В темноте, за освещённым кругом, внезапно появились два желтых глаза. Глаза не мигали, не щурились от огня, они спокойно смотрели на костёр, не обращая внимания на людей.
– Надо же, это наша красавица пришла. Теперь будет сидеть, пока я домой не пойду. Она на письменный стол ко мне запрыгивает и ложится на бумаги, если я долго засиживаюсь. Тоже мне, друга нашла… Я кошек, вообще-то, не люблю, волосы, грязь непорядок в квартире. Но тут дочь с женой уговорили пожалеть приблудного котёнка, вот такая Маркиза и выросла, – Алексей Борисович, немолодой писатель, в который раз раскуривал трубку с душистым табаком.
За самодельным деревянным столом, на таких же креслах сидели четверо дачников. Поздний июльский вечер был замечательным, расходиться не хотелось. Смородинный чай, маленькие шашлычки из овощей, горки ягоды в жёлтых глиняных чашках, игра огней на прогоревших углях и медленно тающие в темноте искры от берёзовых поленцев, – всё располагало к неторопливой беседе, к рассказам об удивительном, возвышенном, потаённом.
– Кошки и собаки всегда выбирают себе одного хозяина в доме, но вот по какому принципу, не знаю. И хозяином становится не обязательно тот человек, что постоянно кормит… – Миша наклонился к костру, чтобы поправить горящие дрова. Миша был бывший военный, уже лет десять назад ушедший на пенсию, но остатками военной выправки и каким-то особенным отношением к жизни, можно сказать, излишне прямолинейным, Миша постоянно подчёркивал свою причастность к воинскому братству.
– Наверное, по любви выбирают, кого полюбят, тому и подчиняются и опекают, всё как у людей, – Вера Павловна через костёр смотрела на Маркизу, чуть опустив голову,
– Ну, Вера Павловна, Вы и скажете, «по любви»! Это же животное! Какая любовь может быть у кошки, сплошные инстинкты, – засмеялся Миша.
– Верочка, ну, Вы несколько утрируете. Любовь у кошки? Я согласен с Мишей, конечно, всё только на инстинктах.
– Неправда! Животные как мы, они так же переживают, думают, любят! – Аня, дочь Веры Павловны, как и все четырнадцатилетние, была категорична.
– Пожалуй, Анюта, я расскажу. Теперь уже можно, почти пять лет прошло, что-то забылось и уже не так больно вспоминать и Кошку, и … вообще всё.
Вера Павловна переставила своё кресло из яркого круга костра, подальше в темноту. Теперь можно было различить лишь белую шаль на её плечах, да поблескивала в летящих искрах ранняя седина в пышных темно-русых волосах, собранных на затылке в узел.
«Мы жили тогда в одноэтажном деревянном доме, во дворе стоял большой двухэтажный, тоже деревянный дом. Все восемь квартир из двух домов жили дружно. До сих, пор и мы, и выросшие дети вспоминаем нашу улицу Октябрьскую. Ребятишки говорят, что так хорошо, так по-соседски мы жили только там… Там и началась эта история.
Вечером молодежь с обоих домов выходила посидеть на лавочке, и я, молодая мама, уложив годовалую Анюту, выбиралась к незамужним подружкам на полчасика.
Однажды вечером на лавочку запрыгнула кошка. Обыкновенная серая с тёмными полосками кошка.
– Вот опять пришла, – сказал кто-то
– Да она каждый вечер здесь сидит.
– Наверное, ждёт своего принца, – пошутила я.
– Не принца, а вашего Рярьку.
– Да зачем он ей нужен. Она вон какая, милая, спокойная, по-моему, уже не молодая, а он! Его и дома-то не бывает, придёт грязный, вонючий, отоспится, отмоется, съест всё что можно, и опять в бега, – я погладила сидящую рядом кошку.
Но оказалось, действительно, кошка ждала нашего кота. Каждый вечер на лавочке, потом каждое утро на нашем крыльце. А он, кот Рярька, большой, пушистый, то с рваным ухом, то с раненой лапой, проходил мимо, не замечая кроткую, тихую кошку. Через месяц, за верность нашему шалопаю, мы взяли верную, влюблённую Кошку в дом. Да, мы назвали её Кошкой. Она жила в нашей общей, на три семьи, кухне, на коробке, под вешалкой.
Первым делом Кошка навела порядок в доме – истребила всех крыс, которые ходили у нас пешком не только по кухне, но и по комнатам. По утрам мы все шли к умывальнику мимо её коробки, и она каждого встречала мурлыканьем, а по вечерам также сидела на крыльце, поджидая Рярьку. Но в одно прекрасное утро нас не встретило привычное «мр-р-р». На коробке спали двое. Так у нас появилась ещё одна семья, четвёртая в нашей коммунальной квартире. Рярька продолжал свои походы «налево», а она так же ждала его. Потом появились котята, и Кошка стала настоящей главой своего большого семейства. Даже отношение к любимому у неё изменилось. Если он приходил грязный, с ужасным запахом, Кошка не пускала его в своё гнездо. Она фыркала, угрожающе замахивалась лапой, к котятам не подпускала. «Папаша» был вынужден спать на половичке, пока не вылежится, не приведёт себя в порядок.
Если Рярька задерживался с прогулки дольше обычного, Кошка буквально разрывалась между пищащими котятами и крыльцом, поджидая своего непутёвого на обычном месте.
Все наши три семьи были молодыми, у всех было по ребёнку, и бывало всякое, и ссоры, и разборки, обиды. Но заплаканные лица жён светлели, встречая понимающий, даже сочувственный взгляд Кошки, а мужья просили прощенья у своих ненаглядных, когда, выскакивая разъярёнными на кухню, видели Кошку и Рярьку, сидящих рядом на своей коробке, напряжённых, испуганных шумом ссоры.
Наша кошачья семья воспитала и приёмыша, рыжего кота Сеньку, которого мы с мужем вытащили из реки. Вытащили мы двоих, Сеньку и его сестру, но девочка не выжила. Видимо, кто-то неудачно утопил котят.
Сеньку Кошка приняла, выходила, вырастила, но Семён-Сенька оказался тоже любителем погулять.
«В приёмного папашу пошёл», - смеялись мы, и однажды Сенька вернулся домой больным, с нехорошим кожным заболеванием. Кошка, охраняя очередных котят, не подпускала к себе и котятам, ничего не понимающего Сеньку. Но котята, а за ними и Рярька, тоже заболели. Тогда кошек так не лечили, как сейчас. Ветеринарная больница была одна на весь город, да и лекарств таких не было. В общем, ветеринар сказал, что надо всех усыпить: «Неизвестно передаётся эта болезнь на людей или нет, а у вас трое ребятишек».
Я сама отвезла всех, и котят, и Сеньку, и Рярьку…
Кошка осталась одна…
Вера Павловна замолчала.
– Мам, они у нас лет пять прожили, да? – Анюта хотела отвлечь мать.
– Да, вместе они прожили почти пять лет, - отозвалась рассказчица. Помолчала и продолжила.
- Как переживала потерю семьи Кошка, я рассказывать не буду. Только скажу, что она также сидела по вечерам на крыльце, кидалась к дверям услышав кошачье мяуканье… Вскоре, наш дом должны были снести, и мы все разъехались. Кошку решил взять с собой мы с Анютой. Когда начали складывать вещи, Кошка ушла, но мы её нашли, принесли домой, но в день переезда, она снова исчезла. Несколько раз, пока дома ещё стояли, мы приходили туда, издали видели Кошку, сидящую на лавочке, на крыльце, прячущуюся в садике, но поймать её не смогли. Только через несколько месяцев, когда во дворе остались одни сараи, строители позвонили нам, сказали, что в одном из сараев лежит кошка, живая, но очень больная. Это была наша Кошка. Выходили, вылечили, она прожила у нас несколько месяцев. Однажды утром она не проснулась. Все эти месяца наша Кошка сидела на окне или около дверей, там же и спала. Нам казалось, что она ждёт…»
Костёр почти догорел, огромная жёлтая луна на минуту показалась из-за высокой крыши дома и сразу же исчезла, закрытая облаком.
– Пора и по домам, – Вера Павловна подошла к костру, поворошила палкой угли.
– Интересно, интересно… После Вашего рассказа получается, что и Боцман относился ко мне так… странно, потому что… уважал, что ли, меня, – задумчиво сказал Миша.
– Боцман, это кто? Кот или собака? Ваш? – Анюта собирала в корзинку посуду со стола.
– Боцман, это… Боцман…, – продолжал думать о своём Миша. – Я вам тоже расскажу удивительную историю про своего Боцмана. В следующий костёр и расскажу…
Алексей Борисович попрощался со всеми, и вышел на тропинку, ведущую к крыльцу небольшого домика. Следом за ним, не отставая, и не обгоняя, шла Маркиза.
|
|