Художники – это те немногие, кому можно верить. Хотя ста с лишним лет, конечно, мало, чтобы вдоволь нахохотаться над беспредметным искусством, но абстракционизм сегодня уже старше Кватроченто и мы вправе спросить: какой смысл в отказе от смысла? Что современные художники так настойчиво хотят этим сказать?
Для ответа на первый вопрос нужно выяснить, что такое смысл. Для ответа на второй – что такое истина. А когда обе категории определены, мы должны посмотреть, в каких отношениях они находятся друг с другом.
Но прежде об особенностях нашего мышления, потому что сложности с определениями вызваны его парадоксальностью.
«Слипшаяся» логика
Процесс мышления точнее всего иллюстрирует кино: непрерывное движение отдельных кадров. В наших головах сосуществуют две логики: одна обслуживает неподвижные картины бытия, другая – процесс их движения. «Слипаясь», обе логики образуют «фильм» привычного нам мышления. Парадоксы возникают при переходах, когда на вопрос, заданный в категориях «статичной» логики, делается попытка ответить в категориях «динамичной», и наоборот. Классический пример – апории Зенона («Ахилл никогда не догонит черепаху», «Стрела» и др.). С помощью одной лишь «раскадровки», даже бесконечно дробной, передать феномен движения (текущего бытия) невозможно, и Ахилл не только не способен совершить качественный переход – догнать и перегнать черепаху, но, по сути, вообще не может сдвинуться с места.
Изгнание мысли (понятия, образа, остановленного кадра) является, если не ошибаюсь, первым условием восточных методик при работе с сознанием.
С другой стороны, мир вокруг нас показывает, какие колоссальные возможности несет в себе «остановка бытия» – фиксация сознания на какой-либо идее и последовательная реализация рассудочно продуманного плана.
Можно привести примеры превалирования одного типа мышления над другим: наука (статика, «черепаха») – и искусство (динамика, «Ахилл»); знак – и слово, и др.
Двусмысленность смысла
Вернемся, однако, к смыслу. В соответствии с дуализмом логики, каждое понятие имеет двойной смысл, в том числе и сам смысл.
Итак, когда мы удобно устраиваемся в мировоззренческом гамаке, на время забываем о течении жизни и принимаемся разглядывать какой-либо отдельно взятый кадр бытия как неподвижную картину (назовем это «точкой зрения черепахи»), тогда смысл явления можно определить как его СУТЬ, как то, что наполняет словари.
Когда же мы выбираемся из созерцательного гамака и бежим вдогонку за Ахиллом (окунаемся в бытие, запускаем ленту фрагментов), тогда смысл становится ЦЕЛЬЮ наших действий и поступков.
Таким образом, смысл имеет двойственную природу и надо различать СМЫСЛ-СУТЬ и СМЫСЛ-ЦЕЛЬ.
Сонный секретарь и служанка-госпожа
Истина также дихотомична в зависимости от того, какая логика нами используется – логика покоя или движения.
В первом случае истина есть соответствие наших представлений действительности.
В этом качестве истина довольно редко восстает против смысла-сути, и в мировоззренческом гамаке рядом с углубленной в идею черепахой обычно подремывает. По своему высокому статусу истина должна утверждать обретаемые человечеством знания, но, надо признать, она довольно халатно относится к своим обязанностям. Правильнее такую истину назвать «сонным» или даже «спящим секретарем».
Круглая ли Земля? Есть ли Бог? Как Его имя? Расширяется ли Вселенная? Превосходит ли эфир по плотности гранит? Большинство людей принимает ответы на такие вопросы на веру. Если критерием истины является практика, что трудно оспорить, то все господствующие теоретические знания и представления являются предметом общественного договора. Лучше других это доказывают сами противники такой точки зрения, которые одну и ту же крамолу в разное время оспаривают, опираясь на различные, нередко противоположные базовые понятия («Нет Бога, кроме Сварога… Зороастра… Кецалькоатля… Параллельные не пересекаются… Время необратимо… Циклично… Необратимо… и т.д.). Революции в этой сфере обязательны, привычны и усыпляют, как прибой.
Однако ежедневно, ежечасно и с неизменной бодростью истина выступает служанкой второго смысла, то есть смысла-цели, неотделимого от действий.
Но это служанка-госпожа, поскольку смысл, как мы увидим дальше, вторичен.
С точки зрения текущего бытия (Ахилла, поступка, динамики) истина определяется так: она есть применение к внешним обстоятельствам. Здесь, правда, нам тоже придется различать два подхода, которые проиллюстрируем схожими примерами.
Пример первый. Если ваша цель сесть в подходящий к остановке рейсовый автобус, то правильным (то есть истинным) решением будет войти через переднюю дверь, там, где вход, а не через заднюю, где выход.
Если ваша цель – истина, то следует оглянуться вокруг и, учтя обстоятельства времени и места, постараться выразить суть.
«Суть чего?» тотчас спросите вы, но мы специально подвели к уточняющему вопросу, потому что с точки зрения действия, поступка невозможно говорить о смысле-сути, о неподвижном определении из словаря. Когда лента бытия пущена, истина может быть только глаголом (или отглагольной формой).
Смысл-цель показывает «куда», истина-лоцман объясняет «как».
И вот здесь второй пример, потому что выбор далеко не всегда исчерпывается такими безобидными ситуациями, как посадка в автобус. Точно так же нам может представиться возможность сесть (или не сесть, уступив место другому) в шлюпку гибнущего парохода «Титаник».
В первом случае (с автобусом) истинное решение основывается на рациональном выборе, во втором (со шлюпкой) – на иррациональном.
Таким образом, в своем последнем определении в качестве применения к внешним обстоятельствам истина есть Любовь (или «Умножающееся делением» для физиков). Соответственно, применяться и приспосабливаться надо к Любви, а не ко всякой дряни.
Из ниоткуда в никуда
Теперь о взаимоотношениях смысла и истины. Это уже ближе к художникам, ради которых затеян разговор. Автору, по большому счету, нет дела до философии (он будет рад, если его штудии окажутся полезными хотя бы в качестве объекта для критики). Автору интересно другое: почему художники, как дети.
Главный урок, преподанный радикальными течениями искусства ХХ века, состоит в кричащем отсутствии смысла. Художники с маниакальным упрямством отказываются от него. Ради чего? В угоду истине, по-другому не может быть. Смысл вторичен, истина дороже – трудный, но правильный выбор.
Но сейчас мы уже можем точно сказать, от какого именно смысла отказываются художники, ради какой именно истины. Ведь мы знаем, что искусство обслуживается категориями динамичной логики Ахиллеса (статичная логика востребована наукой), то есть художники пренебрегают смыслом-целью, недвусмысленно указывая тем самым на необходимость следовать за истиной-лоцманом.
«ЦЕЛИ АБСУРДНЫ», говорят они нам, «МИР ИДЕТ В НИКУДА».
Еще вчера от этого заявления можно было отмахнуться как от голословного, но сегодня оно подкреплено печальной демографической статистикой: цивилизация дошла до самоуничтожения как своего итога, для чего ей уже не требуются войны, – цивилизация смертельно больна изнутри.
О противопоставлениях и ключе гармонии
Теоретизирование серьезного значения не имеет – жизнь все равно обманет, «истина-секретарь» не проснется. В отточенных дефинициях большого смысла нет, ведь смысл-суть, как мы знаем, бывает близок к истине, но редко полностью ей соответствует (так остановившиеся часы показывают правильное время два раза в сутки). Ассоциативные картины точнее именно в силу своей текучести, поскольку это роднит их с непрерывным течением бытия.
И вот наш ответ на главный вопрос: художники как дети, потому что истина – это дитя.
Как применение к внешним обстоятельствам истина имеет страдательный характер, что рождает соблазн отдать ее женщине, однако художники учат, что этого делать не следует.
Расширим наш ассоциативный ряд. Истина это ребенок (но не женщина), смысл –мужчина. Истина это утро (но не ночь), смысл – день. Истина – гибкая ветка, смысл – колонна, ствол. Истина – веселая тропинка, смысл – широкая магистраль.
В треугольнике человеческого бытия (мужчина-женщина-ребенок) вершину я отдаю женщине. Стоять над смыслом и истиной (над мужчиной и ребенком) подобает именно ей, потому что женщине поручено дарить миру новую жизнь (новую истину). Женщине природой больше дано, не удивительно, что с нее больше спрашивается, женщиной быть трудно.
Как мы видим, включение в схему инь-ян третьего лица заставляет мельницу вращаться, ибо истинные (с участием истины) сочетания сложнее и тоньше, чем обычные противопоставления. Таково отношение целого и частей в «золотом сечении» – ключе гармонии.
Потому художественные решения, обыгрывающие контрастные сочетания, одномерны (в конструктивизме вечная перекличка цилиндра и куба, каменной и стеклянной стен, и проч.).
На грубом противоположении обманываются не только авангардные художники, это ошибка всех революционеров вообще. Они неизбежно сваливаются в противоположность, с которой начали борьбу (белый от бешенства глаз, черный зрачок ствола).
Настоящей, то есть прочной, победы можно добиться лишь уступая, ни на секунду не теряя, однако, главную цель, последовательно выдерживая общее на нее направление.
В статье использована работа Ф.И. Маврикиди «Апории Зенона и философия прикладной математики».
|
|