Ей всегда хотелось чего-то яркого. Всю жизнь, сколько она себя помнила. Любила закрываться в тёмной комнате и мечтать. О новом платье, новой кукле, длинных волосах, как у соседской девчушки. О приехавшем отце, забывая ненавистного отчима, который часто наказывал, иногда бил. Когда мечтать мешали, заходили в комнату, она злилась, убегала, никого не хотела видеть и, успокоившись, принималась опять мечтать. Хотелось прийти в школу в новом платье. Вместо стриженых волос – косы. Вместо потертого ранца - новый портфель. Чтобы одноклассницы заoхали, перестали смеяться, зауважали, разрешили играть с ними. Чтобы мальчишки не били по голове, не дразнились.Чтобы мама смотрела, как на младшую Наташку, с любовью, нежно, а не с легкой брезгливостью: «Да не обдирай ты болячки под носом, руки оторву».
Мучительная школа, наконец, закончилась. Одноклассники часто не узнавали на улице, да ей и не хотелось, напоминали они серые тоскливые будни, мусорку под школьным окном, окрик учительницы, когда прерывала, зараза, мечты.
Тряпка, ведро, вода. Ей нравилась эта работа. Никто не окрикивал, не мешал. Уберёшь подъезды и домой, чем плохо? Утром, топая в старых сапогах по мёрзлым улицам, как всегда мечтала. По пути никто, кроме бродячих собак, не встречался, солнечные блики фантазий согревали тело под широким, местами потёртым пальто, жизнь казалась такой простой и понятной.
- Эй, привет, не узнаёшь что ли? – кто-то тянул за рукав. Не поворачиваясь, оттолкнула, перепутали, наверное, кто её здесь знает. Но тянули настойчиво.
Бросила взгляд на коричневые модные ботинки, наверняка модные, мать Наташке недавно такие купила. Вгляделась в большеглазое смеющееся лицо.
-Юля?
- Ну да, что ли рехнулась вообще за своими тряпками и вёдрами? А я думаю, ты не ты, дай, думаю, позову. Ну пошли зайдём, я тут квартиру снимаю.
- Нет, мне ещё домыть надо. Скоро люди ходить начнут.
- Ой, блин, ну домоешь, заходи, я в 39 квартире.
Юлька была единственная, кто с ней играл в детстве, она даже называла её подругой, та, взрослея, отдавала ей свои платья и зазывала в гости, потом переехала куда-то. А сейчас вон какая стала. Красивая.
-Всё ещё мечтаешь, как раньше?- закуривая, усмехнулась Юлька. Да, далеко ты пошла со своими мечтами, подъезды моешь. Ничего, я тебя пристрою к нормальной жизни. Бросай эту грязную работу, приходи завтра, найдём что-нибудь.
Стоять под душем в ванной у Юльки было жуть, как приятно, горячая вода расслабляла тело, от пахнущего чем-то знакомым шампуня волосы стали мягкие, послушные. Посмотрела на себя в зеркало, ахнула: чего только одежда не сделает с человеком. Не красавица, конечно, но хороша. Смотреть приятно.
Гости к Юльке ходили разные. Смеялись, шутили, пили на кухне. Звали и её, сначала осторожничала, потом привыкла к шумным компаниям. В голове шумело от выпитого, усатый жадно обнимал, прижимал к себе. Вышли в другую комнату, завалил на диван, горячо дышал в лицо, трясущимися руками раcстёгивал брюки.Когда вошёл, было больно, дёрнулась, застонала, потом ничего, отпустило.
Вставая, улыбнулся:
- Что ни с кем не была ещё? Ну ты даёшь..
Мужчины потом бывали разные- худые, толстые, нормальные, некоторые всю ночь спать не давали, другие быстро уходили. Всех и не упомнишь. Всё крутилось, как в карусели. Наташка часто забегала, лебезила, в глаза заглядывала, кидала ей деньги, пусть отвяжутся. Мечтать уже времени не было, да и не хотелось. Мечты не возвращались.
На всех мужиков смотрела свысока, им одного только и надо -повозиться, с криком спустить, потом довольно растянуться. Имён не запоминала, при второй встрече не узнавала. А его запомнила. Худой, светловолосый, совсем мальчик, ходил к Юльке. Та смеялась, выгоняла, а она зазвала к себе разок. Обнимала, заглядывала в синие глаза, голова кружилась, а ведь не пила вовсе, вдруг зашумело, задрожало тело, зазвенело, как натянутая струнка, взорвалась ярко, раcсыпалась миллионами осколков. Не поняла сначала, что с ней. Затуманенные глаза не хотели проясняться, шевелиться не хотелось, а потом опять затянуло внизу живота, опять захотелось. Такого ещё не было, сколько мужиков перевидала, под сколькими лежала, трепыхалась, как рыба, а такое в первый раз.
Мальчик ходил часто, денег не платил, не брала. Почему не знала, просто хотелось гладить светлые волосы, смотреть в синие глаза, «Пропадёшь, дура, нельзя нам влюбляться»- охала Юлька, но она всё-равно ждала каждый вечер, чтобы увести к себе, зацеловать, затрогать каждую родинку на мальчишеском теле.
Однажды выходя из подъезда, не глядя на лица , слабо улыбнулась парочке, он так трогательно держал её за пальчики, у неё в руках смешной букет, юная, красивая девочка и ...такой знакомый синеглазый мальчик.
Дома курила, кусала губы, не плакала, откуда слёзы, не осталось их. Он пришёл, виновато потянул в комнату, а потом она, поверившая, заглядывала в ледяные синие глаза: «Любишь меня?»
-Люблю? Нет, тебя нельзя любить. Ты же шлюха. Любить надо таких, как она..светлых, чистых. А у тебя мужиков было больше, чем я встречал. На ней я женюсь. А для постели женщину найти не проблема.
Когда он ушёл, заплакала. Вспомнила почему-то как на новый год побил отчим, как однажды просто так наотмашь ударил заезжий кавказец, отпуская трехэтажную брань, вспомнила, как стояла с тряпкой на лестнице, и её сердито толкнул спешащий куда-то мужчина, вспомнила, как ругала мать за невыученные уроки, и слёзы капали на стол, оставляя разводы, такие же серые, как её теперешняя жизнь.
Смотря уныло на шумящий за окном дождь, на серые тучи, серую улицу и серые плащи прохожих, она поняла, что единственной радостью, единственным утешением в ее жизни были синие глаза. Но они смотрели не на неё. И впереди всё серо. Как здание школы и старое пальто. Как ступеньки в подъездах и безликие мужчины. Как шелестящие купюры и рассыпанный пепел.
Мечты больше не вернутся, поняла она, распахнула окно и шагнула вниз.
Кто-то закричал. Сосед сплюнул: «Напилась, видно, и прыгнула. Одной шлюхой меньше»
|
|