Беседка с одной стороны была увита зелёным плющом. Высокая, с узким крылечком в две ступеньки и резными перилами, круглой, куполообразной крышей, с той лишь разницей, что купол венчал не крест, а остроконечный шпиль, на котором в разные стороны вертелся мастерски расписанный петух, она больше походила на сказочный домик. Её красивые, полукруглые окна с одной стороны смотрели на густой сад, а с другой на маленький пруд, в прозрачной воде которого отражались небо и солнце. К этому пруду часто прилетала одна и та же небольшая стайка дикий уток, которые настолько привыкли к тому, что на шум их крыльев сразу же прибегают дети, что не обращали на ребятню никакого внимания. Птицы с важным видом пла¬вали, ловили рыбу, иногда чистили свои перья. Дети в свою очередь кормили уток хлебом и спорили, чуть ли не до хрипоты, какая из птиц красивее. Но сейчас, когда солнце того и гляди уйдёт за горизонт, не было ни водоплавающих птиц, ни детей. Долго стояла немая тишина.
Внутри домика – беседки, на низкой скамье сидели двое.
Молодой человек нервничал, он беспрестанно теребил небольшой кинжал, ножны которого были инкрустированы золотом и драгоценными камнями, его глаза бегали, он был не в силах смотреть на свою подругу, ждущую от него внятного от¬вета.
Девушка, раскрасневшаяся от негодования и слёз, сидела чересчур прямо, казалось, ещё мгновение и она, словно натянутая до отказа тетива лука, отпущенная сильными мужскими пальцами, забьётся тонкой, душераздирающей, совершенно не¬управляемой истерикой.
- Может…- голос юноши предательски дрогнул, всё ж таки, Корибут не был с рождения подлецом, мать старалась привить ему, да и остальным детям, хорошие манеры, - может… ты ошибаешься?..
- Нет, - Кенна покачала головой, - не ошибаюсь. Корибут, милый, что же де¬лать?
Она, наивная, ещё верила в его честность, в его мужское достоинство. Она надеялась, когда шла на это свидание, что он не будет сопротивляться тому, что уже произошло. И вот сейчас, девушка начала понимать, как же она сильно ошиблась, доверив этому человеку свою честь, свою любовь, в общем, всю себя без остатка.
- Не знаю…
Это его несмелое «не знаю» стало последней каплей. Кенна вскочила на ноги, глаза загорелись злостью. Девушка громко, с надрывом выкрикнула:
- Ну, вы мужики и сволочи. Как девушку в постель затащить вы, значит, знаете: слова нежные разные говорите, в любви признаётесь, как доходит до дела, вы в кусты? Не ждала я от тебя этого!
- Кенна, лапушка, не сердись. Ты должна, понимаешь, не просто должна, но и обязана понимать, что я – сын князя Судимантаса, я не могу так вот просто жениться. Не могу!
Корибут понимал, что струсил. Обыкновенно так, не краснея, не проклиная себя, за эту самую трусость. Он, прикрываясь тем, что сын князя, начал убеждать свою совесть в том, что рановато ему становится отцом, что Кенна в роли матери и жены, это совсем не то, что он хотел бы. Да и вообще, любит ли он её? Сомнение хо¬лодной струёй начало медленно вползать в его душу. Ну, переспал он с ней, так что же, теперь, считать, что это любовь? Похоть это. Самая настоящая похоть. Девчонка красива, вот он, как мартовский кот, и потянулся за ней. И, самое интересное, он не чувствовал себя хоть в чём – то виноватым перед ней. Скорее, виновата она. Виновата в том, что позволила ему быть хозяином её тела.
- Ах, ты теперь вспомнил, что ты сын князю Судимантасу, да? Помниться ночами ты говорил несколько иное! Ты хотел, помниться, жениться по велению сердца, а не на той, которую выберет тебе отец! Сволочь ты.
- Я??? Я, кажется, тебе ничего не обещал.
- Ну, да, ну, да, - протянула девушка, - не обещал. Только вот, Корибут, сделай милость, не будь трусом. Прими то, что произошло по воле богов, с мужеством. Признай своё отцовство.
Корибут моргнул. Синяк под левым глазом, поставленный старшим братом во время драки, а подрались они из – за какой – то молоденькой холопки, которую не смогли поделить, растёкся, стал, в прямом смысле этого слова, в половину лица.
- С ума, что ли сошла? – пропищал тонким голосом княжич. – Какое отцовство, Кенна? Ты что, всерьёз собралась рожать?
- А кто мне запретит? Ты?
- А хоть бы и я!
- Что??? Интересно, это как?
- А вот так, - Корибут встал, довольно грубо схватил девушку за локоть и потащил к выходу беседки, - пошли, чего упираешься?!..
- К – куда? – заикнулась от испуга Кенна. Никогда прежде он не был с нею груб.
-Как это куда? К повитухе!
- Зачем?
- Не будь наив6ной, любимая, - как – то странно промурлыкал молодой человек, - она поможет тебе избавиться от ненужного сейчас дитяти.
И тут девушка испугалась. Заглянув, ему в лицо, она поняла, что Любарт не шутит. В ушах зашумело, перед глазами заплясали разноцветные огни.
- Пусти меня, - яростно зашипела Кенна, - пусти, я сказала!
- Нет уж, что бы ты убежала?
- Пусти, сволочь, или я сейчас буду кричать!
- Да ори, сколько твоей душе угодно. Никто тебе не поможет.
Кенна действительно завизжала так, что у Корибута заложило уши. Он на мгновение выпустил её руку и от удивление отпрянул. Поняв, что свободна, девушка с быстротой молнии выбежала из беседки.
- А ну, стой!
Княжич выбежал следом за ней и тут же встал, как вкопанный: по узкой дорожке шла его мать, княгиня Данута. Корибут смотрел на то, как Кенна, упав перед княгиней, закрыла лицо руками и разрыдалась. Молодой человек поспешил спрятаться назад в беседку.
- Кенна, - княгиня опустилась возле девушки на колени, - что случилось?
- Ничего, княгиня, ничего…
- Но ты кричала.
- Я просто испугалась.
- Врёшь ведь. Вставай! – Данута помогла девушке подняться, краем глаза она заметила, что в беседке мелькнула тень, княгине не составила труда догадаться, что там был её сын. Кто ж в княжестве не знает, что Корибут бегает за дочерью боярина Потырха, только, наверное, глухой. – Ты с Корибутом поругалась? – догадалась княгиня.
- Да.
Кенна подняла глаза на женщину. Взгляд княгини был мягким, заботливым. Она ласково прижала к себе девушку, улыбнулась. Крупная дрожь девушки говорила о том, что это была отнюдь не рядовая ссора, через которую проходят сотни влюблённых пар.
- Что произошло?
- Не могу я, княгиня… не могу, стыдно мне.
- Так, пошли со мной, поговорим.
В покоях княгини было тепло. В окно смотрел лёгкий, шёлково – алый закат. Зелёные листья деревьев вмиг потемнели, стали багрово – красными, словно на дворе уже осень. Достававшая жара, наконец – то спала. Пошли дожди. Правда, шли они в основном ночами, что по-своему было неплохо: днём солнце, ночью освежающая влага.
Княгиня усадила девушку в кресло у окна, сама села напротив.
- А теперь, давай честно. Что случилось?
Кенна молчала. Закрыв глаза, она собиралась с силами. А ну, как княгиня решит, что сын прав и скажет ей то же самое, что нужно избавиться от ребёнка.
- Кенна, не молчи. Что произошло? Он ударил тебя?
- Хуже…
- Заставлял спать с ним?
- Княгиня, - щёки девушки покраснели от стыда, - кто ж не знает, что я сплю с ним? Последние холопы и то знают, пальцами в меня тычут.
- Ну, милая, что б ты хотела? За всё платить надо, а уж за удовольствие спать с возлюбленным тем более. Встань – ка, - Данута смотрела на то, как Кенна встаёт, как её лицо становится ещё краснее, - повернись…
Оглядев, девушку со всех сторон, княгиня хмыкнула. Так и есть! Девчонка наверняка беременна. Живота ещё невидно, а вот фигура начинает расплываться.
- Давно?
- Что? – не поняла Кенна.
- Ладно, раз не понимаешь так, спрошу по – другому. Который месяц?
- Месяца три…
- Да сядь ты. Кенна, детка, вы с ним говорили об этом, да?
- Да.
Девушка облегчённо вздохнула. Всё – таки княгиня женщина умная и внимательная. Она не позволит Корибуту поступить с ней, как с распоследней холопкой.
- Он не хочет дитя признавать?
- Он… он … хочет… что бы я… вытравила… это дитя…
- Что???
Кенна снова замолчала. Вскрик княгини напугал её и обрадовал одновременно. Глупая, как она могла подумать даже о том, что Данута, мать стольких детей, будет согласна с сыном?
- Это неправда… - прошептала Данута. – Не мог мой сын сказать такое…
- Он сказал это, княгиня. Он хотел меня силой тащить к повитухе!
Было, успокоившись, девушка снова зарыдала.
- О боги! – выдохнула княгиня. – Так, Кенна, - женщина встала, налила из кувшина воды и заставила Кенну силком выпить ковш до дна,- ложись и постарайся ус¬нуть. Домой в таком состоянии я тебя не пущу.
- А ты?
- А я в мужниной спальне переночую. Ложись.
Княгиня собственноручно разобрала постель, взбила подушки.
Кенна, стесняясь, скинула одежду и забралась под одеяло. Уставшая, всё ж разговор с Корибутом отнял у неё много сил, она уснула почти моментально.
Данута ещё немного посидела в кресле, полюбовалась спящей девушкой. Что сыну ещё нужно? Кенна любит его, предана ему, словно собака, она красива. Надо же… женить его надо и немедля! А для Кенны она найдёт другого жениха. Не может такого быть, что бы кто – нибудь да не согласился жениться на знатной, очень даже богатой, пусть и не совсем чистой в плане чести девушке.
Поняв, что девушка в ближайшие часы вряд ли проснётся, княгиня вышла из покоев, попросив свою служанку, присмотреть за Кенной и направилась к сыну.
У Корибута была какая – то холопка. Он так страстно обнимал её на полу, что не заметил прихода матери. Переступив через эту парочку, княгиня прошла к кровати и села на неё. Долго ждать ей не пришлось. Очевидно, сын насытился, он резко встал, оправил на себе одежду.
- Пшла вон!
И, пнув ногой девушку, направился к столу, ему хотелось пить.
- Княжич…
- Что? – Корибут оглянулся. – Ах, да. – Княжич снял с пальца кольцо и швырнул его девушке. – Держи. Авось, в следующий раз не будешь, словно бревно подо мной.
Холопка, дрожащими руками подняла с пола кольцо. Всхлипнув, она поднялась на ноги, медленно заковыляла к двери. Княгиня заметила на подоле платья девушки красное пятно.
- Молодец, сынок, умница, - проговорила Данута, горько усмехаясь. – Ну, всех ли девок в замке перепортил?
- Мама?
Корибут побледнел. Он опустил ресницы, из - под которых, правда, смотрели глаза, плохо знающие, что такое стыд. Княжич, как он сам считал, вырос уже из того возраста, когда за поступки щёки становятся пунцовыми. Ну, разве что, бывает неприятно, но это мелочи.
Данута встала, гордо выпрямилась.
- Посмотри мне в глаза, сын. Ну?
Ресницы молодого человека взметнулись вверх. Мать не увидела во взгляде сына раскаянья. Он смотрел спокойно, словно человек, не чувствовавший за собой вины.
- Мама, ты зачем ко мне пришла?
- Поговорить.
- О чём?
- О повитухе.
Услышав это, Корибут скривился. Он сразу же понял, что мать сумела выбить из девчонки причину их ссоры.
- Ну, погорячился я! Глупая девчонка!
- Глупая? Нет, сын, не такая уж и глупая. Она хочет родить.
- Пусть рожает, мне то что? Мне, мама, от этого ни тепло, ни холодно.
Данута вздрогнула. Сейчас сыну, видишь ли, нет до Кенны и её малыша никакого дела. А буквально ещё час назад он поступил подло: хотел силой затащить девушку к повитухе, хотел заставить её избавиться от дитя. Вот ведь наглец, пользуется тем, что он сын князя Судимантаса, что повитуха не посмела бы отказать ему. Скотина!
Княгиня передёрнулась. Стало противно. Она ещё пыталась держать себя в руках, не хотелось ей устраивать скандал. Ей хотелось решить это дело, пусть худым, но миром. Ещё же неизвестно, как на это родители девушки отреагируют. Потырх, возможно, примет это вполне спокойно, а вот Винда… эта женщина, при случае, достанет всех и вся. Позора с этим скандалом потом не оберешься. Ни одна из дочерей бояр или более мелких князей после скандала замуж за Корибута не пойдёт.
- Сын, не забывай, это дитя – твоё дитя.
- А я, мать, не уверен в том, что ребёнок мой.
- Ах, даже вот как? Ну – ка, чадо моё ненаглядное, ткни мне пальцем в того, с кем она имела счастье кроме тебя спать?
- Мама…
- Молчишь? Сказать нечего? Ты её, случаем, не так же, как эту девчонку только что, невинности лишил, а?
- Кенна сама со мной легла, по собственному желанию!
- Трус ты, Корибут. Вот уж не думала, что сын мой таким будет. Значит так, сын, как только приедет отец, я скажу ему, что ты у нас изъявил желание жениться. И невесту я тебе подберу из какого – нибудь далёкого княжества. Примешь христианство, обвенчаешься, будешь жить, как все нормальные люди: заботиться о жене и детях.
- Мама, ты, надеюсь, это не всерьёз?
- Всерьёз, сын.
- Мама, а не рановато ли мне жениться?
- С девками, значит, спать не рановато?
- Мама! - Корибут смотрел на мать и нутром чуял, что та не намерена шутить. Чёрт! Связался на свою голову с дочерью Потырха. «Придурок!» - обругал он сам себя. – Мама, прошу тебя, не надо. Я не хочу совать голову в петлю!
- Ах, ты…
В последующие минуты он услышал от матери такую длиннющую тираду, в которой кроме приличных слов помещались совсем уж неприличные, причём последних было больше. Голос матери дрожал от злости, срывался.
- Мамочка, не надо, не говори так, - Корибут опешил. Он давно уже не видел мать такой. Последний раз это было, когда от Мантовида сбежала невеста, она последними словами ругала Витеня, решившего посмеяться над бедой брата. – Мама, пожалуйста… мама!
Скрипнула дверь… Данута мельком глянула на неё. В дверном проёме торчала голова вездесущей Микловы. Девчонка улыбалась во весь свой рот. Надо же, в кои то веки попало не только ей! Княгиня хотела было высказать дочери всё, что о ней думает, но не стала, так как за Микловой виднелись фигурки Вильгейды и Офки. Обе девушки тоже улыбались. Очевидно, в отличие от восьмилетней Микловы, Офка с Вильгейдой прекрасно поняли о чём идёт речь. Ну вот, хотелось поговорить по тихому, не получилось. Эти три маленьких проныры уже всё знают. Внезапно стало смешно. Что б не случилось, Миклова везде первая. Прямо бич божий, а не ребёнок. И эти две, наверняка ведь останови¬лись и стали слушать её гневную отповедь только потому, что в дверях торчала младшая сестра.
- А ну, брысь отсюда! – зашипела на дочерей Данута. – Спать пора, а они по замку шляются! Ну? Не ясно сказала, повторить?
Дочерей тут же, как ветром сдуло. Миклова на прощание показала Корибуту язык, за что от Вильгейды получила подзатыльник. Вопреки ожиданиям княгини, рёва не последовало. Данута лишь усмехнулась, но выходка младшей дочери настроения не прибавила.
- Всё, Корибут, - женщина подошла к двери, - готовься к тому, что ещё год, это самое большое, что я могу тебе предоставить, и ты женишься. Я своего решения не изменю. Прощай.
Корибут смотрел матери вслед и чуть не плакал. Черти, что ли её подзуживали в этот вечер погулять там, где обычно бегает свора детей? Где взрослые появляются очень редко. Не будь матери, он уговорил бы Кенну сходить к повитухе, вытравить это так ненужное сейчас дитя…
***
Данута примерно через час пошла проверить дочерей. Августа и Офка уже вполне мирно посапывали в обнимку с подушкой. А вот Вильгейда не спала. Увидев, мать, она сначала приподнялась на постели, а затем села.
- Мама, скажи, ты, правда, хочешь женить Корибута?
- Да.
- Я правильно поняла, что из – за Кенны?
- Да, дочь.
- Мама, скажи, что случилось? Он разлюбил её?
Княгиня вздохнула. Она села на постель дочери, поджала под себя ноги.
- А любил ли он её, Вильгейда?
Девушка доверительно потянулась к матери, обняла её, заглянула в грустное лицо.
- Ты думаешь?..
- До сего дня, я верила в его любовь к ней. Но… мала ты ещё, что бы слышать это.
- Мала? Мама, я скоро замуж выйду!
- Ох, Вильгейда, по мне, так ещё бы пару лет для тебя, но с отцом не поспоришь. Он считает, что союз с фон Касселем принесёт нам пользу.
- Сомневаюсь я в этом, мама, отец Сигизмунда человек не знающий слова «честь», ему всё равно, чьи земли грабить, - покачала головой Вильгейда, - ладно, давай не будем говорить о моей будущей родне, и без этого тошно, давай поговорим о любви.
- О любви? Что ж, дочь, давай о любви. Скажи, ты хоть немного успокоилась?
Вильгейда ещё крепче прижалась к матери. Нет, она не успокоилась. И сдерживать свои рвущиеся наружу чувства не научилась. Как любила Бутавида, так и любит. И ревность её к матери не утихла, потому как видит она, что для юноши один лишь взгляд княгини, этой гордой женщины, одно её слово – всё. Он подчиняется ей, он готов ради неё горы свернуть. А с другой стороны, ему и Еуфимия, дочь ключника, не безразлична. Рыжие кудри и голубые глаза девчушки затягивают его. Но к ней она не ревнует, просто жалко девчонку. Глупая она ещё, не понимает того, что мальчишка ею прикрывается.
- Нет, мама. Мне плохо, очень плохо. Я вижу, как он не спускает с тебя глаз, как буквально пожирает твою фигуру, не будь возле тебя людей, наверное бы, зажал где – нибудь в углу. Мама, мамочка, что мне делать? Что?
- Ох, доченька. – Данута покачала головой, нахмурилась. – Забудь. Забудь его. Не нужна ты ему. Или прими дар небес с радостью. Ведь в свои года ты познала то, что многие узнают слишком поздно. Ты познала любовь. Я уже говорила тебе, думай о любви с нежностью, с лаской. Не унижайся ты так. Я же вижу, как ты начинаешь улыбаться при нём, спешишь заговорить с ним первая, а если он не обращает на тебя внимания, то чуть ли не сразу плачешь. Вильгейда, золотце, я не в силах тебе помочь, хоть и мать.
- Мама, не могу я так. Я как только вижу, что он к тебе подходит, что он заглядывает тебе в глаза, тут же зверею, начинаю ревновать. Ты мне мать, а я вижу в тебе более удачливую соперницу!
- Дочка, милая, он любит Еуфимию. Очень любит, он из – за неё поругался с мате¬рью.
- Мама, да он путает любовь со страстью. Тебя, - Вильгейда снова заглянула матери в лицо, - тебя он любит, а Еуфимия просто страсть.
- Вильгейда, - сердце Дануты бешено заколотилось, - не говори так, это неправда, я, так же, как и ты, не нужна ему. Мне тоже очень больно, дочь. Я всегда хранила верность, я была уверена, что никогда не посмотрю в другую сторону. А что в итоге? Я влюбилась. Моя жизнь идёт к закату, а я люблю. Люблю страстно, до боли в собст¬венной душе. Я вою по ночам оттого, что не могу обнять его, не могу целовать, не могу сделать так, что бы он ответил взаимностью. Это не в моей власти, дочь. Нельзя человека заставить полюбить только за то, что кто – то любит его, мечтает о нём, грезит ночами. Понимаешь? Нельзя. Любовь чувство независимое, оно не любит, когда в него тыкают, когда заставляют делать то, чего оно не хочет. Уж лучше по¬пытаться осознать, что происходит, попытаться унять глупое, непослушное сердце, заставить его забыть или наоборот, заставить его думать о любви только хорошее. Нужно сделать выбор, дочь. Понимаешь? Выбор: любить, чувствовать порыв, окры¬ление, счастье, оттого, что он просто рядом, оттого, что ты видишь его, говоришь с ним, или вырвать образ любимого, пусть с мясом, с кровопотерей, с болью. Этот выбор нужен, Вильгейда, иначе любовь превращается в кошмар, в пытку.
- Мамочка, я очень люблю тебя, я всё понимаю. Да, выбор действительно нужен, но он нужен только тогда, когда ты знаешь, что твоя любовь безответна. Когда у тебя нет уверенности в том, что ты сможешь разбудить в возлюбленном от¬ветные чувства. Но, когда люди тянутся друг к другу, выбор становится угрозой бу¬дущему счастью, он бесполезен! - девушка чуть отстранилась, положила руку матери на грудь: сердце женщины стучало очень быстро. - Мама, вон, даже твоё сердце со¬гласно со мною, оно так стучит. Наверное, оно всегда стучит так, когда Бутавид каждый раз подходит к тебе, улыбается. Мама, я тоже люблю его, я ревную, но я пока ещё не ослепла от своей любви. Я вижу, что ему ты нужна. Скажи ему о своей любви. Скажи, он же ведь мучается, думает, что не нужен тебе. Ведь именно поэтому он выбрал в жёны Еуфимию. Он неосознанно хочет быть с тобой рядом.
Данута дёрнулась. На ресницах заблестели слёзы. На людях она старалась быть спокойной, быть прежней, но здесь, перед дочерью, она не смогла, да и не захотела притворяться. Княгиня горько улыбнулась на слова дочери.
- Не могу я. У меня муж, дети. Не могу! Вильгейда, дочка, я же лишь недавно поняла, что со мной происходит. Боги! Все вокруг видели, всем было смешно, а я, я ничего не замечала, я думала, что вижу в нём сына. Сына, а не возлюбленного!
Данута сжала пальцы в кулаки.
- Мама, а нужна ли ты отцу?
- Вильгейда!
- Я серьёзно, мама. Я уже взрослая, я вижу, как он относится к тебе. Вместо того, что бы отвечать на твою верность, на твоё желание быть рядом, заботиться о нём, взаимностью, он имеет по тёмным углам смазливых девок, какие только есть в замке!
- Каким бы он ни был, он мой муж. Мне его выбрали родители, так же, как тебе Сигизмунда фон Касселя. Когда я ехала сюда, я боялась. Очень боялась. У Судимантаса до меня было две жены, у него остались дети, двое из которых были совсем маленькими.
Вначале мне казалось, что я понравилась своему мужу, но потом я поняла, он, навряд ли изменит себе, он будет жить так, как он привык. Я, в сущности, отвечала на его нелюбовь взаимностью. А он не любил меня. Он таскался за всеми юб¬ками подряд. Знаешь, иногда я замечала, что он очень тоскует по первой жене. Она была его настоящей любовью. Дочь сборщика дани, красавица. Она стала его женой против своей воли. А потом появилась Агрипина, дочь его лучшего друга. Это взбесило меня. Я начала ревновать. А как же иначе? Мы вместе прожили столько лет! Он готов был увести её у собственного сына. Бедный Мантовид. Он так любил свою невесту, а она, между прочим, тогда уже спала с будущим мужем. Агрипина не хотела становиться женой Мантовида, потому как не любила его, она ничего не обещала и твоему отцу, хотя тот ей нравился, она всегда улыбалась ему, строила глазки, она выбрала московского купца. Она сбежала с ним, потому что верила в его любовь, верила в то, что любит его сама. Как же после её побега Судимантасу было плохо. Он шарахался по замку бледный, злой. Я пыталась помочь ему, смирила свою гордость, хотя мне было очень обидно.
- Мама, бедная! И ты никогда до сего дня никого не любила?
- Почему? Любила, но он теперь в прошлом. Я легко смогла забыть его. Видимо, мои чувства были простым испытанием моему сердцу. Оно выдержало это испытание. А вот сейчас… старею я, дочка.
Вильгейда склонила голову матери на плечо. Пусть мать ей соперница, но она всё же мать. Она дала ей жизнь. Девушка вздохнула.
- Мама, скажи, а первый раз… - девушка замялась, долго подбирала слова. – Скажи, первая ночь с мужчиной… это больно?
- Дочка, - княгиня слегка порозовела, она мать, она должна разговаривать с доче¬рью на равных, должна объяснить ей без стыда то, что происходит ночами в спальне супругов, и, однако, ей почему – то стыдно, - понимаешь, у всех по – разному. Кому – то больно, кому – то нет. Как ты себя подготовишь к первой ночи, так и будет. И потом, многое зависит от мужчины.
- А тебе, больно было?
- Да. Я проревела половину ночи. Твой отец меня еле успокоил.
- Я не хочу замуж, мама. Я боюсь, вдруг Сигизмунду я не понравлюсь?
- Вильгейда, твой отец подобрал тебе мужа, похожего на себя, то есть бабника! Так что, думаю, понравишься.
- Мама!
Данута обняла дочь. Какой же она ещё ребёнок. Сходит понапрасну с ума, ревнует. И идёт – то со всеми вопросами к ней, сопернице. Бедная Вильгейда, пожалела княгиня дочку, как же ей, должно быть, больно.
- Давай – ка спи. Поздно уже.
- Мама, - Вильгейда закуталась в одеяло, - обещай мне, что ты скажешь Бутавиду о своей любви. Обещай!
- Я не буду обещать того, что наверняка не выполню. Спи. Спокойной ночи, дочка.
- Мама, не будь такой упрямой, иначе это плохо кончиться!
- Всё, Вильгейда, успокойся, выкинь эти глупые мысли из головы. Спокойной ночи, дочь, - повторила княгиня глухим от волнения голосом и, прежде чем встать с постели, поцеловала дочь в щёку. – Спи, моя хорошая.
Погасив свечу на небольшом столике возле кровати, женщина вышла.
***
Красавица Кенна, не без участия княгини, удачно вышла замуж и родила близнецов.
Корибут, поняв, что проворонил своё счастье, поспешно женился на дочери псковского боярина и покинул пределы Жемайтии, с большим желанием никогда больше сюда не возвращаться.
***
Княжна Вильгейда приняла христианство и уехала в замок благородного рыцаря графа фон Касселя. Там, в кафедральном соборе, она вскоре стала женой юному Сигизмунду, которого не любила, но которому при огромном стечении народа поклялась в верности.
***
Княгине Дануте не суждено было признаться Бутавиду в любви. Поздней осенью, во время очередного набега немецких рыцарей, юноша погиб, защищая своим телом князя Судимантаса, мужа любимой им женщины.
Тело Бутавида вначале предали огню, принеся в жертву богам дюжину боевых коней и нескольких рабов, после чего с почестями похоронили на небольшой круглой поляне, окружённой вековыми деревьями.
|
|