Не знаю, как вас, а меня с детства воронами пугали. И умные они, и мстительные, и не дай Бог к их детенышу подойти... Да я и сама не раз наблюдала, как кружат родители вороньи над выпавшим птенцом и грозят наброситься на любопытных псов и котов...
Собралась я как-то весной с тазом на балкон, постирушки развесить. Подхожу к двери и вдруг вижу, что на перилах балкона сидит громадный вороненок. Он тоже меня увидел и заорал, растопырив крылья. Я быстро села на корточки, поставила таз на пол и сразу же начала медленно подниматься, держа нос вверх и надеясь, что птенец меня не заметит. Не тут-то было!
Едва только моя макушка показалась над подоконником, как снова раздался отвратительный вопль. Я поднялась и приоткрыла дверь балкона. Тут же крылья растопырились в стороны, и снова прозвучало это. Это не было «кар». Это было скорее похоже на «ква», только гортанное. Я махнула рукой из-за двери. Он заорал опять, но даже не подвинулся, чтобы улететь или отпрыгнуть. Тогда я открыла дверь. Вопль немедленно раздался снова, но на этот раз птенец, который по размерам был уже с крупную ворону, держа крылья в стороны, еще и подался грудью на меня. Я сбежала за дверь.
Некоторое время мы смотрели друг на друга. Малейшее мое движение, и он топырился и орал. Взгляда он от меня не отводил, балкон покидать не собирался. Через пару минут я снова смужалась и все-таки вышла за дверь, правда, спиной от нее не отлипла на всякий случай. Гортанное «квааааа!» раздалось снова, и я увидела в глубине этого квакающего клюва совершенно розовое, младенчески-чистое горло. Может быть, он есть хочет?
- Мамка ты придурошная,- сказала я себе. Есть он хочет! И что? Кормить пойдешь?
Когда у меня начинается этот внутренний монолог, дело плохо. Если мое внутреннее «я», эта сволочь, которая по жизни не дает мне покоя, уличает меня в чем-то, чего бы мне о себе знать не хотелось, я начинаю немедленно стараться доказать себе и этой своей половине, что все не так.
- Пойду.
Я понеслась на кухню, выкрошила ломтик белого хлеба, и снова вышла на балкон. Птенец, естественно, тут же заорал, крылья растопырились, голова набычилась, он не сводил с меня глаз. Я поозиралась, нет ли поблизости его «предков» и чуть-чуть продвинулась вперед. Он заорал еще истошнее и сильнее вытянул шею. Крылья ходили ходуном, и ширина их размаха была сантиметров шестьдесят, не меньше. Кроме того, от то приседал на лапах, а то начинал выдвигаться из собственного тела шеей и ногами, как штатив. Я сделала маленький шажок в его сторону. Вы можете себе представить «ква», перешедшее на хрип?
Я просто увидела свою вторую половину с глумливой усмешкой на лице:
- Ну, и?
Тогда я смужалась. Я протянула руку, мысленно уже представляя, как этот чудовищный клюв пробьет ее насквозь, и бросила кусочки хлеба ему под лапы. Он затрясся и заорал так, что, если бы я была вороной, я прилетела бы к нему с того света. Но родителей этого кошмара по-прежнему видно не было. Да, конечно, я трусиха ужасная, мне показалось, что я слышу, как стучит мое собственное сердце. И в этот миг я догадалась. Ну и ну!
А вдруг он еще не умеет клевать? Ему же предки в клюв пищу закладывают! Ужас! Как можно, не взяв его в руки, попасть кусочком хлеба в клюв? Я боялась, и даже сволочная моя вторая половина заткнулась не надолго, не подначивала. Но «мама» уже взяла верх над здравым смыслом, потому что я поймала себя на том, что раздумываю, сможет ли он проглотить сухой хлеб…
Сердце стучало. Руки я протягивала медленно, несколько раз их отдергивая. Когда руки были уже над вороненком, он поднял голову вверх и заклокотал с открытым клювом, топыря крылья, но, при этом, почти не шевеля головой.
Хлеб сухой. Но не идти же за водой. Я подержала кусочек во рту , а потом, держа двумя пальцами хлеб, понесла его к птенцу. Попала! Кусочек хлеба, упав в клокочущее и квакающее горло, мгновенно исчез! Несмотря на перепуг, я, конечно, умилилась, и заложила в этот «ротик» еще один кусочек, побольше. Но хлеб застрял и не глотался. Вороненок дергал головой. Крылья ходили ходуном. И тогда я взяла его в руки. В этот миг кусочек хлеба выплюнулся, и кваки возобновились.
Я кормила вороненка. Маленькими кусочками хлебушка, которые я закладывала в его совершенно неострый, смешно тыкающийся клюв. Когда я протягивала к нему пальцы с очередным кусочком, он немедленно раздвигался, а потом садился на хвост и открывал этот самый, уже совсем не страшный свой рот. Я сбегала еще за одним куском.
Когда от второго куска оставалась половина, птенец вдруг сложил крылья, перестал орать и отвернулся. Процесс кормежки такого страшилища уже доставлял мне удовольствие, я попробовала предложить ему еще кусочки, но он потоптался-потоптался по перилам, повернувшись ко мне хвостом, а потом просто перелетел на ветку соседнего дерева.
Иногда не знаешь, что делать. Иногда страшно. Иногда не справляешься и иногда хочется махнуть рукой, свалить и не отвечать ни за что. Но это только потому, что не понимаешь.
Все, собственно.
Он орал, потому что был голодным. Орал, пугал и безобразничал. Он хулиганил, потому что был не наполнен, и просил пищи. Как наши дети. И не только.
|
|