Ранним сентябрьским утром я позвонил своему приятелю и спросил:
- Ждёшь?
- Жду, - ответил он. – Подъезжай.
Когда я подъехал, Алексей стоял уже у ворот и с нетерпением поглядывал на дорогу. Закинув рюкзак в багажник, он сел в машину и, обернувшись назад, где расположилась моя собака, сказал:
- Привет, Чара! – и глянув на меня, добавил, - Интересно, что скажут наши благоверные, если мы, к примеру, ни одной утки не убьём?
- А то не знаешь! Скажут, что у любовниц были.
- Ну, может, и не скажут… - неохотно возразил Алексей, - но подумают. Это уж точно.
- Да уж, им бы только повод, в момент из мухи слона раздуют. Не знаю, как твоя Катерина, а моя Настюха точно распузырится.
- Да и моя не лучше.
- Слушай, а как она смотрит на твои забавы сейчас?
- Ну, во-первых, от моих забав остался только пшик, - рассмеялся Лёха.
- Ой-ой-ой, можно подумать! – хохотнул я в ответ. - Тебя ведь до сих пор любая приличная попка с ума сводит, да и бабы от тебя просто млеют. Ладно, не уходи от темы, что, во-вторых?
- А во-вторых, ты и сам точно такой же бабник, если не хлеще!
- О, старик, я горд неимоверно: ты мне такой комплимент отвесил, - сказал я, выруливая влево, чтобы обогнать МАЗ с длинным прицепом. – Ладно, давай не жмотничай, помнится, ты обещал рассказать о своей незабвенной Сонечке.
- Не гони волну, - почему-то скривился Лёха. – Вот приедем на место, поохотимся, а уж вечерком у костерка под водочку…
- Ну, ну! Не раздумай только, а то ведь я тебя знаю.
К вечеру охота была закончена. Две утки, по одной на брата, уже болтались за поясами, и мы решили, что нашим жёнам хватит и этого. По крайней мере, доказательство безупречного поведения их мужей было на лицо. Да и убивать почему-то расхотелось, хотя Чара, несмотря на обильный ужин, охотой была явно не довольна, и как бы в знак своего собачьего протеста устроилась на противоположной стороне от нас и, положив морду на вытянутые лапы, вскоре заснула.
А ужин был в полном разгаре. Водочка сделала своё дело, и от широты душевной хотелось петь на всю округу. Но гитару мы с собой не взяли, а зря. Оказывается – ничего, можно было и вдвоём сбряцать что-нибудь этакое… Конечно, никто не спорит, было бы куда лучше, если бы нам подпели и девочки... Но я специально подбил Лёху на это уединение, чтобы расколоть его относительно последнего любовного романа или, как он говорил, последнего сюжета.
Рядом с нами едва слышно плескались волны небольшого озерца, на берегах которого мы гоняли уток, чуть подальше тёмной полоской чернела кромка леса, а на небе, среди лёгкой кисеи прозрачных облаков, висела полная Луна, вдохновительница любви и вечная спутница печали.
- Ну, Лёх, может, хватит ерундой заниматься? Чегой-то, я вижу, ты всё тянешь с обещанным? – напомнил я своему другу, выгребая очередные картофелины из костра.
- Слушай, а может, как-нибудь в другой раз? – вдруг посерьёзнел он.
- Нет, нет и нет! Мы что, зря сидим в этой глуши, да ещё без баб? Давай, выкладывай. Ведь такой случай может и не повториться, сам знаешь, не впервой.
Алексей вдруг задумался, что по моим понятиям было несколько странно, а потом негромко заговорил:
- Понимаешь, Коль, всё, что случилось тогда в декабре, как-то не укладывается в рамки моих обычных понятий, – почему-то усмехнулся он. - Поэтому даже не знаю, с чего и начать.
- Вот и начни с самого начала, - не мудрствуя лукаво, посоветовал я.
- Ну, ладно, слушай.
Почти перед самым Новым годом я должен был уехать в Питер в командировку – всего на неделю, чтобы числа двадцать девятого вернуться домой. Поезд немного опоздал, и я не поспел к назначенной встрече. Секретарша сказала, что босс неожиданно уехал и вряд ли будет сегодня. И посоветовала прийти завтра утром. Я уже собрался было покинуть сии апартаменты, как дверь отворилась, и в приёмную вошла женщина, стройная, красивая и какая-то… очень милая. Я бы даже сказал, – загадочная. Это читалось во всём её облике: такая светлая, улыбающаяся, щёки разрумянились, а белая шапочка на светло-каштановых волосах так эффектно подчёркивала этот румянец, что просто слов нет… Короткая шубка, стройные ноги, сапожки на высоких каблуках – она была просто обворожительна. А глаза... Глаза, цвета небесной сини, излучали такое тепло и такую доброту… Ты, знаешь, старик, я просто обалдел, я так и прирос к креслу.
- Да ну-у! Это на тебя так не похоже, – вставил я. – Неужели такая красивая? И тебе сразу же захотелось залезть к ней под юбку?
- Сразу, не сразу, но если откровенно, то да. Если бы ты её видел! Понимаешь, от неё исходили какие-то особые токи, такие, что…
- Ага, – не дав договорить ему, съехидничал я. - Тебе бы трахнуть её там и немедленно.
Лёха поморщился.
- Ни хрена ты не понимаешь, – сказал он досадливо.
- Это я-то не понимаю, а кто мне комплименты только что навешивал? Ну ладно, ладно – молчу. Дальше-то что?
- Оказалось, что она – дизайнер и, как я понял, сотрудничала с этой фирмой.
Она выразила сожаление по поводу не состоявшейся встречи и, полистав записную книжку, сказала, что завтра, в это же время, будет здесь снова.
«Ну, всё, - подумал я тогда. - Я – буду не я, если завтра же не познакомлюсь с ней».
Но его величество случай свёл нас вечером этого же дня. Оказалось, что она живёт рядом с той же гостиницей, где остановился и я. А вечером меня зачем-то понесло в ближайший магазин. А, вспомнил, чтобы сигарет купить, точно, точно, у меня как раз последняя пачка закончилась. И представляешь, совсем неожиданно увидел её там, она из продуктов что-то покупала. Нагрузила две большущие сумки и вышла с ними на улицу, а я уже поджидал её – почти у самого выхода. Подошёл и вежливо так предложил: «Разрешите, я помогу вам». Она сначала глянула недоверчиво, а потом, будто вспомнив что-то, кивнула и улыбнулась. Я взял у неё сумки, и мы зашагали по вечернему городу.
Она заговорила первая. Говорила дружелюбно, приятным голосом и видно было, что я заинтересовал её тоже. Мы познакомились. А когда подошли к её дому, я спросил, могу ли пригласить её завтра в ресторан. Она немного подумала и согласилась. Условились, что я буду ждать её ровно в восемнадцать ноль ноль здесь, около подъезда.
Назавтра я быстренько устроил все дела, какие только можно было устроить в ближайшие три дня, съездил на Московский, купил билет на двадцать девятое, вечер, и ровно в шесть вечера был у её подъезда. Ты, знаешь, я думал она не придёт. Но она пришла.
- Ладно, всё это детали, - сказал я, немного подустав от Лёшкиных подробностей. – Ты мне лучше скажи, когда ты её трахнул, в этот же вечер или на следующий?
- Дурак ты, Колька! – ответил он и замолчал.
- Я-то не дурак. А вот ты, – даже очень может быть... Она, что, зацепила тебя?
- Не знаю, но что-то притянуло нас друг к другу, и очень сильно… А вообще – что ты прилип ко мне, - вдруг заартачился Лёха.
- А чего ты ерепенишься? Я ведь за язык тебя не тянул, - хмыкнул я.
- Отвяжись! – сказал он и отвернулся к костру.
Темнота вокруг нас сгустилась ещё больше, и всё как-то приутихло. Кромка леса исчезла совсем, и только неподалёку так же тихонько плескались озёрные волны, да звёзды на небе были крупными и яркими.
- Слу-ушай! Да я не узнаю тебя просто, – саркастически улыбаясь, протянул я. - Ты что, совсем спятил, влюбился что ль на старости лет? Или мы от водки такие сентиментальные стали? Ну, брат, ты меня и удивил.
- Я, может, сам себя ещё больше удивил, – сказал Лёха и подбросил в костёр сухих веток.
Взметнувшееся пламя тут же накрыло нас горячей волной жара, и мы немного отодвинулись, и даже Чара проснулась. Подошла, ткнулась мордой сначала ко мне в бок, потом к Лёхе, посидела немного возле нас и, виляя хвостом, отправилась назад. Неспешно улеглась, только чуть подальше от костра, и, положив морду на лапы, снова заснула.
- Лёх, а сколько ей лет-то? Надеюсь, не старая?
- Она – мне ровесница.
Я поперхнулся. И, едва прокашлявшись, уставился на него.
- Ну, что ты пялишься на меня? – огрызнулся он. - Да, она мне ровесница!
- Мама дорогая, ей, что – тридцать девять? Да ты и вправду с ума сошёл! Срамотища-то какая, тебе что, молодых мало?
- Да пошёл ты… Что ты можешь сказать, если не видел её? И вообще, – не важно, сколько лет человеку, а важно – сколько души светится в его глазах.
- Ух, ты, куда тебя понесло! Чуть ли не стихами шпаришь. Только я смотрю, ты и вправду, никак втюрился.
- Да не втюрился я, просто она мне такие письма потом писала… И по Асе*…
- Ты ещё и по Асе с ней общался! Ну, блин, обалдеть можно. И когда ты только успел, небось, когда твоя – к матери в Пензу ездила?
- Ну, а когда же ещё?
- И что по Асе?
- Да ничего… Слушай, у нас есть ещё выпить?
Я напряг мозги и вспомнил про бутылку, которую намедни купил по какому-то случаю, но которая так и осталась наполовину не востребованной. Я встал, подошёл к машине и, вытащив её из запасника, вернулся на место. Отвинтив колпачок, плеснул водку в стаканы, и мы выпили. Хотел было разлить остатки, но Лёха мотнул головой и сказал:
- Не надо, ехать завтра.
Между тем я выгреб последние картофелины из костра и через пару минут задал ему самый интересный вопрос:
- Лёх, скажи, а какая она в…
- В сексе, что ли? Такая же неповторимая, как и во всём.
- Ох, ядрёна мать, – с нескрываемой завистью простонал я. – Прям, идеал какой-то! – Она хоть с кем живёт-то? Понятно, что мужика нет, но дети-то есть?
- Одна она… - сказал он и закурил.
- Что, и детей нет? А почему? В таком почтенном возрасте положено…
- Ты – неисправимый циник, Колька, – он опять поморщился.
- Такой же, как и ты, между прочим. Ты что жениться на ней собрался?
- Рехнулся что ли, куда я Катьку дену? Хоть и в разводе мы, а годы как-никак за плечами. Опять же – дом, машина… А дети…
- Да-а уж, куркуль ты отменный. Но мы что-то всё не о том. Кто-то из нас всё налево сваливает: то ли ты, то ли я. Давай уж, раскалывайся до конца.
Но Алексей вдруг встал и, ни слова не говоря, направился в кусты. Туда же пошёл и я. И когда мы вернулись, я сказал:
- Слушай, а может, остатки оприходуем?
- А, давай! Была, не была, где наша не пропадала.
Я разлил, и мы выпили. Закусили. И надо сказать, закусь у нас была отменнейшая: и икорочка, и балычок, и огурчики, и помидорчики. Всё как надо, всё путём.
- Понимаешь, Коль, - начал Лёха, - Она не только интереснейший человек, но она ещё и не такая, как все. Не от мира сего, что ли. Вот например, долго живёт одна (семьи не получилось, а дочь в Канаде), и долго-долго у неё из мужиков никого не было...
- Ой, прям, сказочка про белого бычка, – расхохотался я.
Но Лёха вдруг обиделся:
- Я что, совсем похож на тупого? Да ну тебя… мать твою!
- Ладно, остынь, не буду больше. У тебя, случайно её фотографии нет?
- Подожди, кажется, захватил. Она мне по электронке выслала, - и он полез в нагрудный карман. – Вот, смотри.
С фотографии цветного изображения на меня глянула улыбающаяся женщина. Она была в светло-голубом летнем наряде и стояла под высокой раскидистой липой, левой рукой держась за ветку с ярко-зелёными листьями, а правой опиралась на талию, почти на бедро. Ей и в самом деле можно было дать всего лишь тридцать, не более. В том, что она красива и обаятельна, сомнений не было никаких. В этом Лёха был абсолютно прав. Я и сам бы приударил за такой, ни за что бы не пропустил. Это уж точняк – на все сто процентов.
- Ну что вытаращился? – с ехидцей спросил Лёха. - Хороша? А я что говорил? Ну всё, хватит, давай сюда.
- Классная баба! – с удовольствием констатировал я. – Я бы от такой ни за что не уехал. Держишься за свою Катьку, как ненормальный… - И, чмокнув кончики своих пальцев, вернул ему фото. - Таскаешь с собой… И как не боишься, что она застукает?
- Да не боюсь я, оно у меня на работе в сейфе лежит, - ответил он и добавил, – знаешь, старина, такого кайфа, как с ней, я ещё никогда не испытывал.
- Так уж и никогда. Не свисти! А Наташка? Что ты говорил о ней в прошлом году, забыл?
- Какая Наташка? А-а… Да ничего я не забыл! Но это всё хрень по сравнению с Сонечкой.
- Сколько раз ты был у неё? – широко зевая, спросил я.
- У кого, у Сони? – уточнил он.
- У Сони, у Сони, – подтвердил я и опять зевнул. Лёха заметил это.
- А тебе-то что… И вообще, может, хватит?
- Нет уж, нет уж, это я так, от водочки да от костерка разомлел. Давай уж до конца. Как сейчас-то, всё по Аське строчите друг другу?
- Ничего мы не строчим. Я даже по электронке ей не пишу.
- Вот тебе и любовь, ёлы-палы! И что так?
- Да не знаю, отрезвел маленько. Отрезвел и подумал: «А зачем мне всё это? Ведь ничего в жизни изменить нельзя. Да и надо ли менять? Всё давно устоялось, так что и ей голову нечего морочить. Секс – это хорошо, это – замечательно, а любви не надо. С любовью одна морока». А потом вдруг, не знаю почему, пришла другая мысль, совершенно противоположная: «Неправда – если бы она жила здесь, или где-то поблизости, мы обязательно были бы вместе, насколько это возможно». И вроде бы не хотелось так думать, но ничего поделать с собой не мог. Но её здесь нет…
Вся штука ведь заключается в том, что всё когда-нибудь да кончается, и любовь – тоже, какой бы она ни была. Но если бы мне снова пришлось побывать в Питере, то не встретиться с ней я бы, конечно, не смог. Это уж точно.
- Ну, так съезди. Что, так сложно взять командировку?
- А зачем? Чтобы разбередить её душу и свою тоже?
- А по-твоему, её душа сейчас спокойна? – спросил я несколько возбуждённо. – Ты ведь молчишь, как рыба об лёд, и ничего не объясняешь ей.
- Я как-то написал, что очень занят.
- Ой, как мило!
- Ну, она же, в конце концов, не дура и должна понять, что к чему.
- А тебе не кажется, что ты жесток с ней?
- А что ты кинулся так защищать её? – вскипел вдруг Алексей. – Прям слезой по мрамору растёкся.
- Да в пику тебе, – сказал я. – То ты хвастался, что она особенная и неповторимая и надышаться на неё не мог, а теперь вот, видишь, как… А она-то тебе пишет?
- Месяц назад прислала небольшое письмецо, я хотел ответить, да закрутился. Так время и прошло.
- И что же она написала?
- Да так… ничего. Но письмо – будто прощальное. Благодарит меня за всё.
Алексей замолчал. Молчал и я. Костёр почти догорел, угли подёрнулись пеплом, и всё говорило о том, что пора на боковую.
- Знаешь, как она меня называла, - вдруг спросил он.
- Как?
- Она мне говорила: «Ты – автор моего последнего сюжета о любви».
- Черте-что, - ругнулся я. – Если она сохнет по тебе, а ты не можешь забыть её, и что же выходит? Я бы на твоём месте сел в поезд и смотался к ней немедленно.
- И что бы ты ей сказал?
- Я бы сказал, что ты не достоин быть автором её последнего сюжета, и что ты, дружище, – полный кретин.
- Ну, спасибо, обрадовал, прямо-таки утешил, – сказал он, поднимаясь с чурбака. И через минуту решительно добавил:
- Но это – только одна половина правды.
- А вторая? – спросил я, тоже поднимаясь.
- А вторая, это то, – что завтра же я беру билет и еду в Питер.
* * *
Поезд «Москва–Петербург» прибыл точно по расписанию. Выйдя на перрон и насладившись прохладным осенним воздухом, Алексей Алексеевич взял такси и поехал на Васильевский остров.
Через полчаса он был на месте. Расплатившись с водителем, он миновал устланный желтыми листьями сквер, дошел до аптеки, постоял около неё, словно обдумывая что-то, и, повернув направо, вошёл в подъезд огромного девятиэтажного дома. Лифт громыхал где-то наверху, и он не стал его дожидаться. Поднявшись на площадку третьего этажа и подойдя к двери с табличкой «№ 12», Алексей нажал кнопку звонка.
Он звонил, наверное, минут пять, до тех пор, пока не открылась дверь напротив.
- Не звоните, - услышал он чуть хрипловатый женский голос.
- Почему это? – сам того не ожидая, испугался он. – Где Софья Петровна? Что-нибудь случилось?
- Слишком много вопросов задаете, а ответ один.
Алексей поставил саквояж на пол и, вытащив платок из кармана, с нескрываемой тревогой спросил:
- И какой же… этот ответ?
- А такой: она здесь больше не живет.
- Как не живет? А где… она теперь живет? – спросил он, догадываясь о содержании ответа.
- В Канаде, милый, в Канаде. Раньше надо было заботиться, а то уехал, будто сгинул, а она тут…
Так, значит, Соня уехала. Уехала и больше сюда не вернется, потому что все её родственники там, и дочка там. А он… Он снова пропустил что-то главное.
Алексей Алексеевич хотел было спросить, давно ли она уехала, но дверь напротив уже закрылась.
Да какое теперь это имеет значение?
Никакого.
Всё, сюжет окончен. Он глянул на часы, до отхода «Красной стрелы» оставалось полтора часа.
Он успеет.
* Ася – популярное название компьютерных программ прямого общения по Интернету.
|
|