День начинался лиловым туманом. С рассветом, над запотевшими булыжными мостовыми появлялись тоненькие, робкие его струйки, которые, дрожа, вытягивались к небу. Их становилось все больше и больше, и, наконец, они прижимались друг к другу, сначала неуверенно, а потом радостно, сливались в объятии и исчезали, оставив на своем месте клочок тумана. Разрозненные облачка росли, множились и, ощутив свою силу, скользили в открытые подвалы, растекались по площадям, заполняли бассейны фонтанов, неработающих ночами, и постепенно превращали узкие улочки в каналы, клубящиеся лиловым туманом, в котором медленно тонули нечастые, усталые фонари. Потом густая и подвижная непрозрачность плавно перебиралась на покатые черепичные крыши, и, как бы обрадовавшись открывшемуся небу, легко взлетала вверх, почти скрыв шпиль городской ратуши, и привычно заколыхалась вокруг башни Храма Мареба.
Погрузив весь город в лиловое безмолвие, тонкие щупальца тумана коснулись темных камней и осторожно ощупали древний, уже местами крошащийся барельеф, на котором уже многие сотни лет гордая воительница, прекрасная как богиня, то ли молнией, то ли двуручным мечом, поражала летающего змея.
А под ним, там, где стояли островерхие дома, торчали разновеликие трубы и скрипели флюгеры, лежал туман. Даже крепостные стены чуть подкрасились лиловым, не очень ярко, лишь подчеркнув свою стойкую мужественность.
В туманной расслабленности увязали и прятались обычные звуки просыпающегося города - зевота и утренний кашель полусонных людей, чуть слышные торопливые слова утренней молитвы, позвякивание кухонной утвари, кряхтение стариков и плач малышей.
Город, укутавшись лиловой тишиной, ждал. И когда первый луч солнца касался невесомого лилового облака, туман в немногие мгновения распадался на клочки, безропотно отдавал свою временную власть над городом и затаивался до следующего утра. А город, яркий, веселый, просыпающийся, встречал солнце хлопаньем открывающихся окон, скрипом дверей и шарканьем подошв по мостовой.
Настройщик
По узенькой улочке, где уже появился торговый люд, рассевшийся на крошечном тротуаре, неодобрительно поглядывая на навязчивых торговцев, вовсю расхваливающих свои товары, и морщась от наиболее громких криков, шел мужчина в плаще. Мерной поступью ходока, привыкшего к ежедневным многочасовым переходам, он шагал по истертым булыжникам, изредка поглядывая на дома, явно ища что-то.
Заметив мальчугана, несшегося с корзиной стираного и глаженого белья, мужчина придержал его и, наклонившись к оттопыренному и веснушчатому уху, что-то спросил. Мальчишка, не испытывая желания прерывать свой бег, махнул рукой куда-то вверх по улице, куда и направлялся ходок. Человек в плаще вытащил мелкую монетку и показал пацану. Мальчишка, с загоревшимися глазами, тут же развернулся и, почтительно поглядывая на своего спутника, зашагал с ним в ту сторону, откуда только что прибежал. Пройдя с десяток домов, он остановился, ткнул пальцем в дверь и выжидающе уставился на мужчину. Монетка взлетела в воздух, мальчишка радостно подхватил ее, поклонившись, выкрикнул слова благодарности, и, кренясь от тяжести корзинки, побежал по своим делам.
Дверь была стара и покрыта трещинами, но удивительно легко открылась, даже не скрипнув, когда человек в плаще постучал в нее.
Увидев, кто стоит перед дверью, хозяин почтительно склонился в поклоне:
-Пожалуйста, господин Настройщик, проходите.
Вошедший кивнул, вошел, быстро, но внимательно осмотрел то ли кухню, то ли гостиную с горящим камином, в которой оказался, и вопросительно посмотрел на хозяина.
Хозяин явно пребывал в растерянности:
-Может, бокал вина я могу предложить Вашей Чести?
Гость отрицательно помотал головой, всем своим видом показывая, что он ждет.
Хозяин засуетился:
-Вы так неожиданно пришли, господин Настройщик, а дочь сегодня как раз вызвали на работу к господину МеТароу, - и хозяин окончательно смешался.
Гость, никак не выявляя своего отношения к сказанному, равнодушно кивнул головой, и сказал:
-Хорошо, зайду на днях. Время еще терпит.
Низкий, завораживающий голос странно подходил его сухощавому лицу с сухими и малоподвижными губами и глубоко посаженными глазами.
-Если бы вы назначили день, - несколько подобострастно начал хозяин, - то...
-Я не могу назначить время, -безразлично сказал гость, - потому что и сам никогда не знаю заранее…
Хозяин понимающе закивал головой.
Гость, чуть пригнувшись, переступил порог и, оказавшись на улице, прощально кивнул хозяину и пошел вниз.
Хозяин закрыл дверь и бессильно прислонился к ней изнутри, вытирая обильный пот какой-то подвернувшейся под руку тряпкой.
Доклад
Сквозь вечно закрытые ставни, с вертикальными прорезями, врывались лучики солнца. На разлинованном светом и тенью каменном полу, переступая ногами в потрепанных и пыльных башмаках, топтался мужичонка, плешивый, с редкими волосенками над ушами и тощей шеей. В руках он тискал затасканную вислополую шляпу.
Напротив него, за столом, в кресле с высокой спинкой, украшенной гербом с летящей стрелой, чуть отвернувшись от посетителя, постукивал по подлокотнику правой рукой грузный господин. Иногда, уловив заплутавший лучик света, его перстень с огромным камнем, рассыпал стайки дрожащих отражений по стенам и потолку. Мужичонка невольно отводил глаза от стола и провожал их взором.
-Так говоришь, Турм, положение ухудшается?
-Да, Ваше Благость, ухудшается. Крестьяне бояться выходить в поле. Раньше змеетуча приплывала раз в неделю, сбрасывала десяток змеюг, да и уплывала. А теперь уже несколько раз в неделю приплывает, да и озмеивает уже двумя-тремя десятками. Латники стараются как могут, но вы ж понимаете, за тучей не поспеешь, всех тварей не уловишь, да и еще… Где Латники поработают, там урожая не жди. Ну, часть сами вытопчут, а часть змеиной кровью выжжет.- Мужичонка кашлянул в шляпу.
-Ладно, иди.
Мужичонка закланялся и вывалился из кабинета.
Дождавшись, когда высокая дверь плотно закроется, сидящий в кресле повернулся к огромному портрету Неша МеШуца Третьего, и спросил:
-Вам все было хорошо слышно, МеШород?
Портрет чуть отошел от стены и из-за него вышел Настройщик. Вместо ответа он кивнул головой и, растирая тонкие пальцы, принялся расхаживать перед столом.
-Да не мельтешите вы, господин Настройщик, - поморщился хозяин кабинета.
МеШород подошел к столу.
-Плохо дело, господин Наблюдатель. Пока ничем порадовать не могу. Очень мощный зов, все ноги сбил, а найти – не нашел. Да и, даже, допустим, сегодня найду, сколько еще времени пройдет, пока мы окажемся готовы. - Он сокрушенно махнул рукой. - Да вы ж сами все знаете, МеФашу.
МеШород стоял, опершись о столешницу двумя руками, и печально смотрел на окно. МеФашу крутил кольцо на пальце. За окном певчими птицами заливались свистки стражи, предупреждая о приближении тучи.
Неудача
Богатство дома било в глаза. Каждой своей заклепкой дверь кричала о достатке, охраняемом ею. Выбитое в камне имя владельца, полукругом осенявшее вход, было последним штрихом, видимым случайным прохожим и зевакам.
Мужчина в плаще и пыльных сапогах постучал бронзовым начищенным кольцом по такой же блестящей пластине. Все было респектабельно. И кольцо, и пластина, и, даже, следы многочисленных предыдущих ударов, чуть промявших пластину, только добавляли ей солидности.
Открывший дверь очень внимательно осмотрел пришедшего, заметил отсутствие кареты или даже лошади, и допустил на лицо малую толику презрения.
Пришедший, стоявший вполоборота к двери, всматривался и вслушивался в перебранку торговок, а, услышав, что дверь открылась, не поворачивая головы, спокойно спросил:
- Господин МеМлас дома?
И добавил себе под нос:
- Вообще-то именно он мне и не нужен. Ну да что ж делать - этикет.
Привратник неуловимо изменился.
- Как прикажете доложить?
- Кер МеШород.
Привратник сломался в поясе, распахивая дверь настежь:
- Господин Настройщик, прошу простить, сразу не признал...
Он стремительно закрыл дверь за гостем, и устремился вглубь дома, в почтительном полупоклоне указывая ему дорогу.
Перед высокими дверями на втором этаже он вырвался на два шага вперед, умело распахнул дверь и торжественно объявил:
- Господин Настройщик МеШород…
Хозяин, занятый чем-то за огромным письменным столом, поднялся и пошел на встречу.
- Рад, рад. По каким только поводам мы с вами, МеШород, не встречались, а вот по такому еще не приходилось, - и он натужено расхохотался.
МеШород, никак не реагируя, остановился посреди кабинета. Хозяин, почувствовав некоторую намеренную холодность гостя, замедлил движение рук, которые раскрывал для объятия, сделав вид, что это просто был жест радости.
-Приветствую вас, - произнес гость. - Прошу прощения, у меня сегодня очень насыщенный день, может, сразу перейдем к делу?
Хозяин хлопнул в ладоши, и крикнул появившемуся слуге:
-Пригласи молодую госпожу.
Слуга исчез. Через очень короткое время он с легким шелестом возник в дверях и с поклоном доложил, что молодая госпожа будет с минуты на минуту.
Ощущая некоторую напряженность, висящую в комнате, хозяин предложил вина. Гость, без особых сомнений, попросил бокал Чолпского. Хозяин вновь хлопнул в ладоши, объявил желание гостя, и, принялся расхваливать свои виноградники, нетерпеливо поглядывая на дверь. В середине тирады, неведомо откуда появившийся и чуть запыхавшийся мажордом продемонстрировал гостю запыленную бутылку. Затем с помощью штопора, скорее напоминающего некое орудие пытки, вытащил пробку и почтительно дал ее понюхать гостю, чуть плеснул в бокал, а после того, как гость, оценив все качества вина в пробном глотке, благосклонно кивнул головой, его бокал был наполнен золотистой влагой.
- Ваше Чолпское великолепно, - нейтрально сказал гость.
И хозяин понял, что этим подчеркнули официальный характер нынешнего визита.
В комнату зашла дочь хозяина. Гость встал, слегка наклонил голову в качестве приветствия, потом внимательно посмотрел на вошедшую, проявлявшую совершенно недопустимую для дамы высшего света нервозность, и подошел к ней.
Странным, низким, вибрирующим голосом он произнес:
-Именем и во имя, касанием души и рук.
Затем взял женщину за запястья и закрыл глаза. Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы отпустить ее руки и сердито буркнуть:
-Вы свободны.
И, дождавшись, когда она выйдет из кабинета, сердито бросил:
-Послушайте, МеМлас, вы что, не знаете, что она УЖЕ беременна? Я пришел сюда по вашей настоятельной просьбе. Не отрицаю, в девочке что-то есть, но сейчас я бессилен.
Хозяин начал суетливо передвигать перья на своем столе, открывать и закрывать чернильницу, раскачивать пресс-папье.
Гость холодно наблюдал за ним. Затем хозяин жалобно спросил:
-А может, можно что-то сделать?
-Я не Бог, я – Настройщик… И здесь мое возможное воздействие кончилось, не начавшись.
Он допил бокал, поставил на стол и сказал:
-А ваше Чолпское действительно выше всяческих похвал.
Кивнул хозяину, вышел, и еще краем уха успел услышать, как хозяин швырял в стену все, что попалось под руку и орал, распаляясь все больше и больше:
-Сука, подстилка, материнская копия, шалава подзаборная…
По мере того, как МеШород спускался, следуя изгибам мраморной и вычурной лестницы, все тише становились вопли разъяренного неудачника. Но ему совершенно не было жаль этого напыщенного дурака, хотя на душе лежала горечь несостоявшейся попытки.
Змееловы
В самом темном углу харчевни, почти невидимые всем прочим посетителям, из обшарпанных глиняных кружек потягивали бражку два бродяги. Когда они ввалились и расселись в темном углу, хозяин встретил их весьма хмуро. Лишь взглянув на них, он понял, что они давно уже забыли, что такое баня, да и одежонка стиралась последний раз невесть когда. А, подойдя поближе, почувствовал непреодолимое желание зажать нос. Но, получив плату вперед, успокоился, налил им бражки и, чуть воротя нос в сторону, выставил на стол две щербатые миски с наваристой похлебкой.
От еды быстро стались только вылизанные до блеска плошки, да пара совершенно уже несъедобных мослов, а кружки, наполненные по второму разу, еще не опустели. Собеседников явно разморило. И глаза уже потеряли волчью настороженность и ежесекундно не обегали углы харчевни, и позы были расслаблено – довольными. Да и язык уже чуть заплетался.
-Ты смотри, Хорь, я к тебе давненько приглядываюсь. Ты, вроде, катаный-валяный, мужик не гнилой. Да вот и уважил меня, в кабаке проставился, катаный-валяный. Возьму я тебя в долю. Возьму. Теперь все от тебя зависит, катаный-валяный. Сколь наловишь - все твое, кроме десятины. Десятину отдашь мне. Тама тоже не все мне, катаный-валяный, в кошель упадет. Со стражниками, там, катаный-валяный, договориться, колдуну за обереги, ну, да и за науку, мне тоже чего положено, а? - И говоривший ощерился.
Зубов у него было не много. Кое-какие из них еще стояли ровно, другие давно обломались и теперь торчали коричневыми пеньками, а остальные уже давно выпали. Когда он полез почесать в бороде, то обнаружилось, что и пальцев у него на левой руке тоже не хватает.
-А чё, сышь, Клешнятый, оберег помогает?- Хорь заговорил дребезжащим голосом, более подходящим дряхлому старику, а не здоровиле со злыми черными глазами на выкате.
По чуть неточным движениям рук, было заметно, что бражка уже добралась и до него.
Клешнятый громко сморкнулся на пол, вытер пальцы о штаны, и криво усмехнулся.
-А это ты, катаный-валяный, сам проверишь. Когда в ейные змеючие глаза глядишь, да крюк несешь, чтобы к земле прижать, вот тогда вся надёжа только на оберег. Да и всем богам молишься, чтоб удачу дали.
-А чё, - Хорь понизил голос до слабого дребезжания, - просто башку ей отрубить нельзя, чё ли?
-А ты, катаный-валяный, чё, ни разу не видел, как Латники работают? Они, катаный-валяный, железяками позакрываются, и косой длинной хвать по ейной голове. Ну, змеюка, обыкновенно, давай фортеля откалывать, вокруг себя вертеться. А потом, до десяти досчитать не успеешь – бух и, все, катаный-валяный, нет тебе змеюки. И шкурки гладенькой, мяконькой, тоже нет. В чешуйки разлетается. Нее, катаный-валяный, ты ее должон к земле крюком прижать, за шею взять, от земли оторвать, а когда пасть разинет, шипчиками-то зубы повыдергать. И когда она, катаный-валяный, начнет биться, от, обиды, значить, умирать, что самое дорогое у нее выдрали, ты ее из рук не должон выпускать. Помилуй боги, если земли коснется. В чешуйки разлетится. И все твои, катаный-валяный, хлопоты в прах рассыплются.
Клешнятый назидательно поднял палец, а потом взял двумя руками кружку и хлебнул.
-А как, если она, к слову сказать, в руках не помещается?
-Ну, ты на такую, по-первости, и не зарься. Не по силам она тебе. Тут с напарником работать надо. Один за голову держит, а второй в хвост вцепится, катаный-валяный, да тянут в разные стороны. Коль повезет, то одолеете. А деньга там ох какая хорошая за такую змеюку будет, - и он мечтательно покрутил головой.
-Клешнятый, а как, эта, узнать, чё змеюка подохла и можно уже в мешок запихать, а?
-А вот када, катаный-валяный, тебя затрясет, с волос искры посыплются, да культыш твой из порток наружу рваться начнет, - захихикал Клешнятый, - значит – все, змейка подохла.
Хорь нервно глотнул из кружки. Его собеседник заметил это и перестал хихикать.
-Ты, Хорь, того... не ссы. По первости я тоже трусился.
-Да я, - зашебуршился Хорь, - и нечё… И не такое видали…
-Неа, когда первый страх свой преодолеешь, в змеючие глаза, глядючи, первую шкурку возьмешь – и ежели в портки не наложишь, я тебе тут проставлюсь. Што хошь, аж белое вино. Идет? А ежели портки вытряхивать за куст пойдешь, да завернешь на речку замывать, ты мне еще кружечку бражки выставишь?
Хорь задумался, нутром ощущая правоту собеседника, но видно желание не упасть в его глазах победило привычную жадность, и он согласился:
-По рукам.
И они хлебнули браги.
Находка
Улица Чеканщиков была извилиста и шумна. Но запах на ней был вполне терпим. Иногда из лавчонок попахивало то кофе, то какой-то небогатой едой. Редко пахло горячим металлом. МеШород, вспомнив, как он затыкал нос, проходя недавно через перекресток улицы Кожемяк, невольно порадовался, что выпало ему сегодня идти сквозь стук молотков и молоточков и мягкий покорный отзвук преображаемой меди, а не вонь и смрад мокнущих шкур и драгоценных змеиных кож.
Два подозрительных типа пристроились за ним, временами, то, подбираясь поближе, то, отставая, но держа его на привязи своих внимательных взглядов. Не испытывая ни малейшего желания связываться с ними, МеШород подошел к высокомерному стражнику и сказал ему пару фраз, после чего стражник, потеряв всю свою спесь, закланялся и затрусил в ту сторону, где несколько секунд назад стояли темные личности. Не найдя никого, он стал проявлять кипучую деятельность, распихивая народ и создавать массу шума, на который МеШород на обращал никакого внимания. Но что-то прошуршало по лавчонкам, то ли шепоток пролетел, то ли мальчишка пробежал с весточкой, но впереди мерно шагающего МеШорода образовалось пустое пространство.
Пройдя еще с десяток домов, он ощутил, что потерял влекущий его зов, и, закрыв глаза, сосредоточился. Через несколько мгновений внутренним взором он увидел дом и, главное, имя владельца. Повернулся к стражнику, и жестом подозвал его. Стражник, гремя доспехами, подбежал. МеШород назвал имя. На тупой морде блюстителя покоя отразилось недоумение. Но он тут же поймал за ухо ближайшего мальчишку, и, громко рявкнув имя, потребовал вести туда. Мальчишка, краснея прищемленным ухом, резво припустил вперед. Пыхтящий от усердия стражник и МеШород пошли за ним. Около интересующего их дома несчастный заложник остановился и показал пальцем на лавчонку, где седой мужчина сосредоточено наносил узоры на огромное медное блюдо.
Стражник отпустил ухо, дал пинка под зад мальчишке, и почтительно указал на найденный дом МеШороду. Настройщик подозвал не успевшего удрать пацана и дал ему монетку. Осчастливленный мальчишка тут же сунул ее за щеку, и скрылся в толпе.
МеШород небрежным жестом отпустил стражника и подошел к ремесленнику. Тень, павшая на блюдо, отвлекла человека от работы. Он поднял глаза от своей работы и почтительно спросил, чем может быть полезен господину.
-Я хочу видеть вашу дочь, почтенный Бадр.
Чеканщик удивленно поднял брови:
-Она с матерью пошла за покупками. Мы, уважаемый, готовимся к свадьбе.
-Знаю, почтенный Бадр. По этой причине я тут.
Чувствовалось, что ремесленника распирают вопросы, но он не знает, уместно ли их задать.
МеШород опустился на маленькую табуретку напротив мастера и с видимым удовольствием вытянул натруженные ноги.
-Я Настройщик, почтенный Бадр.
-О, Великий Мареб, значит, это не слухи и не досужие вымыслы, значит, Настройщик действительно существует?
Бадр, выпустив из рук молоточек и чекан, поднял сильные и красивые руки, руки человека, привыкшего к тяжелой работе, недоуменно развел их и сложил на коленях. Видно было, что эта поза непривычна ему, не так уж часто приходилось рукам отдыхать безо всяких дел.
-Господин Настройщик, я не знаю, когда она вернется, думаю, что очень скоро, но если вы окажете мне честь посидеть и отдохнуть тут, в моей лавке, могу предложить вам чашечку кофе.
Гость задумался, глянул на высоту солнца над городом, что-то прикинул, и, после некоторой заминки, сказал:
-Спасибо, не откажусь.
Бадр сделал знак в глубину своей лавки, и пара глаз, с интересом наблюдавшая из тени за незнакомцем, исчезла.
Через некоторое время изящная девичья фигурка появился из затененной комнаты с подносом в руках. Девушка опустилась на колени, подняла тяжелый медный кофейник и направила густую, пахучую струю в изящные, украшенные орнаментом чашечки.
-Ваша работа, почтенный Бадр? - спросил гость, разглядывая вязь чеканки. - Великолепный сервиз.
Мастер польщено улыбнулся.
Принимая чашечку из рук девушки и нечаянно коснувшись ее рук, гость вздрогнул.
-Прости, красавица, - напряженно сказал он. - Протяни вперед руки.
Девушка испуганно подняла на него взгляд. Все было хорошо в ней. Кроме удивленно косивших глаз. Один глаз смотрел на гостя, второй был устремлен неизвестно куда.
-Именем и во имя, касанием души и рук, - произнес Настройщик древнее заклинание и взял ее за запястья.
Тонкая нить таинственного ведовства соединила их. Настройщик сидел, закрыв глаза погрузившись в себя, а девушка, и напуганная, и недоумевающая, оглянулась на отца. Мастер сидел с открытым ртом, не донеся до него чашку с кофе.
МеШород открыл глаза.
-Да, это ты... - тихо, очень тихо, сказал он, вроде как самому себе.- И все, что я могу дать, уже в тебе.
Он приподнялся, взял чуть отшатнувшуюся от его жеста девушку ладонями за щеки и всмотрелся в нее. Девушка вскрикнула и обмякла. МеШород подхватил ее, не дав упасть, и очень осторожно уложил на ковер, покрывавший гостевую часть лавки.
Затем, оборотившись к отцу, он совершенно другим голосом, голосом не гостя, а Повелителя, спросил:
-У нее есть возлюбленный?
Обескураженный отец, ощутивший эту перемену в госте, стремительно вскочил на ноги и смущенно ответил:
-Откуда, господин? Над ней все смеются и зовут Косой Лами… - и сокрушенно добавил, - не выдать мне ее замуж. Что женщине нужно - или красота, или деньги. А ни того, ни другого у моей бедной девочки нет.
-Косая? - чуть усмехнулся МеШород, - Вот уж чего не заметил.
Девушка открыла глаза и, не совсем еще осознав, что произошло с ней, посмотрела на отца, а потом и на гостя.
Отец вскрикнул и попятился. На него смотрели ОБА глаза мгновенно, невероятно похорошевшей дочери.
Гость довольный эффектом, снова чуть улыбнулся:
-Я навещу вас незадолго до ее свадьбы, - сказал он, - но, запомните, почтенный Бадр, жениха она должна найти сама, по велению сердца. А это чтобы вы ни в чем не испытывали затруднений.
МеШород протянул мастеру тяжелый мешочек с монетами.
-Мир вашему дому, - сказал он, выходя на улицу.
И, обернувшись к остолбеневшему отцу и еще не до конца пришедшей в себя Избраннице, повторил:
- Сама, по велению сердца…
Лами
Верховный жрец вышагнул на вершину башни. Одетый в рубище, с простым сучковатым посохом в руках, он поднял его обеими руками над головой, открыл рот и... Ожил воздух площади. Чуть уплотнился тут, чуть всколыхнулся там, неразличимо глазу закачался сам и прихватил за сбой всех, стоящих на площади. Жители, чуть покачиваясь, покорные голосу жреца стояли вокруг Храма Мареба и, закинув головы, смотрели на его танец. Кто и как строил башню, уже давно забылось, хоть неясная, полустертая вязь с именем строителя, вилась на одном из ее камней, но это были Великие Мастера. Каждое слово Верховного Жреца, и даже шорох его босых ног были слышны всем, стоящим на площади. Для этого четыре двери, ведущие в башню, всегда закрытые и опечатанные, раскрывались настежь. Это происходило два раза в год - лишь в дни начала и конца змеепада.
Среди жителей бытовало поверье, что звуки, толкаясь, бегут вниз по крутой каменной лестнице, ведущей на самый верх башни, и вырываются на простор сквозь распахнутые двери даже раньше, чем их производит Верховный Жрец.
Посвященные, или те, кто выдавал себя за причастных к тайнам хранителей Храма, говорили, что, поднявшись на самый верх, Верховный Жрец оказывается на каменном кольце, шириной в две ступни, в центре которого зияет вход в глубины башни. И вот на этой страшной высоте в сотню локтей, на узеньком островке из камня над крышами Града, он или ввергает народ в печаль, или радует его.
Жрец растворил в толпе последние слова молитвы, взмахнул шестом и исчез в огненном шаре, который будет гореть ровно три дня и три ночи.
Лами стояла в толпе рядом с родителями и смотрела вверх, на яркое зарево огня. Уже прошло немало дней с того чудесного пробуждения, но до сих пор не исчезал чистый, звенящий колокольчик радости в ее сердце. Он утром будил ее, вел к зеркалу и заставлял каждый раз пережить неуемную радость узнавания себя в счастливо улыбающемся, красивом лице. Себя, той самой дурнушки Лами, которая боялась поднять глаза на людей.
Она вспомнила, как на следующее утро после визита Настройщика, проснулась утром под всхлипывания матери. Оказывается, лишь только гость ушел, ее сморил крепкий сон. Мать просидела над ней всю ночь, жалея несчастную дочь, не поверив словам мужа. А когда дочь открыла глаза, испуганно вскочила на ноги и разрыдалась у нее на груди. Потом, все еще с мокрыми глазами, взяла ее за руку и подвела к зеркалу.
Лами смотрелась в него и не могла отвести глаз. Еще вчера это был самый ненавидимый ею предмет в доме. Она с завистью смотрела на сестру-невесту, крутящуюся у зеркала каждую свободную минуту, а сама, проходя мимо, старательно отводила глаза. Нет, конечно, она иногда подходила к зеркалу, и внимательно осматривала себя, но не приносили ей успокоения и удовольствия эти осмотры. Да, она видела стройную фигурку, красивый овал лица, брови, выгнутые изящной дугой. Но эти глаза... Сколько слез пролила она в подушку, сколько молила богов вернуть ее глазам нормальное положение... Ей уже 16 лет, а кто из юношей хоть раз заговорил с ней? В дни отдыха, когда вся семья шла в Храм, она часто слышала восхищенные возгласы парней, глядящих на нее со спины, и, жила этими мгновениями, мечтая, чтобы они длились как можно дольше. Потому что знала, что неминуемо наступит время, которого она мучительно боится, когда заинтересовавшийся парень найдет способ заглянуть ей в лицо... и навсегда забыть о ней. И мечтала, что когда-нибудь найдется кто-то, кто, заглянув ей в лицо, не отшатнется испуганно, а ласково улыбнется...
Но все изменилось в мгновение ока, и зашумела, засплетничала улица, обсуждая и так, и этак, какое счастье привалило Косой Лами, хотя и косой ее уже назвать нельзя. Как ни запрещал отец - но разве на женский рот завяжешь платок?- мать растрещала всем соседкам и про визит Настройщика, и про чудо, которое он сотворил. И только две вещи она не рассказала - что древнее ведовство Настройщика затеплилось со вчерашнего дня в ее доме, и что в секретном месте у мастера Бадра хранится мешочек с золотыми, в количестве, невероятном для бедного чеканщика. Не потому, что умела останавливать свой длинный язык, а просто потому, что муж не сказал ей этого, и строго-настрого запретил дочери обсуждать с кем-либо именно эти обстоятельства нежданного визита.
Если сказать по чести, то Лами ничего этого и не помнила. В памяти остались ставшие неожиданно горячими пальцы незнакомца, да благославят его Боги, когда он взял ее лицо в ладони, потом ей стало очень больно и она потеряла сознание+. И все...А когда она открыла глаза, то увидела, что мир выглядит совершенно иначе. Даже еще не зная истинной причины, Лами была так потрясена, что совершенно не слушала того, о чем говорили отец и незнакомец. Лишь слова: "Сама, по велению сердца", запали в ее душу.
Сейчас, стоя у основания башни, она смело смотрела на соседей, радовалась каждому восхищенному мужскому взгляду и была счастлива отсутствием притворно-сочувствующих шепотков за спиной: "Великая Алака, как не повезло девочке. С такой фигурой и такое уродство...". Уже сколько времени она слышала только завистливое шипение невестящихся девиц. Даже самые признанные красавицы, кусая губы, вынуждены были признаться себе, что им далеко до дочери чеканщика. Что ж тогда говорить о парнях. Они это ощутили первыми и самые завидные женихи стали крутиться около лавки Бадра. Лами, скромно опустив глаза, занималась своими делами, поглядывала на них, когда они не могли этого заметить, но чувствовала, что все эти юноши, почему-то, совершенно не интересны ей.
Жрец
Руки бессильно лежали на коленях, и не было даже сил взять плошку с бодрящим снадобьем. Жрец сидел на каменной скамье, привалившись к стене, и тяжело отходил от колдовской мощи Танца Сезона. Сил сегодня ушло немерено. Он все время чувствовал огонек в толпе, зажженный Настройщиком, и все время Танца подпитывал его, отдавая ему все свои силы. И уходя в огонь, успел заметить, что преуспел в своих стараниях, огонек разросся, замерцал теплыми и чистыми цветами.
Кто-то опустился на скамью рядом и поднес к его губам плошку. Жрец сделал несколько глотков и открыл глаза. Как он и предполагал, рядом был Настройщик. Жрец благодарно моргнул, чувствуя, как силы возвращаются к нему.
-Получилось? – одними губами спросил МеШород, прекрасно зная о чудесах акустики подвала.
Жрец опять моргнул. МеШород привалился к стене рядом с ним и закрыл глаза. Он тоже безмерно устал. Меньше конечно, чем Жрец, но как много сил утекло сквозь распахнутые ворота в толпу, туда, где стояла Лами с родителями…
МеШород вновь поднес плошку к губам жреца, тот сделал еще несколько глотков, и уже сумел слабо шевельнуть рукой. Настройщик позволил и себе глоток.
Он положил руку на запястье Жреца и слабо пожал его. Тот постепенно приходил в себя. Цвет его лица, ранее сливавшегося с серой грубой дерюгой рубища, постепенно менялся. Розовели щеки и оживали глаза. У него даже хватило сил ответить на пожатие МеШорода.
Они понимали друг друга без слов. Они опять жили надеждой. Который раз за долгие годы принятого Обета. Никто не мог предсказать, чем все кончится на этот раз. Огонек только начинает набирать силу, и только Великий Мареб мог сказать, наберет ли он когда-нибудь ожидаемую мощь, и когда это произойдет. Но Боги не снисходят до простых смертных, пусть и служителей Обета.
Прошло еще немного времени и снадобье, да и атмосфера древнего храма оказали свое действие, и Жрец, поддерживаемый Настройщиком, уже нашел в себе силы перейти в маленькую комнатку.
Там Жрец растянулся на скамье, а МеШород свалился в кресло.
-Ну что, пора привлекать Шлифовщика? – спросил Настройщик.
-Рановато, - выдавил из себя Жрец. – Пусть найдет возлюбленного.
-Если найдет, - грустно сказал Настройщик.
-Будем надеяться, - сказал Жрец, опуская голову на руку.
Шлифовщик
-Учи, девочка, учи. Ты должна это знать лучше, чем молитву. Тебе будет очень страшно. Высота, площадка, чуть больше подноса для кофе.
-Великий Мареб, хотя бы ветра не было, - тихонько прошептала Лами...
-Обязательно будет. Змеетуча без ветра не приходит, ты же знаешь.- Шлифовщик замолчал, разглаживая рукой свиток с древним заклинанием. - Честно скажу, девочка, я не знаю, что будет с тобой. И что будет с нами. И никто не знает. Мы знаем, - или, - с сомнением в голосе добавил он,- просто верим, что верно Древнее пророчество…
Он встал, прошелся по комнатке, положил руку на плечо Лами и тихо сказал:
-И готовься, завтра ты должна выйти в Лиловый туман.
Лами дернулась, с испугом подняв глаза на Шлифовщика.
-Знаю, знаю, что ты хочешь мне сказать. Но с тобой этого не случится…
…Дверь, лязгнув, закрылась. Сейчас она казалась такой родной и привычной. Лами прижалась к ней спиной. Под рукой чуть шершавились занозы на когда-то гладком и отполированном дереве, а теперь подранном то ли проезжающими неуклюжими повозками, то ли оружием проходивших мимо солдат, а может и просто котами.
Густая темнота уходила. Уже можно было увидеть замшелые стены, булыжную неровность мостовой и первые веретенца лилового тумана. Они поднимались над мостовой, чуть дрожа, застывали на мгновение и расплывались в маленькое облачко.
Лами испугано посмотрела под ноги и увидела, как тоненькая струйка прижимается к ее плащу. Она испугано оттолкнула ее, шевельнув грубой тканью, но на смену первой набежали десятки других, и скоро вокруг ее ног образовалось туманное марево, медленно поднимающееся к лицу. Лами испуганно вжалась в дверь, ощущая странный холодок тумана на лице, и закрыла глаза. В кулаке пульсировала и приятно грела ладонь хрустальная капелька талисмана. Лами знала, что нужно открыть глаза, но для этого не хватала духа. Наконец, резко выдохнув воздух, она открыла глаза.
Битва
Дерзкой непокорностью веяло от древней башни Храма Мареба. Мрачной палицей, взметнувшейся для удара, тревожила она темнеющее небо. Со стороны гор, медленно закрывая солнце, наплывала, бурля и переливаясь отблесками гибких змеиных тел, огромная змеетуча, разогнавшая всех обывателей по домам. На абсолютно пустой площади три человека в плащах, с лицами закрытыми капюшонами провожали взглядами четвертого. Хотя плащ из грубой материи и скрывал фигуру, но что-то заставляло предположить, что удаляющаяся фигурка принадлежит женщине. Может быть, легкость походки и округлости фигуры, ненавязчиво проявляющиеся даже сквозь плотную ткань плаща. Когда она вошла в башню, прикосновением посоха отворив Северную дверь, оставшиеся на площади обняли друг друга за плечи, сомкнув головы в островерхих клобуках, забормотали что-то. Над их сомкнутыми руками и головами заструился слабый голубой свет, постепенно превращающийся в узкий и высокий столб чистого, холодного огня. Когда на вершине башни появилась фигура с посохом в руках, столб огня чуть изогнулся, и как огромная, медленно раскачивающаяся змея, хищно нацелился на темное брюхо тучи.
Налетел первый порыв ветра, предшествующий змеепаду. Заскрипели, застонали флюгеры, послушно разворачиваясь по ветру, кое-где захлопали ставни домов, распахнутые сильным ветром. Змеетуча приближалась, превращая ясный вечер в ненастье. Фигурка на площадке башни, чуть наклонясь вперед, сопротивляясь порывам ветра, подняла посох и направила его на тучу.
Чистые, звонкие слова Древнего заклятия серебряными колокольчиками заскакали, зазвенели, растекаясь по площади. Трое мужчин, скованные чудовищной силой, порождаемой ими самими, беззвучно, одними губами повторяли древние слова. И, как бы ведомая ими, не сбилась Лами, не споткнулась, не сорвал бешеный ветер заветных слов с ее губ, не унес дикий страх уверенности в себе. Там где стояла женская фигурка родилась немереная сила. Сначала просто задрожал сам воздух, теряя привычную для него прозрачность. Потом что-то неясное, вытянутым мыльным пузырем, переливающимся всеми цветами радуги, оторвалось от огненного столба, застывшего у ее ног, полетело навстречу бесформенной громаде, только лишь своим видом обращая мрачную грозность тучи, закрывшей, казалось, все небо, в легкое недоразумение. Подлетело, впитало в себя грозную темную силу и растворило в себе, и незаметно растворилось само. Грозный шквал, тащивший за собой клочки соломы, сухие листья и пыль, в мгновенье, потеряв былую мощь, бессильно обрушился мусорным дождем.
Город увидел солнце. Пусть уже и не яркое, предзакатное, но ничем не закрытое. Сначала неуверенно, а потом все быстрее и веселее распахивались ставни, загомонили люди, высыпая на улицы и, все еще не веря, по привычке таща с собой змееловки и несмело поглядывая на небо. И тихо, серой мышью, протискивался меж людьми слушок: "Все, конец сезона змеепада. На веки вечные. Кто-то победил змеетучу". Люди с надеждой передавали друг другу эти слова, безумно боясь обмануться в своих надеждах, но, видя абсолютно чистое небо, невозможное после змеепада, потихоньку позволяли радости овладеть их сердцами.
…На следующее утро метельщик главной площади увидел три плаща из грубой ткани, лежащие, странно перепутавшись рукавами. Он поднял их, встряхнул, укоризненно посмотрел на три кучки пепла, оставшиеся на площади, пошаркал метлой, разгоняя невесомую серую субстанцию, перекинул плащи через плечо и пошел к старьевщику, надеясь выручить за них пару монет на бутылку вина...
|
|