Посвящается Оксанчику, моему Малышу!
19 мая.
Я – кретин! Причем полный! Без вопросов! Хотя узнал об этом совсем недавно. Буквально вчера.
- Ну, что ты за мной все ходишь и ходишь, - злилась Она. – Ну, не люблю я тебя! Ни капельки! Отстань! Навсегда!
Я ужасно терялся.
- Не верю, Малыш! - мямлил и жевал слова. – А как же вальс на скальном леднике? А предутренняя промозглая палатка? А любовь в одуванчиках на лугу? А твои волосы, пахнущие сеном?
- Забудь! – твердила Она, как маленькому. – За-бу-дь! Неужели ты ничего не понимаешь?! – Заглядывала мне близко в глаза. Озерца ее зрачков бешено штормило. – Я не люблю тебя! Постель еще не повод для знакомства! – Она могла в этот момент еще шутить!
Вот так вот! Была и нет. Ушла. И любовь, и Она сама. А все казалось таким прочным, таким навеки устоявшимся. Как пирамида Хеопса, время, скалы, солнце над головой, надежда и предательство…
Я смотрел на закрытую дверь. Она громко захлопнула ее за мной - с уничижающим стуком. Всего несколько сантиметров брони. Ничтожное расстояние, мелкое препятствие, которое, однако, ни за что не преодолеть. Я вышел на балкон четвертого этажа. Внизу, в темноте маячит выщербленный асфальт. Вот, представил себе, перекидываю свое ловкое тело туда, наружу, сильными тренированными руками обхватываю гладкий железный поручень. Вишу. Или висю. Интересно, как правильно: вишу или висю? В такой момент почему-то в голову лезет всякая чушь! Жду, когда Она, плача, подбежит ко мне. Подбегает. Плачет. Жалобно, сквозь слезы, просит вернуться. Я смотрю вверх, на Нее. Овал ее лица сливается с вечереющим небом. Синие озера на нем вспыхивают и вдруг теряются среди миллиарда звезд. Я молчу. Она тянет руки навстречу, наклоняется и целует в губы. Так сильно, что мне больно. Пытается таким образом втянуть меня обратно, на твердую землю. Но я решил ее наказать. Тверд в своем решении. Я в последний раз переминаю руками ставший уже теплым и привычным поручень и…отпускаю. Машу ладонями в прощальном жесте. Звезды – все дальше, земля все ближе. Втыкаюсь в асфальт с плотным сочным шмяком. Все как прежде. Только на щеку налипла вперемешку со струйкой крови изо рта какая-то строительная стружка…Мне хорошо. Покойно. Пусть Она помучается, поплачет! Поймет, кого потеряла. Только вот незадача! Вместо меня на далекий грязный асфальт, пущенный ловкой рукой, с девятиэтажной высоты обессилено спланировал «бычок».
25 июня.
Я готов отрубить себе руки! Напрочь! Обе! Сразу! Выколоть глаза! Тоже оба! И тоже сразу! Только бы не искать глазами трубку радиотелефона, уютно зарывшуюся среди старых газет на мягком кресле, не хватать ее жадными руками и трясущимися пальцами набирать Ее номер. Сделать это могу и с закрытыми глазами. Пальцы действуют на уровне условного рефлекса. Они помнят номер наизусть. Я – в роли безвинной собачки, Она – очкастого Павлова, бороденка клинышком. Ишь, как шустро бегают по кнопкам! Гудок – как сигнал из космоса, как послание потомкам. Не стоит, дети мои! Нельзя так поступать! Неумно. Я знаю, но веду себя, как кретин, как баран! Не надо надоедать, хныкать и жалеть себя. Хотя очень хочется. Я представляю себя первым человеком на Земле. Допустим, в каком-нибудь меловом периоде. Не все ли равно, где! Лишь бы первый! И единственный! Ловкий, сильный, умный, знающий свое будущее и прошлое. Я почему–то – в военном джипе. Таком, бронированном, открытом. На заднем сиденье, на туреле, вращается красавец-пулемет «Корд». Калибр – 12,7 мм. Легко разорвет в клочья любого бронтозавра. Вдалеке мирно пасется стая динозавров. Длинные шеи и толстые туши напоминают пылесосы «Ракета». Глупые, беззащитные. Рука так и тянется к гашетке. Полоснуть по «пылесосам»! В мутном озерце тесно от шерстистых носорогов. Шины с шуршанием ползут по буйной листве. Тяжелые протекторы грубо мнут первобытные папоротники и с треском валят длинные, широкие, как у Чебурашки уши, листья. Наверное, какие-нибудь доисторические лопухи…Птеродактили над головой каркают, как воронье. Внезапно, со стоном раздвигая секвойи, выплывает массивная туша диплодока. Цель! Я перескакиваю к «Корду» и посылаю в эту тушу привет из будущего. А вдогонку еще пару «эргэдэшек». Я один! Совсем! Пью чистый кислород, все проблемы оставил сто миллионов лет тому вперед. И любовь. Навсегда. Построю избушку, обнесу ее проволокой под высоким напряжением, буду охотиться на мастодонтов и мамонтов, снимать на «цифру» все вокруг, отпущу длинную бороду, сяду писать длинными тоскливыми вечерами философский трактат о пользе для души одиночества. Такого оглушающего, всепроникающего одиночества! Оставлю послание потомкам. Не стоит, дети мои! От себя не убежишь! Рука опять тянется к гашетке…э…э…к трубке. Держу ее у уха несколько минут, пока телефон, сжалившись надо мной, вместо длинных гудков выдает короткие. Ее опять нет дома. Это радует и одновременно огорчает.
15 июля.
Бляха! Я на самом деле кретин! Только сейчас понял, насколько я неполноценен! Оказывается, я не знаю, в какой стороне расположены части света: для меня загадка, где находятся юг и север, восток и запад. Откуда встает и куда садится солнце, я могу только гадать. Завидую янки, они-то уж точно не спутают восток с севером. Им в их куриные мозги это вдалбливают с детства. А меня на уроках географии этому не учили. Хотя, зачем мне это надо-то? В тайге я точно не окажусь, мореманом уже не стану. Как и летчиком. Единственное, знаю, по отрывочным сведениям, полученным в школе на задней, «камчатской» парте, что мох растет гуще с северной стороны, а по годовым кольцам пня можно вычислить возраст спиленного дерева. Хотя и это мне никогда не пригодится! Но и это еще не все.
- Не обижайтесь, но у вас географический кретинизм, - говорит мне похожий на Кука крепыш –профессор. Он, наверняка, бережет свое здоровье. Бросил курить лет пятнадцать назад, на праздник выпивает одиночный бокал красного вина, старается не нервничать, ежедневно бегает по утрам трусцой и обливается холодной водой. Громко отфыркивается. Я, правда, не знаю, как Кук выглядел, но этого члена приемной комиссии я бы с большим удовольствием скормил австралийским аборигенам. – Не обижайтесь. – Еще раз мягко повторяет он. – Это не страшно! Есть такая болезнь, когда человек плохо ориентируется в пространстве. Особенно в закрытом помещении.
Я недоверчиво смотрю на него. Что я здесь делаю, думаю. Зачем? В душной, залитой щедрым солнцем аудитории, за моей спиной поскрипывают ручки и вяло шуршит бумага. За соседним столиком резвый доцент бодро топит вихрастого абитуриента. На фига мне этот геофак? Что несет этот старый пень?
- Не верите?! – Кук вначале кладет голову на собранную лодочкой ладошку, внимательно разглядывая меня. Затем вдруг вскакивает. – Сейчас докажу! Скажите мне, где находится…- он на секунду задумался. - …Где находится планетарий?
Я поднимаю руку, выставляю вперед указательный палец и вожу рукой по воздуху. Кук зачарованно следит за моей рукой. Я неуверенно тыкаю пальцем в исписанную мелом черную доску за его спиной. Кук оборачивается, тяжелым взглядом смотрит на доску, затем разочарованно поворачивается ко мне.
- Видите, - произносит он, тяжело вздыхая. Так выдыхают воздух у постели безнадежного больного или опрокинув разом сто грамм. – Планетарий в противоположном направлении. На юге. А там, - он кивает на доску. – Там – север…
Профессор заносит руку с шикарным «паркером» на конце над скукожившимся экзаменационным листом, чтобы влепить мне «неуд». Похоронить меня!
- Подождите, - хриплым голосом останавливаю его. Во рту пересохло от напряжения. «Паркер» зависает в воздухе. – Я должен поступить! Билеты я выучил. Спросите, что угодно. О кучевых облаках? Пожалуйста! О климате Новой Зеландии? Без вопросов! Я действительно все выучил! Я должен поступить!
Он откладывает ручку и с интересом смотрит на меня.
- Зачем вам это надо? Неужели вы хотите стать учителем географии? Это будет ваш потолок…
Что ему ответить? Рассказать, что Она год назад с отличием окончила этот самый геофак? Работает в Гидрометеослужбе, в отделе прогнозов? Что я сунулся туда устроиться на работу, хотя бы подсобным рабочим, но в отделе кадров сказали, что мне необходимо соответствующее образование или, по крайней мере, быть студентом геофака, тогда меня возьмут простым лаборантом? Буду облака расстреливать, в случае необходимости…А я хочу быть с Ней рядом. Всегда! Особенно сейчас. Что я не смогу жить без Нее…Вместо всего этого я неожиданно спрашиваю профессора:
- А у вас есть мечта? Такая, ради которой можно горы свернуть? Есть?
Внезапно он краснеет, как школьник, и негромко произносит:
- Всегда хотел стать футболистом. Нападающим. Играть за «Барселону» на переполненных стадионах. – Улыбнувшись, он виновато разводит руками. – Раздавать автографы, ездить по разным странам, «рыбкой» прыгать на изумрудный газон, празднуя забитый гол…Не судьба! Родители были против. На скрипку меня отдали…
В этот момент мне становится симпатичен этот профессор с красиво седеющей головой. Я представляю его маленьким, в длинных шортах. Вот он идет по пыльному двору мимо школьного стадиончика. Ребятня с криками носится по разбитому полю. Старенький мяч звенит от ударов. Потертый футляр бьет по голым худым ногам. Внутри – скрипка. Идет в музыкальную школу, разучивать надоевшие гаммы. Ноги в детских стоптанных сандалиях непроизвольно повторяют финты пацанов. Так и хочется ударить по «пятнистому». Нельзя!
- Уже лет двадцать автографы собираю, - продолжает он. – Футболистов. Ни одного матча не пропускаю. Только автографа Рональдиньо у меня нет. Вот об этом я мечтаю. Но…Видно, и здесь не судьба!
- Будет вам автограф! – неожиданно для себя, заявляю. – Я вам - его, вы мне – хорошую оценку! Роспись Рональдиньо я через неделю принесу! Обещаю! – Я горячо прижимаю руку к левой груди и умоляюще произношу. – Поверьте мне! Я принесу! Потому что я должен поступить!
Он недоверчиво глядит на меня. Вдруг наотмашь махает «паркером» в воздухе.
- А-а! Была, не была! Поверю вам! – Расписывается на экзаменационном листе. – Хоть это практически невозможно, но почему-то верю! Ставлю «хорошо». – У меня перехватило дыхание. Он поднимает на меня глаза. – Знаете, меня столько раз обманывали в жизни…
18 июля.
- Куда ты лезешь? На фига? Покрасоваться решил? Делать больше нечего? – горячо убеждает меня Саныч, одновременно поправляя на мне страховку. – Это же «девятка»! Понимаешь, «девятка»! Не сможешь! Ты же, по «шестерке» всего два раза ходил!
Я насуплено молчу. Действительно, куда я лезу?! Максимум, каким маршрутом я ходил, это шестой категории сложности. А тут «девятка»…Даже из «зубров» – альпинистов мало кто рискует проходить этим маршрутом на «Бонанзе». Саныч, самый опытный среди нас, наш гуру, добровольный инструктор, ходил…Но он еще лет тридцать назад штурмовал вершины в одной связке с Визбором, у него есть значок «Снежный барс». А их вручают только тем альпинистам, у кого за спиной все пять семитысячников Советского Союза. Но Она сказала мне десять минут назад, глядя своими бездонными глазами на вершину скалы:
- Смотри, смотри! Там цветочек красивый растет! Такой, оранжевый!
Я прищуриваю глаз, стараясь рассмотреть. Действительно, что-то яркое растет на самой верхотуре скалы, поросшей редким мхом. Еле видная точка. Приходится высоко задирать голову. Кажется, что каменистая верхушка прореживает облака. Она закуривает и игриво спрашивает:
- Если ты меня любишь, достанешь цветочек? А? Любишь? Достанешь?
И вот, чтобы скрыть напряжение, проверяю снаряжение. Мне помогает Саныч. Нервничаю. Похлопываю по красной каске «Petzl» на моей голове. Саныч внимательно теребит на мне «беседку». Это такая страховочная обвязка. Обвязываюсь динамической веревкой диаметром 10,5 миллиметров узлом «восьмерка». Разрывная нагрузка – две с половиной тонны. Френды. Закладки. Оттяжки. На ногах – «скальники» - специальные туфли на два размера меньше. Так удобнее. Натираю руки магнезией, чтобы ладони не потели.
- Саныч, подстрахуй, а?! – прошу я «зубра».
- А что мне остается делать? – бурчит он. – Молодые вы еще, покрасоваться вам надо перед девахами! Ладно! Там закладки через каждые два метра. Выдержат. Постарайся без срывов, «онсайт»? Понял? Наверху – «станция»…
Я киваю. Саныч вбивает крюк с кольцом и встает на самостраховку. Нижняя страховка. Незаметно крещусь и начинаю подъем. В рюкзаке за спиной расходный репшнур и нож. Репшнур - так, на всякий случай. Погода-то стоит хорошая. Солнышко так ярко светит. Действительно, закладки через каждые два метра. Сначала нетрудно. Саныч помаленьку выдает веревку. Дохожу до первой «полки», перевожу дыхание. Потом вновь начинаю подъем. Уже труднее. Лишь бы не сорваться. Хотя закладки выдержат. С трудом прохожу «нависание». Дальше – сплошная вертикальная стена. Забираю вправо. Просовываю веревку сквозь кольцо оттяжки, щелкаю «карабином». Пот застилает глаза. Вниз не смотрю. От напряжения дрожат руки. Чуть не срываюсь. Меня снизу подбадривают. На десятой оттяжке большие зацепки пропадают. Приходится идти по мизерам. До земли уже метров тридцать. Крепко стою на ногах, но зацепок для рук выше головы просто нет. Зато есть две косые подхватки. Правда, их надо правильно нагрузить. Тут и есть ключ всего маршрута. Наверху, в метре от него – крюк. Надежная станция на двух шлямбурах, сблокированных полуметровой металлической цепью. Уже недалеко от вершины вдруг срываюсь. Пролетаю пол-метра до шлямбура и столько же после. Ближайшая закладка надежно держит. Успеваю немного откинуться от стены. Д-да, век живи – век учись, а сорвался – закрепись. Закрепляюсь. Держусь за «бровь» вподхватку, стараюсь, как можно выше встать на ноги. Зацепок – нет, только маленькие впуклости под пол-фаланги пальцев. Ноги в «скальниках» держат только на трении. Дальше – легче. Вот и вершина. Наверное, прошло не меньше часа. Дышу полной грудью. Смог! Получилось! Дрожащими руками срываю цветок. Какой-то он невзрачный. С земли выглядит красивее.
Прошу Саныча выдавать и спокойно начинаю спуск «парашютом». Спустя две минуты я на земле.
- Молодец! Класс! – хлопают меня по плечам и спине. Я пожимаю протянутые руки, но глазами ищу Ее. Она подходит ко мне, я достаю цветок и протягиваю Ей. Под одобрительный шум и крики Она крепко обнимает меня и целует глубоко. Долго. Я счастлив! Ради таких минут и стоит жить!
Все это вспоминаю, когда разговариваю с бывшим одноклассником. Коля – агент ФИФА, покупает, продает футболистов. Разбогател.
- Чертовски трудная задача, - задумчиво говорит он. – Практически неразрешимая.
- Помоги, Колян! На тебя вся надежда. – Если мне и Коля не поможет, все! Я пропал! Все эти дни после экзамена я только и делал, что искал автограф Рональдиньо. Его даже на Интернет-аукционах не купишь. Даже за большие деньги…
- Очень надо? – переспрашивает меня Колян. Оказывается, я задумался.
- Надо! – отвечаю. – Жизнь рушится…
- Ладно! – он явно на что-то решился. – В Бухаресте коллега живет. Мы иногда помогаем друг другу. Его клиента на днях «Барса» прикупила. Во второй команде пока играет... Попробую тебе помочь…
Колян – хороший товарищ. Я стал его благодарить, но он оборвал меня:
- Пока не за что! Кстати, как зовут профессора?
Я сначала не врубился.
- Сергей Петрович. А что?
- Как что? – изумился Коля. – А кому Рональдиньо подпишет фотографию?
21 июля
- Вы меня сделали счастливым! – глаза профессора были влажными. Он даже не стыдился слез.
- Да что вы! – скромно говорю я. Мне неловко. Сидим вдвоем в пустой аудитории. Очередные экзамены закончились. В руках у Сергея Петровича фотография знаменитого бразильца. На ней он со своей белозубой, знакомой всему миру, улыбкой, держит в руках футбольный мяч. Точно такой же мяч лежит на столе перед профессором. Фотографию пересекает, написанная летящим небрежным почерком, длинная надпись латинскими буквами.
- Это на португальском, - замечаю я. – Написано: «Для Сергея Петровича, профессора кафедры географии университета от Рональдиньо. С пожеланием удачи, добра и счастья». - Я беру мяч в руки. – Также он расписался на мяче, который вы на фотографии видите.
- Спасибо вам! – профессор растроган. – А я вам, честно говоря, не верил…
- Ничего страшного, - успокаиваю его. – Я сам не верил, что удастся заполучить этот автограф…
31 июля.
- Поступили? – спросил меня старый кадровик. – Судя по его цепкому взгляду и хватке, он лет тридцать оттрубил в МВД. Наверняка, был опером. И не самым плохим.
- Да! Вот бумаги, - я протягиваю ему справку из университета. – Поступил на первый курс заочного отделения географического факультета.
- Лады! – вдруг развеселился кадровик. – Но знаете, какая у нас зарплата?
- Меня это не интересует, – я произнес заученную заранее фразу. - Главное, это практика, которая поможет в моей будущей профессии.
- А кем быть хотите?
- Синоптиком, - лукавлю я. – С детства мечтал!
- Прекрасненько! Значит так! В понедельник в восемь утра, как штык, быть у проходной, на работе! Понятно?!
- Яволь! – решил пошутить я. Настроение прекрасное. Правда, он шутки не оценил. Поэтому я поправился. – То есть, так точно!
А вечером я увидел Ее. Она стала еще красивее. Прошло уже два с половиной месяца с момента нашей последней встречи. Увидел Ее по «телику». Случайно. После новостей, Она рассказывала зрителям о завтрашней погоде. Нельзя таких и на пушечный выстрел подпускать к прогнозу погоды на телевидении! Нельзя! Мужики прослушают сводку. Не услышат. Оглохнут. Все органы чувств им заменит одно только зрение.
Она улыбнулась обворожительной улыбкой, томно распахнув сотням тысяч телезрителей свои прекрасные с поволокой глаза.
- Погода завтра будет определяться областью пониженного атмосферного давления. На большей части территории страны пройдут ливни с грозами, которые принесет нам антициклон из Скандинавии. – Она встала вполоборота, не забывая, улыбаясь, смотреть на меня. Ее нежные пальчики пробежали по Европе, коснулись Альп, окунулись в Средиземное море. – Сильно похолодает. Ветер северный, умеренный, 5-7 метров в секунду. Температура в столице понизится до 11-13 градусов тепла. Рекордно низкая температура в это время года была зарегистрирована в 1937 году. Тогда 1 августа температура воздуха составила всего…
2 августа.
- Людей у нас не хватает! – доверительно сообщает мне Вергилий Георгиевич, зам начальника Гидрометеослужбы. Мы уже полчаса сидим в его кабинете. За это время я узнал, что нет прекраснее и благороднее профессии, чем профессия синоптика. – Платят нам мало, оборудование морально устарело. Поэтому прогнозы выдаем только на пять дней вперед. Дальше не заглядываем…А ведь наша работа, ой, как нужна и важна!
- Вергилий Георгиевич, а в каком отделе я буду работать? – мне вечно не хватает терпения.
- А где вы бы хотели? – в свою очередь интересуется он.
- В отделе прогнозов!
- Почему - именно там?
- Не знаю, - отвечаю. – Наверное, потому что в будущем хочу быть именно синоптиком.
- Вынужден вас огорчить, - говорит мой начальник. – Это в основном женская епархия. Мы уже приняли решение направить вас в градобойный отдел. Будете облака расстреливать, когда надо. Вас научат. А надо уже сейчас!
За окном стучит дождь с градом. Настроение упало. Мелкие льдышки бьют по карнизу, навевая тоску. Холодно. Вергилий Георгиевич пытается меня утешить.
- Это чисто мужская работа. И очень интересная!
Хороший он все-таки мужик!
- Что ж, – говорю. – Я согласен!
3 августа.
Сегодня я расстреливал облака. Прикольно, мне понравилось! Но обо всем по порядку.
- Технику безопасности прошел? - спросил мой теперешний коллега с редким именем Самсон. – Расписался?
Я киваю. Мы стоим в просторном ангаре. Здесь полно оборудования, спрятанного под чехлами и брезентом. Самсон – с перепачканными маслом, руками показывает мне градобойную пушку. Отбрасывает брезент, которым она накрыта. Действительно, похоже на пушку. Длинное сопло - длиной метра четыре - уставилось на меня. Диаметр поражал – не меньше полуметра.
- Красавец, а?! – горделиво утверждает Самсон, вопросительно глядя на меня.
- Ага!
- Раньше, собственно, лучше было. Целые зенитные установки имелись…Сейчас похуже, но тоже ничего. Вот из таких малышек, собственно, - он любовно погладил рукой ствол. – Мы и расстреливаем облака. Сейчас град, так?
- Так, - подтверждаю я.
- Берем патроны с хлористым серебром, - Самсон кивает на ящик, стоящий чуть поодаль. - А если надо, наоборот, вызвать дождь, используем, собственно, патроны с йодистым серебром. Хотя я считаю, что эффект от этих игрушек минимальный. Уже год пытаюсь сконструировать звуковую пушку. - Понимаешь, - он с жаром стал мне доказывать, размахивая руками. – Град, собственно, сравнительно редкое, но крайне разрушительное явление. Обычно градины имеют диаметр от пяти миллиметров до двух-трех сантиметров, но встречаются экземпляры весом до килограмма, а скорость их падения, собственно, достигает десятков метров в секунду. Для образования градин необходимо сильно переохлажденное облако с восходящими потоками воздуха, которые, собственно, должны долго удерживать замерзшие капельки воды, чтобы на них успело намерзнуть достаточно много льда.
Он увлекался все больше. Было видно, что быть метеорологом его призвание.
- Я же хочу, собственно, сконструировать звуковую пушку. Только представь. С помощью радара мы обнаруживаем опасное облако, и из такой пушки каждые шесть секунд расстреливаем его смесью воздуха с ацетиленом. То есть, собственно, обстреливаем облачко положительно ионизированными ударными волнами, провоцирующими в нем микронеустойчивости, которые и препятствуют образованию града! Понятно? – спросил он.
- Конечно! – ответил я, хотя ничего не понял. – Супер! Мне твоя идея нравится.
- Тогда заряжай! – командует он.
Я беру тяжелый патрон, несу к пушке. Клацает затвор. Оружие мы выкатываем во двор. Патрон заталкиваем в казенник, Самсон милостиво разрешает сделать мне первый выстрел. Я давлю на рычаг, находящийся справа пушки. Раздается громкий хлопок, вверх на свидание с мрачной тучей весело несется, оставляя белую дорожку, наш патрон. Пушка вздрагивает. Отдача слабая. Стреляем еще. Стреляем долго, пока не расходуем целый ящик снарядов. Град уменьшился, но не прекратился.
- Ничего, - хлопает меня по плечу Самсон. – Считай, собственно, что день уже прожили не зря!
Я же вдвойне прожил день не зря, потому что видел Ее. В столовой, во время обеда. Я стоял в очереди, как раз выбирал компот, когда услышал за спиной:
- А ты что здесь делаешь?
Я обернулся и сначала утонул в озерах Ее глаз.
- Карьеру! – сказал первое, что пришло на ум. – Понимаешь, синоптиком с детства хотел быть. Не пожарным, не космонавтом, а именно синоптиком!
- Что за шутки?! – Ее брови улетели вверх. Глаза от удивления распахнулись еще больше. У Нее всегда это получалось изящно и красиво.
- Я серьезно! Работаю здесь. Практикуюсь. Я ведь поступил на геофак…
Она улыбнулась, в глаза потеплели. Стала такой же, как и раньше. Показалось на секунду, что вернулось то время, когда во всем мире нас было двое. Она и Я.
- Из-за меня? Надеешься меня вернуть?
- Да нет! Совсем не из-за тебя. У меня внутри уже все перегорело…
- Быстро же, - печально констатировала Она, уставляя свой поднос овощными салатиками.
- Давай вместе пообедаем, - не выдержал я.
- Мне есть, с кем обедать, - холодно сказала Она. А мне так хотелось грохнуть на кафельный пол свой поднос с обедом, который я держал в руках. Вновь выволочь во двор градобойную пушку и расстрелять не тучи, а все вокруг на земле. Она уходила. Ни разу не обернулась. Села за крайний столик. Высокий парень в строгом костюме поджидал Ее. Очки на тонком лице придавали ему налет аристократизма и ума. Он суетливо помог Ей выгрузить тарелки. Только после этого Она отчужденно мазнула меня быстрым взглядом.
6 августа.
- Взбесилась погода, климат сошел с ума! – резюмировал Вергилий Георгиевич на ежеутренней летучке. - Ночью столбик термометра упал до плюс трех градусов тепла! Рекордно низкая температура за все время метеонаблюдений! - Он встал и подошел к карте. – Везде заморозки, виноград гибнет! Отдыхающие в массовом порядке покидают курорты! Ночью на севере страны пошел снег! Принято решение объявить штормовое предупреждение!
Я узнал, как зовут очкарика. Валериан. Старший научный сотрудник. Самый молодой в республике доктор наук. Ему прочат блестящее будущее. С квартирой в центре города и модной иномаркой серебристого цвета. На ней он привозит Ее на работу, а вечером увозит. Куда, я не знаю. Меня грызет ревность. Она настолько голодна, что мигом съедает меня со всеми потрохами. Я уже многих знаю, мне строит глазки Азалия из отдела метеонаблюдений. Симпатичная жгучая брюнетка…С Самсоном мы явно сдружимся. Он – технарь от Бога! У него, вернее, у нас в ангаре, столько разных инструментов, всяких деталей, проводочков…А я уважаю людей, которые разбираются в том, в чем я сам – ни бельмеса. Вчера он открыл мне еще одну свою тайну.
- Никому не говори, собственно, - попросил он. «Собственно» – его любимое словечко.
- Слово даю! – пообещал я.
- Понимаешь, я хочу, чтобы люди любовались природой. Всегда! Независимо, собственно, от погоды на дворе. Ведь у природы нет плохой пого-ого-ды! – напел он. – Вот что я придумал, – перешел он на шепот, приобняв меня. Мы смолим сигаретки в курилке. Больше никого нет. – Я придумал установку, которая будет красить облака в любой, нужный людям, цвет!
Он победно посмотрел на меня.
- Зачем? – оторопел я.
- Не понимаешь, - покачал он головой. - Допустим, перед зарей бьем по облакам голубым или перламутровым распылителем, собственно, окрашиваем их в эти тона. Перед закатом – стреляем патронами с оранжевым наполнителем. Красиво будет! Всем! Влюбленным – в кайф! А? Как я придумал?
- Мне нравится! – я восхищенно посмотрел на него. Меня действительно поразило. – До этого еще никто не додумался.
- Я уже установку, собственно, собрал. Мелочь осталась. Но есть одна проблема…
- Какая?
- Нужна особо густая, быстро распыляющаяся краска. Такая есть только на складах министерства обороны. Я узнавал, просил. Но сам понимаешь, кто мне ее выделит…
Я попытался его успокоить.
- У нас в клубе есть скалолаз, заслуженный альпинист. Он генерал-майор, кажется. Заместитель министра. Я поговорю с Санычем…
10 августа.
- Я понимаю, почему вымерли динозавры, - сказал я Самсону, наблюдая через окно за медленно падающим густыми хлопьями снегом. Сейчас мне действительно до слез жалко этих больших добродушных доисторических животных. Мы с Самсоном сидим в ангаре, курим. Бесполезные пушки от стыда спрятались под брезент. Метет поземка. Сегодня в городе включают отопление. Люди давно достали из шкафов зимние вещи. – Наверное, снова наступает ледниковый период…
- Да, на нас уже всех собак, собственно, спускают, – отвечает напарник. – К телефону опасно подходить. Но мы же не виноваты, что погода так внезапно испортилась!
- Не виноваты, - эхом подхватываю я.
Наступает тишина.
- А ты к нам устроился, собственно, из-за Нее? – вдруг в лоб спрашивает Самсон.
- С чего ты взял? – я пытаюсь задать вопрос как можно небрежнее.
- Сразу видно, - вздыхает он. – Хорошая девочка. А Валериан…- он машет рукой.
- Что Валериан? – с надеждой переспрашиваю я. Вдруг он окажется представителем сексуальных меньшинств?!
- Бабник он, – тянет Самсон. – Прекрасный ученый, но, собственно, бабник. Мимо женской юбки спокойно пройти не может. Ей с Валерианом тяжело будет…
А вчера я разговаривал с Санычем.
- Точно, для науки, нужно? – с пристрастием спросил он, строго глядя в мои глаза. В упор.
- Чтоб я на скалу больше никогда не пошел! – дал самую страшную для нас двоих клятву.
- Лады, - успокоился он. – Выделю тебе грузовик этой самой краски всех цветов и расцветок. Все равно она у нас только зря лежит и высыхает. На днях привезу. Для науки не жалко…
- Спасибо, Саныч! – мы пьем чай на кухне генерала. Любит он хорошо настоянный чай. Из командировок постоянно привозит разные пахучие травы. – На скалу, видать, не скоро пойдем…
- Уже в следующем году, наверное, - тяжко вздыхает он. Я тоже вздыхаю. – А так хочется на «Волшебную лампу» пойти!
Мы растравляем себя, запивая разочарование крепким душистым вкусным напитком.
13 августа.
Сегодня самый счастливый день в моей жизни! Я на седьмом небе! Меня распирает от желания перевернуть горы. Как будто я снова покорил «Бонанзу», как тогда, упорно штурмуя вершину с растущим на ней среди редкого мха одиноким оранжевым цветком.
- У тебя есть свободное время после работы? - неожиданно спросила меня Азалия. Она зашла в ангар, когда там не было моего друга-изобретателя. – Мне очень надо с тобой поговорить!
И вот мы сидим в слабо отапливаемом кафе, пьем кофе. Перекидываемся ничего не значащими фразами. Естественно, о погоде. Это самая популярная тема сегодня в стране. Даже о женщинах, моде, вчерашних телесериалах и футболе говорят меньше. Я жду, когда Азалия сама начнет разговор.
- Я знаю, что у тебя был роман с Ней, - наконец она начинает. – Знаю, что ты безнадежно влюблен в нашу телезвезду.
Раздражается, щеки горят. Азалии это не идет. А-а, к чему все эти недомолвки!
- Да, - подтверждаю я. – Мы год встречались. Она ушла. Поэтому я устроился сюда работать. Чтобы быть поближе к Ней, вернуть Ее…Но боюсь, мне это не удастся…
- Удастся, - уверенно говорит моя симпатичная коллега. – Я помогу.
- Как?
- Я тоже долгое время встречалась с Валерианом. Думала, что мы поженимся, - у Азалии задрожали губы. – Я рожу ему ребеночка, мальчика. А потом – девочку. Будем их растить, ходить в кино, вместе стариться…У меня сердце кровью обливается, когда вижу, как он Твою каждый вечер провожает…
Я положил руку поверх ее ладони.
- Ну, а что теперь можно сделать?
Она вытерла платочком мокрые глаза.
- Я позвоню Валериану и скажу, что хочу побыть с ним последний раз. Думаю, он не откажется, - губы женщины тронула циничная улыбка. – Мы поедем к нему. Как и всегда раньше. Я попрошу свою подружку позвонить Ей. Мол, звонит врач из «Скорой помощи». Валериану плохо. Он дома лежит. Она на крыльях прилетит. А тут мы…
Она заказала пятьдесят граммов коньяка с лимоном.
- В этом деле все средства хороши. Поэтому давай поможем друг другу. В назначенное время прогуливайся недалеко от дома Валериана. Встретишь Ее после того, как она все увидит своими глазами. А дальше все зависит от Тебя…
- Но он же вряд ли останется с тобой после этого, - я не хотел, но все же задал мучавший меня вопрос. Не мог не спросить. – Во всем будет винить только тебя. Всю жизнь.
Она вновь улыбнулась. Так, наверное, улыбались перед решающими битвами Чингисхан, Македонский и Наполеон.
- А вот это уже мое дело!
15 августа.
Распахнула дверь и вылетела на улицу. В черной шубке, Она была неотразима! Даже плачущая. Я спрятался за заснеженным деревянным детским грибком, растущим в замерзшей песочнице. Вылетела со двора. Я поспешил за Ней. Махнула рукой у обочины. Скрипнув тормозами, остановилось такси. Она влетела туда и машина, судорожно дернувшись, сорвалась с места. На «Волге», собранной своими руками, меня поджидал Самсон. Мы сели в его колымагу и помчались следом.
- Куда Она, собственно, едет? – спросил водитель.
Я узнавал знакомые перекрестки и дома.
- Домой!
У дома я выждал, пока Она поднимется на лифте, а потом в третьем, слева, окне, на четвертом этаже вспыхнет свет. Родное для меня окошко.
- Пора! – я взял заранее приготовленный рюкзак, огромный букет роз с заднего сиденья и вошел в подъезд. «Волга» уехала. Еле вошел в тесный лифт, пространство которого сразу наполнилось чайным ароматом. Специально купил оранжевые. Цены на цветы взлетели до небес, но, несмотря на это, оранжевые я нашел только в цветочной палатке грузина Георгия. У Нее же завтра день рождения! Всю зарплату за полмесяца работы в Метеослужбе отдал. Поднялся на пятый этаж. Тихо прошел по коридору, стараясь тяжело не ступать. Рекогносцировку провел еще вчера. Подошел к лестнице, ведущей на чердак. Вытащил ломик из рюкзака, поднялся по перекладинам наверх. Люк взломал легко. На крыше было жутко холодно. Ветер в прямом смысле свистел в ушах. Мороз перехватывал дыхание. Я надел перчатки с обрезанными пальцами. Снял куртку. Достал «беседку». Натянул ее на теплые штаны. Достал бухту. Пристегнул к стальному столбу телевизионной мачты и продернул веревку. «Не беда, - думал я о жильцах дома, уютно устроившихся перед телевизором. – Пять минут неудобств и смотрите свои сериалы дальше». Сунул в рюкзак цветы, устроил его за спиной и на сдвоенной веревке шагнул в пустоту.
Быстро спустился на балкон, снял снаряжение, вытащил розы. Несколько раз выдохнул, стараясь успокоить дыхание. Затем негромко постучал в стекло балконной двери.
16 августа.
- С днем рождения, Маленькая моя! – я осторожно коснулся Ее лба губами. Стал целовать закрытые глазки. Она, как кошечка, потянулась, открыла глаза и посмотрела на меня.
- Здравствуй, любимый! – За эти слова из Ее уст я легко могу отдать жизнь. – Который час?
- Шесть утра!
- Но ведь еще рано! – Она смешно надула губки. – Еще часик можно поспать. Я так согрелась под одеялом…
- У меня для тебя сюрприз к дню рождения, - я протянул Ей руку. – Вставай! Я Тебе его покажу.
Меня окатило волной такой нежности, когда я увидел Ее смешную пижамку, с вышитыми разноцветными котятами на ней. Я обнял Ее и поцеловал. Мы подошли к окну, выходящему на балкон. Занималось утро. Впервые, за много дней, из-за насупившихся туч показалось солнышко. Оно несмело стало лизать наши лица и снег на улице. Я поднял телефонную трубку.
- Самсон, давай!
Где-то за много кварталов отсюда небо стало расцвечиваться разноцветными гирляндами. Мы всю позапрошлую ночь заливали в патроны краску всех цветов радуги. Ее было много, а Самсон все переживал, что никакого эффекта все равно не будет. Облака разукрасить не удастся.
Но они потихоньку меняли цвет, как на детских раскрасках. Из буро-черных постепенно становились розовыми, желтыми, перламутровыми, радужными, фиолетовыми, зелеными, красными, цвета беж, кофе со сливками, мороженого крем-брюле, Ее ярких смешных котят на пижамке…Больше всего на небе было оранжевого цвета. Люди на улицах останавливались и закидывали вверх головы. Отсвет радуги ложился на их лица и серо-черную мрачную одежду. И на этих хмурых лицах, забывших за этот месяц о лете, появлялись первые улыбки, слышались удивленные радостные вскрики.
- Теперь, наверное, наступит лето, - Она поцеловала меня в губы. – А мы с тобой пойдем на скалы. Спасибо, Малыш!
Я посмотрел на облака, игравшие всеми возможными красками, на разгоравшееся все смелее солнце.
- У нас теперь всегда будет лето! Между прочим, - вдруг, некстати, вспомнил. – Я теперь знаю, что солнышко всходит именно на востоке!
|
|