ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ ГЕНСЕКА
Памятные даты осени
Время летит, откладывая на каждый свой отрезок неповторимый отпечаток. Двадцать четыре года – срок серьезный, но то, что произошло 10 ноября 1982 года, запомнилось, словно было вчера.
Утро после редакционной летучки в агентстве «ТАСС-ГрузИНФОРМ» проходило в несколько суматошном режиме, а к 12 часам по бильд-связи мы неожиданно получили портрет генсека с пометкой «эмбарго», что на нормальном языке означало «дается строго предварительно». «Опять Ленька кого-то Бокассу, наверное, принял, чтоб ему пусто было! - как всегда, ругался наш начальник узла связи Сема Турищев. - Покоя от него нет!».
А это время по ЦТ давали только серьезную музыку, что в период «пятилетки похорон», да и в этот раз, очевидно, не предвещало ничего хорошего. Наш шеф срочно связался с Москвой и на произнесенный шепотом вопрос «Что, Леонид Ильич уже?!» получил ошарашивающий по своей глупости ответ: «Вообще, да. Но для вас пока нет...».
Не пристало по такому поводу скалить зубы, но наш острослов Никодим Никодимыч не удержался и сразу же рассказал грузинский анекдот: «Родственники получили из деревни телеграмму: «Дядя Михо тяжело болен. Похороны в понедельник». «Что, наш Михо умер?!» - ужаснулись в ответной телеграмме родичи из Тбилиси. «Пока еще нет...» - последовало «уточнение».
Но нам было почему-то не смешно, хотя в годы правления Леонида Ильича Брежнева на самом верху партийно-государственной иерархической лестницы за ним неотступно следовали анекдоты, которые по количеству и остроумию далеко опередили Василия Ивановича с Петькой и Анкой в придачу, бедного чукчу, армянское радио (в Грузии почему-то его называли азербайджанским) и одесские хохмы с обязательным еврейским акцентом.
«Брежневские анекдоты», которые, как говорят, генсек тоже любил послушать, рассказывали в открытую, несмотря на «завинчивание гаек» после хрущевской оттепели, делали это с удовольствием и беззлобно. Смеялись над главой КПСС даже в «идеологических храмах» ЦК, не говоря уже о местах, более приземленных. А между тем, личность эта была неординарная.
Мой родственник Григорий Фальковский много лет проработал с Брежневым, когда тот был первым секретарем Днепропетровского обкома партии. Дядя Гриша рассказывал, что Брежнев был необыкновенно работоспособен, добр, отзывчив к людям, выпивать любил еще тогда, но в отличие от своих предшественников и последователей на партийном троне своих друзей не предавал, если не считать, конечно, насильственное свержение Н.С.Хрущева 17 октября 1964-го.
Уже в бытность свою генсеком приехал он однажды в Днепропетровск, где его организованно-восторженно встречали тысячи людей. Пошла поглядеть на старинного друга семьи и моя тетя, супруга Фальковского – Мария Михайловна. Подступиться к Брежневу, когда тот «пошел в народ», было невозможно: кордоны милиции, народных дружинников, агенты в штатском и в форме... Когда совсем рядом мелькнуло улыбающееся лицо Брежнева, тетя, как говорится, пошла ва-банк: «Леня!» – крикнула она в толпу что было силы своим звонким голосом. От такой дерзости оторопели все «сопровождающие лица», а Леонид Ильич тут же остановился и громко проговорил: «Это Мусёк! Это ее голос! Пустите ко мне Муська!..». Тетю подхватили «под белы ручки» и буквально донесли до высокого гостя. «Муся, Боже мой, это ты - взволнованно проговорил Брежнев и совсем, как золотая рыбка, спросил. – Говори скорее, чего тебе надобно?». «Мишка, Мишка наш служит в тяжелых условиях на Сахалине, - затараторила та. - Переведи поближе его, будь другом, Леонид Ильич...».
Через неделю полковник Михаил Фальковский уже трудился в Москве в должности референта начальника Высших офицерских артиллерийских курсов «Выстрел», дважды Героя Советского Союза, генерал-лейтенанта Давида Драгунского, который потом, правда, «прославился» уже в другой роли - председателя пресловутого «Антисионистского комитета СССР» (кстати, как рассказал мне М.Фальковский, незадолго до своей кончины боевой генерал-танкист, бесстрашно прошедший всю Великую Отечественную, каялся, что не выдержал давления партийных и гэбэшных бонз и «дал слабинку»).
Мне только однажды довелось увидеть Леонида Ильича Брежнева, как говорится, в живую. Это было в конце февраля 1981-го, в дни 60-летия установления советской власти в Грузии (был такой праздник). Тогда уже тяжело больной генсек уважил личную просьбу Э.А.Шеварднадзе и прибыл в грузинскую столицу буквально на два дня. Правда, он с трудом совершал «ознакомительные поездки» по Тбилиси, а двухчасовую праздничную демонстрацию на площади Республики еле выстоял, причем под жуткое завывание холодного ветра – непременного спутника ранней грузинской весны и резкого календарного похолодания, которого в народе называют «Субрт Саркис» (что-то вроде американского торнадо). В середине демонстрации чуть не повалилось брезентовое укрытие трибуны, которое на случай дождя заботливые хозяева соорудили по такому случаю. Брежнев беспокойно поглядывал на свинцовое небо, отвлеченно отвечал на приветствия толпы, не отреагировал даже на сцену из спектакля «Малая земля», которую сыграли для него прямо у правительственной трибуны актеры Грузинского театра пантомимы, и заулыбался только тогда, когда, наконец, закончилось это нелегкое для него испытание.
Напряжение окончательно спало в живописном тбилисском пригороде Крцаниси, куда «партийно-государственный актив» под водительством многократного Героя Советского Союза и Соцтруда дружно прибыл для торжественного обеда.
В течение всего банкета Брежнев рассеянно поглядывал по сторонам, ничего не ел и не прихваливал, как его бывший друг Хрущев, знаменитые грузинские приправы, под которые, как когда-то тот выразился, можно «даже гвозди кушать». На елейные здравицы, льющиеся рекой в его честь, не реагировал и только однажды вдруг повернулся к нам, сопровождающим его в поездке журналистам, заговорщически подмигнув: «Ну что, орлы, выпьем за юбилей?!», на что получил «на опережение» реплику сидевшего рядом с ним помощника А.Александрова: «Леонид Ильич, дорогой, но Вы же знаете – Вам врачи категорически запретили...». «Пошел бы ты со своими врачами на ... - громко, чтобы все слышали, перебил Брежнев. – Наливай беленькую! Я должен выпить с пишущей братией!». Всем стало весело, а в оставшиеся два часа Брежнев продолжал шутить, смеяться, одним словом, ожил...
Как нам жилось и работалось при Леониде Ильиче Брежневе, в эпоху диктата его «доктрины ограниченного суверенитета» во внутренней и внешней политике многие наши читатели знают не понаслышке. Не буду пересказывать то, что теперь известно практически всем. Я набросал только несколько штрихов к портрету человека, который бессменно восседал на советском троне восемнадцать лет и ушел в мир иной, став достоянием новейшей истории развалившегося СССР.
|
|