Всё - фигня, - сказал пасечник, - кроме пчел.
А позже добавил:
- А если хорошо подумать, то и пчелы - фигня!
БЕЛЛО:
Озноб, озноб.
И сердце не на месте.
И в воскресение крещение младенцев состоялось.
Я с батюшкой стихами обменялся.
И эта Погремушка Грез. Откуда?
Я вновь вернулся отчего и начал:
Театр - яд! Который возвышает:
Душа с невидимых вершин
на тело безучастное взирает,
в котором бродит тень души.
РОНСАР:
Оставь пустое пустоте.
Как я. И страсть скормил кровавому закату,
смятенье утопив в пучине бурных вод,
и по ветру развеял
своих одежд обрывки,
белками глаз украсив праздничный салат.
Теперь я слеп и пуст,
зато весьма полезен
для извлеченья звуков
из ниоткуда в никуда.
За что так много дураков вокруг,
любезный друг Белло?
БЕЛЛО:
Догадлив, храбр ты.
Я просто ничего не понимаю…
Смеешься над моим восторгом,
в котором больше глупости чужой,
меня сразившей?
Сперва я ничего не слышал.
Потом в ладони шарик боли вдруг кататься стал...
Теперь плечо тот шарик жжет. Быть может,
то сеанс гипноза иль ещё чего похлеще.
Но делать не хочу я ничего. Хотя такое происходит!
А смысла нет ни в чем. Быть может,
влюбился в дуру ту, что не горит?
Не потому ли, что у нас июнь холодный?
Я реалист. Я должен быть им.
Иначе - вдруг заленится рассвет.
РОНСАР:
Догадлив, храбр… О, помилуй!
Безумен я! А что о ней...
поверь, Бело, о ней молчу,
как только ты, подобно псу ее учуял шорох,
предавшись одиночеству со мной.
Да, да… Ей, помню, восхищался
любитель желтых лилий.
И к черту все…
Да будет бал!
БЕЛЛО:
Такое чувство, жизнь закончилась. Обидно.
РОНСАР:
Все ни о чем.
Так пишет музыку словами
наш тихий ангел.
Произнесешь - обманешь,
промолчав, – предашь.
|
|