Тяжёлые сумерки спускаются на город. Высокие бетонные коробки возвышаются над землёй, как изгои. Они замкнуты в себе, проигнорированы всем миром, и потому одиноки. Это печальная судьба их—стоять посреди пустыни, как ненужные электропроводные столбы.
Серость постепенно заполняет все промежутки. Мрачные чёрные тени стаями и по одному хаотично двигаются у ног великанов. Знойный летний воздух, уплотнённый духотой, мутит им рассудок. Им ничего не надо: они сами, одни, хозяева. Но это не так. Не понимает их мелкий разум, что они—лишь крошки на чьём-то столе, что они—обуза земли. Люди, будучи, по существу, ничем имеют смелость и наглость рушить вечное: как материальную, так и духовную гармонию. Они мелочны: борются за ничтожные идеалы и ищут смысл жизни в пустом половом ведре. Они—лишь ненужные собрания атомов. Они—ничто.
А сумерки становятся всё серьёзней. Серый пигмент наполняет воздух. Теперь он уже с чёрными вкрапинами, которые искрами колют глаза. Темнеет…
Высоко над землёй в бетонной каёмке сидит душа. Это голубь—птица вечного полёта. Он такой же серый, как и всё вокруг. Никому не нужен. Сам по себе. Сидит он на балконе высокого здания. Ему не видно земли—только серое зловещее небо. Взгляд птицы устремлён куда-то в даль. Грусть и туга блестят в маленьких чёрных глазках. Вот рядом пролетают две вороны. Даже угрожающий размах их крыльев кажется голубю свободным. Их перья—как чёрные ножи, а сами они—бездушные машины, агрегаты смерти. Треск их голосов ужасает. Но они вольны летать! Глаза голубя наливаются больным параноидальным блеском. Он бы тоже был там, с ними, в неограниченом пространстве жизни, свободном от лжи и предрассудков. А он всё сидит там… Уже сутки, как сидит и просто смотрит в небо, не ест, не пьёт, не живёт.
Почему же голубь не летит?
Никто не знает, что там, высоко, на бетонном полу лежит его окровавленная голубка. Красно-бордовый цвет её крови прорезает темноту. Он живой, ведь это цвет её любви к сидящему рядом голубю. И пока он будет сидеть, чувство не умрёт. Оно будет живо в той самой крови, постепенно заполняющей душу голубя.
Нет, это не платоническое рефлекторное чувство животных, не нервный импульс, пустой и ненужный. Это—любовь, свободная, вечная, чистая, настоящая. Именно она, может быть, когда- нибудь спасёт мир, именно она будет одухотворять и подносить, бороться и побеждать. Она вечна.
* * *
Отзноило жаркое лето, отгремели грозы, улетели все осенние ветра, унеся за собой яркие краски; умылась земля свежим талым снегом. Теперь же мартовскую серость пробивают салатовые листики—первые проявления жизни. Оживают лица людей, оживает природа. Но главное—возрождается небо—голубая даль вечной свободы. А в небе-- две счастливые души. Это голубки. Они нашли друг друга. Пусть в горе, в смерти, в страдании, но теперь они навсегда вместе. Их соединила любовь. Она вечна…
|
|