Ильга, так ее звали...
Ильга, так ее звали, или рукопись из бутылки.
Маленькая повесть для детей не старше пятнадцати лет.
И так, свершилось, я купил дачу. Хотя если быть до конца честным, дачей этот сад и хибарка, сбитая из горбатых, уже полугнилых досок назвать можно было только с большой натяжкой. Сад, правда, был хорош. Старые, но ухоженные деревья были аккуратно побелены, все больные сучья спилены. Ровные ряды смородины и крыжовника вдоль забора, усыпаны ягодами. А вдоль дорожки, выложенной старым, темно-красным, покрытым изумрудным мхом кирпичом, вальяжно раскинулись огромные кусты пионов.
А я стоял на округлой лужайке и смотрел, как бригада молодых ребят из Молдавии, весело и дружно ломали, теперь уже мой старый домик. Ломали то они хорошо, споро, ломы и багры так и мелькали у них в руках, вот бы еще строили также здорово…- Поберегись - закричал коренастый бригадир строителей, но закричал уже поздно, не успев отскочить, я оказался в эпицентре рухнувшего домика. Тучи пыли, обрывки стекловаты, щепки и гнутые гвозди окатили меня плотной, удушливой волной. Слегка протерев глаза от пыли, я увидел, что к моим ногам подкатилась большая бутылка темно-зеленого стекла, закупоренная грубо выточенной, деревянной пробкой. Осознав, что я цел и невредим, разбитной бригадир обрадовано крикнул - Осторожней, вдруг там старик Хаттабыч? – Тоже мне, остряк - пробормотал я, и, обтерев травой бутылку, с удивлением увидел сквозь волнистое стекло туго свернутую тетрадь. Пробка, усохшая и потрескавшаяся от времени, вышла свободно, но содержимое плотно сидело в бутылке.- Придется разбить – сказал подошедший молдаванин, услужливо подавая мне молоток. – Чего тебе? недовольно спросил я, слишком активный бригадир уже начинал надоедать.- Аванс бы не плохо - улыбаясь во весь рот, заявил тот.- Пыли вишь сколько? Молока нужно купить, и вообще…Он неопределенно покрутил пальцами у меня перед лицом. - Изыди - простонал я, и двадцать американских рублей перекочевали в его карман. Вся бригада как-то очень быстро поднялась, и, погрузившись вместе с баграми и ломами в старенькие ‘’ Жигули ’’,
уехала по направлению соседней деревни - надо полагать за молоком. А я, разбив бутылку, сел на уцелевшее после погрома крылечко и взял в руки свернутую тетрадь. Бумага пожелтела и приобрела, какую то несвойственную ей ломкость, а чернила, некогда черные, полиняли и порыжели. На обложке двеннадцатилистовой тетради, крупными буквами было выведено: ИЛЬГА, ТАК ЕЕ ЗВАЛИ.
Бегло просмотрев тетрадь, я понял, что передо мной, что-то подобное дневнику, но дневнику бессистемному, кое-где белели пустые страницы, отсутствовали даты, красными чернилами вписаны четверостишья…. Я уже хотел отбросить рукопись, но что-то зацепило мое внимание, и лишь через некоторое время я понял, в конце тетради было выведено-21 июня 1941 года. Теперь, уже отбросив предвзятость и сев поудобнее, я вновь взялся за рукопись.
ИЛЬГА, ТАК ЕЕ ЗВАЛИ.
Привет всем. Если мы еще не знакомы – здравствуйте, меня зовут Олег Звонарев. Родители меня прозвали – Звонком. Почему? Ну, может быть из-за фамилии, а может быть потому, что голос у меня очень громкий и звонкий. Но я не обижаюсь, Звонок, так Звонок, им виднее, все-таки они мои родители, и их уже не переделаешь, поздно, по-моему. В этом году наш дачный сезон открылся очень рано. Как только у меня в школе закончились занятия, так сразу же и поехали. А все оттого, что родители надумали рыть колодец. Правда, сначала они хотели нанять землекопов, но те заломили такую цену, что мама ахнула и схватилась за сердце, а папа крякнул, но хвататься ни за что не стал, а только помянул японского городового и решил копать сам.
Отец мой офицер красной армии, поэтому все его предложения похожи на приказы. - Итак, дислокация такая - сказал он, - Я рою, мама - готовит, а Звонок ходит за водой на пруд и поливает огурцы. Сказал, и мы поехали. Приехав на дачу, сразу же стало ясно, что папа к рытью колодца морально еще не готов. Целых два дня он выбирал место, а, выбрав, обложился книгами и справочниками, приступил к изучению теории рытья колодцев. Мама вздохнула и с головой погрузилась в кухонные проблемы, а я с двумя мятыми ведрами начал курсировать между прудом и старой, рассохшийся бочкой, стоявшей возле крыльца, в которую я выливал принесенную с пруда воду. Дни стояли жаркие, и грядки впитывали воду словно промокашки. А папа, обложившись книгами, задумчиво покачивался в гамаке, покуривая свою любимую ’’Герцеговину Флор’’. Рытье колодца ему определенно нравилось. И вот, как-то утром, подойдя к пруду, бросив свои ведра в голубоватую осоку, я присел на огромный, теплый от солнца гранитный валун лежащий на берегу. Солнце, отражаясь в воде, дробилось на сотни маленьких солнц, которые, нещадно слепя глаза, заставляли щуриться меня словно сытого кота возле большого блюдца с молоком. Неожиданного для себя, я задремал, и был разбужен необычными звуками, плывущими над прудом. Не далеко от меня, по пояс в прозрачной воде, стояла худенькая девочка и расчесывала свои длинные, огненнорыжие волосы. Звуки песни, которую она пела, чем-то напоминали звуки игры смычком на большой, двуручной пиле – такие же тягучие и тоскливые.- Ты кто?- неожиданно охрипшим голосом спросил я. Она посмотрела на меня, и немного помедлив, словно в чем-то сомневаясь, ответила – Я нимфа, Ильга.- Врешь! – вырвалось у меня. – Я ни когда не вру - ответила она и вновь взялась за свои волосы. Честно говоря, я никогда подобных волос еще не видел. Длинны они были необыкновенной, и их концы плыли по воде, колыхаясь словно водоросли. Почему-то именно вид этих волос, убедил меня в правдивости ее слов больше всего. Одежда Ильги
была словно выткана из чего-то воздушно- зеленого, почти прозрачного. Невольно покраснев, я отвел от нее свой взгляд, и вдруг почувствовал, что она присела возле меня.
-А где же твой хвост: - вдруг глупо спросил я. Она тихо рассмеялась и вместо ответа подобрала в колени свои ноги, и я увидел ее маленькие, розовые пальчики, с тонкой прозрачной перепонкой между ними. Почему-то мне сразу же понравились ее ноги, и вообще, вся она была какая-то необыкновенно хорошая.- А я тебя уже не в первый раз вижу здесь - вдруг сказала Ильга. - У вас, что колодца нет? Утвердительно кивнув ей, я объяснил, что отец сомневается в выборе места. – Это же так просто - рассмеялась она,- завтра утром я укажу такое место, где вода очень близко у поверхности. А сейчас иди, честно говоря, спать очень хочется. – Спать? А где же ты спишь? Нимфа указала рукой на маленький островок, густо заросший камышом и желтым ирисом.- Там у меня шалаш - сказала она и беззвучно соскользнула в воду. Через минуту на островке мелькнули ее рыжие волосы, и вновь жаркая тишина опустилась над прудом. Набрав воды, я как завороженный пошел к дому. А там рытье колодца перешло уже в следующую фазу.
Отец, разложив лопаты и ломы, нежно поглядывая на свой инструмент, не спеша, потягивал горячий чай из огромной пиалы, степенно вытирая обильный пот собственной майкой. Увидев меня, он важно произнес:- Ну что сын, вот сейчас лопаты наточу, и вперед. Место я уже выбрал. Проследя взглядом за его указующим перстом, я увидел колышек, вбитый в небольшой холмик, поросший чахлой, серебристой полынью.- Пап, а ты не мог бы отложить колодец до завтра? - спросил я.- А по чему? - с надеждой спросил он. Ну ладно,- выслушав мои спутанные объяснения, сказал отец. Завтра, так завтра - милостиво решил он, беря в руки громадный рашпиль.
На следующее утро, выйдя из домика на улицу, я сразу же заметил желтую полураскрытую кувшинку, покрытую капельками серебристой росы, лежащую на траве возле калитки. Вбив в это место колышек, я со всех ног полетел к пруду. Ильга плавала на спине, и опять пела свои странные, тоскливые песни.- Ильга, здравствуй – громко закричал я.- Тише, тише - зашептала нимфа,- зачем так шуметь? Ты всех распугаешь.
- Кого?- поинтересовался я. - А вот прислушайся….Мы стояли рядом, на гранитном валуне и напряженно слушали тишину. И вдруг я услышал, быть может, первый раз в жизни прекрасную музыку тишины. Где-то выводил трели запоздавший соловей, очень далеко слышалась глухая дробь дятла, а прямо под нами , в ярко-зеленой ряске ,что-то тихо и грустно вздыхало и стонало. Одинокие лягушки негромко переговаривались по периметру пруда на своем, лягушачьем языке, чем-то, напоминая мне старушек, сидящих на скамейках возле нашего подъезда.
Ну, как, слышал?- спросила Ильга.- Да,- ответил я, и в первый раз посмотрел ей в глаза.- Какие зеленые – поразился я, и совершенно неожиданно для себя поцеловал ее в прохладную щеку, покрытую чуть заметным, светлым пушком. Она беззвучно рассмеялась, а я в смятении бежал прочь от пруда.
Дома, вместо обычно аккуратно выглядевшего отца, меня встретил некто с ног до головы вымазанный красной, подмосковной глиной. - Ага, пришел,- радостно завопил этот некто голосом отца.- Пока ты бродил где-то, я уже дошел до воды! Я с опаской подошел к большой, округлой яме. На дне ее действительно колыхаясь рыжая от глины вода.- Теперь осталось опустить сруб и колодец готов. Отец был искренне рад.- Теперь тебе не придется целыми днями пропадать на пруде, теперь у нас своя вода! Завтра пойдем с тобой к леснику, пусть выпишет пару бревнышек для сруба. Отец подошел к бочке с водой и стал с наслаждением умываться, фыркая и безжалостно разбрызгивая принесенную мной воду. Я незаметно выбежал из калитки, прихватив из кухни большой кусок пирога с клубникой, испеченный мамой накануне. Ильге пирог понравился. Она сидела на берегу, ела пирог, весело поглядывая на меня, а я смотрел на нее и думал, а что же она ест обычно, где живет зимой, когда пруд замерзнет и все покроется снегом? И вдруг, ее лицо помрачнело, стало грустным и задумчивым. А я очень четко осознал, что она может читать мои мысли.- Ну , что ты за человек? прошептала она. – То кричишь, то думаешь о грустном, вечно все портишь. Лягушек я, конечно, не ем, тем более в сыром виде, но корешки камыша, очень вкусные. А сколько в лесу ягод, яблок - дичков, грибов, наконец. А ближе к зиме, я перехожу в речку, которая не замерзает. Она помолчала не много, а потом уже более весело спросила меня. - А хочешь, я тебе твое будущее скажу?- и, не дождавшись ответа, нырнула в воду. Через минуту, я держал в руке большой, круглый, похожий на сердце лист кувшинки, а в его центре, словно ртутный шарик, бегала вода. Ильга внимательно
вгляделась в этот шарик, и вдруг с силой ударила меня по руке. И лист, и шарик воды, конечно, выпали у меня из рук, а на мой незаданный вопрос нимфа сказала: - Поклянись, что выполнишь мою просьбу.- Клянусь! - удивленно пробормотал я. Сейчас иди домой, и, запомни крепко накрепко все, что ты здесь видел. Ни когда не забывай, ни этот пруд, ни этот камень, ни маленькую веселую нимфу Ильгу, которой так понравился мальчишка-Олег Звонарев. Усиленно пытаясь не расплакаться, я спросил, - А мы еще встретимся? Грустно посмотрев на меня, она медленно покачала головой.- Иди домой Олежка, и торопись, завтра начнется война. Ильга повернулась ко мне спиной, и не торопясь, словно для того, чтобы я еще лучше ее запомнил, шагнула в воду.
А домик наш, меня встретил вкусным запахом маминых блинов, тихим пением Вертинского, доносившимся из патефона, стоявшего на подоконнике, и мерным посапыванием уставшего за день отца. Достав с этажерки чистую тетрадь, я поднялся по скрипящей лестнице на чердак, и при тусклом свете вечернего солнца крупно вывел.
ИЛЬГА, ТАК ЕЕ ЗВАЛИ.
Я сидел на шатком крылечке и бездумно курил. Старая, мятая тетрадь лежала рядом, а огромная, похожая на мамин блин, желтая луна освещала все вокруг, таинственным, бледным светом. Выбросив окурок, я поднялся и самому себе, удивляясь, пошел по направлению к пруду….
Ильга, так ее звали, или рукопись из бутылки.
Маленькая повесть для детей не старше пятнадцати лет.
И так, свершилось, я купил дачу. Хотя если быть до конца честным, дачей этот сад и хибарка, сбитая из горбатых, уже полугнилых досок назвать можно было только с большой натяжкой. Сад, правда, был хорош. Старые, но ухоженные деревья были аккуратно побелены, все больные сучья спилены. Ровные ряды смородины и крыжовника вдоль забора, усыпаны ягодами. А вдоль дорожки, выложенной старым, темно-красным, покрытым изумрудным мхом кирпичом, вальяжно раскинулись огромные кусты пионов.
А я стоял на округлой лужайке и смотрел, как бригада молодых ребят из Молдавии, весело и дружно ломали, теперь уже мой старый домик. Ломали то они хорошо, споро, ломы и багры так и мелькали у них в руках, вот бы еще строили также здорово…- Поберегись - закричал коренастый бригадир строителей, но закричал уже поздно, не успев отскочить, я оказался в эпицентре рухнувшего домика. Тучи пыли, обрывки стекловаты, щепки и гнутые гвозди окатили меня плотной, удушливой волной. Слегка протерев глаза от пыли, я увидел, что к моим ногам подкатилась большая бутылка темно-зеленого стекла, закупоренная грубо выточенной, деревянной пробкой. Осознав, что я цел и невредим, разбитной бригадир обрадовано крикнул - Осторожней, вдруг там старик Хаттабыч? – Тоже мне, остряк - пробормотал я, и, обтерев травой бутылку, с удивлением увидел сквозь волнистое стекло туго свернутую тетрадь. Пробка, усохшая и потрескавшаяся от времени, вышла свободно, но содержимое плотно сидело в бутылке.- Придется разбить – сказал подошедший молдаванин, услужливо подавая мне молоток. – Чего тебе? недовольно спросил я, слишком активный бригадир уже начинал надоедать.- Аванс бы не плохо - улыбаясь во весь рот, заявил тот.- Пыли вишь сколько? Молока нужно купить, и вообще…Он неопределенно покрутил пальцами у меня перед лицом. - Изыди - простонал я, и двадцать американских рублей перекочевали в его карман. Вся бригада как-то очень быстро поднялась, и, погрузившись вместе с баграми и ломами в старенькие ‘’ Жигули ’’,
уехала по направлению соседней деревни - надо полагать за молоком. А я, разбив бутылку, сел на уцелевшее после погрома крылечко и взял в руки свернутую тетрадь. Бумага пожелтела и приобрела, какую то несвойственную ей ломкость, а чернила, некогда черные, полиняли и порыжели. На обложке двеннадцатилистовой тетради, крупными буквами было выведено: ИЛЬГА, ТАК ЕЕ ЗВАЛИ.
Бегло просмотрев тетрадь, я понял, что передо мной, что-то подобное дневнику, но дневнику бессистемному, кое-где белели пустые страницы, отсутствовали даты, красными чернилами вписаны четверостишья…. Я уже хотел отбросить рукопись, но что-то зацепило мое внимание, и лишь через некоторое время я понял, в конце тетради было выведено-21 июня 1941 года. Теперь, уже отбросив предвзятость и сев поудобнее, я вновь взялся за рукопись.
ИЛЬГА, ТАК ЕЕ ЗВАЛИ.
Привет всем. Если мы еще не знакомы – здравствуйте, меня зовут Олег Звонарев. Родители меня прозвали – Звонком. Почему? Ну, может быть из-за фамилии, а может быть потому, что голос у меня очень громкий и звонкий. Но я не обижаюсь, Звонок, так Звонок, им виднее, все-таки они мои родители, и их уже не переделаешь, поздно, по-моему. В этом году наш дачный сезон открылся очень рано. Как только у меня в школе закончились занятия, так сразу же и поехали. А все оттого, что родители надумали рыть колодец. Правда, сначала они хотели нанять землекопов, но те заломили такую цену, что мама ахнула и схватилась за сердце, а папа крякнул, но хвататься ни за что не стал, а только помянул японского городового и решил копать сам.
Отец мой офицер красной армии, поэтому все его предложения похожи на приказы. - Итак, дислокация такая - сказал он, - Я рою, мама - готовит, а Звонок ходит за водой на пруд и поливает огурцы. Сказал, и мы поехали. Приехав на дачу, сразу же стало ясно, что папа к рытью колодца морально еще не готов. Целых два дня он выбирал место, а, выбрав, обложился книгами и справочниками, приступил к изучению теории рытья колодцев. Мама вздохнула и с головой погрузилась в кухонные проблемы, а я с двумя мятыми ведрами начал курсировать между прудом и старой, рассохшийся бочкой, стоявшей возле крыльца, в которую я выливал принесенную с пруда воду. Дни стояли жаркие, и грядки впитывали воду словно промокашки. А папа, обложившись книгами, задумчиво покачивался в гамаке, покуривая свою любимую ’’Герцеговину Флор’’. Рытье колодца ему определенно нравилось. И вот, как-то утром, подойдя к пруду, бросив свои ведра в голубоватую осоку, я присел на огромный, теплый от солнца гранитный валун лежащий на берегу. Солнце, отражаясь в воде, дробилось на сотни маленьких солнц, которые, нещадно слепя глаза, заставляли щуриться меня словно сытого кота возле большого блюдца с молоком. Неожиданного для себя, я задремал, и был разбужен необычными звуками, плывущими над прудом. Не далеко от меня, по пояс в прозрачной воде, стояла худенькая девочка и расчесывала свои длинные, огненнорыжие волосы. Звуки песни, которую она пела, чем-то напоминали звуки игры смычком на большой, двуручной пиле – такие же тягучие и тоскливые.- Ты кто?- неожиданно охрипшим голосом спросил я. Она посмотрела на меня, и немного помедлив, словно в чем-то сомневаясь, ответила – Я нимфа, Ильга.- Врешь! – вырвалось у меня. – Я ни когда не вру - ответила она и вновь взялась за свои волосы. Честно говоря, я никогда подобных волос еще не видел. Длинны они были необыкновенной, и их концы плыли по воде, колыхаясь словно водоросли. Почему-то именно вид этих волос, убедил меня в правдивости ее слов больше всего. Одежда Ильги
была словно выткана из чего-то воздушно- зеленого, почти прозрачного. Невольно покраснев, я отвел от нее свой взгляд, и вдруг почувствовал, что она присела возле меня.
-А где же твой хвост: - вдруг глупо спросил я. Она тихо рассмеялась и вместо ответа подобрала в колени свои ноги, и я увидел ее маленькие, розовые пальчики, с тонкой прозрачной перепонкой между ними. Почему-то мне сразу же понравились ее ноги, и вообще, вся она была какая-то необыкновенно хорошая.- А я тебя уже не в первый раз вижу здесь - вдруг сказала Ильга. - У вас, что колодца нет? Утвердительно кивнув ей, я объяснил, что отец сомневается в выборе места. – Это же так просто - рассмеялась она,- завтра утром я укажу такое место, где вода очень близко у поверхности. А сейчас иди, честно говоря, спать очень хочется. – Спать? А где же ты спишь? Нимфа указала рукой на маленький островок, густо заросший камышом и желтым ирисом.- Там у меня шалаш - сказала она и беззвучно соскользнула в воду. Через минуту на островке мелькнули ее рыжие волосы, и вновь жаркая тишина опустилась над прудом. Набрав воды, я как завороженный пошел к дому. А там рытье колодца перешло уже в следующую фазу.
Отец, разложив лопаты и ломы, нежно поглядывая на свой инструмент, не спеша, потягивал горячий чай из огромной пиалы, степенно вытирая обильный пот собственной майкой. Увидев меня, он важно произнес:- Ну что сын, вот сейчас лопаты наточу, и вперед. Место я уже выбрал. Проследя взглядом за его указующим перстом, я увидел колышек, вбитый в небольшой холмик, поросший чахлой, серебристой полынью.- Пап, а ты не мог бы отложить колодец до завтра? - спросил я.- А по чему? - с надеждой спросил он. Ну ладно,- выслушав мои спутанные объяснения, сказал отец. Завтра, так завтра - милостиво решил он, беря в руки громадный рашпиль.
На следующее утро, выйдя из домика на улицу, я сразу же заметил желтую полураскрытую кувшинку, покрытую капельками серебристой росы, лежащую на траве возле калитки. Вбив в это место колышек, я со всех ног полетел к пруду. Ильга плавала на спине, и опять пела свои странные, тоскливые песни.- Ильга, здравствуй – громко закричал я.- Тише, тише - зашептала нимфа,- зачем так шуметь? Ты всех распугаешь.
- Кого?- поинтересовался я. - А вот прислушайся….Мы стояли рядом, на гранитном валуне и напряженно слушали тишину. И вдруг я услышал, быть может, первый раз в жизни прекрасную музыку тишины. Где-то выводил трели запоздавший соловей, очень далеко слышалась глухая дробь дятла, а прямо под нами , в ярко-зеленой ряске ,что-то тихо и грустно вздыхало и стонало. Одинокие лягушки негромко переговаривались по периметру пруда на своем, лягушачьем языке, чем-то, напоминая мне старушек, сидящих на скамейках возле нашего подъезда.
Ну, как, слышал?- спросила Ильга.- Да,- ответил я, и в первый раз посмотрел ей в глаза.- Какие зеленые – поразился я, и совершенно неожиданно для себя поцеловал ее в прохладную щеку, покрытую чуть заметным, светлым пушком. Она беззвучно рассмеялась, а я в смятении бежал прочь от пруда.
Дома, вместо обычно аккуратно выглядевшего отца, меня встретил некто с ног до головы вымазанный красной, подмосковной глиной. - Ага, пришел,- радостно завопил этот некто голосом отца.- Пока ты бродил где-то, я уже дошел до воды! Я с опаской подошел к большой, округлой яме. На дне ее действительно колыхаясь рыжая от глины вода.- Теперь осталось опустить сруб и колодец готов. Отец был искренне рад.- Теперь тебе не придется целыми днями пропадать на пруде, теперь у нас своя вода! Завтра пойдем с тобой к леснику, пусть выпишет пару бревнышек для сруба. Отец подошел к бочке с водой и стал с наслаждением умываться, фыркая и безжалостно разбрызгивая принесенную мной воду. Я незаметно выбежал из калитки, прихватив из кухни большой кусок пирога с клубникой, испеченный мамой накануне. Ильге пирог понравился. Она сидела на берегу, ела пирог, весело поглядывая на меня, а я смотрел на нее и думал, а что же она ест обычно, где живет зимой, когда пруд замерзнет и все покроется снегом? И вдруг, ее лицо помрачнело, стало грустным и задумчивым. А я очень четко осознал, что она может читать мои мысли.- Ну , что ты за человек? прошептала она. – То кричишь, то думаешь о грустном, вечно все портишь. Лягушек я, конечно, не ем, тем более в сыром виде, но корешки камыша, очень вкусные. А сколько в лесу ягод, яблок - дичков, грибов, наконец. А ближе к зиме, я перехожу в речку, которая не замерзает. Она помолчала не много, а потом уже более весело спросила меня. - А хочешь, я тебе твое будущее скажу?- и, не дождавшись ответа, нырнула в воду. Через минуту, я держал в руке большой, круглый, похожий на сердце лист кувшинки, а в его центре, словно ртутный шарик, бегала вода. Ильга внимательно
вгляделась в этот шарик, и вдруг с силой ударила меня по руке. И лист, и шарик воды, конечно, выпали у меня из рук, а на мой незаданный вопрос нимфа сказала: - Поклянись, что выполнишь мою просьбу.- Клянусь! - удивленно пробормотал я. Сейчас иди домой, и, запомни крепко накрепко все, что ты здесь видел. Ни когда не забывай, ни этот пруд, ни этот камень, ни маленькую веселую нимфу Ильгу, которой так понравился мальчишка-Олег Звонарев. Усиленно пытаясь не расплакаться, я спросил, - А мы еще встретимся? Грустно посмотрев на меня, она медленно покачала головой.- Иди домой Олежка, и торопись, завтра начнется война. Ильга повернулась ко мне спиной, и не торопясь, словно для того, чтобы я еще лучше ее запомнил, шагнула в воду.
А домик наш, меня встретил вкусным запахом маминых блинов, тихим пением Вертинского, доносившимся из патефона, стоявшего на подоконнике, и мерным посапыванием уставшего за день отца. Достав с этажерки чистую тетрадь, я поднялся по скрипящей лестнице на чердак, и при тусклом свете вечернего солнца крупно вывел.
ИЛЬГА, ТАК ЕЕ ЗВАЛИ.
Я сидел на шатком крылечке и бездумно курил. Старая, мятая тетрадь лежала рядом, а огромная, похожая на мамин блин, желтая луна освещала все вокруг, таинственным, бледным светом. Выбросив окурок, я поднялся и самому себе, удивляясь, пошел по направлению к пруду….
|
|