Литературный портал "Что хочет автор" на www.litkonkurs.ru, e-mail: izdat@rzn.ru Проект: Новые произведения
Автор: lukinowichНоминация: Разное

«ШМИДИХА»
      «ШМИДИХА»
   
   - Алекс, вы с Леной не будете против, если к нам за столом присоединится ещё одна пара? Кстати, они тоже, как и ты, родом из Хакасии, только не знаем конкретно из какого места, мы познакомились недавно у русского магазина, - Мария чуть виновато улыбнулась гостям. Они дружили семьями уже много лет, с тех пор, как вместе жили в общежитии переселенцев, хотя семья Франк уехала сразу после языковых курсов в Западные земли.
   
   - Какой разговор, Мэри! Интересно…, кто такие…и как фамилия? - у Алекса даже глаза заблестели. Хозяйка ответить не успела – в дверь позвонили. Все притихли, ожидая пришедших. В комнату вошли двое. В высокой белокурой женщине Алекс не признал никого. Но вот мужчина…. Франк остолбенел.
   
   - Кузнецов?? Какими судьбами?! Чёрт, да это ж Серёга! – Франк выскочил из-за стола и сжал в своих медвежьих объятиях такого же крупного мужчину, как и он сам.
   - Мы же с ним из одной деревни, да ещё 5 лет учились вместе на физкультурном отделении! - он обернул улыбающееся лицо к собравшимся, и, спохватившись, извинился, протягивая руку женщине, - а жена откуда?
   
   - А что, разве не узнаёшь? – Сергей засмеялся.
   - Погоди, погоди, - Алекс, пожимая руку его жены, внимательно глядел на женщину, отмечая про себя немного вздернутый носик, покрытый едва заметными веснушками и светло-карие глаза… Вдруг что-то промелькнуло в памяти.
   
   - Неужели… Шми-ди-ха? – медленно, неуверенно произнес он, и, услышав их хихиканье, порывисто обнял обоих.
   - Ребята! Вот это сюрприз! Вот это потряска! Я ж знал всю вашу «историю»! А как уехал после института в Казахстан, женился, так не довелось в родной деревне побывать, со всеми связь прервалась. А из Германии тем более не могу съездить - не к кому, вся родня уже здесь, - выпалил он на одном дыхании, - Ну, а у вас, как всё так получилось? С чего всё началось?
   
   
   С чего всё началось?
   
   …С весны. Вернее, с той самой Зарницы-эстафеты, когда Наташа Шмидт, жившая у тетки, заканчивала 8 класс. Вся школа, с пятого по десятый, была разбита на две большие команды. Маршрут, вдоль которого необходимо было выполнить различные задания, был не малым: от школы, через гору Мамаиху, к заброшенному колхозному саду. Побеждала та команда, члены которой придут к финишу в большем количестве.
   
    Наташа была поставлена на последний отрезок, когда нужно было пробежать оставшиеся сто метров с флажком, переданным другим школьником. Бежала она не одна: выполнив все задачи эстафеты, спешили к финишу остальные участники. Как назло, в тот день она чувствовала себя плохо - тетка приготовила на завтрак шниц-суп, который Наташа терпеть не могла. В животе неприятно, до тошноты, покалывало. Пробежав больше половины пути, она почувствовала нарастающую боль. Когда стало совсем плохо, девушка присела на корточки. Мимо, со всех сторон, пробегали ребята.
   
   И вдруг: «Ты чего, Натаха?» - и две сильные руки, подхватив её под локти, приподняли от земли и потащили к финишу. Она только передвигала ногами, едва касаясь ими дорожки. И отпустили за заветной победной чертой. Наташа обернулась и посмотрела на того, кто это сделал: Кузнецов Сергей из девятого.
   
    Широко открытыми глазами смотрела она на парня, чувствуя, как постепенно проходит боль…, а ей на смену в груди медленно поднимается что- то…непонятно-тёплое.­ Долго следила она глазами за Сергеем, стараясь поймать его взгляд и кивнуть в знак благодарности. Но парень больше её не замечал: вся их команда ликовала, т.к. они победили, опередив соперников всего на одного человека.
   
   «И этим человеком была я, - думала Наташа на обратном пути домой, - вот почему он помог мне добежать до финиша». Однако осознание этого факта не выгнало из души волнительной радости, наполнившей всё её существо.
   
   Знаками внимания девушка была обделена в жизни. Нет, тётка никогда её не обижала после смерти родителей, которые вернулись после войны из трудовой армии с подорванным здоровьем и оба умерли в один год, когда она училась в 6 классе. Однако и на ласку тетя Фрида не имела времени; то свои четверо, то работа дояркой в совхозе, то собственный огород и хозяйство.
   
   Белобрысая чёлка и веснушки на лице Наташи были причиной дразнилок; она мало с кем дружила из девочек, с которыми после школы надо было играть на улице, или гулять по селу вечерами. Девочка стеснялась тетки и старалась все делать по дому, поэтому свободного времени было немного. А если случались такие минуты, Наташа читала. Очень часто в книгах описывалась совсем не такая жизнь – красивая, добрая. А она привыкла, что её мало кто замечает, если только не учителя, когда хвалили за успехи.
   
   Нет, в школе было интересно – пионерские, а потом комсомольские сборы, праздничные вечера, зарницы и олимпиады, любимые уроки литературы… Нередко тетка отпускала её в кино, которое показывали в деревенском клубе, а она знала, что почти все её одноклассники не пропускали ни одного сеанса. Ведь стоил билет всего пять копеек!
   
   Поэтому неожиданное участие Сережи, пусть даже ради выигрыша в эстафете, привело Наташу в удивительное состояние. Каждое утро она просыпалась с радостью, что в школе увидит его, - совершенно неожиданно она заметила, как он красив. Девушка откровенно любовалась парнем, не замечая, что многим, вернее всем, это бросалось в глаза. Над ней стали подшучивать.
   
   Наташа не обижалась и…не воспринимала то, что ей говорили, порой открыто и с ехидной насмешкой. Её просто это не трогало. Она как бы замкнулась в своих ощущениях, жила ими. Когда она смотрела на Сережу, или была рядом, всегда испытывала РАДОСТЬ; наверное, поэтому подсознательно не хотела лишаться редких отрадных минут, тем более, что радостей в её сиротской жизни было немного…
   
   И даже, порой, грубые выпады в её адрес со стороны Сергея, злившегося из-за насмешек ребят, не смущали Наташу: девушка прощала ему всё, забывая через секунду его обидные слова. Постепенно все привыкли к тому, что рядом или недалеко от Сергея, даже когда он провожает какую-нибудь девушку, будет идти она, Шмидиха, как прозвали ее ребята.
   
   А его такое раболепие все больше и больше раздражало. Тем более, что успехом у девчат он пользовался большим. Черные вьющиеся волосы, вкупе с высоким ростом и фигурой атлета, выделяли его в толпе деревенских сверстников. Нередко возникали ссоры из-за него даже среди городских девушек, приезжающих на каникулы в их деревню.
    --------------------­--------------------­--------------------­---------­
   
   Конец июня наконец–то порадовал трёхдневным дождём. И сразу же все летние ароматы заблагоухали, наполняя воздух разноцветными запахами. Земля, щедро пропитанная водой, отдавала влажное тепло, накопленное за жаркий первый летний месяц, продолжая парить даже ночью.
   
   Как всегда, все собрались около Байкалихи- у дома Ольги Байкаловой, где стояла у палисадника большущая скамейка. Ждали, когда закончится выпускной бал, чтобы идти вместе с 10 классом встречать рассвет. Нарушать традицию выпускники средней школы не хотели, даже под страхом провести ночь на мокрой траве.
   
   Когда это повелось, никто не знал, но непременно, каждый выпускной класс, после экзаменов и последнего школьного бала, шел к Абакану, где недалеко от берега, в окружении берез имелась полянка, в центре которой огромная белоствольная матрона раскинула свои ветви в радиусе 5-6 метров. Вот под её кроной и собирались ребята, чтобы назавтра, с рассветом, вступать во взрослую жизнь.
   
   Конечно же, 9 класс приглашался всегда. Наташа отпросилась у тетки до утра – она не могла пропустить такую возможность побыть рядом с Сергеем, хотя знала, что красивая городская девушка, внучка их соседа, приехала тоже. И точно. Когда весь 10 класс на мотоциклах подъехал к Байкалихе, Алка уже была с ним. Рассевшись по мотоциклетным коляскам и сиденьям в изрядно перегруженный эскорт, школьники двинулись через село к реке.
   
   В общей весёлой трапезе Наташа почти не участвовала. Все мальчишки пили водку, а многие девчата - вино, тайно купленное в сельпо. Тем более, что их классная, уже пенсионерка, на рассвет с ними не пошла, впрочем, такое случалось не редко. Ходили, как правило, только совсем молодые учителя. В этом году таковых не оказалось.
   
   Костер, пылающий чуть в стороне от берёзы, освещал всю поляну. Гитара звучала не переставая. Песни часто прерывались хохотом и шутками. Выпускники были возбуждены и радостны: первый экзамен на зрелость позади!
   
   Кто-то включил магнитофон. «Не забывается, не забывается, не забывается… такое… никогда…»,- разлилось по поляне. Ребята притихли…, затем зашевелились, вставая, и пошли танцевать. Танго на притоптанной и уже подсохшей траве – не совсем удобно, но здорово! Наташа долго смотрела на танцующих, чьи лица время от времени озаряло пламя. Кто-то подбросил в костер сухих веток, и он тут же радостно отозвался ярким снопом искр, взметнувшихся высоко вверх.
   
   - Шмидиха, отодвинься, а то сгоришь, - Сашка Франк подставил свою спину огню и, проведя глазами поверх берёз, поднял их к небу и заметил, - чернота сменилась тёмной синевой, значит, скоро светать начнёт…
   
   Наташа поднялась и направилась к реке, чтобы охладиться: ей, действительно стало очень жарко, а щёки вообще пылали. Она заметила, что у костра ребят стало меньше, и Сергея тоже нет.
   
   Ополоснув лицо, она медленно побрела вдоль берега, не отрывая взгляд от тонюсенькой серебристой лунной ленты, связывающей оба берега. Река шумела приглушенно – в этом месте течение Абакана было не очень быстрым из-за огромной излучины.
   
   Под ногой хрустнула ветка, девушка вздрогнула, оторвав взгляд от лунного отражения, и…чуть не наткнулась на парочку, сидевшую в обнимку на поваленной березе. Она застыла, узнав целующихся.
   
   Время шло, а девушка стояла, как завороженная…., пока не услышала гневные, резкие, похожие на рык, слова Сергея, произнесенные им, даже не повернув головы.
   - Пошла вон! Пошла вон отсюда!!
   
   Cнова вздрогнув, Наташа развернулась и побежала… К костру она больше не подошла. Сидела у реки почти до самого рассвета. О чем думала? Конечно, о Серёже. Но только хорошее. Почему- то чувство обиды никогда не посещало её, если подобные минуты были связаны с ним. Хотя в этот необычный ранний час в душе Наташи поселилась…какая то незнакомая пустота, которая, впрочем, не мешала ей.
   
   …Синева неба сменилась сединой, стали слышны трели самых ранних птиц, голоса ребят начали звучать вперемешку с гулами заводившихся мотоциклов. Наташа медленно побрела домой напрямик, по берегу, глядя, как мчатся по дороге один за другим мотоциклы мальчишек. Вдруг на одном, притормозившем, махнули ей рукой.
   
   -Шмидиха, быстрее!! – кричала Танька, её соседка по парте и единственная подружка, жившая напротив. Наташа встрепенулась и побежала, вытирая на ходу неизвестно откуда взявшиеся слёзы…
   
    --------------------­--------------------­--------------------­---------­----
   
   Июль выдался прекрасным. Ночами часто шел дождь, а днём палило и жарило. Покосы начались раньше обычного - сельчане боялись, что трава, густая и сочная, может перестоять. Клубника народилась отменной всюду; даже за огородами, где паслись телята; ребятня, купаясь в маленькой речке, наедалась её досыта.
   
   Возвращаясь по вечерам с косьбы или с ягоды, Наташа мечтала о бане и отдыхе. Однако, помывшись, да попив парного молока от любимой Зорьки, которую сама доила, она забывала про усталость. И мчалась в клуб или на лавочку к Байкалихе. Почти всех Сережиных одноклассников в деревне не было, - поступали в учебные заведения; кто куда.
   
   Сергей с Франк Сашкой сдавали экзамены в педагогический, на физкультурное отделение. А если и появлялся Серёжа в клубе, то непременно с подругой и неизменно – с городской. Но она была рада и тем крохам, когда могла изредка видеть его. Вот только преследовать парня перестала. Ведь он всегда был с нею, - конечно, только в мыслях.
   
   Письмо, пришедшее в начале августа из незнакомого города Саратова, повергло Наташу в уныние. Она должна уехать, а как же Сергей, вернее, как она без него?? Автор письма – её тетка по отцу, разыскавшая Наташу после стольких лет поиска и настойчиво звавшая к себе. Тетя Фрида, материна сестра, обрадовалась за племянницу, хотя ей было жаль терять такую помощницу, и взялась за её сборы. И всё же к 1 сентября собраться не успели, проволочек с документами было много. День отъезда выпал только на конец месяца.
   
    --------------------­--------------------­--------------------­-------­
   
   Московский поезд отходил после обеда. Сдав вещи в камеру хранения, Наташа поехала в институт. Ну, не могла она уехать, не попрощавшись, с Серёжей! С замиранием сердца поднималась по широкой лестнице, впервые испытывая от предстоящей встречи не радость, а страх. Может потому, что понимала: эта встреча - последняя?
   
   10 минут ожидания окончания лекции показались вечностью, и все равно она вздрогнула, когда прозвенел звонок. Из открывшейся настежь большой двери повалили студенты. Черную голову Сергея девушка выхватила из толпы сразу и немного подалась вперёд, боясь, что он не заметит её.
   
   Он заметил – это было видно по его удивленно округлившимся глазам, которые, впрочем, тут же переместились на лицо красивой девушки, шедшей с ним в обнимку. Шепча ей что-то на ухо, Сергей равнодушно прошёл мимо, больше не взглянув в сторону Наташи. Пряча слёзы, она отвернулась к окну. И только выйдя на улицу, дала им волю, благо, что их не надо было прятать – нудный сентябрьский дождь смешивался с солеными каплями на её лице…
   
    --------------------­--------------------­--------------------­---------­---------
   
   Девушка плакала вот уже полчаса, как тронулся поезд. Её глаза неотрывно следили за тем, что мелькало за окном, а слезы тонкими струйками катились по бледным щекам. Женщина, сидящая напротив, мягко положила свою руку на пальцы девушки, но, почувствовав, как та напряглась, ещё крепче сжала их.
   
   - Ну, расскажи мне, что случилось? – голос был тих и мягок, а рука такая тёплая, как когда- то у мамы… Наташа выдернула свою ладошку и, закрывшись обеими руками, горько заплакала.
   Женщина ждала, держа носовой платок. Наконец солёный поток иссяк.
   
   Вытирая слёзы, Наташа взглянула на свою попутчицу. Красивая. С такой гладкой, чистой кожей! Белые локоны небрежно заколоты на затылке, а в ушах поблескивают светлые рубиновые капельки. Розовая помада и розовый лак на ухоженных руках. И… добрые-добрые голубые глаза. И Наташа, неожиданно для себя, доверилась этим удивительным глазам. Нина Ивановна молча слушала, с сочувствием и пониманием глядя в лицо девушки.
   
   - И теперь я его никогда не увижу…, - закончила свой рассказ Наташа, и прикусила нижнюю губу, сдерживая вновь подступавшие рыдания.
   - Ну - ну, не надо, - Нина Ивановна оглядела её и вдруг неожиданно добавила, - встань, я хочу на тебя посмотреть.
   
   Когда удивлённая Наташа вновь села за столик, женщина заговорила своим тихим бархатным голосом, однако сейчас в нём звучали твердые и даже повелительные нотки.
   
   - Слушай меня внимательно, девочка. Очень внимательно! И запоминай всё, что я тебе скажу.
   Никогда, слышишь, никогда не показывай парню своих истинных чувств! И не только парню, - никому. Пусть тебе будет так плохо, хоть умирай, - не раскрывайся! Это потом, когда будешь уверена, что он отвечает тебе взаимностью, можешь сказать о своем к нему отношении, хотя маленькие тайны от мужчины у тебя должны быть всегда! Это – первое и главное.
   
   - Ты ещё очень молода и не умеешь за собой ухаживать. Я вижу, у тебя замечательная фигура и хорошие, густые волосы, но с ними надо уметь обращаться, а иначе со временем их прелесть улетучится. Веснушки твои - не беда, я ведь тоже с ними в детстве бегала, а в юности страдала. А теперь посмотри на моё лицо… Это – второе: ухаживай за собой… от кончиков пальцев ног до макушки!
   
   - Научиться этому можно из книг, журналов, или слушая таких женщин, как я, - Нина Ивановна лукаво улыбнулась и добавила, - одежда всегда должна тебя украшать, а не наоборот! Умением одеваться сразу не овладеешь, но это не беда, всё приходит со временем, поверь мне, а пока знай только одно – мера и еще раз мера во всем. И вообще, в жизни больше слушай, смотри, наблюдай, нежели говори сама. И не смей себя жалеть! Заботиться о себе – да! Но страдать и лить слёзы на виду у других – никогда!
   
   А Наташа и забыла про свои слёзы, с удивлением и вниманием слушая свою попутчицу, только время от времени проводила ладошкой по обеим щекам, кожу на которых слегка стянули высохшие солёные ручейки.
   Они проговорили весь вечер. Заснула она под перестук железных колёс с ощущением… какого-то далекого-далекого будущего…. счастья.
   
   
    --------------------­--------------------­--------------------­---------­-----------
   
   Прошло несколько лет.
   Подъезжая к Абакану все в том же московском поезде, Наташа неожиданно и отчетливо вспомнила
   красивую, с бархатным голосом Нину Ивановну. И будто не было этих лет: трудных годов учёбы в институте культуры, длинных месяцев привыкания к городской жизни и к властному тётиному характеру, множество дней тоски по родной деревне, ребятам, Сереже…
   
   Память вернула Наташу в школьное детство, выставила вереницу вопросов: кто, где, как? На автовокзале, похожем на огромный жужжащий улей в летний зной, она, ожидая автобус, вглядывалась в лица снующих туда-сюда пассажиров, в надежде узнать хоть кого-нибудь.
   
   От нетерпения её начинало слегка знобить, хотя июльская жара пекла нещадно. Но она брала себя в руки и успокаивалась. Единственный урок, преподанный ей тогда в поезде попутчицей, выручал и сейчас. Множество раз применяла Наташа её советы, вернее сказать, старалась им следовать во всём. И сегодня она была благодарна той женщине, как никогда – ведь ей предстояли, (она знала!) большие испытания….
   
   Последние 15 километров ехали, глотая пыль. Бедный мой Соснобор, думала Наташа, так и не добрался до него асфальт; интересно, многие ли ещё остались в родном захолустье, задавала она себе немой вопрос, а сама вновь незаметно оглядывала пассажиров. Странно, ни одного знакомого лица!
   
   А все сидящие, в свою очередь, попеременно посматривали на неё; некоторые удивлённо пялили глаза на её белокурые волосы, рассыпанные по плечам, на белый летний пиджак, так ярко выделяющийся в салоне среди пестрых деревенских нарядов. Впрочем, несколько молодых ребят, скорее всего студентов, хохочущих всю 4-х часовую дорогу, одеты были не плохо: джинсы, батнички, кроссовки; некоторые даже в обуви «саламандра».
   
   Автобус остановился на конечной – у клуба. Деревня в этот предзакатный час почти вся была на улице – время ожидания стада. Взрослые сидели на лавочках около палисадников, беседуя и отдыхая от дневного зноя перед дойкой коров, малышня резвилась в лапту или «войнушку», молодежь гоняла на мотоциклах.
   
   Ничего не изменилось, с умилением думала Наташа, идя с чемоданом по отсыпанной галькой деревенской улице. Её каблучки стучали по камням, как по асфальту, она здоровалась со всеми, кто встречался на пути, некоторых узнавала, но шла, не останавливаясь, до Танькиного дома, - идти было больше некуда, - тетя Фрида после смерти мужа уехала к старшей дочери на Украину.
   
   А Танька, её соседка и единственная подружка, Танька – тростинка, сидела сейчас на скамейке у ворот, - необъятная, как старый дуплистый тополь за их огородом, и смотрела на приближающуюся Наташу, прикрыв одной рукой глаза от ярко-оранжевых лучей заходящего солнца, а второй придерживая трёхлетнего карапуза за полы рубашки.
   
   - Ну, здравствуйте! – обратилась Наташа ко всем сидящим и стала смотреть на одноклассницу, поставив ношу у своих ног. Та не ответила, молча встала, подошла ближе… и вдруг взвизгнула так громко, что ребёнок, возившийся с крошечным велосипедом, заплакал, и порывисто обняла Наташу. Она её тискала, спрашивала, смотрела, отстраняя от себя, вновь привлекала к пышной груди, не обращая внимания на ворчание матери, которая прижала к своим коленям мальчика и успокаивала его.
   
   - Мам! – наконец Танька обернулась к пожилым женщинам, - это же Шмидиха! Вы чё, не помните, она же вот тут, у Геттингов, жила? – и, не дожидаясь ответа, потащила Наташу во двор, на ходу сказав матери, чтобы её никто сегодня вечером не кантовал...
   
   Детство разом окутало Наташу. Даже изменившиеся габариты подружки не мешали ей, ведь Танькины порывистые, стремительные движения были прежними, как и её всегда весёлый, громкий голос.
   
   Во дворе – всё та же конная телега с остатками зелёной травы, уже выгруженной в кормушки для коров, или, возможно, разложенной под огромной крышей сеновала; всё там же, у бани – собачья будка с лохматым черным псом на цепи; под навесом, в дровеннике – берёзовые веники.
   
   Наверное, как всегда, сколько недель в году, столько и веников, вспомнила Наташа, ведь Танькин отец был большим любителем банного пара с берёзовым веничком. Подружка сама была не прочь похлестаться-пожарит­ься,­ и Наташу часто с собой водила в баню - приучала к русской субботе, - любила она говорить, - у немцев не принято было париться.
   
   Сейчас она тараторила без умолку.
   - Короче, о своей жизни расскажешь попозже, раз не писала последние 3 года, когда нам никто мешать не будет, а пока снимай все эти белые шмотки, надевай мои штаны, а эту красоту на голове прикрой платком, и – вперёд, в стайку, ты одну, я - вторую. Али забыла, с какой стороны к корове подходят?
   
   - А потом – банька! Помнишь, как мы с тобой на полке заснули? Ха-ха-ха!! Слушай, а мы завтра устроим небольшой сабантуйчик, я соберу всех наших, кто еще здесь остался, и…. Нет, мы им сделаем сюрприз! Да, точно, сюрприз! Тебя весь день никому не будем показывать, а вечером… ты явишься перед всеми, как мимолетное видение… Здорово! – голубые Танькины глаза засверкали, как бывало в детстве, когда она придумывала очередную хохму.
   
   Выпив по стакану парного молока, они поспешили в баню. Танька уговорила отца, Степана Ивановича, уступить им, в честь приезда Шмидихи, первый жар. Войдя в сухое горячее помещение, вдохнув букет необъяснимых словами запахов (берёзы – сосны – чистоты - прогретого дерева - смолистого жара? - попыталась понять Наташа), она уселась на полок, обвязав голову полотенцем.
   
   Пока Танька колдовала над березовым веником (распаривать его так, чтобы он оставался крепеньким, и листья не отрывались – тоже мудреное дело), Наташа расслабилась, лежа на горячих досках, чувствуя такое блаженство, что на глаза стали наворачиваться слёзы. Благо, что подруга была занята, да ещё, не прерываясь, рассказывала про деревенских, одноклассников, знакомых, что не замечала её состояния…
   
   - У всё, готово, шевв! – наконец воскликнула она и, положив веник на грудь Наташи, и приказав, - дыши берёзой! – начала ковшом плескать воду в каменку. Банька наполнилась шипящим влажным паром, что стало горячо даже ноздрям. Наташа положила веник на лицо, вдыхая горячий берёзовый дух.
   
   Отхлестав, как следует, визжащую Шмидиху, Танька принялась за себя. Наташа, сидя на полу и отдыхиваясь, смотрела на полную Таньку и боялась, что её жир скоро начнет плавиться. А та мочалила себя, что есть силы и издавала при этом возгласы восторженного удовольствия.
   - Ух! Ах! Мммм… Боже! Ах!
   
   Затем, скинув с рук шерстяные варежки, а с головы вязаную шапку, она, в чем мать родила, выскочила в сад, позвав за собой подругу. Наташа слышала, как заработал насос, зашумела вода, и
   Танькин визг разнесся по всему двору.
   
   - Ну, чё ты не пошла со мной? – вернувшись, красная с головы до ног, словно каротель с грядки, она вновь забралась на полок, приказав Наташе поддавать пару. Снова всё повторилось – и кряхтение, и рыки удовольствия, и возгласы блаженства.
   После она плюхнулась на пол, рядом с Наташей и облила себя холодной водой из ковшика.
   
   - Ох, какая прелесть! И кто это только такое придумал?! Каждый раз в бане я себе эти слова говорю и того человека благодарю… Как ты? Совсем в своём городу, - сделала ударение на последнюю букву Танька, - от парилки отвыкла?
   
   - Да, совсем. А тебе, я смотрю, все ни почем, и вес не мешает, бегаешь, как в детстве.
   - А сало у меня рыхлое, легкое, я его не замечаю, - она встала, чтобы налить в тазик воды, - будем березовым отваром волосы полоскать?
   - Будем!!– и они засмеялись, неизвестно почему, - ну, прямо, как в детстве!
   
   В маленькой летней кухне, вместившей в себя весь кухонный скарб, печь-плиту и даже старенький диван, было прохладно и пахло молоком и клубникой. Это Степан Иванович с внуком Алешей только что отужинали ягодой, принесенной соседом-скотником, вернувшимся из тайги со смены.
   
   Девчата тоже полакомились клубникой, смешав её со сливками. Но пылающие тела обеих и прогретые изнутри души, просили чай. Откинувшись на спинку дивана, они с наслаждением прихлебывали ароматный напиток, заваренный на белоголовнике, в прикуску с привезенными Наташей, конфетами.
   
   В проеме двери неожиданно показался мужчина с Танькиным сыном на руках – малыш висел у него на шее, обхватив его бока своими ножками. Увидев женщин с махровыми тюрбанами на головах, да с банным глянцевым румянцем во все четыре щеки, он слегка присвистнул, опустил мальчика на пол, шлепнул по попе и велел с бабушкой в баню идти, а сам подсел к столу.
   
   - Это – мой, а это – Шмидиха, я тебе про неё говорила, - Танька развела руки в сторону каждого и, тяжело вздохнув, поднялась, чтобы накормить мужа. Алексей оказался не очень разговорчивым, но интересным собеседником. По всей видимости, работа зоотехником ему нравилась – рассказывал о ней с живостью. Хотя, по его словам, перестройка развязала всем языки и прибавила смелости в общении с начальством, а вот дисциплину снизила, а значит и всё остальное. Но ему жалко своих животноводов, работа тяжелая, особенно летом. В тайге после дождей, - грязь непролазная, а молоко доярки таскают в ведрах, сливая во фляги, стоящие в речке.
   
   - Что ты ей рассказываешь, эка невидаль! Её тётка много лет была не простой, а знаменитой дояркой. Ты лучше про Федосью Латаеву расскажи, - Танька засмеялась.
   - Я не мастер такие байки рассказывать, у тебя лучше получается.
   
   - Ты же помнишь её, Шмидиха? Так вот она – по-прежнему – ходячий анекдот. Недавно доярок насмешила до коликов, рассказывая со своим хакасским акцентом. Короче, задалась наша Федосья вопросом, почему из-за женщин, а конкретнее – из-за их женских «прелестей», так страдают мужики. Делят их, баб, то бишь, меж собой, ругаются, даже дерутся. И вот однажды она решила «главную прелесть» посмотреть воочию. Разделась, легла, как у гинеколога на приёме, поставив большое зеркало впереди.
    «Тьфу, - говорит, - и это из-за неё, такой сине-лохматой красавицы - страшилки все склоки?? Моя
   не понимает….»
   
   Отсмеявшись, Танька переключилась на вопросы к Наташе, выпроводив мужа в дом, к телевизору. И только поздно вечером, лежа с ней на диване в зале, уже почти засыпая, она спросила: «А чё ты не спрашиваешь про Кузнецова? – и добавила, зевая, - здесь он, учительствует, не женат, завтра увидишь его…»
   
   Наташа не ответила, молчала, глядя в темноту, мысленно успокаивая неожиданно заколотившееся сердце, боясь, что Танька услышит его стук, но та через секунду уже мирно засопела, погрузившись в сон….
   
   Проснулась Наташа от шелеста дождя, доносившегося из открытого настежь окна. У дома, в садике росла малина, и мелкие капли падали на её широкие листья с лёгким шуршанием. Девушка посмотрела через тюлевую занавеску во двор. Никого. Только куры расхаживались важно, не обращая внимания на моросящий дождь.
   
   Значит, он зарядил не надолго, обрадовано подумала девушка и поспешила в сад, к колодцу, где стояли в ряд несколько кадушек, сделанных из кедровых досок, наполненных водой до краев. Зимой в погребе в них хранили соления: капусту, огурцы, помидоры, грибы, а летом – вымачивали.
   
   Умывшись, она зашла в кухню. Танькина мать, тётя Полина, всё такая же улыбчивая, сбивала в узенькой деревянной маслобойке сметану и ворчала на внука, пытавшегося ей «помогать», то и дело спрашивая: «Баба, а сколо масло появится?»
   
   - Садись, ешь, - вместо приветствия сказала она и поставила на стол сковороду с жареной рыбой, и, видя, что та стесняется, добавила, смеясь, - не тушуйся, мы все уже поели, а Танька натрескалась и полетела в магазин, скоро должна быть.
   За расспросами женщины и своими ответами, Наташа отведала хариуса, вкус которого уже почти забыла.
   
   Ввалилась Танька с полной сумкой. На упрёк подруги, что одна ходила за покупками, шумно изрекла: «Ты ж у нас сегодня инкогнито! По нашему плану рассекречивать будем тебя только вечером. Ха-ха! Я уже всем, кому нужно, сказала, заинтригов…а…а..ла..­а…,­ сил нет! Короче, принимаемся за подготовку».
   
   Весь день они стряпали, пекли, варили. Столы накрыли в доме, а во дворе Алексей соорудил музыку с колонками-усилителям­и.­ К обеду дождь перестал, вновь стало припекать солнце, но благодаря влаге, было свежо и дышалось легко.
   
   Первые гости прибыли сразу, как прошло стадо, и Танька быстренько «переселила» Наташу за стенку, - в другую половину дома, имеющего отдельный вход со стороны сада, где жили её родители. После замужества дочери они купили у соседей эти две комнаты и поселились там сами, отдав молодым свою, большую часть дома. Двор, огород и сад содержали вместе.
   
   Тщательно умывшись и подкрасившись, Наташа надела своё любимое платье из бледно-сиреневого, как когда-то бутоны сирени под тёткиными окнами, штапеля. Подумав, накинула на плечи белый легкий пиджак и, расправив подол платья, ласково облегающий колени, села перед зеркалом. Нет, не смотреть на себя, а успокаивать. И ей это удалось.
   
   Прозвучал условный сигнал: три глухих удара в стену. Запрятав дрожь души своей далеко вглубь, она спокойно встала и пошла на встречу, о которой мечтала 8 лет….
   Идя по тропинке через сад, она услыхала, как Танька приветствовала, по всей видимости, последнего, прибывшего с опозданием, гостя. Им оказался, (Наташа не забыла его голос!) самый хулиганистый их одноклассник, Димка Макаров.
   
   - Не…, я так и не понял, по какому поводу гулянка, Бирюкова? – басил Димка.
   - Я уже 4 года, как Омельченко, забыл, как руку сломал на моей свадьбе? – весело отозвалась бывшая Бирюкова, подталкивая его в спину к крылечку, - сыну 3 дня назад 3 года было! Ступай!
   - А…а…а…
   Подождав минуту-две, Наташа вошла в дом.
   
    --------------------­--------------------­--------------------­---------­------
   
   Сергей сидел среди гостей, а сам думал о своём: через день ему предстоял поход с 9 классом на Большой Ключ. Макаров уселся напротив со словами «Приветствуем воспитателей!», пожимая ему руку.
   
   - Нет, нет, это место не для тебя, пересядь. Все с полными стопками-бокалами? – Танька оглядела гостей и произнесла торжественно, - а теперь, обещанный сюрприз! – и пошла в большую прихожую, открывать входную дверь. Все замерли, глядя, как в дверях появилось что-то светлое. В полной тишине в комнату вошла девушка. Она подошла к столу и с улыбкой произнесла.
   - Ну, здравствуйте, ребята.
   
   Все молчали. У Сергея пересохло во рту и сжалось сердце: он знал, кто это. Она снилась ему последние полгода очень и очень часто. Сейчас она была другая, нежели тогда, в 9 классе и в его снах, однако он узнал её сразу. Пышные белокурые волосы обрамляли лицо, от веснушек не осталось следа; умный, спокойный взгляд и уверенные, с достоинством, движения. Белый вязаный воротничок придавал лицу свежести, а всему облику – очарование.
   
   Вот уже несколько месяцев Сергей злился на себя, недоумевал: почему он видел во сне только одну картину: Шмидиха, одиноко сидящая на берегу Абакана. Нередко он просыпался ночью и думал; нет, не о ней, а обо всех своих многочисленных подругах, неизвестно куда испарившихся. Любил он, кажется, каждую из них. Но…всякий раз, что-нибудь, да случалось – бросали его, нередко оставлял он.
   
   Сегодня уже все ровесницы были замужем, или покинули родное село. Сергей уезжать не собирался, учил деревенских ребят выносливости и… встречался с одной вдовушкой, отчаянно в него влюблённой и мечтающей о втором браке. А однажды, даже мелькнула мысль: может это всё мне в наказание, что обидел тогда Шмидиху? Но Сергей быстро запрятал эту ересь в памяти и не позволял ей выходить оттуда
    А Шмидиха всё продолжала печально сидеть на траве в его сновидениях…
   
   - Ба…а! Так это же Шмидт Наташка! – выкрикнул кто-то, выводя его из транса. Все загалдели, засыпая немного смущенную девушку вопросами. Танька, по старой комсомольской привычке, быстро привела всех в чувство.
   
   - Так! Шустро опрокидываем по первой за Шмидиху, а вопросы – задавать по ходу и по очереди, понятно? – и она усадила Наташу напротив Сергея, который, единственный, не произнёс ни слова.
   - Здравствуй, Серёжа, - взяв в руки бокал, Наташа, наконец- то, посмотрела ему в лицо.
   - Здравствуй.
   
   Залпом выпив обжигающий напиток, он вышел из- за стола, ни на кого не глядя. Быстро сев в машину, помчался по улице, на ходу закуривая сигарету. За селом, на мосту, резко остановился.
   
   - Ну, и?… - задал он себе вопрос. Подождав ответ несколько минут, и не дождавшись ни одной маломальской мыслишки, сдал назад, круто развернувшись, поехал обратно. Стоял у садика, глядя в окна, продолжая задавать себе немые вопросы. Голова была пуста, и шумела, как после контузии, - точно так, как его однажды в детстве оглушило разрывом патрона. Знал только одно - уйти сейчас домой он никак не мог.
   
   Через тюлевую штору видел Макарова - он гудел громче всех, сев около Наташи. Она улыбалась почему-то растерянно и изредка кивала однокласснику. И Сергея начала «давить жаба», - так он называл примитивную мужскую ревность, будто Наташа была его девушкой. Он заторопился в дом.
   
   Танька взглянула на него тревожно - вопросительно, поднявшись навстречу. Сергей улыбнулся, неожиданно для себя, и попросил у озадаченной хозяйки чай. Садясь напротив Наташи, он чувствовал, как в душе начинает потихоньку плескаться незнакомая, радостно-теплая волна.
   
   Чай с черёмуховой шаньгой тут же запросили другие. Сергей пил молча, открыто глядя на девушку, продолжая прислушиваться к тому, что творилось внутри его, начавшей парить куда- то ввысь, души. А там уже что-то такое ширилось - мучительное, сладостное, тесня сердце влево, что ему становилось тяжело биться в груди.
   И Сергей опускал глаза, мысленно приказывая сердцу успокоиться.
   
   Во дворе загремела музыка. Слегка отяжелевшие от еды, но повеселевшие от вина, гости поспешили на улицу – размяться. У Наташи не было отбоя от кавалеров. Всем хотелось поговорить-поспрашив­ать.­ Краем глаза она заметила, что Сергей беспрерывно курит, стоя в одиночестве.
   
   И вдруг, ЛЮБЯЩИМ СЕРДЦЕМ СВОИМ Наташа поняла, что… ему плохо, что он мучается от воспоминаний прошлого, стыдясь своих поступков по отношению к ней. Девушка, улучив момент, подошла к нему.
   - Мне нужно что-то сказать тебе, пойдём в сад.
   
   Остановившись на тропинке, ведущей на родительскую половину дома, Наташа повернулась к Сергею. Большой фонарь, висевший на столбе во дворе, не дотягивался сюда своими лучами, однако свет, льющийся из окна сеней, немного осветил их. Наташа видела тревожные глаза парня, чувствовала его напряжение – оно вибрировало между ними. Ей до боли хотелось облегчить ему эти минуты.
   
   - Сережа, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Прошу тебя, не мучайся. Всё, что было в нашем детстве – прошло. Прош-ло! Никаких обид я не держу ни на кого. Я просто всё забыла. Навсегда забыла, пойми, - Наташа при последних словах положила, не удержавшись, свою ладонь ему выше кисти и слегка сжала её.
   
   Глядя в его, внезапно изменившиеся, глаза, боясь что-нибудь в них прочесть, что не выдержит, и прикоснется ещё и к ним, она ступила с тропинки и пошла в шумевший, веселившийся на всю катушку, Танькин двор. Она ощущала тоску и боль, что не может, как раньше, просто смотреть на него, быть рядом. Впервые ей захотелось послать все советы Нины Ивановны куда подальше и… Нет, нет, сказала она себе, я – переживу, лишь бы Серёжа не мучился.
   
    Если бы она знала, что своими словами, напротив, сделала ему ещё хуже…
   Сергей прислонился к молоденькой ранетке. «Зачем ты мне это сказала, Наташа?» - надежда, купающаяся в теплых волнах его души последние полчаса, испарилась. – А чего ты думал? – ехидно спросил он самого себя: - Что она всё ещё тебя обожает, как в школе? Нет, друг, тебе здесь делать нечего», - почему - то видеть равнодушие Наташи было ему невыносимо…
   
    --------------------­--------------------­--------------------­--­
   
   - А я думала, что ты у Омельченков гуляешь, - зашептала Галина, обнимая вошедшего Сергея. Голубые глаза на полном лице светились искренним чувством. И вдруг Сергей почувствовал, как взгляд других глаз остро резанул его сердце. До боли. Он поморщился.
   
   - Что? Что такое? – женщина взяла в ладони его лицо, повернула к себе. – Ты сегодня не такой…, - и схватилась за левую грудь, - ты прощаться пришёл?
   
   Какая она всё-таки, хорошая баба, думал Сергей, садясь в машину. Ведь я пришел сегодня к ней, чтобы забыться, не понимая, что уже не смогу это сделать. И как она все раньше меня поняла? Странные, все-таки, они, эти женщины…
   
   И снова Абакан шумел приглушенно - явственно. И снова она сидела на берегу одна, в окружении берёз и травы. Только это была уже не Шмидиха, а Наташа – какая была на вечере у Таньки. И смотрела на него не печально, а насмешливо, с легким презрением, что ему стало нестерпимо больно…
   
   Сергей проснулся, одним рывком скинув с себя одеяло, и сел в кровати. Семь утра. Слышно, как мимо прогоняли стадо, как резко свистел бич пастуха и громко – его брань на бодливых бурёнок. Он сидел, долго глядя в окно, наблюдая, как постепенно утро уступает своё время дню, обещавшему быть солнечным, а значит жарким. Жарким во всех смыслах, подумал Сергей, ведь сборы в поход были не шуточные.
   
   Неожиданно мелькнула одна шальная мысль, за которую он уцепился головой и сердцем, да так крепко, что забившееся быстрее сердце, бешено погнало кровь в разных направлениях, а та подняла ввысь настроение Сергея. Одевшись и прогнав все сомнения, он начал действовать: уж очень ему хотелось, вновь увидеть на лице Шмидихи то обожание, которое он помнил и по которому… тосковал, - неожиданно признался себе Сергей.
   
    --------------------­--------------------­--------------------­--­
   
   Подвязка томатов поздних сортов отняла целое утро. Грузное Танькино тело, передвигалось от куста к кусту, вместе с маленьким стульчиком. Наташа помогала ей с удовольствием, жуя при этом немного кисловатые сибирские скороспелки, красневшие на приземистых рясных кустах.
   
   - Как ты их ешь? - чертыхалась Танька, - нет, пока мои любимые бычьи яйца не поспеют, я в рот эту кислятину не беру! – и добавила: «Помнишь?»
   Они обе захлебнулись от смеха, вспомнив, как в 7 классе, в разговоре с классной, Танька назвала
   сорт помидор не «Бычьим сердцем», а так, как сейчас – яйцами.
   
   После обеда Алексей запряг коня, и они поехали на Абакан купаться. Телега на резиновом ходу шла мягко, они с подругой сидели, спустив ноги вниз, задевая босыми ступнями кусты пикульки, растущей по обеим сторонам дороги. Молодёжка – так называлось любимое место купания деревенских парней и девчат, была полна народу всяких возрастов.
   
   Танька с сыном плюхалась у берега в небольшой тихой заводи, а Наташа отошла подальше и кинулась в быстрый поток. Плыть было легко – река сама несла тебя на поверхности. Вода была зелёной и прозрачной, даже круглые камни на дне можно было видеть. Не то, что в Волге, отметила Наташа, наслаждаясь ласковым объятием прохладных волн и восторгаясь забытыми ощущениями стремительного плавания.
   
   Вышла на берег, уплыв довольно далеко. И тихо пошла назад, осторожно ступая по гладким галечным камням, таким горячим, что жгло ступни. Берег у заводи был крут, но зелен и покрыт круглыми кустиками всё той же пикульки. Наташа легла загорать, прикрыв голову шляпой. Задремала под солнечными лучами, словно прикрывшись легким, но жарким покрывалом.
   
   - Уф, красота! – Танька присела рядом, разбудив Наташу холодными капельками, спрыгнувшими с её пышных загорелых форм. – Тебя, между прочим, Кузнецов спрашивал, а вот и он, лёгок на помине!
   
   К ним, блестя мокрой шоколадной кожей, подходил Сергей. Влажные волосы на солнце казались ярко-угольными. Присел рядом, поздоровавшись, и замолчал, глядя на солнечные блики, искрившиеся на зелено-голубой поверхности Абакана. Обе женщины ждали, не произнеся ни слова. Одна – с любопытством, другая – с замиранием сердечного ритма. Нетерпеливая Танька заговорила первая.
   
   - Сергей Михалыч, ты чего к нам подсел? Просто, али как?
   - Али как, - ответил Сергей, продолжая смотреть на реку, потом, медленно повернувшись к ним, быстро взглянул на Наташу, перевел взгляд на Таньку и продолжил:
   - Хотел предложить Наташе пойти с нами в поход на Ключ. Выступаем сегодня к вечеру, как спадет
   жара.
   
   - На Косулиху? Здорово! Конечно, она пойдет! За столько лет она соскучилась по нашим горам и клубнике! – они с Сергеем враз посмотрели на Наташу. Танька – с радостными чертиками в глазах, Сергей – тревожно - вопросительно.
   - Я не знаю…, - тихо проговорила она, опуская глаза с лица Сергея, пряча радость ото всех, - и походной одежды у меня нет.
   
   - Знаешь! И амуницию тебе найти нет проблем! – категорично заявила Танька и поспешила к воде звать мужа с сыном.
   - Тогда до вечера, - проговорил Сергей, с волнением глядя в лицо Наташи, наполовину скрытое полями соломенной шляпы и не видя глаз. Боясь, что она может отказаться, он быстро встал и поспешил к своим «Жигулям», стоявшим в тени трёх огромных талин.
   
   Около 6 вечера за калиткой разом загудели голоса школьников, раздался смех, свист.
   - Это они, - Танька поспешила на улицу, прихватив Наташины походные веши. У палисадника стояла запряженная лошадь, и на телеге возвышалась огромная гора ребячьих рюкзаков. Ждали Сергея. Тот подъехал на машине с братом, выгрузил палатки на подводу, оглядел всех, сдержанно улыбнувшись Наташе, и скомандовал: вперёд!
   
   Телега с поклажей тащилась позади, а ребята бодро и весело шагали по дороге в сторону Мамаихи. За ней, через большую, в километр длиной, поляну начинался Малый Ключ. Попасть на Косулиху – огромный залив в окружении Ключинских гор, можно было только двумя пешими путями - по крутой, в ширину одного коня, тропинке, через густой березняк, или по каменистой тропе, огибающей слева Угловую гору, а справа - теснённую быстрым течением Абакана.
   
   Выбрали второй – он был короче в несколько раз, хотя опаснее. Однако в этом году вода была небольшая, и проход оказался довольно широким. Сняв с телеги, подвезенные к горе рюкзаки, ребята выстроились за своим учителем в цепочку. Сергей поставил Наташу предпоследней; замыкал шествие самый рослый мальчик Володя.
   
   Весь этот час, пока они шли до Угловой горы, Сергей только один раз обратился к ней, сдержанно и скупо, даже пряча взгляд, как ей показалось. Зато девчата, шедшие рядом с двух сторон, забросали её вопросами: кто она, откуда, как было в школе тогда, хулиганил ли Сергей Михалыч и т.д. и т. д.
   
   А он шел в окружении мальчишек, и они часто смеялись – громко и дружно. Сергей изо всех сил сдерживал радость, что Наташа идёт с ними, даже старался меньше смотреть на неё, боясь выдать себя. Такую радость, которую, понял он вдруг, не испытывал уже несколько лет, возможно, со школы…
   
   Проходя мимо пустующей, с провалившейся крышей деревянной избушки бывших скотников, пасших здесь когда-то молодняк, подобрали брошенную корчагу – плетёное приспособление для ловли рыбы. Она была цела, лишь немного покосилась. Володя нес её, на ходу выпрямляя алюминиевые прутики.
   - Уха нам завтра обеспечена! – громко объявил он всем, когда подошли к нужному месту, на берег Косулихи и водрузил пузатую корчагу на огромную лиственную колодину.
   
   По команде учителя все ребята, отдохнув чуток, начали работу. Кто – ставил две палатки: для девчат, и отдельно - для мальчиков, кто – занялся собиранием дров и разведением костра, кто - пошел делать запруду и ставить корчагу; Наташа помогала девочкам готовить ужин.
   
   Когда солнце скрылось за деревьями, сели есть огромным кругом. Суп-лапша, припахивающая дымком, была съедена в два счёта. Потом на очередь стала картошка из костра, которую ребята ели, непременно запивая молоком. Все.
   
   Деревенская привычка есть именно так, а не иначе, печеный картофель, отметила про себя Наташа, разламывая горячий черный клубень и откусывая ярко-желтый, дымящийся паром, кусочек. Во рту стало невыносимо горячо, и она быстро хлебнула молока. М..мм…, вкусно! Некоторые мальчишки жарили ломтики сала на костре, нанизав его на деревянную палочку.
   
   После ужина мужская половина с Сергеем пошли смотреть запруду и рыбачить, а девчата, убрав посуду, побрели до них по берегу залива. Наташа осталась у костра.
   
   Медленно подкрадывались сумерки…, становилось прохладнее. От воды накатывали пряно-сырые запахи. Иногда тишину нарушал всплеск – это резвилась рыба; любители вечернего пения выводили негромко свои птичьи трели; невпопад вторили им кузнечики, громко треща. На ровную темно-синюю поверхность залива приземлилась утиная парочка и медленно поплыла к большой скале, примыкающей к воде. Возможно, у них там были утята.
   
   По Абакану, протекающему в полукилометре отсюда, прогудела моторная лодка, - наверняка рыбаки с сетями. Стали появляться комары и Наташа, сломив веточку черёмухи, пошла к реке, непрерывно обмахиваясь. На берегу уселась на огромную корягу, некогда бывшую мощным сосновым корнем. Видимо в большую воду дерево было вывернуто наизнанку и сломлено у комля. Водные потоки выполоскали из корня всю землю, позднее ветер и солнце высушили его, превратив в сказочный персонаж.
   
   Голоса ребят, возвращавшихся к стану, донеслись до уха девушки через густые деревья, и удалились. Стало совсем темно. Она поднялась, чтобы идти и увидела Сергея, спешившего к ней.
   - Ты напугала меня. Совсем темно, можно угодить куда угодно, да и кабаны здесь водятся, - проговорил он, слегка запыхавшись, и добавил, - а я кислицу тебе принёс, спелая уже, - и протянул руку.
   
   На ощупь взял одной рукой её ладонь и высыпал горсть ягоды. Наташа стояла молча, наслаждаясь прохладой бусинок кислицы сверху ладони и теплом его руки снизу. Как бывало в детстве, она положила ягоду в рот, ожидая ощутить кисловатый вкус. И совсем неожиданно, он оказался довольно-таки сладким!
   
   - Ого! Я в жизни ни ела такой кислицы! Спасибо. Ты где её взял?
   - Единственный такой куст на всю Косулиху. Он не высоко, в скалках, у подножия горы, а не на полуострове, потому такой сладкий. Пока мальчишки ловили рыбу, я слазил, - Сергей присел на корягу.
   
   И тут же поднялся, накинув на плечи Наташи свою куртку. Она молча пошла вперед, но оступилась, ничего не видя. Сергей взял её за руку и повел за собой, не говоря больше ни слова. Только у палатки, откуда доносился приглушенный смех девчонок, он остановился, пожелав Наташе спокойной ночи. Неожиданно поднёс её руку к своим губам, прикоснулся ими к ладошке, пахнущей кислицей, и, резко развернувшись, нырнул в палатку мальчиков.
   
   Утром разбудил всех громкий голос Володи:
   - Па..а..дъём!! Посмотрите, какая щука попалась! Говорил вам, что уха нам обеспечена! – голос его прерывался от восторга. Заспанные ребята выскакивали из палаток, окружая Володю, державшего корчагу, внутри которой, блестя черной, в серых разводах, чешуёй, извивалась огромная щука.
   
   Нетерпеливый Володя, хорошо знающий такой способ рыбалки от отца, встал раненько и сходил на запруду. Вода в Косулиху попадала из Абакана неширокой протокой, наполняя залив, имеющий форму серпа и прилегающий вогнутой стороной к отвесным скалам, обнимая их. Другой, выпуклый берег залива, зарос соснами, талиной, тополями, всевозможным кустарником.
   
   Место, где вода перетекала обратно в реку, было узким, и любители рыбы, возводя из камней перемычку, делали его ещё уже, чтобы можно было поставить небольшой невод или такую вот корчагу, ещё её деревенские жители называли «мордой». Рыба, пожелавшая в такой момент покинуть тихую заводь, непременно угождала в расставленные ловушки.
   
   Когда щука была разделана, оказалось, что у неё внутри находились два небольших хариуса, маленький ленок и огромный пескарь. Скорее всего, хищница ринулась в корчажку за ними, стремясь полакомиться, и поплатилась жизнью. Жалко было, конечно, такую красавицу, но отведать ухи уж очень хотелось!
   
   После весёлого завтрака предстоял подъём на Наблюдательную гору. У её подножья, где начиналась конная тропа наверх, бил ключик. Может, поэтому, горы звались Ключинскими? Вода поднималась, видимо, из таких глубин, что была невыносимо ледяной, что ныли зубы.
   
   Шли очень долго, отвлекаясь всю дорогу на клубнику, красневшую с обеих сторон тропинки. Руки сами тянулись к пурпурным гроздьям . Наташа с каким-то трепетом рвала любимую ягоду и, положив в рот, сначала наслаждалась почти забытым теплым ароматом, и только потом жевала.
   
   Тут и там раздавался характерный звук, похожий на легкий треск, срываемой ребятами клубники. Ягодный аромат кружил вокруг школьников, поднимаясь вместе с ними по пологому, но длинному узкому склону, свободному от берёз и сосен.
   
   Из-за жары нынешним летом она уродилась не очень крупной, но рясной, а на Наблюдательной, на солнцепёке - ещё и очень сладкой, поспевшей раньше той, которая росла в траве и табаложнике на северных и западных увалах Ключинских гор.
   
   На самой вершине, на ровном круглом пятачке сделали привал. Однако ребята и не думали отдыхать, стояли, вертя головами в разные стороны и выражая голосами – кто восторг, кто удивление. А восторгаться есть чему было! Вид был потрясающий!
   
   Северная сторона Наблюдательной горы была крутой и корявой из-за нагромождения скал, которые подпирал Абакан. Его двойная синяя лента опоясывала множество островков, в зелени которых желтели гладкие и прямые, как свечи, огромные сосны.
   
   Южная - собирала у своего подножья все пять Ключинских лога. Они напоминали пятерню руки и были видны как на ладони по всей своей длине, резко отличаясь северной и южной стороной. В одном из них шевелились жёлтые и красно-белые пятнышки – пасущиеся совхозные тёлки.
   - Теперь понятно, почему она Наблюдательная…, - протянул кто-то из ребят.
   
   
   Вернулись только к вечеру. От жары у Наташи разболелась голова, (не удивительно, после восьмилетнего перерыва!) и после ужина она забралась в палатку, перевязав потуже голову пуховой шалёнкой, связанной Танькиной матерью. Тетя Полина специально дала ей в поход, на всякий случай, как сказала она.
   
   Слушая голоса ребят и замедляющееся тиканье в висках, Наташа уснула…
   Шорох и хихиканье школьниц разбудили её. Выглянув из палатки, она увидела Сергея, в одиночку сидевшего у костра, ярко оттенявшего черноту подтаёжной ночи. Сердце ёкнуло, обрадовавшись. «Цени сегодняшнее, хоть его и мало. Вчера – прошло, а завтра – не настало», - неожиданно пришли на ум когда-то прочитанные строки. Обернувшись шалью и взяв Серёжину куртку, она подошла к нему, молча накинув её ему на плечи.
   
   - Выспалась? – в его голосе она уловила радостные нотки. Боясь поверить, села рядом на маленькое бревнышко, не отрывая глаз от пламени.
   - Да. И голова прошла.
   - Это от жары. Может, завтра не пойдешь с нами к пещере? - Сергей, повернувшись, смотрел на её освещенный профиль. – Да, а чаю хочешь? Со смородиной. – он снял с углей на самом краю кострища закопченный походный чайник.
   
   Наташа хотела, очень. С молоком он был вообще чудесный. Ещё чудеснее была ночь, костер и Сергей рядом. Чувство нереальности, какого-то запредельного, но удивительного сна, наполнило Наташу восторгом. Она чуть было не спросила его: «Неужели, всё это – правда?», но вовремя опомнилась и стала молча пить чай. Нарушил тишину Сергей.
   
   - Никогда не был на Волге… Это так же красиво, как у нас?
   - Красиво. Но не так. Нет нашего разнообразия и воздух какой-то… не вкусный. Зима – теплее, летом – парники и теплицы не нужны. Зато кедра и брусники, а также медведей нет и в помине, как здесь…
   
   Оба изо всех сил поддерживали нейтральную тему, боясь говорить о себе, или спрашивать про другого. Часто просто молчали: то - просто наслаждаясь тишиной и присутствием друг друга, то - трепеща от волнения, когда неожиданно накатывал вал непонятного напряжения.
   
   И Наташа не выдержала этого натяжения нервных струн. Боясь, что выдаст себя, стремительно поднялась, попрощавшись. Уже у палатки, услыхав в голосе Сергея сильную горечь, остановилась, раздумывая над его словами, произнесёнными ей вслед: «Ты так сильно меня ненавидишь, что и пяти минут не можешь пробыть рядом….».
   
   И вновь сердце зашлось в тихой истерике, но она, помня свои и Нины Ивановны заповеди, только тихо произнесла, прежде чем откинуть полог: «Наша ошибка часто заключается не в содеянном, а в сожалении о содеянном».
   
   Уснуть ей удалось только с рассветом. Много минут гадала Наташа, почему именно эти слова Сэмюэла Батлера вспомнились ей. Может, не сознаваясь себе, намекала Сергею, что он слишком драматизирует их, в общем-то, детскую ситуацию, к тому же, давно прошедшую? А чего хочу я сама, разрываясь между «хотела бы» и «надо»?
   
   Да, она хотела, но в то же время знала, что не уступит сама себе, - ни на грамм. Она понимала, что поведение Сергея – ни что иное, как искупление вины, которую он, почему-то, чувствует, и его радостные нотки в голосе, сквозившие у костра - чувство облегчения, что она сама подошла к нему ночью.
   
   Второго путешествия в Саратов со слезами она не могла себе позволить, да и утешать будет некому – другой Нины Ивановны Бог теперь ей не пошлет. Одно знала точно – долго находиться около Сергея она не может, поэтому решила держаться подальше. Значит, к пещере завтра не пойдет – будет готовить обед.
   
   Утром Сергей, видя, что она остается у костра, посмотрел на неё долгим взглядом, но ничего не сказал. Все путешествие, занявшее полдня, он ощущал в груди моток колючей шерсти, которая наматывалась и наматывалась. Хотелось разорвать руками грудную клетку и вырвать ненавистный клубок. Даже, показывая ребятам своё любимое место на Косулихе, не мог отвлечься. Рассказывал о пещере без вдохновения, что не случалось ещё ни разу.
   
   А история её появления была загадочной. По селу много лет ходили слухи, что ещё при царе здесь были американцы, что-то искавшие в горах. И оставили после себя огромный железный пятак в скале. Как уж они его прилепили к камням – никто не знал. И вот, в 50-х годах, когда по Абакану шел интенсивный сплав леса, бригада сплавщиков решила выяснить его происхождение.
   
   Привязав железный трос к пятаку, они потянули его бульдозером. Оказалось, что это был огромный длинный лом, как бы вбитый в скалу! Вместе с ним повалились наружу каменные глыбы разных объёмов, открывая пространство. Освободив проход от остатков камней, рабочие обнаружили большую пещеру, уходящую вглубь горы и становившуюся там всё уже.
   
   С тех пор поржавевший лом лежал рядом, а пещера служила надёжным пристанищем для охотников и рыбаков, будоража воображение самых любопытных. И так никто не мог до сих пор объяснить: или американцы её сотворили, или Природа постаралась, а они только замаскировали её с какой-то целью. Какой? – никто не стремился узнать...
   
    --------------------­--------------------­------------­
   
   Вокруг палаток витал запах жареного на сале лука, обостряя чувство голода, хорошо ощутимого после пешей прогулки. «Как она умудрилась это сделать на костре?» - этим вопросом задался не только Сергей, подходя к стану. Ребята, окружив Наташу, хором спрашивали, а что на обед?
   
   Смеясь, она объяснила, что сначала в котелке, висевшем над костром, истопив мелкие кусочки сала, поджарила лук, а только потом всыпала крупу и налила воды, приготовив, таким образом, гречневую кашу.
   
   Насытившись рассыпчатой, запашистой кашей, ребята принялись за сборы. Наташа, немного взбодрившись от похвалы ребят за вкусный обед, снова поникла. Укладываясь в обратный путь, она избегала смотреть в сторону Сергея, впрочем, тот тоже её почти не замечал, помогая ученикам.
   
   И только, выйдя к поляне перед Мамаихой, где их поджидала все та же подвода, он поймал её взгляд. Наташа не успела его отвести и увидела удивление, на секунду блеснувшее в его тёмных глазах. Наверное, на моем лице всё написано, подумала она с досадой, и Сергею стало понятно многое…
   
   А он ничего не понимал! Знал и хотел только одного – остаться здесь с Наташей вдвоём! И пусть она к нему теперь совсем равнодушна, но расставаться с родными местами ей грустно, - он заметил это по её потухшему взгляду, - и он продлит ей радость встречи с Ключинскими горами, во что бы то ни стало!
   
   Уфф! Наконец- то противный клубок выкатился из груди. Сергей снял с телеги свою палатку и рюкзак, сказал несколько слов коллеге – хозяину лошади и решительно подошел к Наташе.
   - Мы остаёмся, - проговорил он, снимая с её плеч поклажу, - помоги поставит палатку, - и направился к ровному ряду старых берёз, росших на самом берегу.
   
   В этом месте, чуть дальше крутого поворота, бурлящего у скал Угловой горы, течение реки замедлялось, может, поэтому старенькие белоствольные подружки и жили здесь столько лет, не страшась весеннего паводка.
   
   Проводив взглядом удаляющихся школьников и успокоив застучавшее набатом сердце, Наташа приблизилась к Сереже и молча помогла все сделать. Он тоже не проронил ни слова.
   Расслабились только во время рыбалки – Сергей позаимствовал лески у мальчишек, быстро вырубив два удилища из длинных веток единственной талины, стоявшей в позе сироты недалеко от берез.
   
   Наташа взвизгнула от восторга, поймав раньше Сергея первую рыбу. И – пошло! Кто - больше? У кого – крупнее? У кого чаще клюёт?…
   Наловив с два десятка серебристых, усатых, пузатеньких пескарей, они принялись за уху, ни мало не расстроившись отсутствием благородной рыбы. Чего-чего, а пескаря в Абакане…, хоть пруд –пруди.
   
   И если, порой, большая рыба не баловала клёвом, выручал он – с живостью идущий на любую наживку, пескарь – «пекарь», как звали его деревенские пацаны, - костлявый, но вкусный. Впрочем, уха с пескарём тоже далеко не отставала от ухи из налима или щуки.
   
   Дым от костра медленно тянулся за руслом реки, время от времени, как бы вспоминая о своих хозяевах, спешил назад, стараясь их укутать своей сизой шалью. Тогда они оба, смеясь, отмахивались от него, повторяя присказку из детства: «Дым, я масло не ем, дым я масло не ем…».
   
   Непонятно было, при чём тут масло, но, однако, дым «слушался», отступал, хотя вскоре вновь его тянуло к людям. Наконец пламя медленно погасло, словно опустилось на крупные угольки, сделав их красно-малиновыми и изменив жар от костра. Теперь он грел не сильно, но ощутимо и можно было сидеть рядом, не боясь сжечься.
   
   - Говорят, ты возил школьников даже на ГЭС? – спросила Наташа, глядя на волны жара, поднимающиеся от корявого огненного покрывала, которые тут же заглатывала темная прохлада ночи.
   
   - Было дело, - ответил Сергей, - глупый был – такую ответственность на себя брать. Сейчас на подобные авантюры не иду. Вот – только дома, по своим местам. Сама знаешь, у нас есть куда ходить. Приезжай на следующий год, мы на Матрос собираемся, - и он взглянул на девушку.
   
   Наташа отрицательно покачала головой, про себя воскликнув: «Где – то я буду уже в это время?» - и бросила на парня короткий взгляд. И вновь непонятное напряжение, готовое взорваться в любую минуту, связало их. Черные глаза Сергея горели, как угольки в костре (или это просто угли там отражались?), и всматривались в едва освещенное лицо Наташи.
   
   - Спасибо за приглашение, - тихо проговорила она, пряча глаза, - и вообще, спасибо тебе за всё!- уже громче добавила Наташа, решительно вставая с пенька.
   - За что? – удивился Сергей, поднимаясь следом, - не спеши, успеем выспаться, - и он удержал девушку за руку. Ему вновь захотелось ощутить запах её ладони, и он прижал пальцы к губам. Ооо! Они … дрожали. И тогда он понял: НИЧЕГО-ТО У НЕЁ НЕ ПРОШЛО ЗА ЭТИ 8 ЛЕТ!
   
   Чувство благодарности, вперемешку с нежностью затопили его душу до краев. Сергей притянул её к себе, прикоснулся губами к глазам – они были влажно-солёными. И вдруг, Наташа, всхлипнув, прижалась к нему, спрятав голову на его груди. Удивленный Сергей стал шептать, целуя её волосы: «Успокойся. Не бойся, я ничего тебе не сделаю плохого, клянусь», как неожиданно Наташа заставила его замолчать, прижавшись такими же солёными губами к его рту. После секундного замешательства, Сергей накрыл влажные губы Наташи своими…
   
    --------------------­--------------------­------------­-------
   
   …Вся поляна в окружении берёз была оранжевой. Почему в этом году жарки цветут так поздно – в июле?- спрашивал себя Сергей, идя по сплошному цветочному ковру. Вдруг он услыхал звон колокольчика. Обернулся. Ахнул. Шмидиха. Нет, Наташа. Стояла, улыбаясь, и звонила колокольчиком. Сергей побежал к ней. Запнулся, упал. Быстро поднялся, смахивая оранжевую пыльцу жарков с лица, которая попала даже в нос. Чихнул, и побежал вновь за удаляющейся Наташей. А та убегала всё дальше, продолжая звенеть и смеяться…
   
   Резко открыв глаза, Сергей уставился на девушку, сидящую рядом с соломинкой в руке и тихо смеющуюся.
   - Ну, вы и спать, Сергей Михалыч! Чихал, руками махал, а просыпаться не хотел, когда моя соломка по твоему носу ходила! – и Наташа вновь от души засмеялась.
   
   - А колокольчик где? – всё ещё не отойдя ото сна, спросил Сергей, но тут же заулыбался, услыхав звук ботолов, звеневших на шеях пасущейся скотины недалеко от их палатки. – А я тебя во сне догонял! – воскликнул он, обнимая Наташу.
   
   - И догнал? – спросила она вдруг изменившимся голосом, но сама не дала ответить, поспешив из его объятий и из палатки. - Вода, между прочим, чудесная! – прокричала она снаружи.
   
   Сергей с наслаждением вытянулся, закинув руки за голову. Улыбка тронула его губы. Затем переместилась в сердце…, и ещё ниже – в душу. И вызвала в душе ликующую песню, заслонившую собой даже пение птиц и заставившую его подскочить и помчаться к реке.
   
   Выходя из прохладных волн, он только тогда заметил, как чудесно и радостно приветствуют новый день крылатые труженики, как искрится зелень от нежаркого утреннего солнца, как бодро рокочет, отдохнувший за ночь, Абакан. Вдохнув полной грудью ещё не успевший нагреться, и от этого остававшийся ещё влажно-травяным, воздух, Сергей поспешил к костру, где Наташа уже снимала вскипевший чайник.
   
   - Жаль, что молока нет. Танька приучила меня белоголовник только с молоком пить, - с сожалением сказала она, разливая ароматный, желто-зеленый напиток.
   
   - Подожди. Слей обратно, чтобы не остыл. Я сейчас! – и Сергей, прихватив походный котелок, помчался к коровам, смачно и жадно жующим у горы траву, ещё не тронутую солнечными лучами и покрытую капельками утренней росы, и энергично помахивающим хвостами.
   
   Наташа наблюдала издалека, как он перебрал несколько женских особей, прежде чем найти ту, которая спокойно бы согласилась отдать незнакомцу молоко. Вернулся к смеющейся Наташе с забрызганными молоком коленями, но очень довольным. У неё защемило сердце при виде его мальчишеского вида, - задорный блеск в глазах, взъерошенные волосы, до ушей - белозубая улыбка.
   
   Зачем я это сделала, спросила она себя со страхом, вспомнив их совместную ночь, ведь продлила свои мучения еще на непонятно долгий срок. И тут же осадила себя. Видимо борьба чувств промелькнула на её лице, что Сергей взглянул на неё, вмиг став снова взрослым.
   
   Овладев собой, Наташа беззаботно, как только могла, объявила о трапезе со стыренным молоком, накрывая символический стол на пне, некогда красовавшейся здесь огромной сосны.
   После завтрака, как будто не мог дождаться этой минуты, Сергей обнял Наташу и принялся с жаром целовать.
   
   - Ты никак осмелел после вчерашнего? – успела прошептать она, переводя дух.
   - Да. А что, это плохо? – он заглянул в карие, со светлыми крапинками глаза, держа в своих ладонях её лицо, и медленно добавил, - скажи, почему я – первый?
   
   Наташа опустила взгляд и он понял, что ответа не услышит… И вдруг, снова повторился вчерашний волшебный момент, когда она молча прижалась к нему губами, прося о продолжении. И Сергей вновь с радостью откликнулся на её безмолвный призыв…
   
   Эти минуты были ещё чудеснее предыдущих. Наверное, потому, что там владели тобой только чувства, страсть, желание. А здесь, сейчас, когда расслабившиеся тела отдыхали, можно было к чувствам примешать ещё и мысль. Мысль – воспоминание о недавно пережитом восторге, о том, что физическая близость странным образом приводит к слиянию духовному, - так казалось Наташе, ведь она сейчас ощущала себя с Сергеем единым целым.
   
   Он казался ей родным до боли, однако боли – облегчающей, опять же, своей, радостной боли. И в душе… витала… ПОЛНОТА…, что приходилось дышать тихо и осторожно, чтобы ничего из души не перелилось через край… и уж совсем не хотелось думать о завтрашнем дне. А надо, кольнула в сердце мысль, тело отозвалось секундным напряжением. И Сергей уловил эту секунду.
   
   Хотел спросить её о многом, но отложил, непонятно почему. Понимал только одно – с ним самим творилось что-то невообразимое, его закручивал водоворот таких чувств, каких он не знал и даже не подозревал о их наличии внутри себя. А ведь считался крутым бабником когда- то! – ухмыльнулся он про себя. Нет, здесь было… что - то другое, незнакомое доселе и… такое щемящее, что заходилось сердце.
   
   
   Послышался гул машины. Сергей поспешил наружу. Наташа, привела себя в порядок и тоже вышла из палатки. У красных «Жигулей» Сергей с братом вели взволнованный разговор. Через минуту он подошел к Наташе, взяв её руки в свои.
   - Прости, мне надо ехать. Племянник сломал ногу, сорванец! Брату надо на смену, в тайгу, а у невестки месячная Верочка. Я вечером приду к Таньке.
   
    --------------------­--------------------­------------­---
   
   Он не пришел. Подруги просидели допоздна. Перед сном Наташа сказала о своём отъезде. Утром упрямая Танька так и не смогла её уговорить остаться хоть ещё на денёк. Перед самым отходом автобуса, она спросила:
   - А как же Сергей? Или ты его больше не любишь?
   
   Наташа чмокнула её в щёку и быстро шагнула в салон, чтобы не отвечать. Автобус тронулся.
   Танька проплыла мимо окон с широко раскрытыми глазами, в которых застыл вопрос, похожий на синий ужас.
   
    --------------------­--------------------­--------------------­---------­-----------------------------
   
   
   Перед самым районным центром их застала гроза. Внезапно скрылось солнце, ниоткуда появились тучи – одна чернее другой. Они столкнулись в небе все вместе, иссякая искры. С опозданием в несколько секунд, треснул гром, разрывая их оболочку, и они разом вылили свое содержимое на землю, словно через огромное сито.
   
   Крупные капли, ускоряя свое движение, падали на асфальт с такой силой, что его поверхность становилась серо-дымчатой. Видимость резко сократилась до нескольких метров. Сергей, и без того ехавший медленно из-за хныкающего на заднем сиденье племянника, ещё больше сбавил скорость.
   
   - Потерпи, мужик. Скоро будем в больнице, - он глянул в зеркало заднего вида. Мальчик обеими руками держался за вытянутую на сиденье ногу в тугой повязке. Видимо, самодельные лангеты помогали мало. Время от времени он морщился от боли и всхлипывал. Сергею было жалко Витька и брало зло. Уже третий раз за его недолгую мальчишескую жизнь, вёз его дядя в больницу, - и все с переломами. Обе руки уже пострадали. Теперь – нога. Вечно он лазил и бегал там, где ломались руки-ноги.
   
   - Что тебя понесло на крышу сеновала? И лестница зачем? А…а, спрыгивать - быстрее! Я ж тебя учил, как прыгать: приземляться надо на носки, а не на пятки. Что? Теперь знаешь? Вот и хорошо.
   
   Они подрулили к стационару. Сергей понёс мальчика на руках, прикрыв своей курткой, - черные тучи отдавали свои последние капли спокойно и устало, становясь, всё светлее и светлее.
   
   В приемном покое никого не было – тихий час. Сергей вызвал дежурную. Пожилая грузная тётя зачем то пощупала ногу (не верила, что ли?) и начала звонить в хирургию. Там, видимо, ещё трапезничали, так как она велела подождать. Через 10 минут, по настоянию Сергея, она позвонила вновь.
   
   Наконец появился хирург, поблескивая толстой оправой и жирными губами, вытирая их на ходу. Пыхтя, освободил ногу Витька, ощупал, не глядя на ойкающего мальчика, и молча вышел. Появились две санитарки с каталкой и повезли больного на рентген. Сергей не отставал, подбадривая маленького проказника, как мог.
   
   Снимок ноги рассматривали двое, Сергей слышал их разговор. И понял: большая берцовая кость сломана по косой, немного смещена, и мальчика хотят положить на вытяжку.
   - А сразу нельзя поставить все на место и загипсовать? – вмешался он в разговор врачей. Молодой хирург фыркнул, а тот, что в очках и постарше, положил, скрепив руки в замок, себе на большой живот и назидательно изрёк.
   
   - Можно, конечно, но в условиях травматологии, а не у нас, в районном отделении.
   - Тогда отправьте в Черёмушки!
   - Хм, отправьте! Не те времена сейчас! У нас нет таких денег, чтобы больных за сотню километров возить, когда можно здесь лечить.
   - Я увезу его сам, - заявил Сергей.
   - Хорошо, только подпишите документ, где вы отказываетесь от нашей помощи.
   
   После обезболивающего укола, на котором опять же настоял Сергей, Витек в машине заснул. Теперь можно было ехать без напряжения. Дорога районного масштаба уперлась перпендикуляром в трассу, связывающую столицу республики – Абакан с городом алюминьщиков – Саяногорском.
   
   Сергей поехал по объездной – вдоль Енисея. Сразу за городом дорога нырнула в Саянские горы, слева прижатая петляющей рекой, - до самого поселка гидростроителей. Отвесные скалы справа блестели, умытые дождём.
   
   Сергею нравились эти места! Бывая здесь, всегда поражался масштабом работ: от трассы, проложенной вдоль Енисея, с трудом отвоеванной взрывчаткой у Саян, до красавицы ГЭС, возвышающейся рядом с Черёмушками на фоне ледяной вершины Боруса, - самой высокой точки Саянских гор.
   
   Ему тоже довелось здесь полежать в травматологии со сломанной ключицей. Все три хирурга-травматолога­ были молоды, смелы и свои парни. Он продолжал водить с одним из них дружбу. К счастью, Виктор Анатольевич сам сегодня дежурил в отделении.
   - Ну, тёзка, что на этот раз? - улыбаясь в усы, проговорил хирург, убирая лангет…
   
   - Ладно, завтра все сделаем, а сегодня – только анализы, - отложив снимки и отправив больного с медсестрой в палату, он подсел к Сергею, - оставайся, у меня скоро конец дежурства, а завтра, после операции, убедишься, что всё о кей, и поедешь домой.
   
   После работы Виктор предложил съездить на дачу. Жена звонила, - дома нет овощей. Сады и крошечные дачки гидростроителей располагались справа от дороги, ведущей к ГЭС, в километре от поселка, на пологом склоне.
   
   Слева, на пятачке, как будто специально подаренном Природой, у самого Енисея, возвышалось с два десятка серых пятиэтажных домов, стоящих вразброс. Бетонный цвет зданий оживлялся большими разноцветными балконами. А столетние сосны, бережно сохраненные строителями, зелёная крона которых красовалась на уровне крыш, веселили глаз своими золотистыми, гладкими, прямо таки корабельными, стволами.
   
   Чего только не умудрялись выращивать жители на своих 4-х сотках! Как правило – все овощи. Помидоры - в теплицах, хотя опасность для них в виде холодной ночной росы появлялась только в середине августа. Тайга, все - таки! Верховья Енисея.
   
   И всё же климат был замечательный – росли многие фрукты и садовые ягоды. Из рыхловатого «Белого налива» варили варенье, «Барвинка» чаще шла на сухофрукты и компот, а некрупный «Фонарик», поспевающий только в конце сентября, мог лежать в опилках до нового года, сохраняя свою медовую сочность.
   
   Войлочная вишня радовала ранним, июньским урожаем, а кисло-сладкая, круглая, разноцветная слива – алыча, выручала хозяек при различных заготовках и украшении стола. Изумрудное варенье из зелёного крыжовника и конфитюр из розового – это было что-то! Многие везли из своих родных мест, а в поселке жили строители из всех уголков Советского Союза, всевозможные растительные культуры и пытались выращивать в условиях сибирского горного климата что-то свое. Поэтому ни один дачный участок не походил на другой.
   
   У Виктора, приехавшего с Алтая, вдоль забора с северной стороны каждую осень блистала золотисто-оранжевыми­ бусинками облепиха. С легкой руки его соседа – украинца Николы они теперь пили чай только с перечной мятой и боролись с ней как с сорняком. А у одного дальневосточника крошечную веранду обвивала лиана китайского лимонника, ярко пылая каждое лето своими красными ягодами.
   
   Обе дочери Виктора ушли в поход с туристическим клубом в Саяны. Не дожидаясь хозяйки, мужчины соорудили быстрый ужин из жареного мяса и салата из помидор, заправленных сметаной. Вошла Люся, уставшая после дежурства в больнице (она тоже была врачом) и улыбнулась, видя трапезничающих мужчин. Вид она имела чуточку азиатский: черные волосы, смуглая кожа и немного раскосые глаза.
   
   Намешано кровей всяких, шутила Люся, а более всего досталось от шорцев – маленькой народности с горного Алтая. Она присела к столу и молча слушала их разговор, который, впрочем, как всегда, велся вокруг одной темы: охота. Долго она не могла привыкнуть к страстной увлеченности мужа тайгой, зверем, ружьями.
   
   Это было очень опасно и отлучки были длительными. Пока не поняла, что муж заряжается от хождений по тайге непонятной энергией, какой-то веселой силой, возвращаясь домой страшно усталым, но таким удовлетворенным, что светился изнутри. И все у него тогда спорилось! Поразмыслив, Люся отступила. После знакомства с Сергеем, Виктор стал ездить в их места на охоту, - там было спокойнее. Вот и сейчас речь шла о том же.
   
   - Знаешь, ещё один мой приятель просится к вам. Он здесь в охотничьем обществе уже давно и, говорит, невозможно стало. Охотнадзору больше, чем охотников. Да и охотничьих угодий стало меньше. Сам знаешь, сколько леса затоплено водохранилищем. А тут ещё дальнюю тайгу отсекли, - такой мощный заслон из ребят с автоматами.
   
   - Говорят, что мэр Москвы Лужков строит там себе охотничий домик и все к нему немыслимые удобства, - до сауны с бассейном. Может, все это слухи, но кирпичная школа и несколько коттеджей в деревне Сизая, на правом берегу Енисея, появились, - возможно, для отвода глаз. И народ тут же прилепил им название: Лужковская деревня. На нашем, левом берегу – Хакасский охотнадзор, на другом – Шушенский, да и Красноярский наведывается. Никакого продыху. Вроде всё законно у мужиков, а нервирует.
   
   Проговорив весь вечер, они завалились спать поздно.
   
   На другой день, сразу после операции, приободрив немного хныкающего Витька, Сергей поехал домой. Всю дорогу думал о Наташе. От воспоминаний сладко щекотало под ложечкой, но неожиданно тревожно билось сердце. Что-то мешало ему насладиться думами о ней, о их совместной ночи.
   
   Сергей убедился, конечно, что Наташа ему все простила. Её сдержанность и чувственная порывистость в одно и то же время, - удивляли его безмерно, завораживали, ставили в тупик. И это его беспокоило, волновало, даже немного страшило, ведь чувствовал же он… Хотелось ясности и… чего-то ещё. А чего, он и сам не знал….
   
   Нет, знал! Быть с ней, смотреть на неё, любить. Да, да, любить. Собственные мысли обожгли его мозг. Это пришло ко мне за последние дни, или когда она мне сниться начала? А, может, ещё раньше, в школе, только тогда я не понимал, гоняясь за стильными юбками?…
   
   - Да, и какая разница! – Сергей произнес вслух, устав копаться в себе, - главное, что я сегодня, сейчас, хочу быть с ней, и только с ней! – от звуков своего голоса ему стало радостно, как никогда в жизни…
   
   Июль – зеница лета, пёк во всю. Ничто не напоминало о вчерашней грозе. Горячий недвижимый воздух застыл над землей, теплой струей врываясь в раскрытые окна машины и принося едва уловимое облегчение. Сергей мчался домой на пределе скорости, какую позволяла их районная дорога.
   
   Заехал к родителям Витька, рассказать о сыне. Заторопился домой. Поесть не успел, как в летнюю кухню шумно ворвалась Танька. На красном лице блестели капельки пота, из-под белой косынки в разные стороны торчали волосы, а в глазах плескался синий ужас.
   
   - Михалыч! Скорее! Она уехала! Я уже третий раз сегодня до тебя прибегаю! – она с размаху опустила свое тело на стул, схватила с подоконника журнал, начала им обмахиваться, и скороговоркой выпалила ошеломленному Сергею:
   
   - Шмидиха через две недели со своей тёткой уезжают в Германию! Насовсем, понимаешь?! Я не смогла её уговорить остаться ещё на один день. Что там у вас произошло, не знаю, только она сама не своя. Ничего не сказала мне, но я же не девочка, вижу, что страдает очень. Думаю, она не переставала любить тебя, дурака! – и Танька, их некогда комсомольский вожак, стойкая и деловая, неожиданно всхлипнула.
   
   - Во сколько московский отходит? – Сергей вскочил, глядя на часы. – У меня всего два часа. Успею! – он рванулся за калитку, к машине, оставив, улыбающуюся сквозь слёзы Таньку, одну. Впрочем, она совсем не обиделась…
   
    --------------------­--------------------­--------------------­---------­----
   
   В здании вокзала было прохладно. Толстые каменные стены постройки прошлого века не нагревались так, как бетонные сооружения советских времен. Даже становилось зябко от неподвижного сидения. И тогда Наташа выходила на платформу погреться под палящими лучами любимого хакасского солнца.
   
   Вещи оставила в камере, однако ходить по городу не было никакого желания. Вот и курсировала туда-сюда, совсем, как её мысли, носившиеся в голове друг за другом; как тело, нагреваясь на улице, затем, остывая в помещении, так и мысли менялись беспрерывно – от тоскливых, до радостных.
   
   Да, она отошла от своих принципов, позволила своему телу «сознаться» в чувствах. Ну, и что? Ведь он, скорее всего, их и не заметил, а иначе бы… А что, иначе? Нет, она была рада, что Сергей стал первым мужчиной в её жизни. Теперь она понимала себя, вспоминая Игоря – сокурсника, добивающегося её любви уже второй год, - понимала, почему ему отказывала во всем, кроме дружбы.
   
   И приехала сюда перед Германией от отчаяния, что не могла забыть Сергея, хотела убедиться… В чём? Да просто посмотреть последний раз! И все же убедилась: он, по-прежнему, любимый и… недоступный ей. То, что случилось в палатке у Угловой горы…, ну, что ж, он чисто по мужски искупил детскую вину перед ней, тем более, что она первая … И она сбежала, боясь переступить через себя, сознавшись ему в своей тоске…, в том, что…
   
   Мысли что-то стали спотыкаться, как о преграду. Она подняла голову с ладоней – перед ней стоял Сергей. В его взгляде… читалась такая же тоска, что витала сейчас в её душе. И она зажмурилась.
   
   Открыла глаза, когда почувствовала его дыхание у своих губ – он присел на корточки, взяв её руки в свои, ещё мелко дрожавшие от крепкого слияния с рулём в течение полутора часов. Затем прижал их к своим губам. Третий раз! – почему-то вспомнила Наташа. Ощущение его твердых и нежных губ на своих ладонях было самым трепетным из всего, что она пережила за эти дни.
   
   - Ты что здесь делаешь? – задала она вопрос, боясь даже подумать, что он приехал из-за неё.
   - Это правда, что ты уезжаешь из страны?
   Наташа кивнула, судорожно вздохнув.
   - И ничего нельзя сделать? – видя, как она покачала головой, снова спросил, - а если я тебя не отпущу?
   
   - Почему? – прошептала она, стремительно глупея от радости.
   - Потому! – Сергей резко поднялся, увлекая Наташу за собой, охватив её плечи, - потому что люблю тебя! – и тихо добавил, - моя…Шмидиха….
   Он прижал девушку к себе, целуя в закрытые глаза.
   
   На них уже заглядывали другие пассажиры. Девчата, сидящие напротив, хихикали и стыдливо отворачивались. Сергей молча повел Наташу на улицу. Кругом сновал народ. В скверике усадил на скамейку, сел рядом, вновь охватив своими большими руками её хрупкие ладони. И хотел…
   
    Но Наташа уже опомнилась и взяла себя в руки. Перебила его.
   - Подожди, Серёжа, не говори ничего. Ты не можешь меня любить, это просто временно, по причине…, - она запнулась, помедлила, вздохнула и продолжила твердым голосом, - по причине совместно проведённой ночи…
   
   - Нет! – она вздрогнула от его яростного восклицания. – Нет! Ты знаешь, каким я был. Вспоминать противно. И никогда, слышишь, никогда я не испытывал ничего подобного, и наша палатка тут ни при чём. Хотя, в те часы я кое - что понял, и страшно обрадовался…
   
   - Что… понял? – с замиранием сердца произнесла Наташа.
   - А то, что ты любишь меня… И делай со мной, что хочешь, только я тебя никуда от себя не отпущу…
   
   Дежурная по вокзалу объявила посадку на поезд «Абакан – Москва»…
Дата публикации: