Снежная зима. Декабрь год 2006.
«Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.»
А.С.Пушкин
Могу себе представить радостный восторг Пущина, когда он получил листочек бумаги со стихами лицейского товарища, в заснеженной Чите, перед отправкой в далекое сибирское поселение.
Наверное, нет чувства более стойкого и надежного чем дружба. Хранимая годами, согреваемая воспоминаниями, освященная общей историей поколения, в которой так много дружеского участия. Что там любовь с ее биохимией! Ну, разве что материнская? Нет, не отрицая любви ни в коей мере, я ставлю на дружбу!
Хотя... пять лет я живу вдали от своих друзей, и замечаю с грустью, что и с дружбами что-то тоже происходит. На расстоянии дружеские нити-связи истоньшаются, и не рвутся, нет, но, как бы растворяются в пространстве и во времени. Остаются теплота воспоминаний, старые фотографии, иногда несколько минут телефонной беседы ни о чем. Выдашь время от времени редкий эпистолярный изыск, и снова погружаешься в текучку дел, оставляя на потом разговоры, письма, воспоминания. «Суета сует и всяческая суета!». А как хочется просто поделиться тем, что видишь, тем, что занимает сейчас твои мысли, что радует и огорчает, да просто - легкий треп за чашкой утреннего кофе, за столом у окна - а за окном заснеженные липы - зима-зимушка, что может быть лучше, друг мой?
А снег идет второй день, и надо, обязательно надо идти туда, в этот снег, на улицы, которые из серых и будничных, превратились в белоснежные и нарядные. Мой первый друг, мой друг бесценный, я беру тебя с собой! Допиваю обжигающий кофе, обматываю двухметровым шарфом шею (так носят в Европе, и я привыкла, шарф заменяет шапку, варежки, иногда даже куртку), джинсы закатаем, вот так – не очень-то здесь убирают тротуары, нет навыков, большой снег – большая редкость! Бегом к выходу, мимо улыбающейся уборщицы, умывающей мраморные лестницы чем-то таким, с фиалковым запахом. Она журит меня за то, что я редко поливаю свою пальму, украшающую наш этаж: «Сегодня же всенепременно, полью, уберу опавшие листья. Ах, вы уже? Danke!». Открываю дверь на улицу, мягко звенит колокольчик - румяный почтальон привычно приветствует меня звоночком велосипеда – ну какие же они смешные, немцы! Тут в пору на лыжах ходить от дома к дому, а они бороздят сугробы велосипедными шинами, разбрасывая снежные брызги, усердно нажимая на педали – велоснегоход!
Я живу в районе, который всегда был населен рабочими и студентами, близость вокзала и Университета, дешевое жилье. Из труб на крышах однообразных серых зданий дымок, здесь сохранились еще печки и, заменившие их, камины. Многие дома не заселены, хозяева уехали на запад, и с закопченных стен брошенных зданий, смотрят на нас пустыми глазницами холодные окна. Идем к вокзалу, проходим через тоннель, который местные смешно называют Bazillenrohr – бацильная труба, и выходим прямо в центр, на театральную площадь. Во время войны здания театра и средневековой кирхи были полуразрушены, но, любовно восстановлены потом на пожертвования горожан. Остроконечные крыши собора пронзают снежные облака готическими пиками, бьют часы, вызванивают гулкую мелодию колокола. Вот здесь, за углом, моя любимая кофейня, а рядом магазинчик французских традиционных продуктов. Там, на узеньких прилавках, поблескивают тусклым стеклом бутылки вина, масляно посвечивают головки сыров, хозяин в огромном белом фартуке и крахмальных нарукавниках, всегда рад посетителю, и обязательно нальет для пробы вино из новых поступлений и угостит бутербродом с гусиным паштетом. Мне он всегда говорит: «здравствуйте» и уверяет, что русских женщин узнает сразу, по глазам. Я верю и охотно рассказываю ему про наши зимы, про сорокоградусные морозы и иней на ресницах. А рядом итальянская кофейня, запах кофе смешивается с морозным воздухом, в окнах - пирамиды из шоколадного и фруктового печенья. Обязательно зайдем сюда как-нибудь, выпьем по чашечке Musetti и возьмем изумительное итальянское пирожное "Бинье " с обжаренными фисташками, обещаю! А сегодня я хочу показать как можно больше: города, улиц, людей. Идем к Ратуше! Рождественские базары уже закрыты, но праздничную карусель еще не убрали, а рядом, в маленьком деревянном домике-киоске, продается горячее вино – глинтвейн, и, конечно, традиционные жаренные на углях сосиски. Запахи дыма и свежей корицы наполняют площадь ощущением праздника и праздности. Ратуша - белая, с черно-красными крышами, отражается в огромных стеклянных витринах современного супермаркета, звучит старая шарманка, и шарманщик, снимая шляпу, кланяется прохожим, не пожалевшим монетку. В самом конце площади звучит мелодия окарины и флейты. Это индейцы, откуда они здесь и почему, не знаю, но видела этих «пернатых» музыкантов и в Берлине, и в Дрездене. Маленькие, смуглые, в уборах из гигантских перьев, вплетают они звуки своих мелодий в пение старой немецкой шарманки.
Куда теперь? Может в парк, к озеру, где в незамерзающей воде плавают жирные утки, а маленькие немецкие старушки крошат им зачерствевший хлеб? Нет, лучше просто покатаемся по городу, поглазеем в окна, послушаем и посмотрим на людей. После глинтвейна, который я привыкла называть по-немецки Глювайн, стало тепло и весело.
А у всех транспортных средств города сейчас рандеву, на центральной площади собрались автобусы и трамваи всех линий, и отправятся они, каждый по своему маршруту, минута в минуту, по расписанию. И это не легенда! По немецким автобусам можно проверять часы. Опоздал автобус? На десять минут? Это невозможно, проверьте ваши часы! Выбираем маршрут. Предлагаю местечко Клаффенбах, где стоит замечательный замок на воде Вассершлос. Дорога длинная, поэтому купим часовой билет за один евро пятьдесят центов. Дорого? А пунктуальность, а чистые салоны и мягкие кресла, а кондиционеры летом? Думаю нет, в самый раз. Сегодня рабочий день. Салон автобуса заполнен едва ли на половину и, в основном, женщинами. Обрати внимание, типичные немки, среднестатистические, как говорится. Я уверена, рассекают по Германии на шикарных и не очень авто утонченные, с бездной вкуса во всем, пахнущие духами и умело подкрашенные немки! Но, мы таких не увидим, могу поспорить! И обязательно выиграю спор. Общественный транспорт не для богатых и успешных красоток.
Итак, вот они, наши среднестатистические: короткая стрижка, очень часто очки на тонком крючковатом носике, брюки-дудочки и куртка. Подходит всем, универсально, асексуально, демократично. И никакой косметики! Мне иногда кажется, что скромные немочки, когда-то, очень хорошо затвердили для себя, что подчеркивать свою женственность, заниматься украшательством себя любимой стыдно, гадко, унизительно! Может это издержки эмансипации? Помню, как наша учительница на языковых курсах убеждала нас в том, что косметикой пользуется только артисты и проститутки. Далее шла весомая пауза и панорамный взгляд на аудиторию. Честно сказать, не все наши курсантки относились к макияжу с умеренностью и тактом, у многих губы полыхали, как знамена бывшего союза, где эти излишества были так желанны и недоступны. Но, это мы посмотрели на среднестатистическую немку «слегка за сорок». А вот заходят молодые дамы. Вынырнув из гнезда, свитого шарфом, блеснут они железом или серебром пирсинга (брови, нос, губы, язык – все, или на выбор), взъерошенные волосы поразят оттенками от фиолетового до красного, коротенькие куртки с меховыми воротниками, тяжелые сапоги с опушкой и ...голое пузо! Ну, не всегда пузо, иногда аккуратный смуглый животик, но голый! Брр! Холодно стало даже. Мне кажется, что талии некоторых местных красавиц обрастают жирком не от усердного поедания фаст-фудов, а исключительно в защитных целях, ну как животики и бока у входящих в зиму сусликов. А вот в автобус входит молодая мамочка с коляской, водитель предупредительно опускает площадку в середине салона, чтобы и маме и транспортному средству малыша было удобно. Тренькнул звоночек. Двери закрываются. Поехали! Перед нами уселись две старушки с корзинками, полными свежих фруктов. Только что с базара. Они оживленные и веселые. Вот кто мне нравится здесь безусловно, так это местные старушки. Они красят реденькие волосики в пастельные тона, носят кокетливые шляпки и меховые шарфики, всегда громко и весело тараторят и не перестают говорить друг другу «моя дорогая». Прелестные старушки! Они же завсегдатаи выставок, театров, посиделок в кофейнях и пивных. Пенсия позволяет им жить в свое удовольствие, а внуками бабушек здесь обременять не принято. Очень радует меня и то, что всегда и везде, какой бы серенькой мышкой не выглядела женщина, она обязательно украсит себя улыбкой и доброжелательностью. Попробуйте узнать дорогу у прохожего в Германии. Устанешь потом благодарить и отказываться от предложений прямо сейчас провести вас по маршруту, чтобы «совсем все стало ясно»! Удивительно приветливый и добродушный народ.
За окнами мелькают заснеженные улицы, на остановках в красной униформе стоят продавцы утренних газет, дорожные машины торопятся убрать проезжую часть от снега, чтобы в часы пик не занимать дорогу. Скоро наша остановка. Нажимаем кнопку, иначе автобус проедет мимо. Клаффенбах. Мы выходим. Недолгая прогулка по старинному замку, покрытые снегом поля для гольфа пусты, у входа в музей старинных автомобилей и мотоциклов играет на аккордеоне музыкант из Праги, играет, чтобы вы думали? «Подмосковные вечера». Все смешалось. Русская зима, немецкий замок, звуки родной мелодии, которую наигрывает чешский аккордеонист. Европа. Жаль, что мы приехали сюда зимой. Летом на площади замка, перед музеем, собираются усатые, пузатые и не очень, затянутые в кожу байкеры. Они оглаживают своих «коней» и натирают до блеска металл. А на детских площадках любители истории устраивают ролевые игры в костюмах времен битвы народов. Пиво льется рекой. Мы бы взяли мое любимое темное «Koestrizer», но, сегодня уместнее глинтвейн, повторим? Тем более, что глинтвейн зимой можно купить везде, и везде можно найти маленькое уютное кафе, где его готовят по своему особому рецепту.
Белый замок, окруженный темной водой и занесенными снегом деревьями, просто великолепен, он так похож на огромный парусник с саксонскими флагами на борту. Поскрипывает на ветру калитка. Прощально звучит аккордеон.
Домой мы возвращаемся затемно, хотелось бы успеть на вечернее рандеву, надо подготовиться к завтрашней поездке, а после десяти автобусы будут ходить только два раза в час, немцы рано встают, но и спать ложатся рано. Итак, что у нас завтра? Суббота! И мы купим на вокзале билеты выходного дня и отправимся в Дрезден! Кто с нами?
Дорожные зарисовки. Хемниц - Дрезден
Год прошел в поездах. От Хемница в Дрезден и назад.
Подъем в пять утра, глоток обжигающего кофе и бегом к вокзалу, благо он рядом с домом. Перемещаюсь практически на «автопилоте». Что-то там еще спит...внутри меня. Ну да ладно, главное не опоздать на поезд! Доспим в теплом уютном вагоне.
Попутчики, за год совместных поездок, стали почти родными. Улыбаемся, здороваемся, занимаем любимые места. Контроллер уже и не будит нас деликатным «Ваш билет, пожалуйста. Спасибо!». Беспокоит только залетных, случайных пассажиров.
За окном привычные пейзажи в сезонной раскраске. Все, что светилось и плавилось от солнца летом, сейчас тускло поблескивает мокрым и серым.
Вечером за окном заблестят огоньками рождественские пирамиды в окнах домов. Поезд идет быстро, темнеет рано, за окнами течет река праздничных огней: маленькими дугами-радугами светятся окна домов, угловатыми пирамидками елочки у дверей. Как хочется хоть немного снега! Хотя бы часть того, прошлогоднего! Но, уже декабрь, а за окном плюс десять! В моем дорожном блокноте рисунки и небольшие зарисовки. Полистаем вместе? Есть много забавного.
Вот, например:
«5 мая, Dresden – Chemnitz» . Рядом со мной сидит молодой человек. Он открыл свой ноотбук и "листает" странички в интернете. Напротив седенький старичок с аккуратной бородкой и в майке с надписью «Динамо». Есть такая, весьма популярная футбольная команда в Дрездене. Дедуля, видимо, фанат или взял майку у внука «погонять»? Пять минут назад старичок читал, но уснул вдруг, и книга падает на пол. Почти одновременно с моим соседом справа, я наклоняюсь за ней. На обложке надпись «Секс после семидесяти». Мой молодой попутчик с уважением смотрит на спящего «Динамовца» и, улыбнувшись мне, комментирует,
- Секс после семидесяти – это не просто! Пусть отдохнет!
- Пусть, - соглашаюсь я, смеясь.
Мой попутчик тоже еле сдерживается, чтобы не рассмеяться, но нам все же удается сохранить тишину и не побеспокоить боевого старика.»
И еще одна:
«2 сентября. Chemnitz. Мужчина в синем рабочем комбинезоне, проходит по вагону в поиске свободного места. Он несет булку с горячей сосиской и горчицей. Проходя мимо спящей негритяночки, нечаянно наступает той на ногу. Девушка просыпается и начинает осыпать мужчину ругательствами. Надо сказать, девушка сама виновата, ноги вытянула в проход, туда же выставила сумки и пакеты, а мужчина явно устал, и запах горячей сосиски отвлекал его внимание. Немцы народ сдержанный и неторопливый, обычно бывает достаточно обмена извинениями, в особо тяжелых случаях можно услыхать "шипение" в след. Но тут! Разбирательства вылились для простого работяги в небывалое экзотическое зрелище. «Маленькая шоколадка», сложенная просто как Богиня - с гривой волнистых волос, в белых джинсах и короткой курточке, изгибаясь и подпрыгивая, размахивая руками, поблескивая зубами и позванивая браслетами, с наслаждением стала орать во весь голос на ошалевшего мужичка,
- frigging elephant! you crushed me feet! that you are quiet idiot?*
«Элефант» просто онемел, поезд уже давно отправился, горчица капает на синий комбинезон, Шоколадка орет, люди в вагоне хохочут уже просто в голос.
Наконец, поняв, что ей ничего не добиться от этого истукана, девушка выхватывает сосиску из рук своего обидчика и с яростью засовывает в его, разинутый от удивления рот.
Смех прекращается сразу, наступает гнетущая тишина. Тишина осуждающая, враждебная.
Каждый может ошибиться, каждый может как-то выразить свои эмоции, но унижать? Девушка, похоже, понимает, что явно перегнула палку. Она, тихонько собрав свои сумки, покидает вагон. Неуклюжий пассажир усаживается на ее место. В вагоне становится тихо, только две старушки продолжают обсуждать произошедшее.
И тут наш герой вдруг начинает хохотать. Он смеется громко и заразительно, вытирая слезы на лице и потеки горчицы на форменной куртке. На лицах пассажиров опять появляются улыбки.
На одной из следующих станций, улыбающаяся Шоколадка выходит, находит нужное окно вагона и прощально примирительно машет рукой своему незадачливому попутчику. Он, к сожалению, не видит этого, спит бедняга.
Да, устают люди...»
Следующие две зарисовки немного грустные и, несомненно, могут быть объеденены одной темой – «Дочки – Матери». Может из этих зарисовок когда-нибудь родится рассказ?
10 Июня 2006 Dresden.
На перроне молодая женщина с девочкой. Мама в легком платье изо льна, высокий каблук-платформа, длинные волосы завязаны в высокий хвост, деревянная бижутерия, маленькой звездочкой блестит сережка-гвоздик в носу, такая же над верхней губой. Тонкий нос, высокие брови, мягкие полные губы. Глаз не вижу, несмотря на раннее утро, дама в темных очках. Но, что-то мне подсказывает, что и макияж она успела сделать сегодня. Довольно редкое зрелище для Германии – женщина, ранним утром, на вокзале при «полном параде» ?!
Впрочем, дама не только свежа и красива, но еще взволнованна и напряжена. Левой рукой она нервно теребит ремешок сумочки, внимательно оглядывая проходящих мимо людей, правой держит за руку маленькую девочку, на которую, впрочем, совсем не обращает внимания. Девчушке лет пять. Ее тоже, похоже, принарядили сегодня. Розовый костюм, на брючках отделка из белых кружев и тесьмы, белая шляпка из соломки, смешной рюкзачек-мишка за спиной. Малышке ужасно надоело стоять рядом с застывшей в ожидании мамой. Она уже покружилась вокруг ее ног, доедая мороженое, повисела на руке, пытаясь освободиться, попела песенку про «Шнип-шнап-шнапи», построила глазки сидящим на лавочке мальчишкам-школьникам и, наконец, присела на корточки прямо у маминых ног и поближе к маленькой рыжей собачке, которую привела на перрон важная толстая дама в коротких розовых брюках-бриджах, в прозрачной сетчатой блузе и с большой дорожной сумкой в руках. Маленькая девочка и большая солидная дама – обе в розовом. Я наблюдаю за ними, покатываясь со смеху. Собачка радостно облизывает мордаху девчушки, на которой наверняка остались следы мороженого. Мама, наконец, вмешивается, отдергивает дочь. Похоже, она немного не рассчитала и малышка шлепается на пол, к радости собачонки, которая тут же радостно бросается к ребенку. Шум, визг, толстуха хватает на руки собаку и уходит подальше. Женщина поднимает дочь, молча отряхивает розовый костюмчик и, снова крепко взяв ее за руку, выпрямляется, застыв в позе напряженного ожидания.
Девочка вдруг затихает и тоже в ожидании смотрит на маму. Она что-то говорит ей, спрашивает. Мама отвечает односложно, просит еще немного потерпеть. Отвечает коротко, совсем не гладя на дочь, и снова внимательно осматривает перрон.
Мне жаль малышку, я вспоминаю свою дочурку, когда той было пять лет. Неужели я тоже бывала так же невнимательна к ней, так же погружена в свои проблемы и переживания? Не видела, не замечала? Эх, вернуть бы назад хоть один из тех дней ее детства! Пережить бы еще раз. Моя девочка выросла и живет с мужем, ее тепло и любовь достаются мне только в редкие выходные дни, когда вся семья собирается у нас дома.
Засмотревшись на малышку, я что-то пропустила. В это время как раз подошел поезд, редкие пассажиры, выходя на перрон, устремляются к эскалатору. С женщиной что-то происходит: она вся вдруг подается вперед, навстречу спешащим пассажирам, снимает темные очки, и, прижав их к груди, буквально впивается взглядом в мужчину и женщину, которые последними выходят из поезда. Мужчина замечает этот взгляд, сухо и коротко кивает головой, нарочито быстро подхватывает под руку свою спутницу – нечто амебообразное в сером брючном костюме и с тросточкой-зонтиком в руках, и торопливо скрывается в толпе людей, спешащих к эскалатору.
Это мой поезд. Я больше не могу наблюдать за красивой мамой и милой малышкой в розовом праздничном костюмчике. Лишь из окна вагона вижу я, как неловко, словно сломавшись, опускается женщина на лавочку, как вытирает слезы, как маленькая девочка, руке которой, наконец, дали свободу, крошит булку, подлетевшему к ней откуда-то голубю.
5 июля. Neustadt.
Боже! Какая жара! И, как назло, вагон полон! Студенты сидят прямо на полу, шуршат пакетиками с бутербродами, передают друг другу пиво, хохочут, кричат, и снова хохочут. Пахнет пивом, потом, сигаретами, пахнет бог знает чем. Хорошо, хоть ехать мне совсем не долго, хорошо, что в поездах и автобусах работают кондиционеры. Только бы поезд трогался быстрей. Напротив меня уселись две дамы. Одна, похоже, моя ровесница, лет сорок – сорок пять, вторая - маленькая старушка лет восьмидесяти. Мать и дочь?
Я сразу вспомнила июньскую картинку на вокзале. Нарядные мама и дочь на перроне, испуганный мужчина, убегающий от них под руку с толстушкой в сером костюме.
В этот раз уже дочь напоминает мне изваяние, а маленькая старушка-мать неугомонную малышку. Разместившиеся прямо у моих ног мальчишки-студенты галдят и кидаются друг в друга пустыми смятыми пивными банками, толкают сидящих и тут же мило извиняются. Я ничего не слышу, я могу только наблюдать немой диалог матери и дочери, сидящих напротив меня. Старушка то и дело поглядывает в окно, суетливо потирает ручки, обнимает свою дочь и что-то спрашивает, заглядывая ей в лицо. Дочь, сурово сдвинув брови, смотрит в одну точку, прямо перед собой и упрямо молчит. Наконец старушка, не дождавшись ответа от дочери, спрашивает о чем-то у молодого человека, сидящего рядом. Реакция дочери поражает не только меня, но и всех, сидящих в вагоне. Резко встав, она выкрикивает примерно следующее,
- Господи! Да заткнешься ты, наконец, или нет? Или ты собралась всех достать сегодня, а не только меня?!
Выплеснувшись, женщина буквально падает на свое место и, отвернувшись от матери, тяжело дышит, нервно обмахиваясь носовым платком. В вагоне воцаряется тишина. Старушка тихо сидит, разглаживая брючные складки на коленях, студенты осуждающе поглядывают на разгневанную даму. Это длится каких-то минуту-две, но старая мать, почувствовав эту волну осуждения вокруг, кладет свою маленькую сухую ладонь на колено дочери и говорит,
- прости меня, дорогая, я больше не буду. В самом деле, я так редко выхожу из дома, что просто теряю голову, я больше ...
- Ах, мама! – прерывает ее дочь, уже не столько раздраженно, сколько испуганно и вопросительно смотрит на меня.
Моя станция, я выхожу как раз там, где почти месяц назад наблюдала ту первую картинку из жизни дочек-матерей. Прошел месяц, а может целая жизнь? Как похожи эти взгляды-призывы маленькой девочки и старушки. «Полюби меня, согрей, ответь! Я рядом». Как часто мы, стремясь к призрачному, минутному, теряем родное, близкое. Как часто...
Закончился год, скоро я сделаю последнюю запись в моем блокноте. Хотелось бы что-нибудь веселое,жизнеутверждающее. А может просто, с Новым Годом?
*Проклятый слон, ты отдавил мне ноги! Что ты молчишь, идиот?
|
|