Двадцать один год назад мы поженились.
В тот день с утра слегка дождило.
Мы собирались в парикмахерскую – я за прической, ты за стрижкой.
Я – неявно утверждаясь в неявных же правах – попросила застегнуть мне сапог.
О, нет, у меня не было никаких сложностей с наклоном, просто, вот, так заблажилось. Маленький тест-бросок в будущее: будешь ли любить самозабвенно, коленопреклонённо?
Так нужно было это знать, вверяя себя другому человеку. И так спасительно было бы получить знак: можно! шагай с высокого края, подхватит!
Но вот редко, очень редко нас понимают правильно…
Как ты прочел мою пробную sos-шифровку, я примерно представляю.
«Ну, кто у нас будет в семье главный?» – что-то в этом пошло-бытовом духе.
- Разве ты сама не можешь застегнуть? – резонный вопрос. Рациональный ответ на мой иррациональный невестин страх.
- Могу, но хочу, чтобы ты. Эти слова – неумелая моя подача – ты слышишь как «будет всё, как я хочу!» - формула-угроза, формула-вызов.
Ты поворачиваешься и уходишь. Мне в этот момент кажется, что уходишь навсегда. Мне страшно и в то же время как-то воздушно-легко: ты ушел и не надо тебе принадлежать, не надо уходить в незнакомый тоннель другой неизведанной и пугающей жизни с тобой.
Но тут же на шее смыкаются ожерелье из мелких лапок обстоятельств: запись на прическу, регистрация, платье, гости, твои-мои родители. За это ожерелье легко цепляется поводок долга и я послушно бреду в парикмахерскую.
Слезы легки и непривычно взрослы, даже нос не краснеет. Плачущая невеста – ну стресс, с кем не бывает.
Возвращаюсь домой, готовая к любому исходу: можно под венец, а можно просто посидеть красивой на диване, укрывшись пледом и читать печальную книжку с обреченным видом отвергнутой жертвы, ха-ха.
Но ты возвращаешься. И у тебя нет привычных усов! Я часто фыркала, глядя на красивые густые усы, но ты к ним привык, и расставаться не собирался.
У тебя без усов такое юное лицо, что я вдруг понимаю: ты не можешь быть ответственным за мою жизнь, я зря полагала, что просто вверяюсь тебе, а ты – такой сильный, мужественный, знаешь, что дальше делать и куда идти.
Я вдруг вижу ясно – мы дети-ровесники, сбегающие в отчаянное приключение вместе. И от этого меня охватывает горячей нежностью в ребрах к тебе, идущему на риск ради меня? себя?
Сегодня, двадцать один год спустя, дождит, температура воздуха скакнула за ночь с плюс один на плюс двенадцать, а твое давление со ста двадцати на сто шестьдесят. Тебе нездоровится, и я пою тебя чаем с калиной. Но ты уже принес мне белые лилии, прогнувшие лепестки в балетном наклоне назад к темно-зелёному стеблю. Дорогие изящные цветы. Подал мне, смеясь, со словами: «Это тебе за риск! Ты вышла замуж за меня!» Ага! Значит, ты считал, что рискую я, а я думала, что идешь на риск ты.
И может быть первый секрет нашего брака в том, что мы рисковали р а в н о, поставив на кон самих себя, и пути назад даже не мыслили?
***
смотрю на дату свадьбы – 25.10.85.
мне веет от нее симметрией.
Смотрю и толкую «два» и «пять» как две пятерки почему-то. И «десять» толкую, как две пятерки. Почему бы нет, правда же? Пусть это будет моей маленькой пифагорейской хитростью.
Отнимаю от даты номер месяца и получаю пятнадцать.
Отнимаю от номинала века – от ста – наш «свадебный» год, и тоже получаю пятнадцать.
Симметрия. Улыбаюсь своей нумерологии.
Сколько пятерок в этой дате, надо же. Она просто состоит из пятерок!
Наша с тобой семья – тоже пятерка: ты, я и трое дочерей.
И ты стараешься в этом браке на пятерку по пятибальной шкале.
А я не стараюсь вовсе, я дрейфую в тебе, меня у меня больше нет, наконец-то…
Может быть я ушла в тебя, потому что прошел именно двадцать один год?
Двадцать один – три раза по семь – символ полноты времени.
Может быть.
На двадцатом году нашего брака я рванулась было прочь что есть силы, а на двадцать первом – та же сила притянула меня обратно, вбросила в тебя, в самую нежную глубину, и всплывать не хочется совершенно…
Неужели свершилось? То самое мистическое единение, когда «двое – одна плоть», не в постели, не в связке, преодолевающей путь, а просто друг в друге?
Хотя, совсем не просто друг в друге, совсем нет.
Я в тебе со всем своим темным сияющим внутренним космосом, и мне не тесно. Для меня ты делаешься разомкнутой системой.
Ты во мне… пожалуй, что тебя во мне нет. Да и не должно быть. Я - всего лишь женщина. Мне не вместить мужской мир. Да и не нужно. Я нашла укрытие в тебе и могу светить, согревать, звучать.
Теперь ты застегиваешь мои сапожки, подаешь пальто, открываешь передо мной двери, приносишь кофе, балуешь и задариваешь, не опасаясь, что я сяду на шею.
Какая там шея, господибожемой!
Я давно уже плаваю под сердцем у тебя, покалывая нестерпимой нежностью.
Я давно уже проникла вирусом в лимфоток, свершила генетическую диверсию в тебе, изменила тебя собой.
«Изменила» - странное слово.
Не изменяла тебе, но изменила тебя. Может быть, в этом второй секрет нашего брака?
Впрочем, изменила ли? Скорее, просто расслабила и не спугнула твоё желание быть нежным, доверчивым, благодарным и благородным.
Двадцать один год прошел.
Ни один из них не походил на другой.
Ни в один из дней я не ощущала себя безгранично счастливой.
Ни один день не был безмятежно-идиллическим.
Мы спорили, ссорились, вспыхивали и гасли, уходили в молчание и яростно проговаривали себя и своё, утихали и слушали друг друга, удивляясь громадному провалу меж истинным и предполагаемым…
Но почему-то теперь, после всех этих пульсирующих болью лет, я понимаю, что счастлива.
Просто, тихо, незатейливо счастлива.
|
|