Пролив Лаперуза, где свирепствовал тайфун, изрядно потрепал «Викерс», затянул шкуну в морской водоворот, образующийся встречными приливными течениями, только случайно не поломав паровую машину, напоследок беспомощную, чуть не выбросил на японский берег. Капитан увел судно на полдень в открытое море.
Шкуна идет на машине, скользит как по водорослям. Ночной простор волн мягко поблескивает под западной луной, словно ловцы морской капусты ушли, вытащив ее на берег для просушки. Япония открылась трепещущим мириадом низких огней в основании причудливо змеящегося черного занавеса. Штиль. Капитан развернул курящий сизым дымом пароход по траверсу, приближаясь к линии биваков дикой орды кочевников, что высыпала к заполнившему горизонт морю. Ближние огни колышутся отдельно от черного берега. Да это лодки! Множество лодок с факелами над низкими бортами. К берегам Японии подошла иваси.
- «Фишмен»? - Спросил кэпа Бакунин. Мистер Болан, с озабоченным ответственностью лицом приказал чифу «всю команду на палубу».
– «Возможно»
Заря поднялась из разрыва глубины пролива Цугару. Словно плавники касаток, ныряют в океанской зыби черные паруса - японские «кавасаки». А гористый берег пустынного Хоккайдо показался неосторожно далеким. Но капитан ушел с прямого курса на Хакодате, повел «Викерс» на юг к берегам Хонсю.
В лазури неба под толщей прозрачной кильватерной волны неподвижно упорядоченным строем движутся дельфины, синхронно выныривают, блеснув драгоценным изумрудом над сморщенным шелком океаном. Дальняя полоска белого пляжа пенится у крутых живописных скалах, это валы катят к густой глянцевой зелени прибрежного бамбука и желтым макам, склонам, покрытым кудрявым лесом, и цветам морского шиповника.
За выплывшим мысом, в тупике неприступной бухты, неожиданно открылись вертлявые лодки с черными парусами, они сгрудились, прижав к берегу большую плоскодонную джонку, расцвеченную многочисленными вымпелами. Идет яростный бой на ее высоких бортах, редкие вспышки огня и клубы дыма фитильных двухметровых ружей. Разбойные фигуры во всем черном люто рубятся с пестрой толпой на джонке. Несколько «кавасак» развернулось на веслах в сторону иностранца, и энергично приближаются к шкуне. Команда «Викерса», как хорошо отлаженные часы капитана, развернула борт и вслед приказа «достать из оружейной капсульные карабины», дала залп в сторону неприятеля. «Викерс», волоча на хвосте дым, углубился в гущу схватки. Мелькали в пороховых клубах злые лица немногочисленной команды. Решительный отпор двенадцати моряков рассеял преследователей, а нападавшие поспешно ретировались от ярко раскрашенной джонки.
«Викерс», застилая морские волны корабельным дымом, остановился на безопасном расстоянии от потерпевших, матросы вытащили на борт человека, похожего обликом на мокрую белку в своем халате-кимоно. Оказавшись на твердой палубе, он извернулся из рук спасителей, обнажил саблю, и молча, бешено вращая остекленевшими глазами, как звереныш, забился к борту. Угрожая клинком и не обращая внимания на направленные дула карабинов окруживших его моряков, японец, стоящий в луже воды, почему-то с ненавистью смотрел, не мигая, только на могучую фигуру безоружного Бакунина, который бесстрастно курил сигару, зажатую во рту.
Бакунин, вытащив сигару, рыкнул на него: «Холера тебя возьми!», и почему-то прокричал боевой девиз гарибальдийцев: «Форте Италия!», потом, скорчив «козью рожу», добавил что-то про «Япону мать!». Это произвело впечатление, самурай, склонив бритую голову с толстой, как баварская колбаса, короткой косой на затылке, положил меч к его ногам. В это время достали еще одного, затянутого в черные одежды, но не отпустили, как первого, а, надавав тумаков, держали за руки на противоположном борту.
От джонки спустили лодку, и двое самураев, одетых в сиреневые кимоно с гербами, с такими же прическами, как и у нашего гостя, поднялись на борт «Викерса», оставив в лодке простоволосых и голых по пояс гребцов. Выплевывая слова, словно лая, начали гневно что-то требовать, с презрением смотря на новенькие ружья европейцев, выставив переднюю челюсть. Только капитан и старший помощник одеты в форменные мундиры, команда шкуны больше напоминает пиратскую вольницу.
Китаец Ван-Юшан выступил переводчиком. Оказалось, что парламентеры понимают по-китайски. Самураи требовали объяснений, почему иностранцы так близко подошли к священным берегам Ямато! Утопленник, снова при сабле, вложенной в ножны, блистая ожившими глазами, указывал на Бакунина, говорил, что это «большой, очень грозный начальник». Фигура Бакунина действительно напоминала рассерженного Зевса. Кэп вынес и показал какую-то судовую бумагу на английском языке и с красной печатью. Японцы присмирели, но возможно на них подействовал выстрел из небольшой пушки с кормы, ее наконец-то вытащили из трюма. Но потребовали отдать им второго спасенного из волн. Когда их спросили: «Зачем», - ответили, - «Чтобы немедленно казнить». Кэп снял кепи, протер платком вспотевшую голову, растерянно засомневался, но Бакунин снова подал голос, гневно сказав: «Это пленник, он на территории, не принадлежащей Японии, и они сами будут его судить». В подтверждение его слов, на покорного разбойника надели кандалы.
Когда японцы отвалили от «Викерса», кэп, не мешкая, приказал уходить прочь.
|
|