Где ты, моя доля,
Где ты, долюшка моя,
Исходил бы, расспросил бы
Все сторонки и края
Иль ты в поле при долине
Дикой розой расцвела,
Иль кукушкою кукуешь,
Иль cоловушкой поёшь?
Или в небе ты гуляешь
По летучим облакам,
Иль расчёсываешь кудри
Красну солнцу и ветрам?
Из песни, бытующей в сунженских станицах
Держу в руках полуистлевшие листочки почти столетней давности со стихами, полными неожиданных образов и лирической печали. Это стихи Егора Белогурова - брата моей бабушки. Искренние строчки говорят о беспредельной любви к родной земле, покоряют своей чистотой и целомудрием.
Егор прожил короткую трепетную жизнь и не оставил после себя потомства. Но часть его умилённой души влилась в родовую память, в семейные легенды - старины. Вот одна из них, рассказанная бабушкой Раисой Константиновной.
1
В замужестве ей редко приходилось бывать у отца-матери, слишком много работы. Всю жизнь, сколько она себя помнит, трудилась с утра до вечера. С семи лет пошла в няньки за полкопейки в год и до двенадцати нянчила чужих детей. И дома, до встречи с Иваном, без дела не сидела. А у свекрови не посидишь! Лишь по большим праздникам шла Раиса с детьми в опустевший родительский дом. В Гражданскую красные расстреляли брата Льва в лазарете где-то под Миллеровом, о другом брате Александре говорили, что он то ли погиб, то ли уехал на пароходе в Турцию. Точно сказать не мог никто, потому что из его сослуживцев ни один казак не вернулся в станицу.
Сёстры все замужем и у каждой - куча детей. С родителями жил только Егор, младшенький, который народился уже после того, как Раиса вышла замуж. Последышек - так называли его старики. Рая встречалась братом редко, но от родителей знала, что он слаб здоровьем и бывает иногда «не в себе». Это был высокий узкоплечий парнишка с русыми, сильно выгоревшими волосами. На широкоскулом лице выделялись синие
белогуровские глаза с виноватым взглядом. Тонкие девичьи брови «домиком» придавали лицу Егора удивлённое выражение: « Ах, вот какой этот мир!»
В светлой рубашке с прямым стоячим воротом, в широких холстинковых штанах, босой, Егор вечно куда-то спешил. Аккуратные стопы его ног нелепо смотрелись в дорожной пыли, как, впрочем, обращали на себя внимание людей и его руки с тонкими точёными пальцами. Обыкновенно Егор был не многословен, избегал шумного общества. Даже при появлении Раи с детьми
он щёлкал племянников по носу, улыбчиво извинялся и скрывался за дверью,
будто боялся помешать разговору матери с «донюшкой».
- В кого он у нас такой? – спрашивала Раиса родителей. Мать пожимала плечами и, оправдываясь, нежно произносила своё: - Последышек.
Константин Львович злился:
- Выродили себе на старость ни казака, ни девку. Другие ребяты
джигитуют, силу меряют, а наш одно к отцу Никодиму в церковь бегает
да что-то пишет. От станичников стыдно.
- Зато добрый, - заступалась за сына мать, - вон как скотинку жалеет,
всяка божья тварь к нему тянется.
- Много толку от его доброты, - сердито ворчал в усы отец, но не мог не
вспомнить случай, который произошёл с сыном прошлой зимой.
Как-то, гуляя по лесу, Егорка нашёл в капкане молодого волка с повреждённой лапой. В станицу он его не понёс, а спрятал его тут же, в лесочке. Сделал ему укрытие, наподобие логова, перевязал больную лапу, и каждый день носил еду. Волк привязался к Егору и, как собака, ластился к нему, лизал руки влажным шершавым языком. Примерно через месяц зверю стало легче и он начал ходить. Однажды, когда Егорка принёс волку поесть, тот, управившись с едой, пошёл за парнем следом. Станичные собаки кинулись к волку с таким лаем, что на улицу не выскочили только лежачие.
Потом во дворе, стегая Егора для науки ногайкой, отец приговаривал:
- Не приваживай дикого зверя, не приваживай!
Волк еле унёс ноги в лес. Но всё лето, скрываясь от посторонних глаз, он
кружил вокруг станицы, оставляя следы своей разрушительной деятельности, в виде обглоданных костей домашних животных. Егор продолжал носить пищу к логову. Иногда он заставал там волка, и это было радостное время для человека и зверя.
Когда стало холодать, волк внезапно исчез. Парнишка долго искал друга, но бесполезно, видно, покинул он эти края.
Наступила зима. Ударили крепкие морозы. И тут на станицу стала нападать стая волков. Особенно выделялся один из них: крупный матёрый зверь, вероятно, вожак. Он заходил в станицу, никого и ничего не боясь. Казаки забили тревогу, так как появились случаи нападения волков на людей - одиноких пеших путников и даже верховых.
Было это на Николу-зимнего. Егор на возу, запряжённом парой коней, вместе с двоюродным братом Макаром возвращались от сестры Дуняши из Троицкой. На возу лежали мешки с мукой. Макар правил. Дороги-то было всего ничего, но когда братья подъезжали к своей станице, на них напали волки. Кони захрапели и понесли, при этом, Егор не удержался и выпал из возка. Макар, оглянувшись, с ужасом заметил, как огромный страшный зверь набросился на брата, но потом, или это Макару померещилось, вдруг волк завилял хвостом и начал лизать Егору лицо. Мёртвой хваткой вцепившись в вожжи, бедный возница ещё раз обернулся , для того чтобы кинуть последний взгляд на брата, и увидел, как Егора окружила вся стая; а матёрый яростно бросался на других волков и, рыча, отгонял их от Егора.
Примчавшись в станицу, Макар сообщил о нападении волков казакам. Те, схватив ружья, побежали навстречу Егору и увидели, как он, по-дурацки улыбаясь, идёт по дороге в сопровождении крупного зверя, а стая бежит в сторонке, по предгорному склону.
Увидев группу казаков, волк остановился, как бы прощаясь с Егором, а затем подбежал к стае и увёл её прочь.
После этого происшествия за Егором закрепилась слава человека странного, с причудами.
Одни считали эту странность блажью, а другие - Божьей благодатью. Но в любом случае, поведение Егора вызывало крайнее неодобрение отца:
- Почему именно с тобой случаются разные глупости? Куда ты всё
время уходишь? - спрашивал он сына и грозил ногайкой. Кстати, Егор отца не боялся, он его жалел и стыдился каждой вспышки Константина Львовича, особенно если это касалось матери. Отец часто
срывал зло на ней. Егору было стыдно и за других людей, когда они
обманывали и хитрили, брали чужое, обижали слабых.
Раиса же любила брата таким, каков он есть. Она восхищалась его способностью к стихосложению. Помнится, она прибежала к матери расстроенная, но не стала жаловаться на обидевшую её свекровь, это не принято. Однако мать не могла не заметить состояния дочери. Она погладила Раю тяжёлой крестьянской рукой по голове и сочувственно сказала:
- Поплачь, донюшка, поплачь! Что ж и терпению когда-нибудь конец
приходит.
Егорка отложил книгу, с которой сидел у окна, приблизился к сестре и
высоким молитвенным голосом нежно пропел:
Смирися кротко, голубица,
И осени себя крестом.
Бог наградит тебя, сестрица,
За подвиг жизненный потом!
Мать дала шутливый подзатыльник сыну, потом успокаивающе похлопала
по плечу Раю и повеселевшим голосом заметила:
- Вот-вот, Рая, мы так с Егорушкой и разговариваем. Я ему: «Коров из
стада загони!», а он мне: «Уж коровы сами наши ко двору пришли,
мамаша!»
2
Ребята-ровесники не понимали Егора, зато любопытная мелкота слушала его, раскрыв рот. Он им с увлечением рассказывал о чудесах, которые случаются на свете, об Иисусе Христе и о святых великомучениках.
Особенно красноречиво Егор повествовал о житии Феодосия
Печерского, было видно, что это его любимый святой. Рифмованные строки
легко выходили из его уст и складывались в стихи, лирические,
жалостные или поучительные; иногда он их пел на манер псальм или читал,
как молитвы. И по всему было видно, что церковь - это место, куда
стремилась душа Егора. Если другие станичники ходили в храм по
праздникам и воскресеньям, то Егорушка бывал там каждый день. Он истово
молился, а после службы подолгу разговаривал со священником,
расспрашивал его о канонах и таинствах святой церкви.
Егору шёл семнадцатый год. Окончив в станице начальную школу, он
собирался учиться дальше, но Константин Львович не позволил:
- Денег на учёбу нет. так едва концы с концами сводим, да и
пропадёшь ты в городе, что дитё неразумное.
Егор переживал несправедливое решение отца, но чуть позже выказал родителям другое своё заветное желание - стать монахом. Он настойчиво просил благославения отца на это, но опять получил отказ:
- А отца-матерь кто будет докармливать? Один ты ведь у нас остался. Какой не есть, а сын. Хотя куды тебе до братьев? Александр урядником был, а Лев так есаулом! И все ребяты деньгами помогали. Четырёх дочек замуж отдали, и в какие семьи!
Егорка и в этот раз молча выслушал отца, затем вытащил из-за божницы своё потрёпанное евангелие и пошёл в боковушку, напевая деланно тоненьким тенорком:
Молился инок Пресвятой
Честнейшей херувим.
Вдали молился от людей
И ангел вместе с ним.
Вот начертал на камне песнь
Архангел Гавриил,
А инок пел её всю ночь
И тихо слёзы лил.
- Тьфу! - сплюнул отец, - Право слово, блаженный.
Скоро Егора отметил и сам Господь. А иначе, как объяснить такой случай.
Во время службы в храм залетел белый голубь. Он кружил над прихожанами и приковывал всеобщее внимание. Куда сядет? За чьей душой прилетел? А голубь кружил и кружил. Верующие с замиранием сердца следили за божьей птицей. Да и сам батюшка прекратил проповедь и ждал знака. Голубь же,
постепенно снижаясь, сел на правое плечо Егора и стал спокойно чистить клювик. Все разом ахнули, церковь загудела, как встревоженный улей. Мнения присутствующих разделились: одни, в том числе и отец Никодим, говорили, что Бог призывает Егора к постригу, другие, а таких было немало, считали, что парень - не жилец на белом свете. Сам же Егор воспринял этот случай спокойно и сказал, что ему всё равно, где служить Богу. Но мать не находила себе места.
Как-то она встретила в лавке Раю и нервно схватила её за руку:
- Беда у нас, доня!
- Что такое! - встревожилась Раиса.
- Егорка-то наш влюбился…
- Ну, это не беда, мамаша, - радость, - облегчённо вздохнула дочь.
- Что ж ты не спросишь, в кого?
- В девку, наверное, - улыбнулась Рая.
- Да нет, во вдову, - огорчённо поправила её мать.
- А. может быть, это и лучше. Женится - ума-разума у неё наберётся .
Девка-то за нашего Егора, навряд ли, пойдёт?
- Не в том дело, девка или вдовица, - настойчиво разъясняла мать, - дело
в том, какая она. Егор думает, что она святая, молится на неё. Уже две тетрадки извёл. Я грамоту забыла, а отец глянул…. Ангелом её там называет, птичкой небесной. А вдова путается с кем не попадя, вся станица знает о том.
- Да кто ж такая, мамаша?
- Кондратова Прасковея, вот кто!
- А…? - чуть не задохнулась от возмущения Рая. - Наш Егор и
Пронька?
- Ну. А он причешется, сапоги обует, рубаху новую наденет, отцовскую
фуражку и напротив её дома часами стоит. Только дурак не смеётся с
него. Что же будет, когда он узнает правду о Проньке? Что будет?
Раиса с ужасом представила, как беспорочный, чувствительный Егор
может поступить в этом случае.
- Не спроста знамение было, - вдруг осенило её, но, утешая мать, сказала
не то, что думала: - Вы раньше времени не тревожьтесь, мамаша. Обойдётся!
- Дай, Бог, чтоб обошлось. Но беда это, - по-прежнему сокрушалась
заметно постаревшая мать. Рая это увидела как-то вдруг и поругала себя в душе за то, что редко навещает родителей.
Егор слышал дурные разговоры о вдове и был готов к тому, что Просковья может оказаться грешницей. «Я спасу её, как Господь Иисус Христос спас Магдалину, лишь бы она обратила на меня внимание», - думал он. Но
вдовушка, похоронив свёкров, решила весело пожить. И, конечно, Егорка для этой цели ей не подходил. Хотя он каждый вечер дежурил у её калитки, носил цветы и в церкви всегда оказывался рядом, она его не замечала, глядела на него как на пустое место. Да и кто он для неё был? Нелепое дитя? Смешной подросток?
Однажды вечером Егор пришёл к дому Прасковьи позднее обычного. Окно её спальни было открыто. Он только успел положить на подоконник букет сирени, как услышал шорох чьих-то лёгких шагов. Егор метнулся за угол дома и, осторожно выглянув, заметил во дворе мужскую фигуру. Подойдя к окну, мужчина лихо, как на коня, вскочил на подоконник и чертыхнулся. Егорка тихо подкрался поближе и услышал голос ночного гостя.
- Проня, это что за веник? Кавалера завела себе? - подозрительно
спросил он.
- Что ты?! - рассмеялась вдова. – Придурок тут один шляется, так,
недоносок.
- Точнее можно? - допытывался казак.
- Егорка Белогуров.
Казак громко расхохотался:
- Ну и ухажёр у тебя! Поспел, значит, блаженненький!
Они дружно засмеялись, а потом наступила тишина. И вскоре сквозь эту
тишину Егорка услышал скрип кровати, затем короткий стон Прони. Что-то сдавило ему грудь, стало невыносимо больно и стыдно. Спотыкаясь, Егор
пошёл прочь. Ноги привели его на высокий берег реки. В тёмной воде, переливаясь, бурлила лунная дорожка. Егор лёг на молодую траву лицом вверх. Над ним спокойно и величаво сияли звёзды, как будто ничего не произошло. Вот одна из них вспыхнула и упала. «Надо было загадать желание», - запоздало мелькнуло в голове.
Лёжа под звёздным покрывалом, Егор пытался разобраться в себе. Грязно, стыдно и заманчиво… Неужели Господь, создавая человека, сделал так, что его душа и тело находятся в противоборстве?
Мысли роились и мельчали. Егор не заметил, как уснул.
Проснулся он от холода. Сильно знобило. Еле-еле доплёлся до дому. Мать встретила упрёком, что, де, не спала всю ночь, его дожидаючи, но, приглядевшись к сыну, поднесла ладонь к его пылающему лбу. Вместе с отцом уложили Егора в постель и накрыли овчиной. Отец вывел коня и намётом поскакал за фельдшером. Недоспавший фельдшер пощупал лоб, послушал грудь, посмотрел язык. Но всё это делал он по привычке, потому что понял, что болезнь пошла по самому скоротечному пути. Он посмотрел на встревоженных стариков, но не захотел их обманывать:
— Сгорит ваш мальчик. Тяжелейшее воспаление лёгких. Я ничего не
могу сделать. Те лекарства, которые выписывают в подобных случаях,
не помогут. А я не волшебник.
Через двое суток Егора не стало.
В воскресенье утром к Лизуновым прискакал Ванюшка, сестрицы Нюры
сын. Пристопорив коня, он прокричал Рае:
- Тётенька, дядя Егор умер! Бабушка сказала, что б я вам сообщил! Я к тёте Дуне и к тёте Маше! - крикнул он уже на скаку .
Егор, вытянувшись во весь рост, лежал в домовине, навечно зажав длинными тонкими пальцами желанный крест. Печать скоротечной болезни не успела коснуться его юного лица. Казалось, он спит, благословенный, счастливый, и улыбается чему-то или кому-то из своего царства грёз и фантазий. Где все люди добрые, Божий мир, живущий по заповедям Христа,
светел и прекрасен.
|
|