Наталья Густавовна Фогель фон Фризенгоф
( 21.04.1954 года [Вена] - 09.01.1937 года [Бродзяны. Словакия])
Герцогиня до страсти любила перемену мест, вояжи, балы, шум света, концерты и театры, была бесконечно далека душевно от своих детей, беспрестанно сдавая их на руки бабушке, и гувернерам, но, как ни странно, ее уважали и любили и в Бродзянах, и в Эрлаа, почтительно величая: «сиятельная пани».
От автора.
Готовя материал для написания этого краткого биографического очерка, прилежно вчитываясь в пожелтевшие столбцы хронологических справочников, строки примечаний к собраниям сочинений и всевозможным изданиям семейной переписки, бесконечно вороша закладки на страницах своей маленькой домашней «пушкинианы», я в очередной раз невесело качаю головой: все – таки - хорошо, что человек не знает своей собственной судьбы, не может ее предугадать, не ведает, по Божьему, благому умыслу, своего посмертия, - времени, когда заканчивается земной срок и начинается нечто иное, начинается послесловие, - начинается - легенда!
Всегда, наверное, радостно ушедшей душе, когда легенда Жизни овеяна сладостью воспоминаний о полноте ее и о долговечности памяти потомков. Когда есть в ней, легенде той, некий романтический ореол, как бы теплый, солнечный тон, побуждающий внуков и правнуков с интересом вчитываться в малоизвестные, полузабытые страницы Судьбы.
Некий свет, побуждающий нас думать, что Жизнь все таки – удивительна и прекрасна, несмотря на терпкий привкус горестей в Чаше ее.
Но что же чувствует покинувшая Землю Душа, когда приходится ей вдруг всматриваться в исковерканный рисунок своего земного «после - бытия», а точнее – посмертия?! Исковерканный не Богом, ни каким – либо жестким законом Небес, а земными людьми, вихрем безжалостного, очумелого времени, варварством незрелых сердец, озлобленностью памяти, а вернее, пустотою ее..
Что же чувствовала Душа гордой и сильной женщины, аристократки, не столько по рождению, сколько - по Духу, видя, быть может, вполне зрячими очами из поднебесной недосягаемой Выси, как выбрасывают из могилы ее полуистлевший прах – голову, кости; как разворовывают этажи и залы некогда столь любимого ею замка – усадьбы, вырубают деревья в столетнем парке: кусты сирени, вязы, дубы?! Что чувствовала она – ведь плакать навряд ли уже могла?! По христианским канонам, души в небесах не скорбят, а радуются…
Как горестно было вмиг ставшей бескрылою, смятенной, гордой Душе эти каноны рушить! Как хотелось ей, должно быть, стереть ужасную картину, просто не дать ей быть: гладким черепом с истлевшими глазницами забавляются, словно футбольным мечом, бродзянские мальчишки, а собаки с лаем разрывают ветхие остатки некогда роскошного головного убора и платья!….
Скрепя сердце читаю об ужасном посмертии Наталии Густавовны Фогель фон Фризенгоф, герцогини Ольденбургской, племянницы русского поэта Александра Пушкина,* (*по линии его жены, Наталии Николаевны – С. М.) и мне в него просто – не верится! И, проглотив в горле ком слез, по детски наивно, без оглядки, торопливо перелистав страницы, спешу вернуться к началу, к истокам родника ее биографии, что неспешно вылился в реку Судьбы со столь горестным будущим окончанием земного странствия…..
Предыстория детства. Семейные обстоятельства и превратности судьбы.
Наталия, или Таша, как ее, по негласному , родовому обычаю, называли домашние, Фризенгоф родилась в дворянской семье. Ее родителями были - австрийский дипломат и землевладелец барон Густав Фогель фон Фризенгоф, женатый вторым браком на фрейлине русского императорского двора Александре Николаевне Гончаровой, свояченице знаменитого поэта России Александра Пушкина. Знакомство барона Густава с семьей Пушкиных – Гончаровых было очень давнее, еще во времена его первой женитьбы на Наталии Ивановне Загряжской, незаконнорожденной кузине сестер Гончаровых, дочери их дяди Александра Ивановича Загряжского. Мать ее – неизвестна, увы! Впрочем, о Наталии Ивановне говорили многое. Шептали вполголоса и о том даже, что она была дочерью фрейлины двора Екатерины Ивановны Загряжской и самого императора Александра Первого, известного ценителя женской красоты.. Глухие предания об этом до сих пор сохранились в стенах бродзянского замка. Но они не так уж важны ибо царственное сиротство ничем не отличается от обычного..
Александр Иванович рано умер и, Наталию, которой даже не дали отчества ее настоящего отца, воспитала тетка, сестра Александра Ивановича, графиня София Ивановна де Местр – сухая, чопорная, но чрезвычайно умная женщина, спрятавшая сердечное тепло глубоко в тайники души, и отдавшая его так незаметно своей воспитаннице – племяннице: стройной, задумчивой девушке, большеглазой, высоколобой, хоть и не очень красивой, но обладающей таким тонким даром прелести, очарования и живостью ума, развитого каждодневными терпеливыми занятиями с отчимом: французским эмигрантом - историком и философом - графом Жозефом - Ксавье де Местром, что ей совсем не стоило большого труда поймать в свои девичьи сети , молодого и подающего надежды дипломата Густава Фризенгофа. Знакомство и брак изящного австрийского атташе с сиротой - воспитанницей Натали Загряжской состоялись за границей, в Неаполе, в 1836 году. Точная дата – неизвестна.
Брак сей был счастливым, несмотря на то, что жена была, по тем временам, много старше мужа - на шесть лет.
Загадку своего «неравного» союза с молодым австрийцем умница - баронесса Наталия Ивановна унесла с собою в могилу. Впрочем, никто и не искал ее, и не имеет права искать, тем более, за давностью лет!
В 1839 году барон Густав Фризенгоф получил назначение атташе при австрийском посольстве в Петербурге и семья Местр – Фризенгоф выехала в Россию.
Теплый, уютный, чаровавший всех неподдельностью веселья и сердечности душевной, дом молодой баронской четы в холодном, хмуром и летом, Петербурге был вечно полон людей, знакомых и незнакомых. В нем всегда живо интересовались всем и вся, и, не раздумывая, протягивали руку помощи и ближним и дальним, знакомым и не очень. А уж родным – тем более!
Кузину свою, Наташу Гончарову – Пушкину, Наталия Ивановна Фризенгоф ценила и любила безгранично, старалась помочь, чем только умела и могла в тяжелейшее для той время – вскоре после гибели Поэта.
В архивах Пушкинского Дома (ИРЛИ) хранятся кипы писем – дневников Наталии Николаевны Пушкиной к Натали Фризенгоф и тщательные ответы на них баронессы. Это ей, подруге и сестре, вдова поэта доверительно написала такие строки: «Я очень жалею, милая Ната*( *так, Наталия Николаевна и все родные называли Н.И. Фризенгоф. - С. М.), что Вы живете в чужой стране, без друзей.* (*К моменту написания этого письма: осени 1841 - ого года - Фризенгофы проживали опять в Вене, куда барон был отозван по делам службы. В Россию они вернулись в 1850 году – С. М.) Хотя настоящие друзья встречаются редко, и всегда чувствуешь себя признательной тем, кто берет на себя труд ими казаться. Вы, по крайней мере, можете сказать, что оставили истинных друзей здесь,(* курсив в подлиннике – С. М.) они Вам искренне сочувствуют!»Это было написано осенью 1841 года, и, может быть, за строками стояло теплое, признательное воспоминание об августовских днях в Михайловском, которые Наталия Николаевна и ее дети провели вместе с четой Фризенгоф. В большом альбоме – гербарии, собранном «двумя кузинами Наталиями», помимо засушенных листочков с тщательными подписями на французском языке хранятся и очаровательные рисунки карандашом и тушью, сделанные рукою баронессы Фризенгоф: вдова Пушкина с дочерью Машей у березы, дети – Пушкины за обеденным столом, свекор Наталии Николаевны, Сергей Львович Пушкин, сидящий в кресле, милый шарж на Евпраксию Вульф – необъятных размеров добродушная женщина – шар.
Рисунки эти теперь широко известны, они приводятся во многих изданиях, посвященных А. С. Пушкину и его окружению.
Но, как ни грустно, это - почти единственная память, которую сумела оставить по себе умная и очаровательная, «носившая сердце на кончиках пальцев», баронесса Наталия Фризенгоф!
Она умерла скоропостижно, 24 - 25 октября 1850 года, в доме своих приемных родителей в Петербурге, едва вернувшись с дачи в Павловске или Петергофе, где проводила вместе с ними летний сезон . То ли это была какая - то злокачественная лихорадка, то ли - затянувшийся туберкулезный процесс – из документов и писем теперь не очень ясно. Баронесса умерла на руках приемной матери – тетушки, графини Софии де Местр и своей кузины Александры Николаевны Гончаровой,
( всю тяжелую неделю смертельной болезни преданно ухаживающей за нею!) оставив капризам Судьбы и обстоятельств горячо любимых ею мужа и подростка сына – Георга, 14 лет.
Быть может, именно тогда ошеломленный горем барон Густав впервые и обратил внимание на сдержанную умницу - сиделку - Александрин, как на женщину, могущую занять достойное место в опустошенном, опечаленном сердце нечаянного вдовца.
Пути глубокого любовного чувства всегда неисповедимы.
Оно возникло обоюдно и почти сразу. Александра Николаевна , по словам самого Густава, была «единственным человеком, с которым он мог беседовать о покойной своей жене без страха надоесть» - мадемуазель Гончарова была нежно привязана к умершей и очень дорожила дружбою с нею. Но она не смогла устоять перед явно выраженной симпатией новоиспеченного вдовца. Быть может, потому что безоглядно поверила ей. А, быть может, и потому что годы - безвозвратно уходили. Александрин, фрейлине императорского двора, ту пору уже было почти сорок лет, немалый срок, и нее почти не осталось уже надежд на семейное счастье, собственный дом, материнство. Казалось, что все ее романы и увлечения, в том числе, самый долголетний и тяжелый морально для обеих сторон - с Аркадием Осиповичем Россетом – давно и прочно позади!
И вдруг – неожиданно, горько, ошеломляюще до неприличия, но «так возможно, так близко» - снова настигло ее тепло и очарование любви!
И Александра Николаевна позволила своему усталому сердцу откликнуться – со всею опаской и осторожностью возраста своего и его печальной мудрости, со всею пылкостью нерастраченной, еще молодой, души...
Так вот обычно - странно, горестно и затаенно – радостно, как всегда, наверное, и бывает, вспыхнула искра, из которой потом возгорелось прочное пламя любви на долгие тридцать семь лет второго брака барона – дипломата.
Впрочем, не будем заниматься словоплетением и еще раз дадим слово документам.
Густав Фризенгоф писал своему старшему брату, барону Адольфу: «Ты знаешь, что сестры Гончаровы стали нашими - Натали и моими - близкими приятельницами, и что у нас была, в особенности, к Александрине, большая симпатия, вызванная оценкою ее характера..» Характер Александры Николаевны, действительно, был интересный: безликая натура ни в коей мере не могла бы привлечь ни Фризенгофа – светского человека, ценителя искусства, литературы, европейски образованного и побывавшего в качестве дипломата в разных уголках Европы, ни его покойную супругу, весьма и весьма незаурядную особу.
Неожиданность, резкость и меткость суждений обо всем и обо всех на свете, их независимость , невзирая на положение при императорском дворе, тонкость литературного вкуса, незаметно и полно развитого годами общения с зятем, Александром Пушкиным, и блистательно - обширным кругом его друзей, какая то удивительная горячая преданность натуры, чувств, сердца Александры Николаевны, пылко выражавшаяся в отношениях ее с близкими, в особенности, с сестрою, которую Александрина часто неуклюже, смешно и тяжело ревновала ко второму мужу, сама стыдясь вспышек этой ревности; и даже моменты черной меланхолии, тяжелой задумчивости и полного ухода в себя, внутрь своей души, - все это не могло не заинтересовать одинокое, изболевшееся от внезапности смертельного горя сердце барона Густава!
Фризенгофу было чрезвычайно интересно с Александриной - и на почве общих воспоминаний о горячо любимой ими обоими Наталии Ивановне, и на почве тихих мечтаний теперь уже – о совместном их будущем.. Сколько можно понять из переписки, барон почтительно сопровождал свою нечаянную, скоропалительную, но очень любимую нареченную в поездке за границу, куда она в свою очередь, тоже сопровождала больную сестру – генеральшу Н. Н Пушкину - Ланскую и старших племянниц, Марию и Александру.
Чрезвычайно щепетильный в вопросах дворянской чести и правил этикета барон тихо и почтительно проводил будущих родственников до Берлина, спешно вернулся в Вену, готовясь к свадьбе, и принялся отсчитывать дни и месяцы, отделявшие его от счастливого момента. Между женихом и невестою, между Веной и курортным городком Годесберг (*Названия городов даются в традиции написания девятнадцатого столетия и орфографии общеизвестных документов! - С. М.) установилось интенсивное почтовое сообщение. Несколько строк из писем барона Александре Николаевне во второй половине 1851 и начале 1852 года : « Я тебя люблю, как всегда, а больше или меньше было бы невозможно.»
«Правда ли, дорогая подруга, моего сердца, что ты меня любишь, как и раньше? Я был бы счастливейшим из мужчин, если бы был совершенно в этом уверен.!
И, наконец, решающее, важное для них обоих: «Через месяц, моя Александрина, будет шестое апреля, твое сердце радуется..» ( 6/18марта 1852 года.)
Барон здесь, несомненно, говорит об уже точно назначенном дне свадьбы. Она состоялась действительно, в этот день, в 1852 году, в Вене, в узком кругу родных и друзей. А через два года, с разницею лишь в два дня, в венском особняке новой баронской четы Фогель фон Фризенгоф - 8/21 апреля 1854 - го родилась дочь Наталия, которую назвали не только в честь красавицы - сестры новой хозяйки бродзянских угодий, но и в память о первой их владелице, столь безвременно ушедшей и связавшей своим уходом нерасторжимо две, казалось бы, совершенно несоединимые друг с другом судьбы.
Александра Николаевна Гончарова никогда не жалела о своем замужестве, жить с бароном, умным и тактичным человеком, почти боготворившем ее, было, вообще - то, – легко, но дочь вспоминала позднее, что никогда не видела ее смеющейся.. Но… У каждого сердца - своя тайна…
Детство и юность. Бородзянские грезы будущей герцогини.
На момент появления на свет юной наследницы характера, фамильных фермуаров, браслетов, писем, портретов и почти что средневекового замка с четырьмя башнями по углам, на берегах голубой, прозрачной величаво - спокойной Нитры, ее матери, Александре Николаевне Гончаровой было почти сорок три года. Возраст достаточно поздний для первых родов, потому, есть полные основания полагать, что долгожданный ребенок появился на свет именно в Вене, а не в тиши бродзянского поместья, где Александре Николаевне жить вообще очень нравилось: чем - то Бродзяны неуловимо напоминали ей родной Полотняный завод – имение под Калугой: большой ухоженный парк, искусственное озеро, водопады, беседка в стиле «ампир», огромные кусты сирени. Впоследствии, в Вене супруги Фризенгоф жили лишь зимами, столица Австро – Венгрии была чересчур дорога для скромного , хоть и титулованного землевладельца, которым стал барон Густав , после своей отставки с дипломатической службы в 1852 году и смерти старшего брата. Лишь для родов Александры Николаевны сделали исключение, и не зря – они прошли тяжело, баронесса после них долго болела и смогла полностью оправиться лишь к осени.
Но даже и хворая, баронесса не переставала уделять внимание мужу, дому, и особенно - своей крошечной любимице и подростку - пасынку – Георгию Фризенгофу, для которого из Петербурга специально привезла с собою книги на русском языке, в частности, «Историю для детей в рассказах» Александры Осиповны Ишимовой. *
(*Русская писательница того времени, известная своими переложениями исторических трудов Карамзина для детей и юношества. Именно ей А. С. Пушкин написал последнее письмо в день дуэли, высоко оценив в нем ее авторский талант.- С. М. ).
Вообще же, огромная библиотека замка насчитывала более десяти тысяч томов. К сожалению, она не уцелела, как и многое другое в Бродзянах. О трагической судьбе сокровищ баронского владения наш рассказ - далее
Юный Георг Фризенгоф хорошо владел русским языком и для безмерно тоскующей по родине Александры Николаевны это было огромным утешением: она подолгу разговаривала с ним, проверяла тетради его упражнений во французском и немецком, слушала его чтение вслух стихов Жуковского и Пушкина – томики, дорогие ее сердцу, она тоже привезла с собою из России.. Так продолжалось вплоть до отъезда Георга в Вену для обучения в пансионе. А после баронесса Александрина читала русские книги уже одна. Ее любимица - дочь русским языком в должной мере не владела.
Впрочем, непоседа Натали, или, как просто ее называли все в доме - Таша - уже в полугодовалом возрасте не давала никому покоя, и потому - все меньше оставалось у обретшей счастливый семейный очаг баронессы спокойных минут для бесед и чтения!
Все и всяк в замке на Нитре подчинялись только желаниям и причудам маленькой девочки, ее весьма своеобразной, по взрослому деспотичной, воле! Она росла на полной свободе, ей не докучали наставлениями, она училась, чему хотела, а чему не хотела - не училась.
Мать с затаенной, сокрушенной гордостью писала о ней брату Ивану Николаевичу Гончарову в Россию: «Я, конечно, занята исключительно своей дорогой дочерью, которая уже становится в некотором роде сознательным существом. Она очень умна, а ее способность все схватывать на лету просто необыкновенна, так что развить ум этой маленькой головки не составит труда, если Бог нам ее сохранит. Она также подает мне надежду стать хорошей музыкантшей, потому что занимается музыкой с большим увлечением.» (А. Н. Фризенгоф - И. Н. Гончарову. Бродзяны. 16 июля 1860 года.)
И музыкальный талант сочетавшийся с прекрасными вокальными данными, и не менее яркий талант к рисованию Наталия Густавовна, несомненно, унаследовала от матери, которая в юности, петербургскою порой, со страстью занималась игрою на фортепьяно, посещала все музыкальные вечера в доме графов Виельгорских и часто занимала деньги у зятя - поэта на покупку новых нот…
Мать с тайною радостью узнавала в дочери себя, но годы шли, бродзянская «своевольная фея» росла, ей уже недостаточно было лишь гувернанток, требовались хорошие учителя, а денег не было, поместье давало не очень большой доход, участились неурожаи, части приданого баронессы выплачивались весьма нерегулярно. Вот еще строки из писем: «Девочка растет, как дикое растение. Она должна ходить в церковь, но не может этого делать, уже четыре года как мы не говели* (*Ни в Бродзянах, ни поблизости от имения не было русской церкви, жить в Вене – не было возможности из – за материальных затруднений – С. М.)
Счастье еще, что у нее есть ярко выраженная склонность к набожности, и для меня важно, чтобы она знала, к какой религии она принадлежит. » (А. Н. Фризенгоф – И. Н. Гончарову. Письмо 1867 года.) Любящая мать, как мы увидим далее, беспокоилась не совсем напрасно. Юная баронесса казалась многим несколько необычной, с весьма вольным характером. У нее случались нервные срывы, от матери она унаследовала не только таланты, но и склонность к меланхолии, частым сменам настроения, непонятному порою для самой себе упрямству. Наталия Густавовна выросла весьма избалованной и эксцентричной девушкой. Правда, манеры ее всегда были отменно - изящны, стан – прям, ум столь же отточен и резок, как и материнский. Она всюду обращала на себя внимание не столько тщательностью наряда, как оригинальностью и яркостью его: любила ходить в амазонке, строго подчеркивающей ее тонкую фигуру или в нарядных национальных словацких костюмах расшитых всеми цветами радуги.
Девушка неплохо знала словацкий и чешский, любила петь народные песни.
Сочиняла неплохие стихи - элегии и даже умудрилась на свои скудные накопления издать два поэтических сборника с собственными иллюстрациями.
Ее поощрял отец – во всех , даже самых экстравагантных, причудах, но мать, бывшая фрейлина Двора, все же переживала из – за не вполне «светского» образования дочери, тем более, что в 1865 – 68 годах материальное положение семьи Фризенгоф пошатнулось из – за частых неурожаев, и в связи с тем, что возросли проценты земельного налога на владение. (Во время военного положения в Австро – Венгрии на многие поместья и усадьбы был наложен секвестр – С. М.) Кроме того, управляющий поместьем барона Густава, по выражению Александры Николаевны: «прикарманил деньги, которые должны были пойти в уплату налога…»
И далее в ее письме брату в Полотняный завод было сказано:
«Я просто страдаю, видя, как муж волнуется, и как озабочен своими денежными делами, и серьезно опасаюсь за его здоровье, потому что он не умеет воспринимать вещи спокойно. Настоящее, будущее – все его очень тревожит», - взволнованно сообщала она и дипломатично прибавляла далее: « С твоей помощью он, по крайней мере, сможет избежать этого неожиданного удара.. Я же, как нельзя более обескуражена всеми теми огорчениями, которые вынуждена терпеть в отношении окончания образования Таши, а она становится совсем большой барышней. А что я могу сделать, будучи заперта в деревне? Как хороший отец, ты поймешь мои сетования по этому поводу. Я твердо рассчитываю на тебя, зная благородство твоих чувств и дружбу ко мне».. (А. Н. Фризенгоф – И. Н. Гончарову, Бродзяны. 3 февраля 1868 года. Даты всюду приводятся по новому стилю.)
Несмотря на все просьбы и обещания обеих сторон, денежные затруднения по прежнему преследовали чету Фризенгоф, и часто барону Густаву самому приходилось заниматься образованием своей дочери, о чем он, разумеется, нисколько не жалел, поскольку она была умна и талантлива. Свободные от чтения и занятий часы молодая баронесса Наталия посвящала верховой езде и прогулкам с собаками, которых очень любила. Ее всегда сопровождала целая свора борзых, тонких, стройных, как и она сама. Собаки отличались крутым нравом и признавали только юную хозяйку, а позднее, уже в годы замужества, Наталии Густавовна вынуждена была выплатить гувернеру своих маленьких детей крупную сумму за то, что злые псы в порыве гнева и преданности баронессе, изувечили его лицо!
В 1870 – е годы материальное положение хозяев Бродзян нисколько не улучшилось, Иван Николаевич Гончаров так и не смог выплатить сестре суммы из ее приданного, и она вынуждена была опротестовать вексель, выданный им в суде. Отношения между родными стали сухо – напряженными, переписка почти что прекратилась. Александра Николаевна переживала все несогласия с родными очень тяжко. Ее разбил нервный паралич и поневоле семья Фризенгоф много времени летом стала проводить в усадьбе, а зиму – в Вене. Роль полновластной хозяйки во всем укладе семьи была отведена теперь дочери. Впрочем, в свободное от хлопот время, Натали брала уроки у знаменитого живописца Ленсбаха, который был весьма доволен энергичной и своевольной ученицей. В 1876 году она уехала на лето в Висбаден, к своей кузине графине Наталии Меренберг, морганатической супруге принца Нассауского. В ее замке собиралось блестящее и оживленное общество Европы. Там Натали Фризенгоф и познакомилась с герцогом Антуаном – Готье – Фредериком - Элимаром Ольденбургским.
Мягкий, интеллигентный человек был сражен, околдован навсегда, высокою, стройной девушкой с чрезвычайно живыми глазами, удивительным голосом (редкого диапазона меццо – сопрано – С. М.) и властными манерами. Влюбленные вскоре поженились. К сожалению, ни дата венчания, ни даты последующих семейных событий герцогской четы автору очерка неизвестны, увы!
«Лунные эскапады» при дворе герцогини Ольденбургской.
Брак был неравнороден, заключен без согласия родных Элимара Ольденбургского, и дети, рожденные Натальей Густавовной в этом браке – дочь Фредерика* (*род. в 1877 году – С. М.) и сын Александр - не считались имеющими право носить герцогский титул. Им достался лишь герб графов фон Вельсбург - по названию одного из владений Ольденбургов - да и то - после 1896 года, после смерти их отца.
Против венчания Натали с Элимаром ее родители возражали тоже, но что могло сломить упрямство своевольной «бродзянской феи»? Лишь безграничная любовь, которую дарил ей муж Любовь, граничившая с обожествлением. Именно она, эта любовь, искупала полностью, быть может, все те неровности, шероховатости, «пропасти и спуски», все те «горькие прелести» которые в избытке дарил Наталии Густавовне ее морганатический брак с герцогом Элимаром, потомком шведской королевской династии Ваза! Красавица герцогиня была умна, и слишком хорошо понимала и трезво оценивала свое блестящие внешне и очень трудное психологически положение «жены – неровни»!
Да и мужа своего , умницу – меланхолика, сочинителя бравурных комедий, она любила, несмотря на то, что иногда ей претила его мягкотелость, нерешительность, всегдашнее обожание и постоянное выражение безграничной преданности в глазах. Такое же, как и у ее любимых борзых. Она брезгливо передергивала плечом, быть может, морщилась, кусала в досаде губы, но тут же - смеялась самой себе и своим нервным, горестным мыслям и грезам. Слишком уж ценились ею уют, комфорт, роскошь, вольность, свобода, а какова была плата за оное … Она предпочитала над последним – не задумываться! Или просто щадила свой пронзительный по - мужски ум. И сердце.
От матери, урожденной шведской принцессы из династии Ваза, герцог Элимар получил в наследство прекрасное имение: замок Эрлаа, близ Вены, с охотничьими угодьями, парками, садами. Но Наталия Густавовна, хоть и устроила в нем совершенно роскошную жизнь – с приемами, балами, охотами, концертами и домашними спектаклями, - замок сей не любила, велела построить для себя в огромном парке Бродзян стеклянно – каменную виллу – башню со странным названием «Вавилон» и часто уединялась в нем посреди шумных вечеров, оставя толпу гостей и бесконечно влюбленного в нее мужа -пажа.
Там она музицировала, писала картины – пейзажи и портреты маслом, читала в подлиннике Канта и Шопенгауэра, сочиняла стихи, составляла гербарии, а, быть и может, и тайно принимало влюбленных в нее поклонников, художников, поэтов, менестрелей, дипломатов. Никто ничего не знает доподлинно!
Иногда харАктерная красавица - герцогиня поступала еще сумасброднее: приказывала запрячь лошадь и отправлялась верхом созерцать лунную ночь. Одна! В сопровождении лишь верных своих борзых. Если кто - то пытался ее остановить, она приходила в бешенство и разражалась угрозами и бранью, хлестала лошадь и грума стеком, и… все делала по своему. (*Кстати, до старости глубокой герцогиня сама садилась в седло, совершала конные прогулки. Тому были документальные свидетельства – фотографии, увиденные Н. Раевским, исследователем – пушкинистом, в бродзянских альбомах, в 1938 году – С.М.)
Результатом «лунных эскапад» сиятельной сумасбродки часто бывало изодранное в клочья о колючки и мокрое от росы дорогое сукно амазонки и несколько превосходных пейзажей окрестностей замка, украшавших картинную галерею. Супруг Наталии Густавовны не удивлялся столь внезапным переменам в настроении жены, только всячески поощрял ее бесконечную любовь к путешествиям по Европе, страсть к сбору коллекции старинных картин и нот, фарфора и породистых лошадей, книг и китайских ваз. Обожаемая им супруга, под чей мягкий каблучок он попал, беспечно транжирила огромное состояние, оно бесшумно утекало сквозь пальцы. Упреков в ответ - не слышала, да и не потерпела бы их!
Герцогиня до страсти любила перемену мест, вояжи, балы, шум света, концерты и театры, была бесконечно далека душевно от своих детей, беспрестанно сдавая их на руки бабушке, и гувернерам, но, как ни странно, ее уважали и любили и в Бродзянах, и в Эрлаа, почтительно величая: «сиятельная пани».
Ее русская компаньонка – подруга вспоминала позднее:
«Наталья Густавовна делала много добра. Например, открыла в деревне кооператив, казино, где часто по вечерам давались концерты и театральные представления, а также больницу, где она лечила сама гомеопатическими лекарствами, так как ненавидела врачей и современную медицину.. В этой же больнице воспитывались сироты, которым она находила потом службу.» (А. М. Игумнова. «Воспоминания о Бродзянах». Рукописный отдел ИРЛИ. Фонд 409.)
В роскошном, комфортном, но нелюбимом Натальей Густавовной Эрлаа вместе с нею жили и ее родители: барон и баронесса Фризенгоф. Сколько можно судить по поздним отрывочным воспоминаниям священника – каноника Пауля Геннриха - того самого гувернера, пострадавшего от укусов собак сиятельной хозяйки, - несмотря на шумность и светскость жизни дочери, несколько обременительную для их почтенного возраста, они были все же довольны тем, что дочь счастлива в браке, и дипломатично старались не мешать ей устраивать жизнь так, как она того желает.
Камнем преткновения, источником ссор между родителями и дочерью было лишь младшее поколение – внуки, которых Александра Николаевна нещадно баловала, а мать – герцогиня «держала в ежовых рукавицах», требуя от них безукоризненных манер и беспрекословного подчинения.
Именно ссоры с дочерью сильно отдалили от нее Александру Николаевну в последние годы жизни. Старая баронесса с мужем вновь стали жить в Бродзянах. Внуки приезжали уже сюда и бабушкино баловство становилось беспредельным, вечным. Герцогиня все более и более раздражалась, скандалы не утихали, но всему на свете наступает когда то конец.
В 1889 году , 16 января, барон Фризенгоф тихо скончался в своей усадьбе, и был похоронен в семейной усыпальнице. В 1891 году там же похоронили баронессу. Шумная же и блестящая, разорительная жизнь « герцогского двора» в Эрлаа продолжалась вплоть до 1896 года, когда умер уже герцог Элимар, тихий меланхоличный, безукоризненно воспитанный сочинитель веселейших комедий, которые с успехом шли на сцене его домашнего театра.
После смерти супруга вдовствующая герцогиня поспешила продать ненавистный ей замок и вместе с сыном, графом Александром фон Вельсбург, перебраться окончательно в Бродзяны. Там она и скончалась в 1937, на руках любящего внука, графа Георга фон Вельсбурга и его жены Марии. Завершился ее длинный жизненный путь.
Ее эпоха, о которой мы знаем так мало, и которая уходит от нас все дальше и дальше в бездну времени.
Насколько можно судить по немногим документам, умерла герцогиня в ясном сознании, перед смертью завещая своей многолетней компаньонке и секретарше Анне Бергер сжечь свой личный архив: дневники и письма. Преданная подруга завещание исполнила.
Послесловие к небытию.
В 1938 году, когда в замок на Нитре, по приглашению внука герцогини , графа Георга фон Вельсбурга, приезжал писатель – пушкинист Николай Раевский, тот с гордостью показывал ему хранящиеся в замке книги, полотна, старинные вещи, утварь, восемь альбомов с акварелями графа Ксавье де Местра и пейзажи, написанные рукой прабабушки, баронессы Александры Гончаровой. Портрет ее, кисти дочери герцогини.
Жена Георга, графиня Мария – Рут фон Вельсбург показала русскому исследователю узкий, продолговатый золотой перстень с бирюзою на своей руке - подарок свекрови, которой тот достался - от матери, ну а ей, по легенде – от самого поэта Пушкина, как памятный подарок перед смертью.
Уезжая из Бродзянского замка ошеломленный всем увиденным, Николай Раевский тактично выразил осторожную надежду, что эта встреча с владельцами бесценных реликвий не будет последней. Надежду сию владельцы замка - поддержали.
Но все вмиг изменили бурные политические события в Европе: Вторая мировая война, оккупация Чехии и Словакии немецкими войсками, раздел территорий и создание Словацкого нацистского государства. А после….
После огромная часть бесценных реликвий бродзянского замка бесследно сгинула в вихре бессовестного, бесчестного разграбления, но не солдатами всех наций, а.. самими жителями окрестных деревень во время «планового социалистического хозяйствования». Руками тех самых «верноподданных» крестьян, которые, ох, как любили матушку – герцогиню, вырубались огромные, почти вековые деревья в парке, ломалась мебель и мозаичный паркет, сжигались в каминах и раскуривались папиросами бесценные книги из огромной библиотеки!! Подлинник письма Густава Фризенгофа А. П. Араповой о последних, преддуэльных, днях в доме Пушкиных, написанное со слов баронессы Александры, нашли в огромной куче мусора за домом! Воспитанница герцогини Ольденбургской Йозефина Самелова с неподдельной горечью вспоминала:
«Были советские войска и румынские, но во время их пребывания здесь и гвоздик не исчез, а потом все началось. Устроили публичный аукцион, у многих людей в деревне до сих пор хранятся альбомы, картины предметы из замка. Многие вещи вывезли, куда – не знаю, якобы в другие замки; книги, мебель – все исчезло. Бедняжка сиятельная пани, знала бы она, как мы ее отблагодарили! Вы знаете, какая это была женщина? Сколько сирот выходила от болезни прямо в замке и меня среди них. И учредила дом для престарелых, там доживали век старые, бедные люди. Выстроила для бедноты крахмальный завод, в то время самый большой в Словакии. Каждое Рождество у нее на елке была вся деревня. Заранее записывали, чего в каждом доме не хватает: в том – сапог, в том – дров, в том – опять нужны наволочки. А сколько она калачей пекла и яиц красила для традиционного майского праздника, который устраивала для детей: прятала корзиночки со всем этим в лесу и радовалась вместе с детьми , когда их находили. За все это недавно ее голову выбросили на дорогу, мальчишки пинали.. Я нашла ее, вымыла. Бедняжка сиятельная пани, кому она в гробу помешала?!!» (Цитируется по книге С. П. Мрачковской – Балашовой. «Она друг Пушкина была». т.1. стр. 91. Личное собрание автора статьи.)
Я читаю эти строки, и мое подсознание не принимает их. Страшная картина встает перед глазами: еще не совсем истлевшие кости разбросаны по земле, а голову - череп с остатками роскошных когда - то волос старая, заплаканная крестьянка бережно моет в холодном лесном ручье.. Может все было не так, горячо возразят мне. Может быть. Я знаю, что в жизни все может быть еще страшнее. Но у этой страшной истории «посмертия» есть еще и продолжение в потомках – внуках и правнуках, в судьбе бессмертного наследия бродзянского замка…
Обо всем этом - два слова.
Судьба реликвий и потомков.
В годы Второй мировой войны, вскоре после смерти старой владелицы, Бродзяны стали одним из центров Словацкого национального восстания. Сорок один житель села принимал в нем участие. В 1942 году, на башне летнего замка, построенной неподалеку от усадьбы, было водружено красное знамя повстанцев. По рассказам местных жителей, хозяева имения укрывали преследуемых полицаями партизан.
Граф Георг Вельсбург, последний владелец имения, после войны, поскитавшись по Германии, осел в социалистической Венгрии. Он не был преследуем ее властями. Удивительно, но – факт. Быть может - из – за документа, выданного ему капитаном штаба партизанского батальона. Это «удостоверение за номером 401» гласило: «Граф Георг Вельсбург, который является гражданином венгерским, национальности германской, помогал партизанам во время Словацкого национального восстания и сотрудничал с ними. Вышеупомянутый по этим причинам является политически благонадежным.» (Сохранена орфография подлинника. – С. М.) В 1984 году, незадолго до своей смерти (август 1984 года), граф Георг приезжал в Бродзяны, чем немало изумил старожилов села: они считали его погибшим при бомбежке в Дрездене, еще в 1945году! Так сказала сельчанам сама графиня Мария – Рут фон Вельсбург в свой последний приезд в Бродзяны в 1960 – е годы.
На самом деле, все оказалось значительно проще и трагичнее: уже после приезда в Дрезден, еще до бомбежки, граф Вельсбург ушел из семьи, и графиня, оставшаяся «вдовою по разводу» с двумя сыновьями на руках - Александром и Христианом – просто не захотела посвящать хорошо знавших ее и мужа, благожелательных к ней крестьян, в трагедию своего брака, в свои личные переживания, хоть и давние! Мария – Рут, гордая графиня фон Вельсбург, дочь командира элитного полка австрийских императорских кирасир сказала всем, кто горячо интересовался судьбой ее мужа, что граф Георг трагически погиб при бомбежке в Дрездене. Сама она, чтобы хоть как - то обеспечить средства к жизни и воспитанию двоих сыновей, после продажи крохотных остатков недвижимого имущества в Вене стала работать учительницей в школе. Жила скромно, если не сказать – нищенски. На свою маленькую зарплату не смогла дать детям образования, и это угнетало ее более всего. В конце войны графиня Вельсбург окончательно перебралась в Вену и уже не покидала ее до самой смерти - в 90 – х годах.
Наследник же громкого графского титула, старший сын Георга Вельсбурга, Александр, насколько известно из отрывочных документов, вхожим в венский «высший свет» не был, следы его как - то затерялись в многолюдье большого европейского города. Умер он в 1961 году.
Известно лишь, что у него есть дочь, которая в конце 1990 – х годов также жила в Вене. С младшим братом графа Александра, Христианом, слесарем – водопроводчиком, тоже, разумеется, не вхожим в «высший свет» австрийской столицы, журналисты и исследователи несколько раз пытались встретиться, но слышали с его стороны лишь категорический отказ: «Ничего о Пушкине и Бродзянах и обо всем с ними связанном, знать не желаю! На эту тему не с кем не намерен разговаривать!»
Осталось невыясненным, имеются ли у Христиана Вельсбурга и его семьи, какие - либо реликвии и документы из некогда обширнейшего бродзянского семейного архива. В 1974 году, стараниями сельчан и энтузиастов – студентов в Бродзянах на крохах уцелевшего исторического материала, который собирали по всей деревне, был открыт филиал национального Словацкого музея, а в 1979 году - единственный европейский литературный музей А. С. Пушкина. Документы оставшиеся у компаньонки – секретарши герцогини, Анны Бергер, таинственным образом исчезли в 1940 - е годы, попав в руки исследователя – слависта А. В. Исаченко. Но это – совсем другая, почти детективная история, которую нужно рассказывать в ином месте и в иное время….
© Princess.
Член Международного Союза Писателей « Новый Современник»
* Данная новелла - биография написана на основе материалов домашней библиотеки автора, но имеет оригинальную творческую обработку. Источники использованные в очерке и их авторы, указаны в тексте
18.10.2004 г.
|
|