.....................................................Арта
....................................................................." Трудно быть богом…"
............. ..................................................................... А. и Б. Стругацкие
- Не надену! Они глупые, они чванятся, как курицы…- Ирка с презрением
покачала головой.
- Кто глупые ?
- Девчонки в оборочках. И тетеньки. Не надену!
Стрелки часов неумолимо ползли к восьми. Мама нервничала, опаздывая на работу.
- На моей кофте тоже оборочки. Значит, я тоже глупая?
- Да!..- Ирка зажмурила глаза. На попе её теперь красовалась пятерня.
- Ну я же говорила, глупая… - она шмыгнула носом, чтобы не разреветься.
- Дай обычное, без оборочек.
- На! – мама уже двигалась рывками, натягивая на победоносно розовую от возни Иркину рожицу обычное платье. Её, как всегда, повязали фартуком, сунули в карман носовой платок.
Теперь, упираясь в мамину руку, натягивая её как струну, Ирка ползла сзади по ступенькам.
А по улицам расплывались в приветствиях коты и кошки, над головами пикировали голуби, тополя весело шелестели листвой при их приближении. Ветерок нежно шевелил волосы…
Как маленькая тележка, оттягивая назад мамину руку, строптивая девчонка успевала полюбоваться всем и про себя отметить: « Мыши сидят и ждут у подъезда. Значит, завтрак в столовой еще не готов. Кот Мурзик моется лапкой. Значит, уже завтракал. И Варвара Ивановна ушла на работу. И правда поздно! »
Изо всех сил сжав мамину руку, она маленькой торпедой неслась по лужам, оставленным после вчерашнего дождя. Ногам почему-то сразу стало холодно. Сандалетки захлюпали, а мама зажмурилась, как от боли и в отчаянии покачала головой: « Возвращаться поздно! Уже пришли. »
Завтрак заканчивался. Мальчишки гудели шмелями за столом, побросав в кашу свои ложки. Масло с булок было слизано, кофе наполовину выпит. Ирка поковырялась ложкой в каше – есть не хотелось, ополовинила кофе и…чуть не подавилась…
- Снежок?!.
- Да говорю же вам, на бойню отправили. У него лишай. Чтоб не заражал никого. Веревку на шею – чик! – Федька провел ребром ладони по своей шее. – Чик! И на мыло.
… Вот почему так тихо во дворе. Вот почему не поют птицы, сирень не пахнет. И тётя Зина, повар, не выходит на крыльцо. И мальчишки не едят. Да как тут есть, если Федька и вправду не врет?
Снежок, большой белый пес, наш дворовый помощник, больше не будет крутиться у ног, больше не повезет тёте Зине дрова в кухню, не будет загонять в соседний сарай глупых маленьких цыплят и наглых чванливых кур…
- Снежок! – Ирка рванулась во двор из-за стола. По ногам хлюпали незастёгнутые ремешки сандалей. – Снежок!
- Ты куда?! – дорогу ей преградила большая гора с искусственным комелем на макушке! – Нет больше Снежка. А одной без воспитателя во двор выходить нельзя. Я вот пожалуюсь Варваре Ивановне!
- Жалуйся! Жалуйся своей Варваре Ивановне! Куда Снежка дели, а куда?!. – кто-то сзади тихонечко рванул её за плечи. За спиной стояла Варвара Ивановна.
- А я говорю: какой снежок?! Июнь на дворе. Вон солнышко-то какое! – кудахтала Цветная Гора.
Ирка стояла насупившись, не сводя глаз с дурацкого комеля, не плача, не моргая:
- Я Вас спрашиваю: куда дели Снежка?!
- Какой снежок, деточка? Лето. Июнь. Летом снежок не падает, – гора, раскланиваясь, поползла по забору к калитке.
У калитки она остановилась оправить свои рюши и комелёк под маленьким зеркальцем и …задохнулась. Зеркальце выпало из её рук. Шпильки повылезли и сивые чужие пряди волос качались и подпрыгивали на её голове в такт кашлю.
- Пойдём, Иринка. – Варвара Ивановна легонько подтолкнула её в спину. - Ольга Петровна права. Снежинки летом не падают.
- Ха-ха-ха! Вот дурочка! – это смеялся Федька Кисленький. – летом у неё снег падает…
Ирка в отчаянии потянула на себя землю сквозь подошвы сандалей, приподняв плечи, рванула на себя застоявшийся воздух серого небесного купола. Лопатки её прыгнули вверх и в бессилии опустились. Нос покраснел. А по небу раскатился грохотом долгий замирающий внизу гром. Небо сразу стало серым, в минуту – свинцовым и откуда ни возьмись, рванул налетевший ветер.
И теперь уже по плечам, по рукам, по голым Иркиным поджилкам молотили холодные градины. Жалили, ввинчивались большими вредными пчёлами.
Терраска потихоньку заполнялась ребятами. Они притихли и удивлённо переглядывались. Зато няни гудели и жужжали громче пчёл, хлопали по попам самых отчаянных, тех, что танцевали и орали под острыми градинами.
Ирка закусили губу.
Прогулка испорчена. Кислов открыл рот от удивления, вон даже слюни текут. Малышня в испуге жмётся к няням. Снежка нет.
Она потихоньку соскользнула с терраски, добрела до огромной берёзы в конце двора и, обняв её, изо всех сил запричитала:
- Что делать-то? Снежочек, миленький! Ты убеги, сорвись, пожалуйста, ладно?
Мы упросим Маргариту Николаевну. Она тебе мази выпишет. И мы вылечим тебя…
Берёза под руками похолодела и будто устремилась вверх. Ноги замёрзли, нос тоже. Ирка отшатнулась и прямо над своей головой услышала сочный громовой голос. Кажется, он шёл отовсюду, но никого и нигде не было видно.
- Артемис! Что ты натворила? Посмотри на этих божьих коровок! Как они принарядились! У них должен быть бал. Они так готовились! Так хотели найти друг друга. А теперь будут спать, чтобы не умереть в снегу. Посмотри на муравьишек. Они маленькие, но такие сильные и проворные! Их дом был уже почти готов. Они высушили травинки и сучки, чтобы закрыть маленькие двери. Дом так и останется недостроенным и они не смогут спасти всех своих малышей… Ведь ты не хотела бы потерять свой дом?
- Нет. – Арта насупилась. Нижняя девчоночья губа её оттопырилась сковородником и поползла вниз, а по щекам часто-часто засеменили мелкие горошины. Она стала быстро собирать с муравейника колючие льдинки.
Но муравьёв старый дом как будто уже не интересовал. Они разбегались в разные стороны, озабоченно поглядывая вверх, шевеля усиками, ища укрытия в старых земляных ходах. Божья коровка упала на спину, поджала свои лапки и застыла…
Арта заревела в голос. Над деревьями зависла огромная синяя туча, готовая вот-вот разразиться дождём.
- Ладно, не реви. Дождик нам совсем не нужен к снежку твоему. Погляди-ка, - старик повёл вокруг головой. Кругом бушевали белые цветы вишни, уже сыпалась яблоня.
- Заморозишь цветочки. И вишни может не быть.
Арта вытерла слёзы фартуком и потянулась глазами к солнышку. Его не было. Тогда она зажмурилась и представила его - большое, тёплое, ласковое, льющие свои лучи на тропинки, на деревья, на маленький муравейник.
Ветер ласково трепал её волосы, овевал теплом ноги, обутые в короткие носочки с мокрыми сандалетками. Она подняла голову. Старец стоял над ней, только лица его разглядеть она не могла. Он был больше сиреневого куста, больше дома, выше облаков.
Повсюду веял тёплый, мягкий ветер. Мальчишки носились в самом конце двора. Они и не слышали, как заскрипела калитка. Сначала в неё протиснулся длинный оборванный кусок верёвки, потом чёрный нос, обитый кожей. И вот уже по двору весёлой каруселью крутится Снежок.
Он радостно лаял, вертел хвостом, подпрыгивал, норовя лизнуть каждого, кто приближался к нему. И вдруг… Оскалил зубы, ощетинился и в полупрыжке прижал к забору Цветастую Тётку.
- Он бешеный! – взвизгнула та, - говорила вам – бешеный. Вон верёвку-то сорвал. И детей всех перекусает…
Дверная калитка открылась ещё раз. В неё вошёл дворник, дядя Ваня, взял Снежка на цепь и увёл во двор.
Ирка -Арта стояла посреди двора, бешено раздувая ноздри на Цветастую Тётку, ковыряя землю носком сандалии:
- Это ты бешеная! И тебя… тебя сдадут…
Старец тяжело вздохнул и в ужасе зажмурил глаза…
....................................................Крыса
«Никто не хотел бы потерять свой дом. И ты не хотела бы. Так ведь?» – в Иркиной голове беспрерывно крутилась эта фраза.
- Нет. – выдыхала она. – Не хотела бы!
Дом стал пуст. Жильцы уже выехали все. А их - то ли не захотели с собою взять, то ли пожалели.
Двери с петель сняли, и подъезды стояли, открыв рты, напевая и угукая в такт налетевшему ветру. ( Висела лишь одна – дверь их подъезда. ) Оконные стёкла вытаскали, кое-где поразбивали, и дом щурился чёрными проёмами окон. Может, просто плакал от грусти?
Бабушка называла его в шутку «вороньим гнездом». И впрямь из широких ворот общежития, покачиваясь и мигая, среди тёмных окон, будто на ветру, горело их единственное окошко. Мусор стаскали весь на площадки этажей. Только их, третий, был чист. Правда, сюда частенько заходили в гости крысы.
Они шли чинно, в ряд; поднимаясь и опускаясь, пушистым разноцветным ковром. Никогда не оглядывались и не раздумывали. Ирка пропускала их. И они, здороваясь, коротко кивали головами и продолжали свой путь - вверх или вниз.
Раньше, завидев их, баба Анна, старая странная вахтёрша, визжала до одури. Теперь выехала и она. И визжать было некому.
Ирка, поджидая маму, чтобы идти в детский сад, спускалась терпеливо по лестнице в этом живом ковре, будто на параде.
Крысы чинно проходили мимо, а когда настроение было уж слишком тоскливым, к её сандалеткам летел кусочек сахара или шоколадная конфета.
Ирка не забывала благодарить. Сахар она не трогала. А вот конфетами баловалась. Ей и раньше накладывали их целый передник, пока ещё везде было шумно и по лестницам сновали озабоченные весёлые студенты. Они ставили её на шкаф и просили что-нибудь почитать. Она читала «Муху-цокотуху», «Айболита» или ещё что-нибудь. Они – смеялись от души, тискали её, содрав со шкафа и – отпускали домой с полным передником конфет.
А теперь её всё чаще ставят в угол. За что? Ирка не понимала. И поэтому не просила прощенья. Никогда. Стояла долго… Отец не выдерживал:
- Ну что тебе стоит сказать: «Мама, прости. Я больше не буду»?! –
- Я буду… - грустно вздыхала Ирка.
- Ну тогда стой. –
И она стояла, выпятив губу «сковородником», пока маме или папе не надоедало смотреть на неё, стоящую в углу.
- На редкость строптивый ребёнок! – жаловалась мама.
Папа просто вздыхал.
А когда стояние уж слишком затягивалось, из стены появлялся лысый светло-зелёный старик в длинной хламиде. Он по-дружески подмигивал, спрашивая:
- Стоишь?
- Стою – кивала Ирка.
- Не устала?
- Немножко. – насупливалась она.
Тогда он подходил к маме, легонько дотрагивался до плеча. – Ирку выпускали.
- Неужели они его не видят? - Ирка однажды даже пыталась рассказать маме о дедушке. И пожалела. Лучше б молчала!..
Теперь, что бы ни случилось дома – валили на «зелёного дедушку».
Расковыряла Ирка пальцем дырку в стене (всё равно извёстка сыплется и в коридоре соседей нет) – «дедушка виноват», не убрала вовремя игрушки – опять винят «дедушку». А уж если пропало что-нибудь!
- Дедушка, твой, - говорят, - хвостом накрыл. Ну какой же может быть хвост у дедушки?!. Странные они, взрослые. Либо слепые, либо глухие. Или просто – злые…
Мама целый месяц ждёт отравы, чтобы травить крыс. Сама замирает, выходя из двери. А разве крысы её трогают?
Ирка выделила для себя маленькую, серую, с серебристой шкуркой. У неё глазки – маленькие бусинки. И мордочка шевелится быстро-быстро. Это она приносила к её тапочкам конфеты: «Раковую шейку», «А ну-ка отними!», трюфеля. Как будто знает, что ей, Ирке, больше всего нравится. Посидит минутку. Пошевелит усиками, глядя на то неё, то на конфету и – убегает.
Однажды Ирке досталось за то, что вынесла в коридор кружку с молоком. Она всегда не допивала целую кружку. Не давиться же! И яйца вкрутую, что бабушка варит, она не ест.
Мама вернула пустую кружку обратно домой и Ирка опять стояла в углу. И опять долго. Потому что стена стала прозрачной и за ней показалась другая, серая, из цемента. И было душно и жарко. А потом послышался писк. В стене появилась небольшая дырка. Дырка росла на глазах, а вправо и влево от неё уходили крысы. Каждая несла во рту кусочек цемента. Так Стена потихоньку таяла. И вот уже, замурованный до груди, улыбался ей зелёный дедушка, посвистывая и ободряя уходящих с кусочками цемента во рту крыс. Он легко перешагнул цементный порожек и, улыбаясь, прошёл сквозь неё.
- Ушёл! – Ирку выпустили.
Мама долго ворчала, сетуя, что снова не привезли крысиного яду.
Дать бы ей конфет, как раньше. Небось подобрела бы! Из всего вороха конфет, что доводилось приносить домой, мама выбирала только «Белочку» с орешками. Остальными Ирка по-братски делилась со всеми, кто был рядом.
Сейчас в комнате гуляет ветер. Ноги мёрзнут. Спина - тоже. И очень, очень неуютно вокруг. Снизу слышны стуки, брань. Что-то постоянно падает, стукая об пол. Это пришёл дядя Петро. Он – страшный, круглый, с большим красным лицом, с короткими красными руками. И Ирке постоянно кажется, что возле него что-то стучит и шуршит, как протез.
Так и всплывает на памяти сказка про медведя-липовую ногу: «Все по сёлам спят, по деревням спят…»
- Бр-р! – Ирка поёжилась.
- И-рин-ка! Спускайся потихоньку. – это поднялась от дяди Петро мама.
Так не хочется…
- Ирина! – мама с силой рванула Ирку за руку. – Пойдём!
…Щекам стало жарко, телу – холодно. А сверху на голову наваливался горячий липкий ком, -
- Уйти! Убежать… да куда уйдёшь?
Ноги приросли к земле. Всё пространство закрыла собой широкая потная спина.
Петро замахнулся сырой тяжёлой доской, - стук был мягким. Раз! Потом ещё раз:
- Гадина! Ты глянь-ка, Изк! Конфеты таскала… Дрянь серая. –
… … … … …
…Она лежала на боку. Доверчиво, не сгибая лапок, удивлённо подняв к небу глазки-бусинки. Справа, в стороне от неё – аккуратно завёрнутая, не тронутая никем «Белочка».
…Рванул, налетев, холодный осенний ветер, поднял грудку бурых сухих листьев и - закружил прочь, шурша песком.
Петро захватил меж досок маленькое серое тельце и брезгливо понёс к яме.
…Стало одиноко и пусто вокруг. И эти лица, и этот «скворечник» с холодеющими красными кирпичами; с чёрными дырами подъездов, с голодными ртами пустых окон – всё чужое, не настоящее.
Есть только ветер.
Он танцует под музыку вальс с осенними листьями. И в такт ветру сотрясались Иркины острые лопатки и серый густой туман застилал всё вокруг.
- За что? – вскинулась Ирка. Но на неё никто не обращал внимания.
И ничего, ничего вокруг не было кроме этого тумана да чужого и холодного голоса, потонувшего в нём:
- Да что ты плачешь, дурочка?!. Ведь это же крыса. Просто крыса.
..............................................Скворушка
«В поле – непогодушка, -
Ветер прилетел.
Вдруг на ветке скворушка
Песенку запел…» - Нина Ивановна едва касалась клавиш. Ребята пели.
Странная грусть и тишина расплывались по залу бело-голубой дымкой. Дымка эта стала скоро прозрачным куполом. И странное, очень редкое чувство единства больших и маленьких, птиц и деревьев. И кого-то очень дальнего и родного под этим голубым куполом.
Полунаклон головы, полурасслаблено колено…
…За окошком качнулась ветка, тёмный круглый глазок строго глянул на Ирку, отщёлкал свою короткую упреждающую телеграмму и тяжело поднялся вверх.
- Ни фига себе! Скворушка?!. – только и успел открыть рот Федька.
- Скворушка. – согласилась Ирка. У неё перехватило горло и второй куплет со всеми – уже не получился. - Воздуха не хватало. Было жарко и холодно. Казалось, отовсюду налетал ветер. Он рвался даже изнутри, из Иркиной груди, будто грустил о своих братцах-ветрах.
Нина Ивановна качнула ей головой на дверь. Ирка потихоньку вышла. На кашель её пришла медицинская сестра Маргарита Николаевна:
- И что тебя дома никто не полечит?
- Мама занята очень. Она приходит только ночью. Утром и вечером у неё уроки в техникуме. А папа… - она опять закашляла.
- Работает?
- Угу.
- Пойдём-ка в изолятор. – Маргарита Николаевна тихонько прикоснулась к Иркиному лбу, к шее: – Нет. Температуры у тебя нет. А пульс…
- Тарахтит? – насупилась Ирка.
- Тарахтит. – улыбнулась Маргарита. – Ма-а-ленькую таблетку дам. (Она разломила пополам большую из пачки). Погуляй. Но в гущу ребят не ходи. А я поищу твою бабушку. Позвоню ей на работу.
- Ладно. – кивнула Ирка.
Одиночества не получилось. Едва затихла музыка в зале, вылетел пулей Федька:
- В больницу её! Или в изолятор. Чтоб людей не заражала.
- Я тебя в бочку посажу! – пригрозила Маргарита.
- У тебя её нет. – усмехнулся Федька.
- Не у тебя, а у Вас – поправила Маргарита Николаевна.
- И у вас нету – не унимался Кислов.
- Есть. С огурцами. Но в погребе. Закрою!
- Вот и хорошо. Буду жрать солёные огурчики.
- Кисляндия! Ты заткнёшься или нет? – со всех сторон к нему подступали ребята.
- Да ладно! – пробурчал Федька, натягивая сапоги.
Ребята собирались у шкафчиков - на прогулку. Ирка долго возилась с шапкой. (Пуговица никак не хотела застёгиваться).
- Дай-ка я! И шарф тебе повяжу сверху, а не внутрь. Не простудилась чтобы. – Олежка застегнул её пуговицу, затянул на спине шарф и уже наклонился к сапогам.
- Тили-тили тесто!.. – Он не обращал внимания на Федькины закидоны: убедился, что обувка сидит прочно и первый встал с ней в пару у двери.
- Знаешь, пойдём с нами в войнушку! Разведчиком нашим будешь – вдруг выпалил Федька.
- Да какой из меня разведчик! – грустно улыбнулась Ирка. - Я же кашляю…
- А скворушка-то на тебя смотрел. - Ирка только пожала плечами.
- В путь – дорогу дальнюю
Скворушке лететь.
Песенку прощальную
Как ему не спеть? – Ну пойдём, медсестрой нашей будешь…
- Чего пристал к человеку? - оборвал его Славик.
- А ты никуда не уедешь? – вдруг обернулся он к Ирке.
- Да нет, наверное.
- И мне почему-то тоже кажется, что мы тебя долго не увидим. – выдал Олежка.
- Креститься надо, когда кажется! - пропел Федька. – Приедешь – нам чего-нибудь привези…
- Да что вы заладили?.. –
В обед за Иркой пришла баба Нина и увела её к себе.
- У меня поживёшь пока. У нас тут красиво!.. – И впрямь садик у бабы Нины (ни то что у бабушки!) точь-в-точь как в сказке: везде уж почти листья облетели, а здесь ещё машут жёлто-красными ладошками клёны, яркие георгины принарядились как на бал. Стоят, красуются над жёлто-зелёной травой. На золотые шары поглядывают свысока, над подсолнухами посмеиваются. Но самое странное – было впереди.
Баба Нина взяла Ирку за руку и отвела в беседку. Ох уж и беседка была! Вся-вся – прозрачная , тёплая, душистая. Внутри, обвиваясь по длинным шпагатикам цвели… Розы. Белые, розовые…
У Ирки аж дух захватило.
Где-то вдалеке играла тихая музыка и сквозь неё - ещё тише – щёлкал скворушка.
- Полюбуйся пока. А я тебе обед разогрею. – Баба Нина ушла. А дальше – всё было сказкой: цветущие пальмы в кадках, цветы на подоконниках, в цветниках, и большой попугай в короне, встретивший её по-королевски:
- Здравствуйте! Здравствуйте, Ваше Высочество!
- Здравствуй. – ответила Ирка – Никакое я тебе не высочество.
- Руки помыла? – не отставал попугай.
- Ты разговариваешь?!. – попугай насмешливо окинул её взглядом с ног до головы, прищурился:
- Позор! Позор!..
- Да ладно, успокойся. Помою, конечно.
- Хрю! Хрю!.. Хрю-хрю… - не унимался попугай.
- Ну ты и вредина!
- Да это он не тебе. – баба Нина открыла дверь в терраску, ласково взяла Ирку за плечо. – У нас тут Боря есть. Это он мне напоминает, чтобы и Бориску не забыли покормить…
- А где?
- В сарае.
- Да ему ж там темно! – возмутилась Ирка. – И холодно…
- Да нет, - улыбнулась баба Нина. У него шкурка толстая и жирку много. А тебя-то вот подкормить надо. Ни чета Борьке. Ты солнышко любишь, а Борис наш от света в тряпочки зарывается.
- Ладно. – вздохнула Ирка. Ещё увижу.
Есть совершенно не хотелось. Баба Нина ругаться не стала. Просто покачала головой и выложила Иркину еду в мисочку. А потом они пошли в спальню - читать сказку про китайского императора и про соловья. (Соловей так красиво и душевно пел императору песню, что даже Смерть от него ушла.)
- А он тоже кашлял, император этот? – вдруг спросила Ирка.
- Наверно, кашлял. – согласилась баба Нина. Да ты к чему это, Скворушка?
- Скворушка? – Ирка подняла глаза на окошко.
- Тук-тук! Тук-тук! Тук!
- Батюшки! – всплеснула руками баба Нина. – А я ведь думала, что ты улетел со своими… Сейчас, мой хороший… Сейчас я тебя покормлю.
- А я? – встрепенулась Ирка.
- А ты погрейся. Постель тёплая. Очень ветрено во дворе. А у тебя – температура. Вон ладошки горячие какие, и щёки красные, и губы, и язычок. Со Скворушкой – завтра увидишься. Раз поздоровался, значит, ещё побудет пока.
И Ирка уснула. Ей снился жёлтый песок и море, набегавшее барашками на берег. По песку бесцельно слонялся доктор в белом халате и открытых сандалиях. (Наверное, он грел ноги).
А поодаль от него – на терраске – светлые парусиновые кресла. И в них – усталые, грустные люди. Они не купались, не загорали и даже ничего не пили. Просто грустно смотрели перед собой.
Ирка прошла мимо. На неё никто не обратил внимания. Казалось, что её просто не замечают. Будто нет её вовсе. И ещё она слышала, как доктор беседует с какой-то женщиной. Он разводит руками и постоянно твердит одно и тоже слово: «Коклюш». Потом они ругались и Ирку потянуло к морю.
У моря, на ветру, в таком же парусиновом кресле, прикрывшись полосатым пледом, сидел старый негр. Он выглядел очень слабым и усталым. И Ирке захотелось побежать к нему, обвить руками его шею и гладить, гладить его седые курчавые волосы…
Но он будто понял – резко повернулся к ней, сложил крестом худые жилистые руки и, грустно улыбнувшись, покачал головой.
- Почему?!. Ну почему?!. – и она вдруг вспомнила про китайского императора, про Смерть, что сидела у него на груди, и, уже не сдерживаясь, рыдала во весь голос.
Она неслась торпедой к молодому врачу, который всё ещё спорил с той женщиной. Женщина пыталась рассказать ему о старых методах народной медицины. (Она называла их клиникой Самаэла)… А он кричал, что всё это – шарлатанство, что ему не платят и нечего возиться с нищими… Что жемчуг и так дорог…
Ирка изо всех сил вцепилась в полы его халата, но он был неумолим. Она мутузила его кулачками, но врач только отдёргивал ноги…
- Всё ясно. Тебя самого лечить надо. Ты глухой и слепой. – осенило Ирку. И она изо всех ног помчалась к огромной клумбе, где пышно цвели хризантемы. Потом – на причал…
…Ещё и солнце не собиралось клониться к закату, ещё орали на причале голодные чайки, выхватывая из сетей трала рыбу, как она уже неслась обратно – с жемчужиной в левой руке и с хризантемой – в правой, крепко зажав их так, что краснели пальцы. Только бы успеть…
Вот это – здание больницы, это – терраска… Скорее, скорее к Нему…
Они вместе вскипятят чай и Ирка бросит туда жемчужину (только бы разбить!) и лепестки хризантемы.
- …А …Это Вы, мастер Самаэл?.. – старик с трудом разжал веки и даже попытался улыбнуться. – Я очень, очень люблю Вас. – Улыбка играла на его лице, светилась в каждой морщинке. – Дождался! Дождался! Старый дурак… - ветер нежно трепал его седые волосы, перебирал кисточки пледа. Улыбка – тёплая, нежная застыла в сухих глазах его и на губах. И он её не прогонял.
Потом на пляж пришли два сильных уборщика. Они накрыли пледом его курчавую голову и, взявшись с обеих сторон за кресло, понесли к ограде.
А Ирка так и осталась стоять посреди остывающего песка: в одной руке – жемчужина, хризантема – в другой.
…Грустный зелёный дедушка, выйдя из ограды, резко взял её за плечо, пройдя сквозь неё - и слёзы – крупные, горькие (не меньше той бесполезной жемчужины, что лежала в её зажатой руке), сбегали с Иркиного носа.
Миновала ночь. Яркое полуденное солнце заглянуло за шторы спальни.
Беспокойно прохаживался по подоконнику Скворушка. Лишь Ирка спала. Щёки её, в солёных дорожках, были бледны, лицо осунулось и от ресниц к подбородку легли глубокие серые тени.
- Дышит? – забеспокоилась баба Нина.
- Дышит. – кивнула ободряюще врач. – Пульс – ниточка. Давление низкое очень. Но всё будет хорошо. Это лизис.
За окошком защёлкал – засуетился Скворушка.
- Ишь ты! – удивилась врач. Всё понимает, птаха божья. –
Она тихонько взяла Ирку за запястье. Яркая, крупная жемчужина выкатилась из её ладошки на пододеяльник. Рядом лежала смятая головка жёлтой хризантемы.
- Странно. – улыбнулась врач. – В старину так лечили коклюш: «Жемчуг, желчь змеи и жёлтая хризантема». Откуда это у неё?
- Да нашла где-нибудь. А хризантемы жёлтые – у соседей растут, за оградкой.
«В путь-дорогу дальнюю
Скворушке лететь.
Песенку прощальную
Как ему не спеть?!.» - неслось по радио из кухни. И в унисон ребячьей песне запел-защёлкал за окном Скворушка.
Ирка с трудом открыла глаза, повернула к окошку голову и, улыбаясь, допела:
«Ветка чуть качается,
Дождик не кончается.
С нами старый Скворушка
До весны прощается.»
.......................................... Голубой гранат
Странная весна выдалась в этот год; поздняя, ветреная. От земли тянуло тёплым паром. Почки на деревьях набухли, но никак не хотели распускаться.
Ветер бросался в окна, тормошил на ходу прохожих. Чего хотел?
Будильник уже прозвенел, но из постели вылезать не хотелось. Мама проспала. И Ирка её не будила. Может, не поведёт?
Нет. Повела.
В саду уже позавтракали. В группе тихо-тихо. Девчёнки – в уголке с куклами. Мальчишки – кучей и о чём-то шепчутся. А в стороне, на маленьком стульчике, притулился белоголовый мальчик. Мальчик ныл и без конца тёр глаза, закрывая голову.
Ирка, едва раздевшись, подлетела к нему:
- Тебя что, били?
- Нет.
- А чего плачешь?
- Домой хочу! – Он разразился такими рыданиями, что в группе стало ещё тише. Рубашка его сверху у груди была мокрой от слёз, на щеках засохли солевые дорожки…
Ирка опешила. Его не ругали, не дразнили…
- Отойди! Не трогай! – новая воспитательница резко подошла к Ирке, рванула за плечо.
- Отошла!.. Ме! – Ирка высунула язык, - тётя-мотя! (Злющая, наверное: волосы на затылке тугими кольцами собраны, глаза чёрные-чёрные и все в саже, ресницы нечёсаные…)
Додумать ей так и не пришлось – ребят, как ветром сдуло в актовый зал:
- Ура! Нина Ивановна пришла! – И всё потонуло в музыке. Пели, танцевали «Веснянку». Даже новенький успокоился. В зале стало жарко. А снаружи его и внутри творилось настоящее волшебство: почки на деревьях полопались, а у малышовой спальни - свернулись в настоящие белые бутоны.
Тут об пол что-то мягко бухнуло и по залу поплыл запах цветов. А Нина Ивановна бросилась подбирать свой гребень. Косы её – длинные, белые, золотистые, - упали на колени.
- Златовласка! – ахнули девчёнки.
- Я же говорил, говорил, что волшебница! – завопил Федька.
…Она улыбнулась, кивнула головой, отбросив назад волосы, и вот уже по залу плыла красивая, сильная песня: «Вы слыхали, как поют дрозды?
Нет, не те дрозды, не полевые.
А дрозды – волшебники дрозды, -
Певчие избранники России»
и – разделилась на два голоса, окутывая зал золотой дымкой. И – всё потонуло в ней.
Ирка даже не заметила, как их вывели на улицу, как ребята выстроились «по двое» для новой игры…
- Ну что же ты, Ирина? Уснула? - (Это наша новая воспитательница, Евгения Васильевна. Хорошо поёт…) – Убегай! А устанешь – встанешь к кому-нибудь третьей.
- Третий – лишний! – закричали ребята, и Ирка помчалась по кругу. Ноги её быстро месили жёлтый песок. Уже через минуту всё пространство круга было вспахано и перемешано.
- Уф! Я сейчас просто уйду в землю, – пожаловалась Ирка.
- Не уйдёшь, – улыбнулась Евгения Васильевна. – Пробегись немного! -
Иркины ноги постепенно увязали в песке. Перед глазами её замаячили белые круги и вдруг – они вытянулись и стали белой вспышкой. Она так и не успела встать ни к кому третьей. Просто почувствовала, что больше бежать не может. Ноги по колено завязли в песке, и Славик, догонявший её, встал, как вкопанный:
- Ты… в порядке?!.
- Угу, - кивнула головой Ирка. – Только откопайте. – Воцарилось неловкое молчание.
- Да Вы не обращайте внимания, Евгения Васильевна. Она вообще у нас… - и Федька покрутил у виска пальцем.
- Кисляндия! – накинулись на него ребята.
- А чего – Кисляндия?!. – возмутился Федька. – Откапывай!
«Откапывать» никого не пришлось. Сзади подошла воспитательница и с силой рванула её вверх: «Отдыхай!»
- Ни фига себе! – присвистнул Олежка.
- И себе ни фига – пропел Кисленький, - пойдём в шарики!
- Нет у меня шариков стеклянных – Ирка с сожалением развела руками.
- А если найду – пойдёшь? – не отставал он.
- Найди.
- Нам на обед сегодня котлеты манные дадут. Слабо поменяться ?!.
- Меняюсь! – решительно выдала Ирка. – А про котлеты откуда знаешь?
- Тётя Зина сказала.
После игры, несколько минут спустя, Ирка рассовывала по карманам кучу шариков.
- Странный он, этот новенький – подумала она. – Ноет вечно. Петь – не хочет. Бегать – не может.
- Эдик! Эдик, пойдём - в шарики?!. – но он только сморщился и пугливо отошёл к забору. – как хочешь. – С сожалением выдохнула Ирка. Она ссыпала из карманов шарики: «Федюнь! Забери!»
- Котлеты – мои! – напомнил Федюня. Ирка кивнула.
* * *
У покрывшихся зеленью вишен уже собирались ребята. По блеску глаз, по тому, как густо они облепили лавочки, было ясно: здесь будет что-то очень интересное.
Сиреневый куст напрягся, мелко завибрировал и вдруг – покрылся серебристыми искрами. Ирка зажмурилась. Потрясла головой.
- Пошли, пошли скорей! Тебя давно ждут ребята. – Славик мягко взял её за руку. – Пойдём же. Расскажи им про «Синюю Бороду».
- А Эдик?
- И Эдика – туда же.
- А не испугается?
Славик так же мягко и настойчиво подошёл к сквашенному Эдику и обоих их, взяв за руки, повёл к лавочке.
Куст молчал. Но как только закончилась сказка, опять начал вибрировать, и всё Иркино существо опять наполнилось песней: «Вы слыхали, как поют дрозды?
Нет, не те дрозды, не полевые…»
- А дрозды – волшебники дрозды…- пропела Ирка и задумалась: «А какие они, волшебники?»
Мягкий тёплый ветер погладил её по щеке, окутал нежным шлейфом плечи и, сползая по рукам, повёл за собою: «Смотри внимательно!»
В глазах её засверкали серебристые точки, чёрточки, прерываясь золотистыми искрами и яркими вспышками.
- Мы здесь! – прозвенело в воздухе.
- Привет – развернулся солнечный луч.
- Привет тебе …– прошелестело с песка.
- Привет малышке Арте! – прожурчал ручёк.
- Я – Чив. Привет! – отрекомендовался воробей.
Над сиреневым кустом в грустном ожидании застыл старец: - Артемис, голодна? – Ирка в нерешительности пожала плечами.
- На. Держи. – И он протянул ей тёмно-синий гранат. – Только его надо почистить. Надорви кожицу и потяни на себя. Вот так! – улыбнулся он. – Кушай.
- Спасибо!.. – Ирка – Арта выросла за эти два года. Посерьёзнела. Уже – шесть. Скоро в школу. И читать она научилась. И сказки ребятам читает сама. Только вот рассеянная. И все вокруг ругаются. Неужели в школу не возьмут?
- А ты не переживай. – подбодрил старец. – Всему своё время. Научишься, если стараться будешь.
Она задумалась… Потом с трудом очистила от кожицы вершинку граната. (Кожицу она пока засунула в карман), сняла с вершины тонкую плёночку… Да так и застыла.
Рядки граната напоминали большую звезду, собранную из драгоценных камней. Зёрнышки – совершенно прозрачные. Красотища! Ну как такую – есть?
Каждое Зёрнышко – Кристаллик имело в середине небольшое Зеркало – Озерцо. А в них…
На миг Ирке показалось, что ожили все сказки разом…
Она увидела круг, полный ребят, стоящих «по двое» и себя, бегущей по этому кругу. А рядом – маленьких, но Очень Могущественных Существ в Капюшонах, идущих в хороводе по кругу. В руках у каждого из них был большой Жезл-Палочка. И под ногами их земля вертелась и уходила внутрь, - мягкая, влажная, пропитанная силой, теплом и радостью. Под их дружною песнею прорастала трава, распускались на деревьях почки, журчали ручьи…
…А потом - всё перекрыла белая вспышка… И Ирка увидела под землёю – Солнце! Белое – белое, яркое – яркое!.. И там, внизу – висячие сады, детские школы и садики, большие пещеры. А в них – грустные Золотые Существа, все сотканные из Света. Добрые, большеглазые, почти прозрачные. Глаза их были ясные, светлые, как чистые водяные ключики под солнцем. А лица – очень измождёны и покрыты сетью мелких морщинок...
Потом… Ирка увидела решётку, отделяющую их от подземного мира.
- Кто ?!.
Ответ прозвучал в голове: «Мы… мы сами.» - Старец грустно и глубоко вздохнул, вопросительно глянув на Ирку, обвёл глазами пространство вокруг…
Серебристо-белые нити Граната потащили её вверх. И она увидела, что ими пронизано всё Пространство. Оно – живое, светящееся. И оно пульсирует. А сама Ирка – только маленькое золотое зёрнышко, много меньше гранатового… Пространство разворачивалось вверх и вниз; и всё как будто под уголком… Во все стороны бежали туннели. И в каждом из них – кто-то жил, двигался, смеялся и плакал.
Она и вправду увидела себя на дне большой Реки или Озера, как ей и показалось во время песни. Тут же в голове её возникла мысль: «Обязательно, обязательно надо всплыть…» Она толкнулась вверх макушкой и почувствовала, что когда-то умела летать, как те красивые золотые существа… Ноги её скоро обрели реальную почву, - она снова услышала весёлую дружную песню. И, уже ничему не удивляясь, Ирка собралась засЫпать старца вопросами. Но он остановил: «Успеешь!» Улыбнулся мягко и нежно, и кивнул головой на Гранат, зажатый в её ладошках: «Поешь.»
…И она попробовала. Зёрнышки оказались очень сладкими… Волосы на голове Ирки – Арты зашевелились, приподнялись вверх, и по макушке её прошёлся тёплый ласковый ветер:
«Смотри внимательно!»
Старец исчез.
Она подняла вверх голову. В открытое Небесное Окошко вырвался Солнечный Луч. Прошёлся по кустам, деревьям, обогнул вишню и спустился к яблоневым почкам. И маленькие, едва заметные бутоны - развернулись ему навстречу. Мелкая золотая пыль просыпалась в чуть раскрытые чашечки цветов. Над ними порхали крылатые эльфы.
У ног её перезванивались ручьи. В ручьях, - прозрачные, будто рыбки, пели голубые и зелёноватые «мальчики» и «девочки», - будто колокольчики оформляли красивую, чистую песню. И от чистой силы звука её всё становилось чище, ярче и добрее. Как в сказке.
Ирка любила сказки. Особенно, Андерсена. И теперь - рассказывала их малышам.
* * *
Мальчишки стали степеннее (так говорила тётя Зина) и большее время проводили за «городками» и настольными играми. Девочки – завивались, красили ногти и даже… пудрились у своих ящичков.
«А у девчёнок без ребят
Глаза, как у икон, горят» - донеслось из соседней «малышовой» беседки. – Ну и малышня! Вот даёт! - Это как же они «горят у икон»? Ирка задумалась.
В это самое время забор подался назад. В него что-то крепко бухнуло, и сверху показалась большая белокурая голова с нависшими щеками. Глаза на ней действительно горели, язык балансировал между щёк поверх забора:
- Ух! Чуть не свалилась.
- Ничего себе, «икона»! Ты кто? – удивилась Ирка.
- Меня - Ларисой зовут. Я тут живу, за заборчиком. В соседнем детском садике. У тебя ничего нету поесть?
- Держи. – Ирка с трудом расколупала до половины синюю кожицу. (Часть вершинки она уже успела выкрошить).
- Дай я! Я быстрее… - Лара разломила пополам гранат с синенькими рядками и тут же отправила свою половину в рот. Но гранат никак не хотел умещаться…
- Ой, подожди немного! – опомнилась Ирка – Дай посмотреть… - Слопала уже?!.
- Угу ! – кивнула крупной головой Лариса. И последние смятые голубые зёрнышки исчезли за её туго набитыми щеками… Щёки тут же жалобно провисли:
- А больше…Нет? – Ирка решительно посмотрела в её маленькие тоскующие глазки. За щеками их почти не было видно. Глазки были голубые, мутные. А щёки – уж очень красные:
- Ну хватит. Свою половину ты умяла. (Оставшееся Ирка засунула в карман).
Белокурая голова так же энергично исчезла за забором, как и появилась: забор подался вперёд, за ним мягко бухнуло, будто опустили сверху рюкзак, и в круглой дыре забора зажегся голубой глазок:
- Будет грустно, постучи! Я на обед.
* * *
Обед прошёл быстро, скомканно. В «тихий час» совсем не спалось. По залу гулял ветр, и Ирка никак не могла согреться. Малышня стонала во сне. Потихонечку, пока воспитателей не было в группе, Ирка заглянула в спальню: так и есть! Раскрылись, - укрыла их одеялами и… нарвалась на Евгению… Да пусть ругается.
…Яблоня зацвела. Ветки укутаны золотою дымкой. Сквозь раскрытое окошко ворвался тёплый ветерок, золотистым шлейфом прошёлся по маленьким кроваткам… Эльфы?!. – и пухлые щёчки малышей растягивались в улыбки и заливались ровным здоровым румянцем...
* * *
…После полдника начинается ожидание. А чего их ждать, взрослых? Заняты себе на работе. Не бежать же им по садам, бросив все дела. (Мы-то и то игрушки убираем.) Все уже большие. Никто не стоит ни у шкафчиков, ни у калитки.
Интересно, где этот новенький? Ни с кем не играет, не разговаривает. И за весь день не подружился ни с кем.
Ребята играют «в городки», девчёнки во дворе – куклы. А его – нет. А ведь за ним не приходили!
- Славик!
- Чего тебе? Видишь - бью…
- Новенького не видел?
- Не-а.
- Федюнь, не видел, где новенький?
- Да упёрся встречать свою бабусеньку – Федюня поправил фигуру, отошёл.
Ирка потрясла головой.
- Как? А Евгения?
- Евгения в группе.
Ирка, не разуваясь, влетела в группу: «Евгения Васильевна!»
- Чего тебе, Ирина? Ты какая-то ненормальная! В группе - не разуваешься, в «тихий час» - шатаешься по садику, людям спать не даёшь. А как прогулка… – ой, и говорить не хочется!
- Новенького видели? – не отступала Ирка.
- Не видела. – призналась Евгения.
- Да вы все что ?!. – не выдержала Ирка. Человек пропал, а вам - и горя мало?.. - и она пулей вылетела во двор:
- Ребята, новенький пропал! Кто видел?
Ребята разводили руками, пожимали плечами, качали головой…
Ирка с надеждой полезла по своим карманам. Гранатовой кожицы в них не было. Граната – и подавно… Только внутри остались мелкие синие пятнышки, да маленькое-премаленькое белое зёрнышко…
- Ну вот, тетёха! – ругала себя Ирка. Такой дорогой подарок – не уберегла…И Ларискину половинку разглядеть не успела.
…Едва сдерживая слёзы, она крепко-накрепко зажала в руках маленькое белое зёрнышко, приговаривая:
- Ах, Гранат, Гранат! Ну покажи, где новенький? Слопали тебя… Хоть бы Снежок прибежал. Уж он бы точно его нашёл!
- Чего ты там всё шепчешь? Молишься что ли? – подошла Евгения Васильевна.
- Новенький пропал!
- Без тебя знаю. В милицию позвонила уже.
…Девчёнки пугливо сбились стайкой. Мальчишки спорили, кто пойдёт со сторожем дядей Ванею новенького искать. Евгения – сидела на лавочке, обхватив виски руками…
Ирка с надеждой взглянула на сиреневый куст. Куст потемнел. Казалось, ни одна веточка его не шелохнётся. Померк и затих ручей, яблоневые бутоны сворачивались, - приближались сумерки.
- А что скажет ветер?!. – накинулась Ирка. - А ты-то чего молчишь? Видел, небось, как Эдька в калитку выходил?..
…Ветер сдул с затылка Иркины каштановые волосы, развернул её и слегка подтолкнул в спину:
- Артемис!..
В это время в забор крепко бухнуло, в дырке зажёгся голубой глазок и с противоположной стороны забора, разрезая диким ором воздух, пронеслось:
- Эге! О-го-го! А мне – по-ра! За мной пришли. У-ху-жу!.. Ваш Удя щас придёт… -
…По весёлому дружному гаму, по осторожному лаю Снежка всем стало ясно: беглец вернулся. В воротах стояла Эдикова бабушка, а поодаль неё – в саду, возле заборчика, - улыбающийся, смущённый Эдик держался за ошейник Снежка, не менее смущённого, чем он сам, поцелуями и похвалами в свой адрес…
|
|