– Шар!
Нет ответа.
– Шар!
Нет ответа.
– Что за негодная железяка? Шар! Куда ты пропал?!
Космический опустился в кресло и подумал о высоком бокале крюшона с тонкой трубочкой. На круглом столике перед ним материализовался красивый графин желтого стекла и пара бокалов.
– Алкоголь тебе нельзя!
– А! явился! – подскочил космический. – И где ты был?
– Ты разве не помнишь, что было прошлый раз?
– Да забей ты на эту грушевую вытяжку! Смотри сюда! – показал космический в стену, тут же на этом месте развернулся выпуклый овал окна. – Она снова здесь!
– Кто она? – голос того, кто откликнулся на зов космического, остался невозмутимо спокоен.
– Эрих Мария, конечно! Гляди, она опять с этой книжкой! Гляди–гляди!
– Успокойся, пожалуйста! – из легкой воздушной ряби над столом с крюшоном выплыла огромная фиолетовая жемчужина. – Тебе нельзя волноваться!
– Чтоб тебя, тупая железяка! Открой его, альма твою матер! – космический попытался вырвать у шара окно. – Положи на место, дикообразина! Кто тебя только выдумал?!
– Вот видите, что бывает, стоит вам увидеть алкоголь!
– Тупица! Чтобы отравиться этой дрянью нужно по меньшей мере вдохнуть полкилограмма испарений! – кричал космический. – Отдай мне ее! Ее! Отдай!
– Успокойся, сядь! Вот. Твое любимое, – в желтом графине заплескалась красноватая жидкость.
– Засунь ее себе в жопу, шарик!
Сказал космический и заполз под стол, попутно брыкнув его и опрокинув стаканы с графином на пол. Полу-скачками, полу-ползком один из стаканов добрался до забытого Шаром окна и украдкой поглядел на Эрих Марию. «Хм, - удивился стакан. – Особь, как особь, ничего необычного…»
– Заглохни, дура! – взорвался космический. – Ты мне еще будешь комментарии давать! Исчезни, пока я тебя об стену не трахнул!
Стакан предпочел молча аннигилироваться, хоть и подумал о местном фразеологизме с использованием этого слова и с возникающей в связи с этим многозначностью утверждения космического.
Земной облокотился о косяк и громко продекламировал вглубь комнаты:
– С порога смотрит человек, не узнавая дома, ее отъезд был как побег, везде следы...
Он медленно осел на пол, невнятно повторяя что-то похожее на «раз грома, два грома». Уткнулся лицом в колени и обмотал голову руками. Некрасивые шумные всхлипывания разодрали насмешливую тишину. Перевернутая квартира испуганно шарахнулась к выходу, когда, вдруг замолкнув, земной поднялся и не отлипая от стены двинулся к окну.
Лег на подоконник, наполовину высунулся наружу.
– Маша!
Мрачный холодный колодец повторил за ним:
– Маша!
Земной отвернулся от окна - его лицо перекашивала страшная болезненная гримаса, будто в печень этого человека засунули кербера, эгида и всю эту греческую сволочь разом. Сплевывая, он выругался «ш-шука нещ-щасная». Он посмотрел на широкую стенку с множеством книжных полок: там за Хайдеггером была запрятана бутылка «абсолюта»; а за «Лысой певицей» Ионеско – оставшийся с рождества старенький доренго; между энциклопедией советского кино и «Маятником» По давно пылилась бутылочка «саузы»; и самое ценное – собрания сочинений Брехта и Купера закрывали от непосвященных шесть емкостей черного стекла с золотым «бакарди». И вот этот не шкаф, а произведение искусства, страшно сказать, ОПРОКИНУЛИ.
– Ш-шука проклятая! - повторил земной. – Чтоб ты, зараза, слюной изошла у витрин в центре, дура!
Но не все его сокровища разбились, бешенство, как положено, застлало глаза и пара бутылок с силлой уцелело. Земной подобрал их, не с первой попытки, но подобрал, и распил с воображаемым партнерам по воображаемым шахматам. А когда пятая партия из классической позиции грозила земному «детским» матом, в комнате появился кто-то третий. И этот третий, а если совсем честно, то третья, долго стояла в дверях, даже, кажется, поздоровалась. Даже, кажется, что-то говорила, чему-то возмущалась. Чему-то радовалась. А потом увидела на столике у сломанного телевизора, подаренную им на новоселье, дорогую авторскую рамку для фотографий. То есть увидела она, конечно, не рамку, а фотографию, но вот, кинув ее в земного, о его голову разбила уже не фотографию, а, в свою очередь, рамку. Земной с тихим стоном свалился с плетенного стула, единственного целого предмета мебели в квартире.
Прошли какие-то доли секунды и рассвирепевшая фурия набросилась на земного. Она пинала его, колотила ладошками, сжатыми в кулаки «по-девчачьи», царапала, и, наверное, даже укусила, если б он поднялся. Но он лежал. И почти не двигался, лишь слабо пытался защищаться, вяло перебирая руками перед собой, как издыхающая дворняга. Со стороны это выглядело одновременно мерзко и трогательно. Фурия и та превратилась бы в кроткую нимфу. Козлоногий фавн у ее прекрасных ножек попробовал встать, но ничего у него не вышло.
А когда, наконец, он поднялся – она уже ушла.
– Сейчас не время думать о том, чего у тебя нет, тебе не кажется? Лучше подумай о том, как обойтись тем, что есть.
– Заткнись, - хмуро отозвался космический, и видно, сказал это далеко не в первый раз, так как интонация из фразы почти ушла, а остался только сам факт произнесения слов. – Заткнись!
– Заткнись! – предупредил очередное замечания Шара космический.
Помолчали. Огляделись. Решили, что можно мириться – все как всегда. Почти как процедуры утренней гигиены.
– Начинаем? – спросил механическим голосом Шар.
– Угу, - ответил космический как можно бодрее, хотя почему-то чувствовал в этот момент странную и неестественную горечь. Это все из-за утренней ссоры, да, скорее всего.
Вогнутые стены шара разъехались в стороны, наплыли друг на друга и на вид будто исчезли.
Оказалось, что шар висит в нескольких метрах над землей и расположился он в самом центре провинциального городка. Вокруг чуть быстрее, чем положено мелькали утренние люди и утренние машины. Светофор, будто издеваясь, мигал с совершено безумной частотой. А глянув на солнце, можно было вспомнить «Первый полет на Луну» с его знаменитой луной-рожицей с торчащим из глаза пушечным снарядом. Однако общий городской гул, казалось, не изменил темпа.
Мысленно скомандовав «Бортовой журнал! Быстро!», космический принял его из щели синтезатора и правая рука, затянутая в жгут манипулятора, стала обегать его страницы с дикой, невозможною скоростью. Листы, видимо, закончились, потому как почти обыкновенная книга, а именно так выглядел «борт-журнал», вдруг сделала акробатический кульбит перед самым носом космического и оказалась уже чуть уменьшенной клавиатурой печатной машинки. Манипуляторы забегали по клавишам, постепенно наращивая скорость. Вместе с ней росла и скорость движения на улице. Вот уже нельзя было посмотреть кругом без того, чтоб не испугаться за жизнь добропорядочных граждан: два автомобильных потока походили на спидвеи формулы один, причем гонка шла в оба направления; а тротуары – превратились в беговые дорожки с лучшими мировыми спринтерами. А скоро машины и вовсе казались просто невероятно длинным электропоездом, а люди – такой же гигантской, но уже гусеницей.
Неожиданно, единым разом все остановилось; и потоки на улице, и рука на клавиатуре.
– Вот и все, - удовлетворенно вздохнул Шар. – Теперь самое интересное.
– Да уж, - проворчал космический, наблюдавший это «интересное» каждый день вот уже несколько месяцев, или, может быть, даже лет.
Удивительно, но странная горечь в груди не проходила.
– Если бы вы стали искать на карте наш городок, то нашли бы его в самой заднице населенного мира, это немного к западу от Суматры. – тихо ворчал земной. – Хотя какая, в жопу, Суматра? Ведь я даже не знаю, где это. То есть не помню, потому что, наверное, знал.
В пределах досягаемости его не самых коротких рук больше не было целых бутылок, значит вставать все-таки придется. Как бы ни не хотелось. Покряхтывая да поохывая, земной встал на ноги. Хмель неудержимо испарялся, а этого допустить было никак нельзя. Следовало как можно скорее продолжить банкет. Этого требовал не только сам земной, как личность, но и все подсознательное дедушки Фрейда. Сверх «я» и Оно были не прочь ополоснуть горло тоже.
В кухне нашлись полтора пузатых жбана, но толку от них было немного – и это раздражало. Разбитый холодильник содержал в себе когда-то не только три ящика дорогого немецкого пива, но и, что много обиднее, бутылку кубинского рома, одного года с подругой Брехта и Купера, а кроме того, подарочную посудину маисовой водки.
– Дура, - сказал земной холодильнику, развалинам холодильника. – Какая же она дура.
И тут, словно низкий хук, или как зомби в третьем дууме, в общем довольно неожиданно, земному показалось, что в той развороченной комнате случилось что-то. Что-то скверное, непростительное, стыдное. Что-то ОЧЕНЬ скверное, что погнало его через весь город на пустырь. То есть погнало БЫ, через весь город на какой-то там пустырь, и не сделало этого только потому, что он был мертвецки пьян.
– Здравствуй, - сказала она. Да, все правильно. Она поздоровался, когда пришла. А он подавился, закашлялся и насилу отошел. Наверное, специально подкралась, скотина.
Потом? Потом он не мог ее рассмотреть. Никогда спьяну у него не двоилось в глазах, а тут как что-то замкнуло и вместе с дыханием восстанавливалось еще и зрение. Она же в это время говорила.
– Ой, а похудел-то как! Видать работаешь с утра до ночи! – не умолкая тараторила она. – не бережешь себя! Скоро света не взвидишь! Нельзя же так!
Она пнула пустую бутылку. Сначала нечаянно одну, а потом раззадорившись, как ребенок, принялась гонять их по полу, норовя попасть по земному. А потом, потом эта фотография, будь она не ладна. Знал бы, выкинул давно.
Земной пощупал висок – «Больно!»
– Вот дура! – после чего добавил в ее портрет несколько неформатных полутонов.
– Пошли отсюда! – сказал он холодильнику. – Пойдем выпьем!
– Ты, случайно, не знаешь, существовала ли когда-нибудь вера… в ущербного бога? – сказал космический нарочито легким тоном.
– Бога? – повторил Шар.
– Угу, - ответствовал космический. – Именно бога. Не «божка», не «идола», а Бога.
«На меньшее мы не согласны!» пропел космический.
– Заткнись! – очень спокойно сказал Шар.
Сказать, что это было необычно? Не то, чтоб этого было б мало. Не то, чтоб это было б все равно, что ничего не сказать. Но как-то, действительно, слабенькое определение, того что почувствовал космический. А далее, наверное, именно из-за отсутствия какого бы то ни было опыта он повел себя как полный дурак. Он бегал вокруг стола, орал чепуху вроде «Это ты мне? Повтори, что ты сказал! Да как у тебя язык ляпнуть повернулся! Ты же хотел меня, ты ж себя оскорбил!», etc.
– Послушай ты, боженька-инвалид! – чуть успокоившись заговорил космический. – У тебя нет никакого права говорить так! Ведь кто ты без меня?! Да никто! Кто будет эти манипуляшки тебе двигать, а?! Ты, ящик с ушами! Я тебя спрашиваю! Сам будешь двигать?! Так я их тебе пообломаю, чтоб мысли шальные в голову не лезли! Хотя где у тебя голова-то, кастрюля ты ржавая?!
Космический потянулся к столу, но над ним из воздуха собралась здоровенная ладонь и коротко, без размаха стукнула его в лоб. От удара космический пролетел через весь шар. Как только, ладонь пропала, он опять бросился к синтезатору. На этот раз его шлепнула гигантская мухобойка. Третьим шлагбаумом стал вантуз. И он же стал последней каплей.
– Что, железяка, решил отказаться от роли Всеблагого? – говорил космический, потирая ссадины. – Надоело корчить добренького? Куда как проще: глаз за глаз, зуб за зуб; и вообще «я бог – ревнитель, карающий за отцов детей до четвертого колена не верящих в меня». Уродина!!!
Выкрикнул космический последнее слово и бросился к столу. Но остановился в паре шагов, одновременно с замахом двухметровой малярной кисти.
– Не дождешься, уродина! – крикнул он и отпрыгнул от кисти. – Не буду! Не стану! Не хочу!
– Не буду! – кричал космический, кидаясь к внешнему люку и открывая его. – Не стану!
Скатываясь по короткому вертикальному коридору на улицу, он докончил: «Не хочу!»
– Боже, не дай нам умереть без исповеди, - прошептал земной, когда выходя из арки, увидел человека вывалившегося из воздуха в пяти метрах над землей. Возможно, это было не к месту, но почему-то это первое, что пришло ему в голову. Когда же на этого человека наехала машина идущая от Путинок в центр, то земной честно постарался вспомнить заученную у бабушки «Отче наш». Но то, что было дальше, напрочь отбило у него охоту обращаться к Всевышнему, так как стало ясно, что сегодня тот не отвечает. Ибо человек, попавший в ДТП, поднялся на ноги, осмотрелся, увидел земного и не хромая пошел к нему.
– Куришь? – спросил «пострадавший».
То ли этот ужасно не уместный вопрос, то ли вся ситуация вообще, что-то из этого или все вместе привело земного в восторг.
– Можно я буду называть тебя «ДТП»? – первое что спросил он.
– Да пожалуйста, - пожал плечами ДТП.
– Клево! – возликовал земной. – Пошли за мной!
Он потащил его через дорогу, где они уже вместе чуть не попали под машину. В квартале от точки ранде-ву был небольшой бар, туда-то и приволок нового приятеля земной.
– Эй, хозяин! – звонко крикнул земной, хотя прекрасно знал, как имя «хозяина». Но тот, как ему и положено по профессии, все понял.
– Да-да?! – подыграл он земному.
– Два «ред лейбл»! Хотя нет, три! Мой друг тоже будет!
Заказ появился на столике раньше, чем подошел сам официант. Земной поднял бокал, кивнул хозяину – тот изобразил рукой шуршание бумагой и погрозил пальцем. Хохотнув, земной выпил свой виски, тоже сделал и ДТП.
– Слушай, а можно, я буду звать тебя «Джонни Уокер»? – спросил он после второго заказа.
– Пожалуйста! – мотнул головой Джонни Уокер. – Мне это даже больше нравится.
– Ну и отлично, - шумно обрадовался земной и опрокинул в себя еще один стакан. – Хозяин!
После третьего заказа он спросил:
– Джонни, кстати, надеюсь у тебя есть деньги? Потому как у меня ни копейки…
– Кто же я? – говорил сам с собой космический, глядя в треснувшее зеркало. – Просто-напросто арифметическая сумма бесчисленных заблуждений.
– Алкоголя! – прервал его человек, стоящий на коленях у ванны, засунув голову под струю воды.
– Прости? – не понял космический.
– Сумма, - нехотя стал объяснять знакомец, то и дело отплевываясь. – Ты сказал. Сумма. Сумма бесчисленных – алкоголей, любовей и только потом заблуждений.
– Да, может, и так, - проворчал космический, опять поворачиваясь к зеркалу. Никогда прежде, когда он жил в шаре, у него не было такого лица. Одновременно и детского, и старого; печального и радостного. Хотя, наверное, ему так просто казалось из-за чрезвычайно обострившегося восприятия.
– У тебя есть..? – начал космический, но человек под водой его прервал.
– У дверей входных, справа тумбочка для обуви, в дальнем правом углу посмотри. Найдешь – мне тоже донеси.
Космический сделал, как сказали: в указанном месте нашел бутылку текилы.
– Вполне согласен, это не самое подходящее место для «саузы», но «дура моя», - тут человек сделал глоток помянутого напитка. – Дура моя ретива в этом смысле до чертиков.
Космический выражение «дура моя» в мыслях выделял кавычками, так как воспринимал его почти как имя.
– А у тебя как?
– Что? – космический пропустил вопрос.
– У тебя, спрашиваю, как по этому делу? Твоя как?
– «Дура моя»? – рефлекторно выдал космический. А человек под водой обрадовался.
– Вот-вот! Все они, бабы… - и промычал что-то. – Дуры, в общем! Чего ей, скотине, надо? Деньги есть? Есть! Ну не то, чтобы в шубе норковой летать, но в дубленке-нетленке запросто! Вон в шкафу висит, всего пять лет-то! Там, поди, для моли еще жратвы лет на десять! Чего еще? Самой пожрать? Да пожрать тоже, вроде, есть всегда! Не знаю, правда, откуда. Но ведь есть!
– Чего ей еще надо? – сокрушался подводный человек.
– И правда, - удивился космический и пожаловался. – И «моя дура» такая же! Еще и дерется!
– У, брат, это не дело! – со знанием этого дела откликнулся человек. – Мужчина должон всегда, когда надо, кулаком бухнуть! То об стол, а не работает – так по уху! Дуре этакой!
«Обидно и досадно
До слез и до мученья,
Что в жизни так странно
Мы встретились с тобой!»
Пели два пьяных голоса. Их обладатели заползали в люк невидимого снаружи шара, по выдвижной лестнице пожарной машины, поставленной посреди улицы.
– Ого! – изумился земной забравшись внутрь, после чего смачно выматерился, как ругался только в школе да армии. И тут как-то одним движением его задвинули куда-то под столы, да так, что он не мог даже пошевелиться.
– Где ты был! – громоподобный ужасный голос оглушил земного. И сделал это не столько сам голос, сколько то, что он напомнил… «Боба, ты где пропадал? Я же сказала, чтоб в семь как штык! Разве непонятно? Завтра никуда не пойдешь!»
– Но, мама… - прошептал земной и к своему стыду почувствовал, как по его левой щеке катится одинокая слезинка.
– Я гуляка, мама! – кричал его новый знакомый, выплясывая на столе в центре сферы. – Я озорной гуляка, мама!
Буквально из ниоткуда объявились четыре похожих на обезьяньи лапки, они схватили знакомца и распнули над круглым столиком, теперь так похожим на алтарь. Земной стал потихоньку пробираться назад к люку.
– Меня смущает, что ты вырос в такого дурака, мой мальчик! – что из этого действительно звучало в круглой комнате над проспектом, а что только слышалось земному, он и сам не мог разобрать. – Помнишь, что ты плел, когда уходил?
Распятый проблеял что-то невразумительное. Видимо, Голос это тоже не устраивало, так как человека тут же перевернули вниз головой.
– Да-да! Я помню-помню! – чуть приглушенно залепетал перевернутый человек. – Я почему-то решил, что ты хочешь показаться этим людям Богом!
– Теперь ты уже так не думаешь? – спросил Голос.
– Нет-нет-нет! – почти заверещал знакомец земного.
– Можно поинтересоваться, почему? – вкрадчивый голос мог бы обмануть слушающего, только если не видеть в этот момент перед собой перевернутого вверх ногами человека. Тут-то самообладание, и изменило, земному. Он вскочил на ноги, подбежал к захлопнутому люку и стал дергать его во все стороны. При этом тяжело кряхтя.
– Его ты нашел на улице? – спросил Голос распятого, а появившаяся пятая обезьянья лапка подхватила за шкирку земного. – Мы не можем его оставить!
Знакомец лепетал что-то похожее на «Да-да-да, конечно. Я и думать не смел. Конечно…», а пятая выкинула земного в люк, услужливо открытый шестой лапкой.
Такие дела.
– Ай! – произнес космический слово, не имеющее смысла, - скорее звук, который невольно издает человек, чувствуя, как обезьяньи лапки отпускают его. И он с метровой высоты падает на пол вверх ногами.
– Я хочу, чтобы ты посмотрел на это, - с этими словами Шар раскрыл перед космическим стены.
– Но я же на это каждый день смотрю? – удивленно и почти обиженно сказал космический.
– Именно, что смотришь, но не видишь, - немного надменно ответил Шар и повторил. – Гляди!
Полностью как был, шар переносится к окраине городка, космический вместе с ним. Вокзал. Множество людей бегущих, суетящихся, стоящих на месте. Дежурная по станции разговаривает с толстой женщиной-инструктором. У дверей длинного зеленого поезда стоят накрахмаленые красивые проводники. Они такие не по собственной воле, а по приказу, потом будет двухчасовой перегон, можно и шлепанцы надеть, повезет – так и поспать удастся. Высокий паренек в форме «вагоноуважаемого» помогает выбраться из вагона бабульке с огромными баулами. Спустилась, благодарит, да-да, конечно. Он почти не обращает на это внимания, быть вежливым – тоже часть его работы. А не только чистить сортиры и заставлять пассажиров убирать за собой наблеванное.
Следом за старушкой выходит пузатый дяденька в камуфлированной американской куртке. Спустившись на перрон, он ставит сумку и протягивает руку парню-проводнику: «Ну бывай, приятель!» Однако парень не подает руки, а кивает и говорит: «До свидания!» Толстый дядька краснеет, но отвечает спокойным голосом: «Не хочешь руку жать? Чего так?» Проводник говорит: «Нашивка у вас нехорошая» и кивает на черный крест в красном круге на камуфляже. «Хм, так это еще ничего не значит!» говорит дядька и поднимает сумку с земли. «Хотелось бы верить…» взглядом провожает паренек дядьку и тут же забывает о нем, потому как видит, что все остальные проводники уже зашли в вагоны и закрыли площадки.
Шар уносит космического к северным пригородам. Снова железная дорога, происшествие на путях. У самого полотна лежит нечто, недавно бывшее человеком, перемешанная куча рук и ног, но он еще жив. Преступный поезд спокойно ждет, когда можно будет продолжить путь и беспокоятся лишь пассажиры лишенные кипятка из-за долгой стоянки и проводница ближнего к пострадавшему вагону. Потому что, если скорая не захочет сюда ехать, то это кровавое месиво засунут ей в тамбур. А она потом отмывай, естественно.
Санитары все-таки приезжают. Поездной механик с одним из них берут тело на носилки и относят с путей. ПЭМ уходит пошатываясь, скоро поезд трогается, а «скорая» все еще стоит. Санитары переговариваются, куря над «пострадавшим»:
– Может поедем?
– Угу, сейчас, - отвечает второй. – Пое-едем…
Если ты хочешь отыскать Вишневый переулок, просто спроси у постового на перекрестке. Он сдвинет каску набок, задумчиво почешет в затылке, а потом вытянет палец ручищи в белой перчатке:
– Направо, потом налево, потом опять сразу направо – вот ты и там! Счастливого пути!
На самом же деле нужно все сделать с точностью наоборот: сначала повернуть налево, затем направо и еще раз налево – тогда, может быть, вы, и правда, попадете на Вишневый переулок. Только земной жил на соседней улице, это еще раз направо и потом прямо. И в этот раз он преодолел этот путь за рекордно короткое время. Он вроде бы и бежал, но встречным прохожим так не казалось, в общем, не привлекая внимания, он быстрее обычного попал домой. Тут же заперся на все замки и залпом выхлебал «бьянко», запрятанную на антресоли на самый-самый черный день. А именно такой день и наступил.
– Что же это было, матерь божья?! – думал вслух земной и нервно теребил пуговицы на рубахе. Легкий лен еще вчера нужно было засунуть в стиральную машину, но «эта дура» разбила и ее тоже. Поэтому он, дорогой ее муженек, вынужден ходить как последнее чмо. В рубахе с огромными темными пятнами от «ред лейбл» и «джонни уокера». Где-то на спине еще должен быть след от вчерашней силлы.
Поболтал бутылку – на донышке; но все-таки лучше, чем ничего. Завинтил крышку и опустил вермут в карман пиджака, накинутого поверх грязной рубашки. Вышел из квартиры и не стал даже прикрывать дверь, немного постоял на площадке, только затем пошел.
Земной проплыл несколько кварталов, напоминая сам себе ботик в утреннем тумане, поднялся на пятый этаж крупного розового дома на углу. Постучал.
– Клавди-Янна! – прокричал он. – Клавди-Янна! Это я! Маша у вас?!
Долгое время было тихо, потом дверь медленно отворилась, на пороге стояла худая женщина до рези в глазах напоминающая невесту Тима Бартона. Глаза у нее были большие и печальные, как у собаки, хотя земной никогда особенно не вглядывался в щенячьи глаза.
Земной молчал. В другой день он давно бы затрещал что-нибудь, дабы отвлечь или даже улыбнуть эту печальную одинокую женщину. Но не сегодня. Когда угодно, но не сейчас. Что-то важное должно быть произнесено, он чувствовал это и это пришло.
– Не приходи больше, - негромко сказала «невеста». – Забудь все. Меня забудь и ее забудь. Приходить больше не надо.
Она повторила еще несколько раз, будто земной был не пьяница, а тупица ЗПР из школы для детей-инвалидов. А затем закрыла дверь; медленно закрыла, но явно не для того, чтоб земной подумал о каком-то шансе на воскрешение, а наоборот, чтоб он лучше понял и почувствовал бесповоротность момента.
– Все забудь, - повторил земной, как зачарованный. – Ты какими чарами пользуешься, приятель? Не важно! Все забудь.
– Красного вина, пожалуйста!
Вино должно быть терпкое и густое, с привкусом пыли, которая поднималась с немощеной улицы, огибавшей крошечную винную лавку.
– Простите, но у нас только пиво.
– Что? – растерялся космический. – Ах, да! Ну ладно, тогда пива, любого!
Взяв стакан с высокой пенкой, он вышел на крыльцо пивной. Глядя на него, можно было подумать, что он любуется алеющим закатом, как будто воспевающим древние кровавые распри. На самом-то деле он смотрел на точку в нескольких метрах над проспектом.
– Что же ты такое, шарик? – вслух произнес он и тут увидел, как у того места, где висел невидимый шар, по улице шатался его вчерашний знакомый.
Космический хмыкнул, допив, поставил стакан на перила и пошел через улицу.
– Куришь? – спросил он, ухмыляясь.
– Н-нет, - шарахнулся в сторону знакомец.
– Это всего лишь я! Успокойся!
– Да-да, - нервно проговорил приятель космического. – Да-да! Конечно, да я чего? Я ничего! Чего приперся? Сам не пойму, я уйду! Я сейчас уйду!
– Стой! – остановил его космический, удержав за плечо. – Пойдем со мной! Пойдем выпьем!
Они выскочили на дорогу под самые колеса «форд-нокса» и пропали. Это было похоже на то, будто Шар всосал их в себя.
– Опять ты его притащил? – проворчал Шар.
– Подожди, - отмахнулся космический и пригласил гостя. – Проходи! Вот сюда!
– Что ты хочешь? – спросил Шар. – Договаривались на последнее свидание с городком, а ты еще «этого» притащил.
– Ладно тебе, - скривился космический и обратился к гостю. – Не обращай внимания, он просто старый ворчун. Теперь сиди и смотри сюда! Шарик!
– Шарик! – позвал космический. – Покажи ему!
– Может, ты всех их притащишь разом? – съязвил Шар. – Чего поодиночке-то!
Минут пять их гость смотрел в окошко не отрываясь и с каким-то очень странным и тревожным выражением лица. Но потом он тихонько заскулил, заскребся и рванулся к люку, стал дербанить его, но отворить не мог.
– Да открой ты ему, господи! – не выдержал Шар.
«…должен оставить все дела и 15 числа текущего месяца находиться в порту Узун-Ада на Каспие. Там он сядет в транзитный поезд. Поручается передавать впечатления в форме хроникальных заметок…» и так далее. Все это значило, что друг земного улетает. Странный друг земного из невидимого воздушного шара – улетает. Обидно и досадно, но ладно.
Земного больше занимало то, что они показали ему перед отлетом:
Сначала это была какая-то детсадовская площадка, по которой носилась ребятня и один из них, кажется, свалился в открытый канализационный люк.
Потом трансляция шла из чьей-то квартиры, где ругались пьяный муж с такой же трезвой женой. А между ними на полу сидел годовалый ребенок, переводящий широко раскрытые зенки с одного родителя на другого.
Потом показали двор совсем недалеко от земного и двух стариков, мужчину и женщину, сидящих на лавке под большой толстой липой.
А потом показали ЕЕ. И одновременно ахнули и земной, и космический. Только почему-то тот космический человек обозвал его Машку «Ремарком». Странно.
Но странно и важно даже не это. А то, как он увидел Машку. Как никогда прежде. Перед ним она всегда была сильной и храброй. Даже наглой. А тут… тут он будто подглядел за ней в замочную скважину. Маленькая сморщенная с крохотными ручками-лапками и с такой по-детски кислой рожицей. А вокруг ходила ее мама, та самая «невеста трупа», и что-то талдычила. Кажется, Машка ее не слушала.
Земной нащупал в кармане полупустую бутылку вермута. Достал, оглядел, а затем перевернул и вылил содержимое на асфальт.
– А если бы это был «тиа мария» или «шерри-бренди», кто знает… - тихо проговорил земной. – Кто знает, может все было бы совсем по-другому!
Владивосток
Декабрь 2006
|
|