Вы думаете, что сундук - предмет мебели? Ящик для хранения вещей?! О, нет! А если это бабушкин сундук, то сто раз «нет».
Сундук — это мечта, область неизведанного, хранилище семейных тайн, о которых говорят шепотом. Постоянное желание заглянуть в него преследовало меня всё детство. Помню, что в сундуке бабушка хранила стальные пёрышки для ручки. Я портила их нарочно, чтобы только хоть одним глазком глянуть на «богатства». Бабушка сердилась на меня за неаккуратность. Слегка приоткрыв тёмный зев старинной дубовой сокровищницы, она доставала из верхнего бокового ящичка новое пёрышко и захлопывала перед моим носом крышку. Потом ловко навешивала на сундук амбарный замок, и ключ исчезал в необъятном кармане её широкой юбки.
Но иногда я всё же добиралась до содержимого сундука. А когда бабушка при этом была в настроении «воспоминательном», то наступало счастье.
Внутренняя часть сундука была обклеена картинками из старых газет и журналов. Я читала под ними надписи, что было непросто, пришлось бабушке объяснять мне про «яти» и «еры», но я не поняла. Как, впрочем, не уяснила и разницу между фитой и фертом в словах «анафема» и «Фердинанд» под портретами Толстого и австрийского кронпринца. Тогда, к сожалению, у меня не было сегодняшних знаний и научного интереса к старине, и в памяти остались лишь отдельные фрагменты той портретной галереи и состояние безудержного любопытства.
В боковые стенки сундука были встроены специальные отделения, вроде карманчиков; в них лежали разные мелочи. Кроме моих пёрышек, там находились удивительные квадратные пуговицы, большой деревянный гребень и гребень костяной, поменьше, с резным верхом. Ещё там лежал частый гребешок для вычёсывания известных насекомых. Этот колючий гребешок я невзлюбила и предпочла стрижку машинкой. Тогда я всё лето просидела на заборе, сгоняемая разве криками мальчишек: «Людка - лысая башка, дай кусочек пирожка!».
А у бабушки, оказывается, были длинные косы, не то, что сейчас — две реденькие седые косюльки, скрепленные на затылке шпилькой, и она раньше пользовалась этими красивыми гребнями.
Иногда, удовлетворяя моё любопытство, бабуля развязывала пожелтевший от времени носовой платочек с драгоценностями: потускневшим серебряным колечком и парой таких же серёг с синими глазками. У бабушки сейчас глаза бледно-голубые. А в молодости были синие-синие. Эти украшения — подарок моего деда. Бабушка гордилась тем, что даже в голодные годы смогла сохранить их. «Тебе, Людочка, достанутся после моей смерти».
В отдельной коробочке — патроны для газырей, георгиевские кресты деверей Ефрема и Василия, погибших в Первую мировую, какие-то довоенные значки…
— Я хоть какой-то вещицей храню память о каждом, – говорила бабушка, — вот серебряный пояс с черкески деверя Андрея. Он носил красноармейскую форму. Казачью-то снял, я пояс и положила в сундук. Это, вообще-то, сундук моей свекрови, бабы Маруси. Было в нём много чего. Война, голод всё съели.
Она перебирала сухими пальцами потемневшие бляшки на поясе и на время умолкала. Но я своими восторженными криками и вопросами
быстро выводила из этого состояния:
— Ой, посмотрите, бабушка! Что это?! А это?!
И она начинала объяснять назначение той или иной вещи, например, иглы-цыганки или рубеля.
В следующем отделении хранились документы. Бабушка редко их вынимала. Да и какую ценность представляли в то время грамоты от колхоза? Или свидетельства о смерти? Их было много. Целая пачка! Или пришедшая в войну похоронная бумага на папу, а потом через несколько месяцев выяснилось, что он жив. В госпитале чего-то напутали, (папа был сильно контужен и потерял память), и бабушке прислали «казённое письмо». Тогда, по папиным словам, она «ударилась в веру», вера её и сохранила в трудные годы.
Почти половину сундука занимали деньги. Они лежали в пачках, перевязанных верёвочками и резиночками. Денег было столько много, что, увидев их первый раз, я не поверила своим глазам.
— Бабушка, это деньги? Мы можем купить халвы и конфет? А я и не знала, что мы богатые.
Бабушка засмеялась:
— Как голь перекатная. Это старые деньги: катеринки, керенки, донские, советские… Да, разные, внученька. Менялась власть, менялись и деньги. И никому они стали не нужны, а выбросить жалко. Всё ж деньги! И доставались они тяжёлым трудом. Ты посмотри, вот там, в углу, стоит ещё чугунок с медью. Бабуля вытащила чёрный горшок, доверху наполненный монетами.
—Столько денег, – разочарованно протянула я, – а у мамы одно платье.
— Ничего, Бог видит, как твои родители много работают, и воздаст им за труды радостью и здоровьем.
В левом углу сундука у бабушки были сложены бельё и удивительные наряды, которые сейчас не носят. К сожалению, они не сохранились: я
отнесла их в костюмерную дома культуры, где занималась в театральном кружке. Но помню нижнюю юбку, лиф с прошвами и кружевами ручной работы, подушечки для юбок а/ля турнюр. Здесь бабушке пришлось показать, как надевают эти подушечки под юбку. Она ловко распределила их на спине и на бёдрах, обмотала талию верёвочкой и сверху надела зелёную выходную юбку. Это было так прикомедно. Я смеялась до коликов в животе. Но бабушка показала на внутренней стороне крышки сундука картинку, изображающую модниц начала века в таких турнюрах.
Были ещё юбки с другими названиями: в церковь ходить, будничная, тёплая — все старенькие.
Кофты, тоже вылинявшие: свободные и приталенные, с басочками и оборками, с воротничками и голошейки со множеством пуговиц.
Постельное бельё ветхое, ещё из первого девичьего сундука. Простыни, наволочки, обманник с кружевами, прошвой и вышивкой в три цвета: белый, чёрный, красный.
У другой моей бабушки, Наташи, тоже было вышитое бельё, но цвета ниток у неё яркие: зелёный, красный, синий – и орнамент отличался. Хотя обе казачки… И говорят они по-разному, и к сундукам отношение не одинаковое. У бабушки Раи — благоговейное, а у бабушки Наташи — как к складу старых вещей.
Ещё в сундуке были завёрнутые в газету старые фотографии. По ним я изучала родословную.
Сколько раз мы рассматривали с бабушкой их! Казаки – в бешметах и папахах, с гордыми орлиными взглядами; они стояли подбоченясь, по одному и группами, держа руки на эфесе шашки. Казачки, статные, скромные, с аккуратно убранными головками.
Бабушка рассказывала скупо, но с любовью и уважением к каждому.
Где-то она умалчивала, уходила от ответов. Я чувствовала это, но не понимала почему. Особенно мало она говорила о моём дедушке. А жалела своих рано умерших деток и братьев . Когда она рассказывала об их смерти, слёзы заполняли все морщинки её худенького лица.
Я старалась развеселить её и просила показать моё крестильное платьице или первые башмачки. Но бабушка строго возвращала все предметы на свои места, захлопывала крышку сундука и навешивала замок. И опять я ждала следующего случая… Ведь оставалось столько неразгаданных тайн!
|
|