и в этом нахожу
и смысл высший свой, и удовлетворенье.
Да, пусть течет, как может…
…
Так посидев в раздумье молчаливом,
я медленно впрягаюсь в ритм дня -
глоток ‘Pele’, холодный бутерброд,
и поворот ключа в замочной щели,
и ожиданье тягостное лифта.
По лестнице несвежей, полутемной,
в конце концов спускаюсь своим ходом,
толкаю дверь, тащусь на остановку,
где ждет меня продрогший мой “Икарус”.
Ну, что, родимый, трогай понемногу,
твой пассажир пришел, и, значит, круг замкнулся,
отмерив этим наступленье дня.
Вот так всегда, в одно и то же время,
я добираюсь к месту своей службы,
как заведенный кем-то механизм. Привычно
бросаю тело в кресло возле окон,
включив компьютер, принимаю почту,
ворчу на spam, готовлю за день сводки,
смотрю на сайт погоды, не надеясь,
что завтра он меня, как прежде, не обманет,
в программах устраняю замечанья,
в сети копаюсь, ставлю драйвера…
…
Но наступает время чаепития
и я бросаю все, спешу к столу.
За кружкой чая, жаркой и неспешной,
есть время, расстегнувшись, посидеть
и ни о чем, так просто поболтать –
о ценах на жилье, о нравах,
что ныне захлестнули молодежь,
об уходящем лете быстротечном,
вчерашнем приключении ‘ментов’,
обвальном урожае летних яблок,
политике России на Кавказе,
войне американской на Востоке,
испанском крахе наших футболистов,
любовном мексиканском сериале…
(если к сердцу принять всерьез, что делается в мире
то впору было бы сойти с ума!
А так – бегут слова, не задевая душу,
и оживленный длится разговор)
Крепкий чай
одно имеет радостное свойство –
всех сплачивать за утренним столом,
не разбирая пола, возраста и веры.
Вот так бы просидеть остаток дня!
Но время выжато, как сморщенный лимон,
оставшийся на дне стакана с чаем,
и мои коллеги
спешат к своим насиженным местам.
Пора и мне засесть за свой компьютер.
Дел повседневных накатилась куча -
запросы, сводки, письма, мелкая возня,
одну бумагу принеси, другую забери,
здесь подпиши, туда поставь печать -
терпения больше никакого нет…
О, Господи!
Пошли мне силы, укрепи меня
и поверни сознание мое
так, чтобы ничего такого
не слышал я, не чувствовал, не видел!
Зачем же я служу тогда?
Хожу на службу и не понимаю,
куда уходит время беспрестанно
и в бездну сыплет прожитые годы?!
И кто я – живое существо или
свидетель жизни бесполезный?
Давно уж
кругом себя одни стихи я вижу,
и слышу, как мелодия рождается в тиши,
над нею плачет, хоронясь в углу,
в чехол клеенчатый укрытая гитара.
И шепчет, и зовет…
Вот что мне делать – все бросить и уйти в поэты?
Кому сказать об этом, ведь засмеют
и выставят почти что идиотом!
В наш век писать стихи
не на продажу, не в рекламный ролик,
а просто так, для сердца и души!
А кормиться чем, откуда деньги брать,
кто позаботится о сыне, о жене,
кто им поможет,
укроет от напасти в судный день?
Что ждать от нищего, стареющего мужа,
вдруг возомнившего себя поэтом…
И повторился утренний синдром,
мешая сон и явь, и заставляя
забыть на миг земное окруженье.
Впадаю в забытье, как в пропасть
без дна и стен,
проваливаюсь в память.
Предо мною проносятся в порядке беспокойном
все, что когда-то составляло
жизнь никудышную и пеструю мою.
Все, как у всех - родился, жил,
ходил через дорогу в школу,
играл в футбол, лапту и догонялки,
на речку бегал, жарился на солнце,
таскал на удочку доверчивых рыбешек,
пока отец писал свои этюды,
носился по лугу вперегонки с шмелями,
читал, влюблялся, песни сочинял…
Ну, все, как и у всех…
Лишь изредка, когда на сердце тяжесть,
глядел, мечтая, в небо,
пытаясь разгадать, зачем я здесь.
После школы
все завертелось с быстротой волчка -
учеба в институте, первый брак,
рождение детей, работа на заводе,
чужие стены, незнакомый свет,
пеленки, распашонки, ссоры, слезы,
усталые глаза и пустота.
Как я понимал
тогда никчемность жизни,
той жизни, что навязали мне насильно
Партия и с ней родня жены,
привыкшая все делать по указке
отца, секретаря парткома, хоть кого,
лишь снять с себя тяжелый груз вины за все,
что происходило тогда у нас в стране.
Я же принять ту жизнь не мог.
Душа моя тянулась инстинктивно
к теплу, поэзии, музыке и свету.
Мне казалось,
что ждет меня совсем иная жизнь,
в которой будет все, о чем мечтал,
и распахнется дверь, и прошумит дорога,
и мы пойдем в сияющую даль!
Как молод был и как я был наивен…
Время показало,
что ошибался я и с высоты непокоренных лет
мне кажется теперь, что нынешняя жизнь,
навязанная нам Европой в обмен на коммунизм,
совсем не та, к которой мы стремились,
не та, что нам нужна.
Когда же мы поймем,
что для России Запад – западня,
и сколько раз нам нужно ошибиться,
чтобы усвоить истину простую –
себе помочь мы можем только сами
и некого в судьбе своей винить!
Но в этой фразе слишком много грусти.
…
Тем временем часы ушли на полдень.
Обеденное время - перемирие
между работой, телом и душой.
Когда пронзаешь вилкой плоть котлеты,
тугой и сочной, забываешь, кто ты есть,
работает лишь тракт пищеварения.
Все остальное – приложение
к его Величеству Желудку
и… кишке. Прямой.
Но кто всерьез возьмется устоять,
когда пред вами в глиняной посуде
разложены в веселом беспорядке
дымящийся картофель отварной,
обсыпанный петрушкой и вся в масле
капуста квашеная с луком и морковью,
гора соленых огурцов хрустящих,
салаты, винегреты всех мастей и вкусов, бутерброды
с икрою красной, черной, шпротами и маслом,
горбуша, семга, осетрина в кляре,
маслята, грузди, рыжики в сметане,
копченая свинина, сало, мясо,
окорочка румяные под сыром,
политые искусною подливой…
Ну, хватит, сколько можно,
от слов одних уже я содрогаюсь!
…
Прошел обед, разморенное брюхо,
набитое совсем не тем, что на минуту
вообразил играющий мой ум,
а тем, что подают обычно
в столовой заводской по будням,
тоскливо ждет изжоги подступленье.
И так во всем – мечтаешь об одном, другое
захватывает власть и безраздельно
диктует жизни правила чужие.
Так может, дело в том, что я безволен
и неспособен
переломить ход жизни разнотечной?
Плыву по морю, страхи отгоняю,
себя воображая кораблем,
могучим лайнером, красавцем легкокрылым,
а между тем всякая волна меня бросает так,
как ей угодно и куда угодно,
в лицо смеясь насмешливо и дерзко
и всякий раз норовясь раздавить.
Пора остепениться и признать,
что весь мой путь – дорога в никуда.
И перестать обманывать себя
величьем планов и полетом мысли –
без имени, без средств и без знакомства
я в этом мире никому не нужен.
Да мало ли кругом таких, как я, и каждый судит
себя творцом Земли, не меньше!
Пора остепениться и понять
простую истину – живи с открытым сердцем,
заботься о жене, родителях и детях,
вдаль не заглядывай, о прошлом не печалься,
тогда, быть может, все пойдет на лад.
Быть может, может быть…
Но как мне совладать
с тем, что в душе моей творится ежечасно, ежеминутно,
как остановить
поток волнующийся чувств и угрызений,
терзающих мне душу, рвущих сердце?
Тому ответа нет…
…
Зачем же начал я поэму эту,
мне не добавить к смыслу бытия
ни строчки новой, ни полстрочки,
лишь растерял
порыв души, воспламененной светом…
И все ж не ставлю точки.
|
|