На окраине небольшого городка, утонувшего в сугробах и безвестности, там, где раньше была старинная застава, возвышалась стена и стояли ворота со шлагбаумом, а теперь за ненадобностью всего этого образовался пустырь, росла ель. Поблизости пролегала дорожка, которой обыкновенно ходили граждане за водой к роднику и поэтому часть дерева, обращенная к страждущим, была обломана и не успевала обрасти новыми ветками. Сколько лет было ели, когда и как она тут появилась – никто этим вопросом не задавался. Городок жил привычной замкнутой жизнью. После перестройки, прогрессивным смерчем пронесшейся по городу и серьезневшим образом изменившей его облик и жизнедеятельность, добрая половина граждан покинула насиженное место и разъехалась кто куда. Городок обезлюдел. Что и говорить – ткацкая фабрика, дававшая прежде жизнь городу и обеспечивавшая его жителей какой-никакой работой, захирела и работала самое большее в треть силы. Предприимчивый новый управляющий сдал пустующие производства арендаторам и на полученные средства платил зарплату. Городской бюджет подобно шагреневой коже усох и сократился впятеро, что незамедлительно сказалось на снабжении города электричеством и водой, которые подавались строго в отведенные часы. Зато по вечерам центральная площадь ярко освещалась разноцветными огнями - набирал обороты модный коммерческий ресторан “Садко” с бильярдной и казино. Зачем городку казино? Этим вопросом тоже никто не задавался. Видимо, кому-нибудь требуется, раз существует.
В городке, в своем доме, деревянном пятистенке под железной крышей, жил пенсионер, музыкант по профессии, Иван Петрович Смирнов. Было ему семьдесят два года, возраст преклонный, но Иван Петрович выглядел бодро, по утрам делал зарядку, обливался водой и продолжал работать в музыкальной школе. Педагогов не хватало, да и прибавка к пенсии тоже не лишняя. Но не это было главным – музыкант Смирнов любил свою работу. Любил музыку и любил детей, приходивших к нему на занятия. С каждым годом учеников становилось все меньше, но это обстоятельство никоим образом не удручало Смирнова. Будь в классе один ученик, Иван Петрович все равно бы вел урок.
Но больше всего на свете Смирнов любил гитару, то ее применение, когда она, забыв о себе как об отдельном солирующем инструменте, в звенящем, восторженном порыве сливалась с задумчиво-говорящей мелодией, идя за ней следом и поддерживая ее своим утонченным аккомпанементом. Это не означало, что Иван Петрович пренебрегал гитарой в ее классическом варианте, напротив, именно такую гитару и преподавал он своим ученикам, и в молодые годы сам частенько выступал с пьесами Сеговиа, Таррега и Вилла-Лобоса на городских концертах, чем неизменно снискивал громкие аплодисменты, но дома, для себя, для своей души играл романсы. С годами романсы тянули к себе все больше и больше. То ли затянувшееся одиночество тому виной, в шестьдесят пять Иван Петрович потерял единственную и горячо любимую жену Лиду, и овдовел, то ли сложившийся образ жизни. Детей у них не было, Лида не могла родить и все удивлялась на Ваню, почему он ее не бросит. Иван Петрович очень любил детей, но жену любил больше. Ведь никто не виноват, что организм Лиды оказался неспособным к деторождению. А жить надо. И жить с любовью. Все свободное время супруги Смирновы заполняли музыкой, культпоходами в кино и хлопотами на приусадебном участке. Бросает Лида семена моркови в теплую землю и поет. Сажает Иван Петрович картошку в перекопанную землю и тоже поет. Так приучили соседей к своему пению, что те, заслыша голоса бездетных супругов, безошибочно определяли - Ваня с Лидой опять на огороде копаются.
Однажды, идя за водой к роднику, Иван Петрович остановился возле ели и подумал, почему бы им с Лидой не встретить Новый год прямо здесь, на свежем воздухе, под пышным, сияющим звездами, зимним небосклоном. И не дойдя до родника, побежал назад, сообщить приятную мысль жене. Лида встретила предложение с восторгом. Она редко перечила мужу и принимала все его инициативы. С тех пор Смирновы всегда встречали Новый год у ели, наряжая нижние ветки старыми, сохранившимися от детства стеклянными шарами, разноцветной бумажной мишурой и свечками, которые зажигали один раз, в полночь. Дереву это нравилось. Оно не знало, как выразить благодарность одиноким людям, украсившим ее однообразную жизнь. И шумело в ответ ветками.
Когда Лиды не стало, Иван Петрович первое время не выходил из дома, замкнулся, и все сидел и смотрел на Лидину фотокарточку. Трудно менять привычки, тем более в таком почтенном возрасте. А чего было больше в их отношениях с Лидой, любви или привычки, он не знал. Да и никто не знал. Жизнь прожить - не в магазин за хлебом сходить. Потом понемногу свыкся с потерей и стал снова ходить на работу. Наступил первый Новый год без Лиды. Иван Петрович не стал наряжать ель как прежде, а повесил на нее одну только фотокарточку жены. Купил чекушку, чего раньше никогда не делал, налил из нее в стакан водки, выпил и заплакал. Трудно жить одному. Некому доброго слова сказать, некому чаю согреть, некому приголубить. И тут руки сами запросились к гитаре. На память пришли известные с давних лет стихи, и сложилась песня, тихая и простая, задушевная.
Облетают последние маки,
журавли улетают, трубя.
И природа в болезненном мраке
не похожа сама на себя.
По пустынной и голой аллее,
шелестя облетевшей листвой.
отчего ты, себя не жалея,
с непокрытой идешь головой?
Иван Петрович поднимался от родника с двумя стеклянными бутылями в руках, когда заслышал детский смех, тонкий и переливчатый. Смеялась Лидуся, соседская девочка, появившаяся на свет в один день со смертью жены. Одна Лида, взрослая, умерла, другая Лида, маленькая, родилась. Поначалу Иван Петрович не замечал существования девочки, когда же та подросла, то сама стала приставать к дедушке с расспросами. Маленькие дети не умеют молчать.
- Что ты все ходишь и ходишь, а, дедавань?
- За водой хожу. Без воды нет жизни. Вот ты, к примеру, пить захочешь, а вода тут как тут. Хочешь водицы?
- Не-а. Она холодная. А мне мама запрещает пить холодную воду.
- Ну, ладно. Раз мама запрещает, значит, нельзя. А что ты одна тут делаешь?
Иван Петрович остановился, поставил бутыли на сухую, утоптанную землю и вытер пот со лба.
- Гуляю.
- Проводишь меня до дому?
- Ну, пойдем, провожу, так уж и быть.
Девочка побежала вперед, а Иван Петрович пошел сзади.
- Да ты не беги так быстро, я не поспеваю за тобой.
- А ты шибче иди, не задерживайся.
- Как же я могу шибче идти, когда у меня на руках бутыли с водой.
- Давай, я тебе помогу.
- Таскать бутыли - не детское дело. Ты лучше умерь ходьбу и со мной рядом иди.
Лидуся послушалась, подождала дедушку и пошла рядом.
- Дедавань, а ты всегда один живешь?
- Не всегда. Прежде с женой жил.
- А ее, как меня, тоже Лидой звали?
- Тоже.
Лидуся задумалась, потом улыбнулась и с гордостью сказала:
- А я скоро в школу пойду.
- Школа – хорошее дело. В школе учат писать, читать, самостоятельно мыслить.
- А ты чем занимаешься, дедушка? Ты тоже в школу ходишь?
- Нет, - засмеялся Иван Петрович. – Я свое уже отходил.
- Значит, ты бездельник, - протянула разочарованно девочка.
- Ни в коем случае. Я – музыкальный педагог, - серьезно ответил Иван Петрович.
- А что такое педагог?
- Не что, а кто. Это человек, который учит детей овладевать знаниями.
- Как ты скучно рассуждаешь! А можно, я буду к тебе приходить играть? Ты любишь играть?
- Стар я, чтобы играть. Но все равно, приходи. Вдвоем веселее.
И девочка стала приходить к Ивану Петровичу. А так как игр никаких у него не было, то Лидуся принесла с собой карты и лото. И в опустевший дом снова вернулась беспокойная и суетная жизнь. Соседи Ивана Петровича, родители Лидуси, знали Смирнова как порядочного человека и не возражали, чтобы маленькая девочка ходила к старому музыканту. Может, на гитаре научит играть. Педагог все-таки.
Так оно и случилось. Будучи от природы расторопной и любознательной Лидуся быстро привыкла к новым условиям, осмотрелась и увидела на стене гитару. Увидев, подпрыгнула, захлопала в ладоши от радости и попросила ей что-нибудь сыграть. Ну, пожалуйста. Иван Петрович осторожно снял со стены гитару, вынес на середину комнаты стул, сел на него, пододвинул под левую ногу невысокую скамеечку, поставил на левое колено гитару и сыграл любимую свою пьесу – “Воспоминания об Альгамбре” испанского композитора Франциско Тарреги. Инструмент у Ивана Петровича был старинной работы и звучал не как обычные, фабричного производства гитары, а громко и сочно, с особенным, рассыпчатым звоном. Мелодия пьесы захватила девочку. И Лидуся захотела научиться играть на гитаре. Не как все играют, а так, как дедавань. Чтобы гитара вздыхала и плакала. Это не просто, ответил Иван Петрович. Нужны годы упорного труда. Я согласна, ответила Лидуся.
Родители Лидуси не нарадовались, глядя, как девочка быстро и с интересом осваивает сложный музыкальный инструмент. К концу второй четверти Лидуся освоила постановку правой руки и уже играла простенькие пьесы. Заканчивала первый класс самостоятельным концертным номером на сцене в музыкальной школе. Первые аплодисменты, цветы и одобрительная улыбка Ивана Петровича.
Пролетели четыре года. А, может, и пять. Иван Петрович постарел и заметно сдал. Он больше не работал в музыкальной школе, плохо видели глаза, мешала одышка, да и память стала отказывать. Он редко выходил из дому, пенсию приносил почтальон, а за продуктами ходила Лида, все больше лежал на кровати, смотрел в окно. За окном – зима, любимое время года Ивана Петровича. Под ногами поскрипывает снег, щеки морозец щиплет, а лес красивый – не передать! В такое время особенно величава ель, та самая, что по дороге к роднику стоит. Иван Петрович вспоминает, как они с Лидой наряжали ее, как им было хорошо и по щеке скатывается слеза.
- Дедавань, дедавань! – в комнату, где лежит Иван Петрович, влетает раскрасневшаяся, с мороза, Лидуся. – Я продукты принесла. Твой любимый костромской сыр. Дедавань, что с тобой?
- Ничего, Лидусь, ничего. Прошлое вспомнилось.
- А что его вспоминать. Настоящим жить надо. Посмотри, как все кругом прекрасно!
- Это тебе прекрасно, а мне на покой пора. Отжил я свое. Жена дожидается, скучает, поди, без меня на том свете. Ничего, недолго осталось.
- Типун тебе на язык, дедавань. Рано тебе о смерти думать.
- А когда думать-то? Когда умру, поздно будет.
- А я пьесу новую разучила. Воспоминание об Альгамбре называется. Хочешь, сыграю?
- Не надо. Лучше я тебе романс покажу. Приберегал на случай. Дай-ка гитару.
Иван Петрович привстал, взял в руки гитару и тихим, хриплым голосом запел романс, ту самую мелодию, что легла на душу после ухода жены. Облетают последние маки, журавли улетают, трубя…И чем дольше пел, тем больше верил в простые и искренние слова, и голос предательски дрожал, мешая пальцам исполнять свою работу. Песня кончилась, Иван Петрович опустил глаза. Лидуся долго молчала, потом спросила:
- Почему ты никогда мне его не пел?
- Не знаю.
- Хорошая песня, грустная только.
И тут же, чтобы разогнать возникшую тяжесть, весело, на подъеме сказала:
- А через неделю Новый год, дедавань. Давай встретим его возле ели. Ты сам рассказывал мне, как вы с женой наряжали ее. Я тоже хочу так же понаряжать. Ну, пожалуйста.
- Хорошо, я согласен, - ответил Иван Петрович. - Положи гитару на место. Аккуратнее, так. А теперь иди, я посплю. Устал что-то.
Лидуся ушла, притворив за собой дверь, а Иван Петрович заснул, взглянув в последний раз на ель, которую хорошо было видно из окна. Проснулся он от голоса и знакомых шагов.
- Кто здесь?
- Это я, Лида.
- Зачем ты здесь?
- За тобой пришла. Одевайся. Плохо мне без тебя.
- Да-да, я помню, - Иван Петрович сел на кровати, свесил ноги в тапки. - Мне тоже плохо. Давай ты ко мне.
- Мне нельзя. Оттуда сюда не пускают, - Лида подошла, села на кровать рядом с мужем. - Хороший романс у тебя получился. Почему ты его раньше не пел?
- Стеснялся.
- Жаль. Мы бы вместе могли его спеть, - Лида встала, подошла к окну. - А почему ты ель не нарядил?
- Успею еще.
- Вот так ты всегда, Ванечка. Все на последний день откладываешь. Не успеть тебе.
Сказала и исчезла. Вскочил Иван Петрович, поспешно стал одеваться, одевшись, вышел в коридор, наклонился за ботинками и умер. Остановилось сердце, выработав положенный ему ресурс.
Хоронили Ивана Петровича всем городом. Все же сорок семь лет отработал в музыкальной школе, заслуженный работник культуры. На центральной площади, куда вынесли гроб для прощания, городской глава читал заготовленную речь, собравшиеся плакали, а Лидуся пела недавно разученный ею романс, песню на стихи известного русского поэта.
|
|